Совершенно обалдевший от неожиданности и потерявший дар речи, я в упор смотрел на Вовчика, все еще не веря в реальность происходящего. Он с сумасшедшим видом переводил взгляд с пистолета на мертвую кассиршу и обратно, словно силясь понять, что же произошло, и не понимая, как это случилось. Глаза его, совершенно ясные, безо всяких признаков безумия, были полны страха и какой-то волчьей затравленности. Рука с пистолетом мелко подрагивала.
За спиной у меня верещали старухи, какой-то дедок смачно матерился и тоненько вскрикивал:
- Ведь убил же! Ухайдакал бабу, так твою перетак!..
Испуганная кассирша, так и не успевшая отдать мне квитанцию об оплате, с перекошенным от страха лицом сползла со стула на пол и непрерывно шептала трясущимися губами:
- Господи, Господи, Господи…
Кто-то, видимо, уже успел выскочить на улицу и теперь истошно кричал:
- Милиция! Мили-и-ция!
Я продолжал ошеломленно пялиться на Вовчика, все еще силясь уверить себя, что это глупая инсценировка, как и в прошлый раз, и сейчас все прекратится. Наверное, мы были очень похожи с дурачком в этот момент, потому что и у него вид был настолько изумленным, словно это не он, а я застрелил кассиршу, а он только наблюдает за происходящим со стороны, не веря своим глазам.
Всеобщую панику и гвалт перекрыл грубый мужской голос:
- Всем на пол!!! На пол, я сказал, мать вашу!.. Перестреляю, су-ки!..
В подтверждение слов грохнул выстрел, и вслед за ним я услышал шум падающих тел. Теперь все иллюзии рассеялись, и мне стало совершенно ясно, что шутками здесь и не пахнет. Это самое настоящее ограбление, и, кроме того, выясняется, что Вовчик здесь не один.
За окном взвыла милицейская сирена, и через пару секунд я услышал за спиной, у выхода, крик:
- Бросай оружие или буду стрелять!
На какое-то время я, похоже, потерял от неожиданности способность управлять собственным телом, и так и стоял, не оборачиваясь. Поэтому не видел, что там происходило у меня за спиной, а только слышал, как все тот же голос, который приказывал ложиться, хрипло выматерился, и вслед за этим грохнул еще один выстрел. Кто-то застонал, послышался звук падающего тела, и одна из старух тоненько ойкнула и заскулила. Все тот же голос рявкнул:
- Заткнись, лярва!.. Вовка, какого х… стоишь? Деньги хватай, щенок! Где Сашка? Сбежал?! Падла-а-а… Сбежал-а-ал… А ты чего стоишь, хрен моржовый? Особого приглашения дожидаешься?
Последний вопрос предназначался, видимо, мне, поскольку на ногах остался я один, если не считать Вовчика и того, кто распоряжался. Ответить я не успел и упасть самостоятельно тоже. Между лопаток меня чем-то больно саданули, я полетел грудью на стойку и ударился челюстью о барьер так, что лязгнули зубы. Несколько мгновений я еще видел навалившуюся на стол кассиршу с раздробленным затылком и все еще стоявшего над ней в состоянии прострации Вовчика. Потом меня вторично огрели сзади, на этот раз по голове, и я, как подкошенный, рухнул на пол, теряя сознание…
ТАНАЕВ.
Два дня я не выходил из дома, вздрагивая от каждого стука в подъезде и каждую минуту ожидая, что за мной явятся из милиции и загребут. После того случая на почтамте, когда этот козел отделал меня, я в первый раз реально ощутил, на какое дело собираюсь. Ведь это только по рассказам Ханыги все происходит гладко, а как на самом деле повернется? Злоба на того кретина жгла меня постоянно. Хренов борец за правопорядок! И зачем было ему соваться? А если такой же идиот найдется, когда будем брать кассу? И надо же было этому случиться именно на почтамте…
На второй день, к вечеру, под окнами моего дома появился Сашка Ведерников. Это у нас знак условный, когда я должен пойти к Ханыге. Каждый день, в шесть вечера, я должен смотреть на детскую игровую площадку во дворе, и если Сашка там, значит, Ханыга ждет меня.
С полчаса я не мог справиться со своим страхом и заставил Сашку поморозить зад, прежде чем рискнул включить свет в своей комнате и помаячить у окна, давая Ведерникову знак, что заметил его.
Меня знобило от дурацких предчувствий. Неспроста я сегодня понадобился Ханыге. Нутром почувствовал, что приближается нужный день, и, наверняка, это будет завтра.
Ругая себя последними словами за трусость, я с трудом заставил себя одеться, но липкий страх по-прежнему обволакивал меня, как туман. Тогда я достал из глубокой заначки припрятанную от Петюни и от матери бутылку водки, влил в себя сто граммов и только тогда почувствовал некоторое облегчение. Руки перестали дрожать, испарина со лба пропала, и все мне показалось не таким уж и страшным. А хрен с ним со всем, в конце концов! Чего мне бояться? Хуже, чем живу, не бывает, и все, что я сейчас ни сделаю, будет избавлением от моей проклятой жизни. А будущее с деньгами и чужими документами в другом городе, где никто меня не знает, манило и притягивало. Я добавил еще сто граммов, и мир показался мне просто замечательным, а будущее - светлым и беззаботным. Отсюда я свалю, и никакой Ханыга меня не разыщет. Только один раз рискну - и все. Начну другую жизнь. Подберу себе подходящую девчонку, женюсь. Открою свое дело…
К Ханыге я пришел пьяный и бесшабашный. Море мне было по колено, и ограбление почтамта казалось детской забавой. К тому же Ханыга достал еще литр и накачал нас с Сашкой до бесчувствия, то и дело повторяя, что мы орлы-ребята и с нами можно и не такие дела проворачивать. Я даже сквозь пьяный угар понимал, что это самая наглючая лесть, но все равно было приятно, и все казалось правдой.
Я плохо помнил, как мы провели ночь, и, проснувшись поутру, не сразу сообразил, где нахожусь. Голова зверски болела, изо рта несло, как из конюшни, и я почти готов был молиться на Ханыгу, когда он налил мне полстакана ледяной водки. Освежив мне память, Ханыга отправил меня домой, наказав быть готовым в три часа и ждать его машину около булочной, через дорогу от моего дома.
В три часа я торчал возле магазина, бормоча как заклинание: іВсе будет нормально, все будет нормально…і. В три пятнадцать напротив меня взвизгнула тормозами іскорая помощьі с Ханыгой за рулем.
Перебежав тротуар, я запрыгнул на переднее сиденье рядом с Ханыгой и захлопнул дверь. Скаля зубы, Ханыга покосился на меня, отъезжая от тротуара.
- Ну как, Вованчик, все путем?
Чтобы не выдать себя предательской дрожью в голосе, я молча кивнул.
- Ну, вот и ладушки. Сашок вон тоже… как пионер.
Полуобернувшись, он спросил через плечо:
- Верно, Сашок?
Сашка, сидящий в салоне на жесткой скамье, прохрюкал осевшим голосом:
- Ага… Все путем.
Ханыга коротко хохотнул:
- Хо-хо! С такими орлами да кассы не взять? Да мы ее, родимую, в шесть секунд оформим… Вованчик, не хочешь дернуть для храбрости?
От самого Ханыги несло перегаром на квартал впереди машины. Не переставая скалить зубы, он весело посвистывал, небрежно придерживая баранку кончиками пальцев, временами поглядывая в зеркало, словно и не на ограбление ехал, а по обычному вызову.
Представив себе, что меня ждет в ближайшие час-полтора, я решил сохранить голову свежей.
- Нет, не хочу.
- Ну, как знаешь. Нам больше достанется. Верно, Сашок?
Сашка пробурчал что-то невнятное, что, видимо, должно было означать согласие.
Обернувшись, я посмотрел на него. Вцепившись мертвой хваткой в поручень, Сашка уставился в какую-то невидимую точку на полу, плотно сжав побелевшие губы. Крупные веснушки на бледном лице казались сейчас особенно яркими. Несмотря на свою обычную антипатию к этому жеребцу, я даже пожалел его сейчас. Тоже ведь не от хорошей жизни кассу брать согласился. Да и, похоже, трясется он еще больше моего. Как ни странно, меня это успокоило. Так всегда бывает, когда видишь перед собой кого-то слабее и трусливее, сам себе начинаешь казаться особенно смелым и решительным. Не потому ли Ханыга так спокоен, что смотрит на нас, трясущихся от страха, как на щенков, и насмехается над нами?
Закрыв окно в салон, я спросил Ханыгу:
- А он не струхнет? Уж больно вид у него пришибленный.
Выворачивая баранку направо, Ханыга обнадежил меня:
- Будь спокоен, Вованчик. Поначалу всегда так, а как за дело возьмешься, и страх пропадает. Ты сам-то как? Очко играет, поди?
Закурив, я недовольно пробурчал:
- За своим очком следи, а мое ведет себя как положено.
Ханыга примирительно похлопал меня по руке:
- Ладно, Вованчик, без обид. Я в первый раз тоже трясся. Ох, и давно же это было…
Остановив машину недалеко от почтамта, в малолюдном переулке, Ханыга заглушил двигатель и откинулся на спинку сиденья.
- Вот здесь тачку и оставим, местечко - как по заказу… Значит, так, орелики: что делать, оба помните? Память от страха не отшибло? Как возьмете деньги, через служебный ход шмыгайте на улицу и через детский садик - сюда. А я подстрахую. Если потребуется, вмешаюсь. Сашок, на месте мешок? Хе-хе, я уже стихами заговорил… На месте? Ну, вот и ладушки.
Порывшись в кармане пиджака, Ханыга выудил пистолет и протянул его мне:
- Держи, Вованчик.
Взяв пушку, я хотел проверить обойму, но Ханыга положил свою волосатую лапу сверху и упрекнул:
- Что, не доверяешь? Брось, Вован, корешам верить надо. На общее дело идем. Я сам проверил, машинка - зверь. Действует безотказно и шумит, как… настоящая… Ты спрячь, спрячь. Нечего на виду-то держать. Не ровен час заметит кто…
На почтамт мы вошли порознь. Первыми в двери исчезли Сашка с Ханыгой. Я еще побродил минут пять по улице, сжимая в кармане ігазовикі, выкурил сигарету, стараясь унять лязгающие зубы, и только потом отправился вслед за Сашкой и Ханыгой.
Народу на почтамте было порядочно, но Сашку с Ханыгой я заметил сразу. Сашка сидел за столом, как и было условлено, и старательно морщил лоб, пялясь на бланк телеграммы. Теперь он не выглядел таким испуганным. Прав был Ханыга, когда говорил, что дело нервы успокаивает. Сам Ханыга стоял у стенда с прейскурантом на почтовые услуги. Их спокойствие даже поразило меня, и я подумал, так ли же я выгляжу сам, или же у меня на лбу написано, зачем я пришел? Однако внимания на меня, как обычно, никто не обращал, и меня это успокоило почти окончательно.
Проходя мимо Сашки, я все же заметил, что глазки у него воровато бегают по сторонам, словно он боится, что на него сейчас накинутся и станут бить. Мысленно обругав его козлом, я посмотрел на Ханыгу. У этого волка можно было поучиться выдержке. Совершенно спокойно он хмурил лоб, словно подсчитывая, сколько с него сдерут за посылку, и, казалось, ни на что не обращал внимания. А ведь позицию, паразит, выбрал самую выгодную, это я только сейчас понял. Недооценил я его, думая, что он все это время только водку жрал. Готовился он тщательно, и за его внешней расхлябанностью чувствовалась хорошая подготовка дела. Одним боком он стоял к кассе, где выдавали пенсии, и мог в любое время вмешаться, если кассирша не отдаст мне деньги. С другой стороны от него находилась дверь, так что он мог видеть всех входящих.
От его спокойствия и я заразился твердой уверенностью, что все пройдет нормально. От пришедшего в голову нелепого сравнения я даже усмехнулся: ну прямо как командир с бойцами перед атакой.
Больше всего на почтамте было пенсионеров, и это уменьшало риск, что кто-то окажет сопротивление. Смущал меня только один мужик, долговязый брюнет в сером плаще. Он стоял у барьера, рядом с окошечком іПРИЕМ ПЛАТЕЖЕЙ ОТ НАСЕЛЕНИЯі и заполнял какой-то бланк. Лица его я разглядеть не мог, его загораживал от меня коричневый портфель, стоящий на стойке рядом с мужиком. Мужик, словно почувствовав на себе мой взгляд, поднял голову и обернулся. Увидев его лицо, я обомлел, словно меня неожиданно ошпарили кипятком, и почувствовал, как мурашки противно защекотали спину. Это был тот самый хмырь, что отделал меня здесь два дня назад.
На несколько секунд наши взгляды пересеклись, но я, кажется, сумел справиться с собой, чтобы не показать, что узнал его, и не переставая растягивать губы в идиотской ухмылке, отвернулся. Спина у меня моментально взмокла, и сердце заныло от нехороших предчувствий. Если бы я был здесь один, то рванул бы отсюда сразу, не задумываясь. Но уйти, не предупредив Ханыгу, я не рискнул, от этого волка всего можно ожидать.
Не переставая улыбаться, я подошел к нему и сдавленным голосом прошептал:
- Ханыга, здесь этот козел, что напал на меня тогда… Плохо дело, Ханыга, сердцем чувствую. Может уйдем?
Обернувшись, Ханыга коротко посмотрел на того мужика (я поразился, как он безошибочно выделил его среди других), погладил меня по голове и вдруг больно схватил за ухо, продолжая при этом добродушно улыбаться.
- Заткнись, сучара… Делай, что решено, и не вякай. Я ради твоих е… предчувствий дело бросать не собираюсь.
Заглянув ему в глаза, я невольно вздрогнул. Ничего прежнего от его вечно пьяных и добродушных глаза не осталось и в помине. Он сверлил меня сузившимися глазами, как буравчиками, и столько холода и жестокости в них было, что я понял, что от расправы меня спасает только неподходящая ситуация. В голове у меня моментально пронеслось: іУбьет не глядя… Разделает, как Бог черепаху…і.
Ханыга снова сдавленно прошипел:
- Если что, мужика на себя возьму, понял?
Прочитав в его взгляде смертный приговор этому долговязому лосю, я судорожно сглотнул слюну и молча кивнул. Будет кипиш или нет, это еще под вопросом, а вот то, что Ханыга не пощадит, это совершенно ясно.
Похлопав меня по щеке, Ханыга, почти ласково, добавил:
- Вот и ладушки. Иди…
Легонько подтолкнув меня в спину, он снова повернулся к стенду.
Решив, что теперь все по хрену, либо-либо, я проскользнул за барьер, добрался до кассирши, выдававшей деньги пенсионерам, встал у нее за спиной и, наклонившись, по привычке проскулил:
- Дай денюжку…
Меня снова как кипятком ошпарило. Мать-перемать! Я до того вошел в роль, что даже сейчас ваньку свалял. А эта дура коротко взглянула на меня, подняв голову, и, не переставая считать деньги, пробормотала:
- Ты, Вовка? Отстань, не мешай работать.
Злоба так мне ударила в голову, что у меня даже в глазах потемнело. Приставив пистолет бабе к затылку, я глухо сказал, едва сдерживаясь:
- Открой сейф, сука. А не то башку прострелю…
Рука с пистолетом мелко подрагивала от напряжения. Ладонь повлажнела от пота, и я с ужасом почувствовал, что еще секунда, другая и я выроню пушку.
Не знаю, что было бы дальше, не пихни меня кассирша локтем в бок. Рука у меня дрогнула, и я непроизвольно нажал на спуск. Грохотом мне заложило уши, и то, что я увидел в следующее мгновение, вызвало во мне рвотные спазмы. На стол брызнули мозги вперемешку с кровью, кассирша навалилась грудью на стол и упала лицом, вернее тем, что от него осталось, прямо в эту тошнотворную лужу, глухо ударившись головой. Ярко-алое пятно расползлось по столу, и кровь тоненькой струйкой побежала на пол, капая на мой ботинок.
Все, что происходило дальше, я видел, как в тумане.
Бабки, стоявшие у стойки, с визгом шарахнулись в сторону, и Сашка, подскочивший при выстреле, попятился задом к выходу. Споткнувшись, он упал и пропал из вида. Ханыгу я не видел, его закрутила орущая толпа.
Длинный брюнет в плаще, стоящий в паре метров от барьера, в упор смотрел на меня застывшими глазами, и мне почему-то это особенно врезалось в память, тискал побелевшими пальцами коричневый бумажник. На улице кто-то заорал: іМилиция!і - и почти сразу завыла сирена.
Я тупо смотрел на застреленную мной кассиршу и чувствовал, как полное безразличие ко всему охватывает меня. Мысли в голове крутились лениво, не спеша. іКак же так?.. Уже и менты приехали? Так быстро?.. Теперь все, на долго закроют. Прощай светлая жизнь… А Ханыга, гад, напарил… настоящий пистолет…і. Мне вдруг стало так тоскливо, как никогда еще не бывало в жизни. Закрыв глаза, чтобы ничего не видеть, я слушал, как кровь толчками пульсирует в ушах, и из последних сил сдерживал позывы рвоты. В глотке клокотало и булькало, и я едва сдерживался, чтобы не блевануть бедной бабе прямо на спину. Теперь в голове вертелась совершенно дурацкая мысль: іКак же ее в гроб-то… грязную. Нельзя…і.
Ноги как будто парализовало, и я не мог даже отойти в сторону, чтобы облегчить свои страдания. Голова закружилась, и я, испугавшись, что сейчас упаду, открыл глаза, чтобы восстановить равновесие.
Сквозь пелену в глазах я еще видел, как в дверь ворвался мент с пистолетом в руках и что-то закричал. Ханыга выстрелил, мент рухнул на пол, а Ханыга, дико вращая глазами, размахивал пистолетом и орал что-то бессвязное.
Люди попадали на пол, и только этот мужик в плаще все еще стоял на ногах и очумело пялился на меня.
Перепрыгивая через лежащих на полу людей, Ханыга подскочил к мужику, ткнул его в спину и сразу добавил рукояткой нагана по затылку. Тот ударился челюстью о барьер и беззвучно свалился под стойку.
Ханыга, в три огромных прыжка, вернулся к двери, схватил за ворот какую-то старуху, лежащую на полу, и, приставив к голове пистолет, вытолкал ее в открытую дверь, удерживая рукой за воротник.
Что он там орал, я уже не слышал, и вообще, это было последнее, что я видел. Неловко свалившись на бок, я грохнулся на карачки и, наверное, минут десять блевал, не в силах больше сдерживать позывы рвоты.
Меня буквально выворачивало наизнанку, и даже когда рвать уже было нечем, какая-то тягучая слизь переполняла рот, и я снова чувствовал тошноту и омерзительный запах блевотины.
Совершенно обессиленный, я отполз в сторону и растянулся на полу, весь дрожа от изнеможения и покрываясь липким потом. Похоже, я даже отключился на какое-то время, потому что следующее, что я помню: я лежу на спине, уже посередине зала, и Ханыга, склонившись надо мной, хлопает меня по щекам.
С трудом поднявшись, я сел и обвел зал мутным взглядом, удивляясь, что я до сих пор еще не в наручниках. Увидев мертвого мента у входа, я отчетливо вспомнил, что произошло, и содрогнулся.
Люди теперь не лежали вповалку на полу, а стояли вдоль стены, заложив руки за головы, закрывая собой окна и входную дверь. Сквозь звон в ушах я разобрал голос Ханыги:
- Очухался? Ну, давай, давай, парень. Не время лежать…
Ни хрена не понимая, я ошалело посмотрел на него.
- Ханыга, ты… что? Что это, а?
Ощерив прокуренные зубы, он хрипло рассмеялся.
- Что? Я заложников взял, вот что.
У стены кто-то пошевелился. Подскочив, Ханыга стремительно обернулся и дико заорал:
- Не двигатьсь! Молчать! Не двигаться, б…! Всех перестреляю!..
Оборачиваясь ко мне, он ткнул мне в зубы ствол пистолета и прохрипел.
- Заложников… понял? Пусть теперь мусора поганые попробуют… возьмут… Хрен им на рыло! И ты со мной будешь. Если порешат, так не меня одного…
Глаза у него стали совершенно безумными и налились кровью, как у быка. Только теперь до меня стало доходить, в какое дерьмо он меня втянул, пока я валялся у ног убитой мной кассирши. Оттолкнув его руку, я вскочил и с бешенством, усиленным животным ужасом, заорал:
- Да пошел ты на хрен, скотина!!! Ты… гад, втянул меня! Мне же теперь крышка, понял ты! Крышка!.. Ты зачем обманул, а?! На хрена ты мне пушку подсунул? Зачем? Специально, да?! Специально, сволочь, чтобы замазать меня? Гад ты, ах ты гад… Я же из-за тебя в такое дерьмо вляпался, а теперь ты мне еще приготовил, да?!! Это тебе хрен на рыло, сволота!..