Я мысленно взмолился. Господи, бедная мама! Она до сих пор имеет представление о сессиях по годам своей юности! Да мы с Наташкой каждую сессию не вылезали из постели, словно это и было нашим главным занятием, а сессия - это так, между делом. И ничего, прекрасно сдавали. И уж если что мешало ей писать, то сессия - в последнюю очередь.
Валек между тем пожал плечами.
- Ну, что же, не будем, так не будем. Только я уверен, что все образуется, - и, помолчав, добавил глухо: - Нельзя исправить только одного - смерти.
Тон его был таким, что у меня мурашки по спине поползли. Я видел, как вздрогнула от этих слов мама, и в глубине ее глаз метнулся испуг. Нет, что-то с Валькой все-таки не в порядке, вот и мама это замечает. Похоже, он переменился не только внешне.
Дальше разговоры потекли мирно, без всплесков. А после третьей рюмки мама, сославшись на усталость и хмель в голове, отправилась спать, оставив нас вдвоем. Несколько минут мы молчали, словно не зная о чем говорить. Валька налил еще по одной, мы все так же молча выпили. Пошарив руками по карманам, Валька достал зажигалку и сигареты.
- Пойдем, покурим.
Я повернулся к подоконнику, взял старенькую, папину еще, глиняную пепельницу в форме лаптя с отбитым краем и поставил на край стола.
- Кури здесь.
Валька протянул пачку.
- А ты?
- Давай и мне.
Прикурив, Валька глубоко затянулся и спросил меня:
- Игорек, ты как-то странно на меня смотришь. Как будто у меня на лбу рога выросли. Что с тобой?
Я ответил уклончиво:
- Не знаю, Валька. Я еще сам не понимаю, но ты… ты такой странный стал, не такой, как прежде.
Валька усмехнулся:
- Какой же?
Я помолчал какое-то время, думая, как бы ответить помягче, чтобы не обидеть его.
- Жесткий какой-то. Вроде бы и ты, а вроде и нет. Глаза твои, лицо твое. А вот внутри тебя что-то изменилось.
Валька потыкал сигаретой в пепельницу.
- Так ведь годы, Игорек.
Я возразил:
- Нет, Валька, это не то. Нутром чую - не то. Вот только объяснить тебе не могу. Ты как будто… как будто волк затравленный. Глаза тоскливые и испуганные, а зубы оскалены.
Валька откинулся назад и с прищуром посмотрел на меня.
- Ну, спасибо, Игорек, за сравнение. Стало быть, я волк? Хорошо. А ты, значит, овечка невинная, так что ли?
Я поморщился от его непонимания.
- Да нет же, Валька! Просто ты какой-то… Вот видишь, ты и на мои слова как-то агрессивно реагируешь. Раньше в тебе этого не было.
Валька устало потер лицо руками, запрокинул голову и с хрустом потянулся. Потом взял бутылку водки, резко взболтал и выплеснул в рюмки.
- Давай-ка лучше вмажем по последней. А то мы этак до того договоримся, что меня в зоопарк надо сдать.
Я снова поморщился. Нет, все же не понимает он меня.
- Ну, зачем ты так? Я же не обидеть тебя хочу, я понять пытаюсь. Мы с тобой друзья, Валька?
- Друзья.
- Ну, вот видишь! И не обижайся на меня, Бога ради. Только знаешь, у меня иногда от твоего взгляда мурашки по спине бегут.
Валька усмехнулся, молча кивнул мне головой и резко опрокинул водку в рот. С глухим стуком поставив пустую рюмку на стол, занюхал коркой хлеба, и снова закурил.
- Знаешь, Игорек, нечто подобное мне Сашка Колеров говорил. Это тот парень, что меня в Якутию заманил. Только он это жестче определил. Полгода назад он сказал, что у меня развился инстинкт убийцы.
При его последних словах я невольно вздрогнул. Заметив это, Валька усмехнулся и похлопал меня по плечу:
- Ладно, ладно, не дрейфь, Игорек. Уж не думаешь ли ты, что я и в самом деле убийцей стал?
Свой голос, осипший и потому какой-то чужой, я услышал словно бы со стороны.
- Это ты к чему?! Ты думаешь, что говоришь?
Валька мрачно сверкнул на меня глазами и усиленно запыхтел сигаретой.
- Знаешь, Игорек, никому не говорил, а тебе скажу. Иначе, какие же мы друзья. Да и трудно это в себе носить. Я там, в Нерюнгри, после училища год опером работал. И не все в моей работе складно получилось, потому меня и попросили.
Я изумленно уставился на него.
- Как прикажешь тебя понимать? А как же: старший лейтенант, рапорт от твоего имени?
- Все верно, Игорек. И звездочка на погоны, и рапорт, и даже знак "За отличие в службе". Только рапорт меня попросили написать. Ну, как заявление по собственному желанию. И знаешь почему?
Тут Валька снова откинулся назад, словно для того, чтобы целиком охватить меня взглядом, и возвысил голос.
- Потому, Игорек, что я восемь бандитов, этих тварей, этих шакалов, пристрелил, хотя можно их было взять живыми. Пристрелил потому, что суд наш гуманный даст им десятку, а они, оттянув срок, снова возьмутся грабить, резать, насиловать. А их, тварей, надо на месте, так, чтобы страх нагнать, чтоб другим неповадно было. Чтобы только при одной мысли о преступлении, они от ужаса холодным потом покрывались. Чтобы каждая тварь, которая возомнит, что может безнаказанно преступить закон, твердо знала, что единственное, что ее ждет, - это дырка во лбу и могильные черви. Только так, и никак иначе…
Он говорил все это, а я с возрастающим ужасом смотрел на его перекошенное яростью лицо, и в мозгу у меня билась одна-единственная мысль: "Боже мой! Неужели же это тот самый Валька Безуглов, которого я когда-то знал! Ведь это он в восьмом классе плакал от жалости ко мне, когда я сломал ногу на физкультуре. Это он, год спустя, шесть километров тащил по зимнему лесу на себе распоровшего о сук ногу Сережку Лопухова. Тащил один, задыхаясь и обливаясь соленым потом, а потом два часа дрожал на морозе под окнами больницы, пока Сережке зашивали в клочья разорванную икру. Но ведь это все тот же Валька Безуглов, всегда готовый кинуться в любую передрягу, чтобы помочь мне. Я смотрел на него, смотрел и не узнавал. Как можно быть прежним Валькой и с таким равнодушием и ожесточенностью признаваться в убийстве восьми человек, даже если они отъявленные негодяи? В голове у меня это не укладывалось.
А Валька между тем выдохся. Скрипнув зубами, он схватил бутылку, с ожесточением опрокинул ее и зло поставил на место, стукнув донышком о столешницу так, что зазвенели тарелки. Подняв на меня тяжелый взгляд, он буркнул:
- Знаешь, Игорек, выпить бы чего еще, а? У тебя не водится?
В заначке у меня лежала бутылка водки, но, подумав, что ему достаточно, я решил это утаить, хотя врать не хотелось.
- Да нет, Валька, я не балуюсь.
Валька мрачно проговорил:
- Плохо… А знаешь что? Пойдем, купим! Есть тут "комок" поблизости?
Заметив мою нерешительность, он поднялся и затормошил меня.
- Пойдем, пойдем. Возьмем чего-нибудь полегче и поэлегантнее. Хочешь шампанского? Ну, ведь по глазам вижу, что хочешь.
Он потянул меня за руку и рассмеялся. И таким беззаботным и легким был его смех, что я засомневался: а он ли это три минуты назад сидел напротив меня с перекошенным от ярости лицом и говорил вещи, от которых у меня мороз шел по коже?
Поддавшись его настроению, я быстро оделся, и мы вышли, стараясь не шуметь в прихожей, чтобы не разбудить маму.
Время приближалось к полуночи. Улицы были тихи и пустынны, и только редкий снежок, искрясь в свете фонарей, мягко ложился на промерзшую землю. Передернув плечами от холода, Валька спросил:
- Далеко? Может, на машине?
- Да нет, через квартал магазинчик есть, он и по ночам работает.
Мы ходко зашагали бок о бок, разбивая каблуками тонкий ледок на вчерашних лужах. Возвращаясь к прежнему разговору, я спросил со страхом и любопытством, ожидая услышать подтверждения и страшась этого:
- Валька, а ты, правда, восемь человек убил?
Он покосился на меня и усмехнулся. Голосом, лишенным всяких признаков хмеля, ответил:
- То, что восемь, правда, а остальное… не думай об этом. Чего спьяну не наболтаешь? Замнем это, Игорек, хорошо? Считай, что я тебе ничего не говорил. Еще не хватало, чтобы что-то между нами стояло.
Я поспешно и энергично кивнул головой, чувствуя фальшь в его словах. Не знаю, поверил ли он мне, но по плечу хлопнул меня совершенно искренне.
- Ну, вот и отлично. Вот уже и "комок".
У освещенного окошечка топтались трое парней, громко обсуждая, что лучше купить. Один, наклонившись и почти просунув голову внутрь, водил глазами по рядам бутылок и что-то неопределенно мычал. Двое других напирали сзади, поторапливая его. Похоже, что длилось это уже довольно долго, потому что вид у продавца, молодого, коротко остриженного парня, был уже достаточно измученным. Он переводил взгляд с одного на другого и нетерпеливо спрашивал:
- Ну, так что вам?
Тот, который протиснулся под решетку головой, промычал, неопределенно ткнув пальцем в батарею бутылок.
- Ммммы… вон ту.
Продавец покосился через плечо.
- "Наполеон"? Денег не хватает.
Парень снова промычал:
- Не-а… вон ту.
Парень за решеткой вполголоса выругался:
- Послушайте, мужики, у вас денег только на "Столичную". Будете брать?
Парень, пьяно икнув, возразил:
- Мы такую не пьем.
Продавец сунул деньги обратно:
- Все, отчаливай. Пьешь, не пьешь - это твои проблемы. Иди, иди, не мешай работать. Вон еще люди стоят.
Парень угрожающе проговорил:
- А ты че хамишь, а? Может, тебе мозги вправить? Ты знаешь, кто я? Ты знаешь, на чьей территории торгуешь?
Валька, с минуту наблюдавший за этой сценой, подошел к ним вплотную и дернул одного из парней за хлястик плаща. Тот не спеша обернулся, осмотрел невысокого Вальку с ног до головы и лениво процедил:
- Ты че, фуфел, на грубость нарываешься?
Валька скрипнул зубами, но сдержался.
- Вот что, парни. Шли бы вы по домам. Пожалуй, вам уже хватит пить. Это понятно?
Двое других разом обернулись. Я взглянул на их кабаньи морды, и мне стало не по себе. Каждый из них был на голову выше Вальки и вполовину шире меня. Тот, которого Валька дернул за хлястик, подошел к Вальке вплотную, и я услышал такую циничную фразу, от которой даже у меня, - по Валькиной оценке, отъявленного матерщинника, заполыхали щеки, и челюсти свело от злости. А парень, нагло ухмыляясь прямо Вальке в лицо, закончил свою тираду:
- …Так что я понимаю, когда вынимаю. Понял, фуфло вонюч…
Я не сразу сообразил, отчего он прервался на полуслове. Я даже не зафиксировал движение Валькиной правой руки, настолько стремительным был удар. Парень как-то жалобно икнул, схватился обеими руками за пах, стал жадно хватать воздух широко открытым ртом и, часто-часто моргая заслезившимися глазами, подался вперед. В следующее мгновение Валька свечкой взмыл в воздух, одновременно оборачиваясь вокруг собственной оси, и его левая нога, со свистом рассекая воздух, впечаталась парню в челюсть. Тот пролетел пару метров, отделяющие его от стены дома по воздуху, и плашмя ударился о цоколь. Глухо стукнувшись головой, он сполз вниз по стене и замер в полусидячем положении, закрыв глаза и раскинув руки в стороны.
Все это заняло не более трех секунд. В следующее мгновение двое других ринулись на Вальку. Я еще успел заметить, как продавец отпрыгнул в глубину магазинчика, потом все смешалось у меня перед глазами. Только мелькали Валькины руки и ноги, слышались звуки ударов и свирепая ругань. Ошеломленно глядя на дерущихся, с минуту я стоял в полнейшем оцепенении, не зная, то ли бежать к ближайшему телефону и звонить в милицию, то ли броситься Вальке на помощь. Решив, что второе все же более действенно, я ринулся вперед и тут же отлетел в сторону, получив сокрушительный удар чьим-то ботинком в челюсть. Во время полета я машинально пересчитал все семь звездочек Большой Медведицы и грохнулся на газон, взметнув фонтанчик талого снега. На несколько минут я, видимо, потерял сознание, потому что когда я поднялся, картина уже резко переменилась. Тот парень, что полез на Вальку первым, стоял на карачках и харкал собственной кровью. Второй лежал на земле, неловко подвернув под себя руки, и не шевелился. Из третьего Валька выколачивал хмель вместе с невоспитанностью, прислонив его спиной к стене и коротко хекая при каждом ударе, как дровосек в лесу. Парень безвольно покачивал головой при каждом ударе и не сопротивлялся. Похоже, он тоже был без сознания и держался на ногах только благодаря непрерывному граду Валькиных ударов. Свежий снежок вокруг места побоища был густо забрызган кровью и еще чем-то бледно-желтым, вызывавшим во мне тошноту. В голове звенело и перед глазами все расплывалось в красных пятнах, но я сделал над собой усилие и шагнул вперед, испугавшись, что если я сейчас не оторву Вальку от этого парня, то он забьет его до смерти. Три раза я дергал Вальку за руку и кричал, чтобы он прекратил, но все было безуспешно. И только когда завыла милицейская сирена, и из-за угла выскочил Уазик с синей мигалкой, Валька остановился.
Из окошечка выглянул перепуганный продавец. Вспомнив, как он убежал в начале драки в глубь магазина, я подумал, что это он и вызвал милицию. Наверное, где-то там, внутри, у него есть телефон. И еще подумал, что завтра сообщат мне на работу, что я в пьяном виде затеял драку у ночного ларька, и мне стало совсем плохо.
Но я забыл, с кем имею дело. Когда из машины выскочили двое сержантов. Валька вынул из внутреннего кармана пиджака удостоверение и протянул в раскрытом виде одному из них. Тот прочитал, молча козырнул, кивнул напарнику на лежащих парней и сказал:
- Пойди, сообщи трезвякам по рации. Пусть заберут, у нас на них уже места нет.
Второй сержант молча повернулся, но первый окликнул его.
- Подожди. Забери-ка вот этого. - И указал на меня рукой. Я еще не успел открыть рот, как Валька поднял предостерегающе руку.
- Это со мной, сержант. Вот этих троих заберите, я позже зайду в отделение, помогу составить протокол. Вы из 112-го?
- Нет, из 96-го.
Валька кивнул головой.
- Хорошо. Пусть их затолкают в холодную. Проспятся, я потолкую с ними.
Второй сержант пробурчал вполголоса:
- Им не холодная, им врач нужен. Надо же так отделать…
Валька резко обернулся на его голос.
- Придержи язык, сержант. Ты, когда один против троих идешь, тоже силу удара рассчитываешь, или как?
Сержант угрюмо молчал, глядя в сторону. Валька повысил голос:
- Не слышу, сержант!
- Так точно.
Валька вскипел:
- Что, так точно?!
- Так точно, не рассчитываю…
Валька поиграл желваками, в упор глядя на сержанта, коротко махнул рукой и сказал, как отрезал:
- Занимайтесь своими обязанностями, сержант.
Тот козырнул, отчеканил: "Есть!", - и трусцой побежал к машине.
Я смотрел широко раскрытыми глазами на все это и пытался сообразить: что же происходит? Валька, безо всякой необходимости, жестоко избил всех троих, а эти два сержанта так спокойно на это реагируют? Один попытался, было вяло протестовать, да и то сразу замолчал и послушно побежал выполнять приказание. В голове у меня это не укладывалось. Конечно же, я был зол на этих парней, о чем речь? Но ведь должна же быть мера? Неужели только за одну похабную фразу можно так спокойно и хладнокровно избить человека? Так или примерно так я рассуждал. За точность моих мыслей поручиться сейчас трудно. После удара в голове у меня все звенело, гремело, хлябало и раскачивалось, как товарный состав на стыках. А Валька, как ни в чем не бывало, хлопнул меня по плечу и спросил:
- Ну что, Игорек, шампанского-то возьмем?
Я промычал что-то неопределенное, и Валька это что-то расценил как согласие. Подойдя к окошечку магазина, он протянул деньги и коротко, тоном приказа, сказал:
- Шипучки.
Взяв бутылку и сдачу, он вернулся и со смехом потянул меня за рукав.
- Э-э-э, Игорек, да ты от страха совсем одеревенел. Ну, пойдем, пойдем. Все уже кончилось.
Я двинулся следом за ним, машинально переставляя ноги, все еще находясь под впечатлением происшедшего. Опомнился я только у самого дома. Покосившись на Валькино лицо, спокойное и непроницаемое, словно маска, я спросил:
- Валька, а нужно ли было так?
Похоже, я его недооценил, полагая, что он даже не думает ни о чем. Потому что в следующее мгновение он резко повернул меня к себе, схватив за отвороты плаща, и я в упор увидел его горящие яростью глаза. Голос его был резок и почему-то неприятен, с каким-то металлическим скрежетом.
- Ты спрашиваешь, нужно ли? Я отвечу тебе. Нужно! Нужно, потому что сойди им это с рук, в следующий раз они будут еще наглее и развязнее. Нужно, потому что на моем месте мог оказаться человек, не умеющий постоять за себя. Нужно, потому что этим человеком можешь оказаться ты, и я не хочу, чтобы ты выглядел так, как эти трое выглядели после моего урока. Нужно, потому что…
Он скрипнул зубами и замолчал, только сверлил меня своими горящими глазами и в этот момент был поразительно похож на озлобленного волка с вздыбленным загривком. И было в его оскале что-то жалобное, хоть и звериное, словно он и сам сейчас сомневался в своей правоте и ждал от меня поддержки. Я покорно молчал, признавая частично его правоту. Но только частично. Большая часть меня в этот момент противилась его словам, его звериной психологии. Но я счел за благо промолчать, понимая, что никакие слова сейчас не дойдут до его сознания, опьяненного пусть и справедливой, но все же звериной победой. Я только тихо сказал, пытаясь освободиться от его цепких ручищ:
- Отпусти, Валька. Больно…
Опомнившись, он разжал пальцы, отступил шаг назад и, повернувшись ко мне спиной, глухо сказал:
- Извини, Игорь.
Вынув из кармана бутылку, он открутил проволоку, вырвал пробку и резко выбросил руку в сторону, чтобы не забрызгать себя шипящей струей. Не поворачиваясь, протянул мне бутылку:
- Выпьешь?
Я зябко поежился.
- Нет, спасибо. Расхотелось.
Валька, пожав плечами, буркнул:
- Ну и хрен с тобой, хлюпик. Интеллигент паршивый… А я выпью.
Запрокинув голову, он сделал несколько рокочущих глотков и отшвырнул в сторону бутылку. Кувыркаясь и брызжа шампанским, она отлетела в сторону и мягко воткнулась в хилый, почерневший сугроб. Валька щелкнул зажигалкой, окутался сизым дымом и шагнул в сторону подъезда.
Когда его силуэт растворился в черном прямоугольнике дверного проема, я сказал вполголоса:
- И все же ты неправ, Валька…
ТАНАЕВ.
А я здорово струхнул, когда этот мент прихватил меня в магазине. У меня даже мурашки по спине побежали, хотя, казалось бы, и был готов к этому. Рано или поздно это должно было случиться. Я удивляюсь, как это мне до сих пор удавалось безнаказанно играть этот спектакль вот уже третий месяц. Идея эта принадлежала Ханыге, и, надо признать, идея, в общем-то, неплохая.