Содержание:
Магическое слово "Инюрколлегия" 1
Птица цвета ультрамарин 12
Цена шестой заповеди 36
Дважды украденная смерть 39
Загадка лесного тайника 63
Дважды украденная смерть
Приключенческие повести, представленные в книге, принадлежат перу челябинских литераторов. Поклонники детективного жанра смогут найти в них и занимательный сюжет, и сложно переплетенную фабулу жизни людей нашего непростого сегодняшнего времени, когда не каждый еще в состоянии определить собственное место среди других людей достаточно точно.
Магическое слово " Инюрколлегия "
В тот день мужчины из техотдела, как обычно, вышли на лестничную площадку покурить. Эдик Подгорный, большой любитель розыгрышей, сенсаций и, конечно, сплетен, не успев еще поджечь сигарету, огорошил всех сообщением:
- Наш старик, агент "Два нуля восемь", скоро, похоже, наследство в долларах получит!
- Не трепись, - равнодушно отреагировал за всех Хрусталев, человек серьезный и обстоятельный. За всех, потому что знали, что Эдиковы сенсации на девяносто девять процентов были липой, порождением его фантазии, непроверенными слухами. Либо искаженными сведениями из газет, которые сам-то он читал не слишком регулярно и прилежно.
Агентом "Два нуля восемь" за глаза прозвали Степана Викентьевича Корзуна, работавшего в отделе экспертом по зарубежным техническим разработкам. В силу своего пенсионного возраста, а также благодаря необычным своим занятиям, он находился особняком в коллективе и был предметом безобидных, в основном, шуток. Знание же им языков невольно порождало уважительное отношение.
Прозвище "Агент" родилось не случайно. Было в биографии Степана Викентьевича нечто такое, что находилось для сотрудников треста под семью печатями. Те, кому положено, знали, конечно, как и при каких обстоятельствах попал Корзун за рубеж, а также и то, как вернулся на Родину. Но никто не знает, как и при каких обстоятельствах сведения, которые стараются не афишировать, просачиваются для всеобщих пересудов, трансформируются в домыслы и вообще в чепуху, становясь достоянием тех, кого они меньше всего касаются.
Степан Викентьевич своими воспоминаниями в тресте ни с кем не делился, мемуаров, надо полагать, не писал. Его досье в отделе кадров содержало то, что ему положено содержать. И люди в этом отделе тоже знают, о чем говорить можно, а о чем нельзя. Ан нет! Окружающие с уверенностью утверждали, что он жил в Австралии, в Гонконге, в Нью-Йорке. С кем-то переписывался и даже получал посылки. Пустяковые, понятно, с мелким барахлишком, заморскими диковинками, каких у нас не бывает и которые там ровным счетом ничего не стоят. Что-то Степан Викентьевич иной раз показывал, а что-то даже дарил. Обычно женщинам.
Эдиково сообщение, несмотря на его вздорность и анекдотичность, все же вызывало кое-какое оживление. Своей вздорностью хотя бы.
- Он тебе что, сам сказал? - вопросом, в котором было больше иронии, нежели заинтересованности, попытался обезоружить любителя фантазий Вовчик Колобов из лаборатории вычислительной техники, постоянный участник дискуссий клуба-курилки на лестничной площадке. И к тому же лучший Эдиков друг.
Эдику этого вопроса только и надо было. Он даже забыл про сигарету - настолько ему хотелось поделиться сделанным открытием.
- Сам допер! Вычислил! - с торжеством объявил он, почему-то понизив голос. И как раз то, что он понизил голос, по неписанной логике парадокса, привлекло к его рассказу внимание даже самых скептически настроенных. - В общем, мне бритвочка понадобилась, ну лезвие, значит, карандаш подточить...
То, что Эдик большую часть рабочего времени ищет предлог покинуть свое место за служебным столом, факт настолько привычный, что история с лезвием придала его болтовне известную долю достоверности.
- У Степана этого добра припасено столько, что на две конторы хватит... Я и подкатился к нему, так, мол, и так, позвольте лезвие... А он, такой всегда предупредительный, будто и не слышит. В газету уставился. Я тут на него глянул, а у него челюсть отвалилась и глаза остекленели. Я его еще раз по имени-отчеству окликнул - ноль эмоций. Осторожно глянул ему через плечо: что это, думаю, его так в "Известиях" чуть ли не до кондрашки довело? А он уперся глазами в то место, где обычно мелконьким таким шрифтом, черненьким таким, "Инюрколлегия" объявления свои дает. Я потихоньку отошел, сел за свой стол. На него поглядываю. Ну чего тут, козе ясно, в чем фокус... Видно, кто-то из его заокеанских друзей ласты загнул, а старику свои капиталы оставил. Завещал, так сказать. Если много, так тут не только дара речи можно лишиться. Вообще Кондрат может оглоушить...
- Какой Кондрат? - не понял Вовчик, но потом все же сообразил. И следующий вопрос задал уже по существу: - А там что, фамилия его указана?
- А тебе что, его настоящая фамилия известна? Под какой он там фамилией жил - кто знает.
Это рассуждение произвело впечатление на всех.
- Получается, что он себя узнал?
- Получается. Это для нас там всякие Джонсы и Смиты - пустой звук, а он-то въехал, будь спок. Тем более, что и география сама за себя говорит. Тут все схвачено, за все заплачено...
- У нас тоже есть подшивка "Известий". Нонна подшивает. Как и "Правду", "Рабочую трибуну"...
- А ты у Корзуна не пробовал попросить газету, - вмешался Хрусталев.
- В том то и дело, что нет! - горячо отреагировал Эдик. - Он ее сразу в ящик стола запрятал, ключ в замке повернул, как только осознал мое присутствие. А как только врубился, что я всего лишь за лезвием, засуетился, готов был все свои канцелярские принадлежности подарить. Лишь бы я поскорее слинял.
- Так ты, значит, так и не прочитал, что там в том объявлении сказано?
Эдик хмыкнул.
- Так я ж не такой умный, не сообразил, что в подшивку можно заглянуть. Да и Нонна не почесалась, наверно, чтобы свежую газету подшить. Старик-то ее в киоске, надо думать, в семь утра схватил.
Сколь ни необычным и неожиданным было предположение Эдика насчет инюрколлегии, в самой ситуации заключалась определенная притягательность. Никому из присутствующих в импровизированном клубе-курилке не доводилось встречать в жизни наследника иноземного капитала, живущего в нашей стране, тем более работающего в одной организации. А легенды, связанные с именем Корзуна, позволяли сделать допущение, по отношению к кому-то другому могущее показаться нелепым. Вовчик, загасив сигарету, вдруг выказал решимость к немедленным действиям:
- Пошли, возьмем у Нонны газету. Прочитаем объявление и либо изобличим трепача, либо выведем на чистую воду капиталиста.
Понятно, что никто из солидных товарищей и не подумал последовать этому легкомысленному призыву. Зам. начальника отдела, демократично дымивший вместе с подчиненными, произнес вкрадчиво:
- Прогуляйтесь, прогуляйтесь, гляньте, потом нам расскажете.
Так что Вовчика сопровождал лишь носитель идеи - Эдик. Газету они нашли без труда - она лежала у Нонны на столе вместе с другими, дожидаясь, когда настанет очередь отправиться в подшивку.
Появление сразу двух претендентов на одно периодическое издание ничуть не удивило Нонну: вечно этим парням нужен какой-то футбол, хоккей, еще что-то такое, что и век не нужно нормальным людям. А вникать ей, Нонне, библиотекарю отдела, во все это, ясное дело, было недосуг.
Изучение объявления инюрколлегии не дало никакой пищи умам доморощенных детективов. Вовчик сразу поскучнел: ни география, ни начертания фамилий к Корзуну, похоже, никакого отношения не имели.
- Что-то ты, старичок, во сне увидел, а на работу досыпать пришел. Тебе и показалось. Дед, может, и не в газету вовсе смотрел, сердчишко, может, прихватило. Вот и прибалдел. А ты сразу: наследство, наследство!
Сухие и малопонятные строки объявления инюрколлегии слегка охладили пыл Подгорного; в них и вправду ничего не говорилось насчет Корзуна, даже намека никакого не просматривалось. Но сдаваться он не собирался.
- Чего ты понимаешь! - более громко, нежели позволяли условия приемной управляющего трестом, начал он доказывать. - Фамилии вообще могут не совпадать. А потом, у этого деятеля там, за кордоном, вообще мог быть десяток фамилий. И все на иностранный лад. Это он здесь Корзун... А там - если Токарев, так Вилли. Или какой-нибудь Смирнофф, Петрофф. Слыхал: Смирнофф водка?
Внимание Нонны было поглощено срочной бумагой, которую дал ей напечатать главный инженер. Но знакомое имя мгновенно включило вторую сигнальную систему: не отрываясь от текста и клавишей машинки, девушка машинально, почти автоматически поинтересовалась: "А что Корзун?" Вразумительного ответа на свой вопрос она не получила и снова углубилась в работу.
Друзья еще пошушукались насчет фортуны и наследства. Потом перешли на заграничные напитки. После чего разошлись по своим рабочим местам, договорившись после работы заглянуть в коктейль-бар, посмотреть, что там творится. Благо был день аванса, так что сам бог велел...
* * *
Засыпан полумрачным светом ресторан.
Под звук бокалов - говорящий голос джаза.
Я слышу южный диалект людей, влюбленных не навек,
Мужские нежности, любезности и фразы... -
ныл магнитофонный тенор.
Сытый бармен, упакованный ярко, как шведский презерватив, держался соответственно своей обложке. От скуки он протирал бокалы тряпкой, изредка оглядывая полупустой зал.
Эдик и Вовчик, покручиваясь на вращающихся табуретках у стойки, потягивали через соломинку коктейль. Уже третий по счету.
- Черт бы его побрал, - бурчал Эдик, который молчать попросту не умел - ну наливай же сюда коньяк, ну ликер! Ну, а "Агдам"-то зачем лить? От этого "бутерброда" фонит исключительно "Агдамом".
- Пей, что дают, - флегматично отозвался Вовчик. - Годика два-три назад и это было бы за счастье. И потом, посуди сам, коктейль обозвали "Тройка". Значит, надо же было и третий ингредиент, кроме коньяка и ликера. Привезли им "Агдам" - вот и заливают его третьим.
Третий - лишний.
- Бог троицу любит. И вообще ты ж не в Австралии! - Вовчик подмигнул.
- Австралия! - Эдик завелся с полоборота. - Увижу ли Бразилию до старости моей! Проклятая жизнь - травят тебя коктейлем "Тройка" с "Агдамом", и только с "Агдамом". И без него не нальют. И все потому, что у тебя деньги деревянные. Да и тех не навалом. А этому мерину старому отцепят сейчас мешок фунтов австралийских и будет пить "конину". Французскую, по сто рублей за кило...
- В Австралии доллары, а не фунты.
- Тем более. Это же валюта. Ва-лю-та!
- Да не будет он коньяк французский пить. Он же старенький. У него уже печень сморщилась.
- Право, дурак же ты, парень! Французским коньяком печень не испортишь. Это "как-дамом" вонючим печень испортишь. Мы ее портим с тобой. Ишачим, как быдло, задарма и к старости получим по ордену сутулого на брата.
- Уж ты изработался в своем техотделе, бедный.
- Я как истый советский инженер делаю вид, что работаю. Государство делает вид, что мне платит. Знакомая ведь тебе формула? А этому козлу Корзуну - наследство в валюте. Почему ж ему везет, а не мне?
- Ты был бы агентом, может, и тебе повезло бы. Я не хочу быть агентом. Но тоже хочу австралийских фунтов.
- Долларов.
- Не важно. Лишь бы побольше.
- Ладно, пошли курнем, австралиец.
Они вышли на крыльцо бара и задымили.
Залитый сизым светом шумный ресторан.
В дыму табачном два буянят маримана -
доносилась из недр бара бесконечная песня неизвестного тенора.
- Меня от одного воспоминания об этом наследстве контачит. Мне дурно делается, понимаешь. Я б его своими руками придушил, честно...
- И чего бы ты добился? Наследство на твое имя все равно бы не перевели. Тебя бы перевели из советских инженеров - в советские заключенные. А я - простой советский заключенный и мой товарищ - старый брянский волк... Слыхал такую песню?
- А я б самолет угнал, - Эдик говорил одухотворенно, словно уже видел себя в самолете (этому способствовала третья доза коктейля "Тройка", что была тоже не без "Агдама").
- И полетел бы за наследством в Австралию. Не запретишь красиво жить...
- Зачем ему эти баксы? - снова завелся после минутного молчания Эдик. - Ведь он один, совершенно один. Не сегодня - завтра сам свернется. Так кому же они достанутся? Государству?
- Дадут объявление где-нибудь в Канаде или Гватемале. Найдется еще какой-нибудь наследник. Или передадут какому-нибудь обществу или фонду. АНТИСПИДУ или еще АНТИ чему-нибудь. АНТИобщественному.
- Не-ет. Плохо же ты его знаешь. Он никому не завещает. Он подохнет на мешке с долларами. У него трояка до получки не выпросишь, это ж скупой рыцарь... Ты б видел его рожу, когда он читал это объявленьице. Ты не видел, а я видел. На это надо было посмотреть.
- А может быть, он женится? С баксами его живо какая-нибудь шлюшка, типа нашей Нонночки из библиотеки, охомутает.
- А это идея! Надо ему подставить какую-нибудь телку и стричь вместе с ней с него шерсть!
- В сутенеры решил податься? - Вовчик добродушно рассмеялся. - Ты себе путевую телку найди.
- Ага, завидно, что я неженатый. Эх, Вовчик, Вовчик, иди к своей бабе, она приласкает. А уж я как-нибудь.
- Слушай, у меня идея наклюнулась. Вотрись к старику в доверие. Обхаживай его, в магазин ему бегай. Состарится совсем - кефир ему неси, клистир делай. Помогай ему, в общем. Глядишь, когда он помрет, лет через... надцать, - тебе завещание отпишет. Ты еще тогда будешь не старый. И, может быть, еще неженатым.
- В гробу я его видел вместе с клистиром.
- Но он же об этом не знает...
- Да пошел ты! Тебе что, ты ж гений. Сидишь там, в лаборатории, паяешь себе. А открытие сделаешь - прославишься в веках. А нам, как крысам техотделовским, всю жизнь коктейлем с "Агдамом" травиться? Нет, не я буду, если не придумаю, как расколоть этого старого козла.
И отшвырнул окурок, Вовчик же поплевал на свой и кинул его в урну.
- Ну что, тронулись? Знаешь, Вовчик, пойдем отсюда. Этим "Агдамом" у меня уже мозги пропахли. Пошли в "Сугроб", ударим по пиву!
- Коктейль на пиво - это диво! А наоборот - не лучший вариант. Да мне уже домой надо двигаться.
- А-а. Примерный семьянин. А я пива хочу. Надо залить горе.
- Какое такое горе?
- Такое, что не на меня наследство свалилось.
* * *
В пивбаре "Снежок" было, как всегда, шумно. Под потолком висел табачный дым. Вальяжный варено-джинсовый бармен здесь отсутствовал, его заменяли дюжие официантки, разносившие между столиков громоздкие подносы с кружками и графинами.
Эдик засел капитально - он пил уже второй графин пива, невзирая на бешеную надбавку, которая вырастала еще и за счет соленой рыбы неизвестного названия. И уже не второй, как у Булгакова, свежести, а черт знает какой. Рыбу эту почти никто не ел, она скапливалась на столах в больших количествах, пока официантки не сгребали ее на поднос и не уносили. Но рыбина жизнь на том не кончалась, поскольку, совершив круговорот, она возвращалась снова на столы после некоторого косметического макияжа. Но новые клиенты так же дружно ее отвергали, как и предыдущие, и все начиналось по новой...
Настроение у Эдика, несмотря на обильное возлияние, было гораздо ниже нижней отметки. Его тянуло с кем-либо пообщаться, поделиться своими безотрадными мыслями. Но подходящего объекта не подвертывалось. Слева клевал носом старикашка с трехцветной недельной щетиной на подбородке, справа подсел слепой со старым разваливающимся баяном, повисшем на плечевом ремне. Смотреть на его одутловатое белесое лицо желания у Эдика не было, застывшие, устремленные в никуда глаза действовали нехорошо на его возбужденную пивом психику. Слепой выложил мятый рубль, и официантка поставила перед ним кружку с пивом. Он отхлебнул половину одним глотком, потянулся к жестяной одноразовой плошке с гофрированными краями, заменявшей здесь солонку, щедро сдобрил свое пиво солью, хотя и не мог, конечно, видеть, как оно вспенилось. А, может, услышал слабое шипенье? Говорят, у слепых слух во много раз тоньше, чем у зрячих... Слепец неплохо разбирался в окружающей обстановке, видимо, был завсегдатаем этого злачного места. Допив пиво, он начал наигрывать "Очи черные".
- Эй! - Эдик очнулся от своих черных мыслей. - А ламбаду ты можешь сламбать?
- А как это? Ты напой.
- Та-та- та- та-та. Та-та-та- та-та-та-та-та-та-а...
Слепой попробовал подобрать, но получилось нечто весьма отдаленное.
- Баланда это у тебя, а не ламбада. - Эдик налил слепому баянисту из своего графина. - Допивай и дергай отсюда.
Слепой не. заставил повторять приказание. Посолив пиво, он быстро его выпил и слинял. Через пару минут звуки его ветхого инструмента слышались уже с другого конца зала.
- Не занято? - Место слепого, можно сказать, остыть не успело. Бородатый в зеленой куртке - на груди слева красный флажок - уселся на стул. Старик слева окончательно отключился, погрузившись даже не в дремоту, а вполне основательный сон.
- Слава, - представилась борода.
- Эдуард Михайлович, - слегка наклонил голову Эдик. - Не возражаешь? - Эдик обхватил пальцами горлышко графина и кивнул на пустую кружку.
- Да пока принесут, пей, кому говорю, - процитировал Высоцкого новый клиент. - Воспользуемся гостеприимством. Кстати, можно и по чуть-чуть. - Слава похлопал себя по животу, а когда отвел полу куртки, то стала видна заткнутая горлом вниз бутылка пшеничной.
- Наливай! - с жестом отчаяния, в известной мере понятно деланного, выразил свое согласие Эдик. Если честно говорить, то водку он действительно не любил, можно сказать, терпеть не мог. А тут неизвестно даже с кем. Но сегодня его прямо-таки тянуло напиться.
Слава булькнул обоим в пиво.
- Со знакомством!
Они сдвинули кружки, издавшие отнюдь не звон, а глухой стук соприкоснувшихся булыжников.
- Гадость, - сообщил Эдик, причастившись.