- Этого не расскажешь, - отвечаю я.
Появляется Анжелла с баночкой какого-то крема и с перчатками из тонкой резины. Я подавляю отвращение и начинаю намазывать промежность страдальца, от чего тот усиливает свои крики во сто крат. Пино дает мне доводящие меня до тошноты советы. Феликс же и его "ассистент", решив что их присутствие здесь бесполезно, подхватывают чемоданы и уходят в свои апартаменты.
Только через полчаса появляется бритый налысо доктор в белом халате, в голубой рубашке, с толстыми золотыми кольцами на пальцах. Бросив беглый взгляд на зону поражения, он отбегает в сторону, - его тошнит. Вернувшись, он распоряжается немедленно госпитализировать нашего несчастного друга.
- В чем причина его страданий? - спрашиваю я медицинское светило.
- Этот тип, по всему видно, имел половой контакт с обезьяной. Я склоняюсь к мысли, что это был бабуин.
- Что он говорит? - спрашивает Берю.
Я перевожу.
Тогда больной снимает с ноги туфлю и запускает ее в рожу доктора.
Бросок был настолько сильным, что нос, губы доктора моментально увеличиваются в объеме в три раза.
- Скажи этому педику, что если бы я был в состоянии, то оторвал бы ему кое-что и свернул челюсть! - кипятится несчастный, внутри которого пожар разгорается все с большей силой.
Приходится вызывать еще одного доктора, чтобы оказать помощь пострадавшему при исполнении своих профессиональных обязанностей лекарю, а также скорую помощь для эвакуации Берю. Только после этого жизнь в отеле входит в свое привычное спокойное русло.
"Резиданс" - поистине королевская резиденция! Но к чему тебе описывать ее? Это только пробудит у тебя желание увидеть все самому. Но от невозможности удовлетворить любопытство ты утешишься только крапивной лихорадкой, зависть часто провоцирует ее.
И все же! Просторная комната с ванной, отделанной мрамором зеленоватого оттенка. Бар, забитый на любой вкус напитками, четырехскоростной вибромассажер и надувная кукла с атласной кожей, которая болтает всякие глупости и имеет вид настоящей женщины, спортивный зал и фильмотека с двумя с половиной тысячами кассет, аэратор, иммитирующий воздух на выбор: весенний, морской, райский, знойный августовский...
Я решаю позвонить последнему Смитту из нотариусной конторы "Смитт, Смитт, Ларсон и Смитт". Тот выражает бурный восторг по поводу нашего прибытия в Лос-Анжелес и удивление от того, что мы остановились у Гарольда Ж. Б. Честертона-Леви, императора Голливуда.
- Я сейчас же выезжаю! - сообщает он мне, изобразив губами звук работающего двигателя автомобиля.
Я задерживаюсь на минутку около сидящей в кресле куклы. На круглом столике около нее - пульт управления с кнопками, каждая из которых снабжена надписью. Первая, например, голос. Я нажимаю ее. Манекен начинает вещать. Голосом Марлин (впрочем, такое имя у куклы). Кукла в чулках, в модных черных шортах и в кофточке с горностаевым воротничком; шевелюра, как у настоящей шлюхи - белая, с серебристым оттенком.
Она говорит:
- Привет, красавец! Меня зовут Марлин! Ты пробудил во мне желание. Если ты желаешь начать с минета, то нажми кнопку номер три. Чтобы овладеть мною, придется перенести меня на кровать и вернуться к столику, чтобы нажать кнопку номер четыре. Что же касается других фантазий, внимательно изучи инструкцию, которая находится в чулке моей правой ноги. Это все.
Не являясь роботоизвращенцем, я оставляю свою компаньонку до лучших времен и предлагаю себе стаканчик шато-икем.
Неожиданно вспыхивает экран телевизора и на нем крупным планом появляется лицо Анжеллы.
- Все о'кэй, месье Сан-Антонио? - интересуется сотрудница продюсера.
- Нормально.
- Возможно, вы желаете чего-то или кого-то?
- Вас, - отвечаю я, - но сомневаюсь, что это возможно, - остается только мечтать.
Она улыбается своей металлической улыбкой (улыбка куклы более человечная!), и экран снова превращается в мертвый прямоугольник.
Я уже осушил половину сказочной бутылки (вообще я предпочитаю называть этот предмет флаконом, словом, как мне кажется, более изысканным), когда мне сообщают о прибытии мистера Смитта.
Я встретил его на пороге своей комнаты.
Это высокий парень лет тридцати, его вьющиеся волосы слегка седоваты. Смуглое, слегка удлиненное улыбающееся лицо, взгляд светлый и открытый.
Мы пожимаем друг другу руки.
Он окружен аурой прекрасного мужского одеколона. Как и у меня, на его руке часы марки "Паша Картье".
- Итак, вы решили лично доставить сюда мистера Легоржеона?
- Именно так! Я приглашу его сюда, но сначала я хотел бы поговорить с вами наедине.
- С удовольствием!
- Вам известна причина смерти Фузиту Мартини?
- Никакого понятия на этот счет.
- Кто сообщил вам о ее смерти?
Он перламутрово улыбается.
- Она сама...
- Оригинально! Каким же образом? Надеюсь, вы не вызывали ее дух поворотом вращающегося столика?
Он достает из дорогого портфеля листок бумаги и протягивает его мне: письмо без даты адресовано нотариальной конторе.
Я читаю его:
"Месье,
Когда вы получите это письмо, я буду уже мертва и кремирована. Исходя из этого, я была бы очень признательна вам, если бы вы сообщили о моей смерти месье профессору Феликсу Легоржеону, моему наследнику, пригласив его для вручения ему прав на наследство. Лицо, уполномоченное мною передать вам это письмо, вручит вам также и копию моего согласия на кремацию тела, заверенную местными властями.
Позвольте выразить вам свой искренний и последний привет.
Мартини Фузиту"
К письму действительно была подколота копия заключения о смерти, подписанной доктором Дугласом Фербланом из Венеции. Документ имел и отметку полиции.
- Вы можете это письмо оставить себе.
- Кто вам вручил его?
- Священник католической церкви Лос-Анжелеса, отец Мишикуль. Вот его адрес.
Он достает из портфеля еще один листок.
- Спасибо за вашу заботу, месье Смитт. Как поживает Ларсон?
Он хмурит брови.
- О каком Ларсоне вы говорите?
- О вашем последнем партнере, имя которого значится в названии вашей фирмы.
Он смеется.
- Ларсона никогда не существовало. Мой дед вписал это имя, чтобы слегка разнообразить скучный перечень Смиттов.
Ничего не скажешь, забавные люди в этой семье!
Я приглашаю Феликса, и тот вскоре появляется со своими документами. Знакомство, обмен любезностями. Петушиный крик Маркиза подводит итог знакомству.
- Полдень, - сообщает нам профессор.
- У меня есть ключи от вашего дома. Не желаете ли вы осмотреть вашу собственность?
- Охотно, -соглашается Феликс.
Не теряя времени, мы спускаемся вниз, где у отеля нас ждет "мерседес" Смитта.
- Зовите меня просто Джим! - просит нас американец. - А какие у вас отношения с великим Гарольдом Ж. Б. Честертоном-Леви?
- Самые близкие, - сочиняю я.
- Вы знаете, что он человек номера один в Голливуде?
- Конечно.
- Директор кормит его из рук, а полицейские лижут тротуар, по которому он прошел.
- Вот это да!
- Когда у него возникает желание заняться любовью, он звонит любой звезде, и та тут же снимает трусики и мчится к нему.
- Райская жизнь, ничего не скажешь!
- Однажды, когда он был влюблен, то раскрасил и небо, и океан в розовый цвет, чтобы дать почувствовать своему объекту вожделения пламень своей души.
- Потрясающий тип! - восхищаюсь я.
- Как-то раз выкрутили пробку из радиатора его "ройса", - так он распорядился подключить к радиатору специальную батарею. Через неделю рядом с автомобилем нашли двух пораженных током мужчин.
- Талантливо придумано!
- А вы знаете, что его настоящая фамилия не Леви?
- Что вы говорите? Я скорее мог бы подумать, что он не Честертон. А зачем он прибавил к своей фамилии еще и еврейскую?
- Чтобы внушать доверие. В действительности же он родом из Уэльса.
- Что-то в вашей прекрасной стране слишком свободно обходятся со своими фамилиями!
- Это точно, Тони! Здесь важнее всего результат!
* * *
Мы въезжаем в Венецию, городок, не имеющий ничего общего со своим итальянским однофамильцем. Перенаселенный, грязный. Неистребимый запах фритюра, запах гнили, запах обездоленных пролетариев пропитал и атмосферу города, построенного из самого разного хлама (как говорит Берю: "Голь на выдумку хитра").
В первый момент Смитт растерялся, так как впервые оказался в этом районе. Для оформления завещания он посылал сюда сотрудника своей конторы.
Останавливаемся перед строением с кирпичным фундаментом, с деревянными стенами, окрашенными в дикие красно-зеленые цвета.
Три ступеньки, стертые и шатающиеся сильнее, чем последние зубы старого пиренейского крестьянина.
Входим внутрь мрачного затхлого помещения, в котором, скажу я тебе, преобладает запах опиума. В гостиной, как написали бы знаменитые писатели, обладатели престижных премий, царит "неописуемый беспорядок".
- Вот мой вам совет,- обращается к наследнику мистер Смитт, - сначала наведите порядок в этом бараке, а потом только продавайте его, иначе не получите и четверти его стоимости.
Феликс выражает свое полное согласие.
Спальня тоже не в лучшем состоянии, хотя видно, что когда-то ее обставили со вкусом. Сейчас же занавеси на окнах, ковер, постельное белье изорваны, грязны, в кровавых и кофейных пятнах, проженные сигаретами. Несколько чудом уцелевших картин на стенах. Какие-то полотна в рамках выглядывают из-под кровати.
Да, малышка увлекалась алкоголем, нет сомнения: комната завалена пустыми бутылками из-под красного вина.
За это увлечение в полной мере расплатились своими жизнями родители Мартини.
- Я бы хотел, чтобы вы подписали некоторые бумаги, - обратился Смитт к профессору. - Постарайтесь только найти прочный стул, мистер Легоржеон.
Он раскрывает свой красивый портфель, достает из него бумаги, смахивает со стола объедки и предлагает профессору ознакомиться с документами и подписать их.
Как человек осторожный, Феликс просит меня перевести ему содержание документов, касающихся его парафин.
Я нахожу документы в порядке и позволяю профессору расщедриться на свои автографы.
После чего последний из основавших контору "Смитт, Смитт, Ларсон и еще один Смитт" доставляет нас в Малибу, где мы расстаемся с ним. Прежде чем покинуть нас, мистер Смитт вручает профессору ключи от наследуемого им дома.
- Как вы думаете, Антуан, эта жалкая хибара стоит чего-нибудь? - спрашивает меня разбогатевший профессор.
- Несомненно!
- Но она ведь не Бог весть что!
- Я согласен с вами только относительно самого здания, но не его содержания. Вам просто повезло, дружище!
- Вы смеетесь надо мной, малыш! Поломанная мебель, битая посуда! Несчастная, по-видимому, находилась в состоянии помешательства.
- А остальное, дорогой Феликс?
- А что же там остального?
- Собранные в доме картины!
Я раскрываю записную книжку, доставшуюся мне от отца, в которую успел занести список предлагаемых шедевров.
- Одиннадцать работ Магрит, - читаю я. - Пять Ботсро, две Ньоли, одна гуашь Николя де Стасль, две картины Дельво, - все это на сумму в несколько миллионов франков.
- Это серьезно, Антуан? - спрашивает очумевший профессор.
- Серьезно, мой милый Ватсон! В ближайшее время мы вернемся в ваш дом, возьмем одну из перечисленных мною картин и попробуем сдать ее на экспертизу, чтобы убедиться в моем предположении.
Он качает головой, как бы стараясь избавиться от тягостных мыслей.
- Я - богатый! Ничего худшего со мной не могло произойти! Что же я буду делать с этими деньгами?
- Вы можете и не превращать картины в деньги, а хранить их и жить рядом с ними. К тому же, ваша студентка завещала вам картины, а не деньги.
- Ты прав, малыш! - облегченно вздохнул профессор.
Подошедший к нам мажордом сообщил, что ленч готов,
и добавил:
- Сэр, только что звонили из клиники "Санта Тампакс", чтобы поставить вас в известность, что причиной страданий вашего друга является не половой контакт с обезьяной, а контакт с ядовитым растением, которым он протер интимные части тела. Сейчас его готовят к операции по удалению поврежденных частей тела и пересадке седалища шимпанзе.
- Правильно, для него это в самый раз! - соглашаюсь я.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Церковь Санто Прозибю с виду очень американская: полудеревянная, полукаменная, полуфиниковая. Малюсенький купол, из которого выглядывает колокол, как опухшее яйцо из ширинки.
Отец Мишикуль занят сбором фиников в своем саду. Ему помогает служитель в длинных шортах, из которых торчат волосатые нош.
Его фамилия подсказывает мне, что он француз, и я приветствую его на языке моей родины. Я убедился, что интуиция меня не подвела, услышав в ответ:
- Мы земляки с вами, спасибо Господу!
Ледок первого момента встречи лопнул и потребовал дальнейшего разогрева стаканом виски, которым торопливо угощает нас святой отец, как только мы переступаем порог его обители.
Такая встреча сразу же дает понять, что священнику не чужды радости жизни.
- Зовите меня Раймон, - предлагает он нам.
Мы выпиваем по третьей. Он умеет наливать, отец Мишикуль!
Его служанка, толстая черная девушка, приносит еще бутылку "Фур Роз". Раймон похлопывает своей святой рукой девушку по ягодицам, что, было видно, не неприятно для черной толстушки.
Поскольку отец Мишикуль не интересуется целью нашего визита, я излагаю ее сам.
- Ах, малышка Мартини! - вздохнул он. - Немало хлопот доставила она мне.
- Отчего она умерла?
- Запущенная желтуха, друг мой.
- Это была не насильственная смерть?
- Ну, что вы! Бедняжка целый месяц провела в больнице. Я причащал ее перед смертью. И даже незаметно сунул ей под одеяло бутылку вина. Идиоты медики, конечна же, отказывали ей в этом!
- Она много пила?
- Не то слово! Даже перед смертью она не стала бы и минуты сомневаться, если бы ей предложили ввести внутривенно вино.
- У нее был друг?
- Друзья. Обладая роскошными бедрами, она принимала многих без разбора.
- Как давно вы знакомы с ней?
- Добрых десять лет. Обратившись к Богу, она начала искать французского священника и вышла на меня.
- Что ее заставило обратиться к Всевышнему?
- Это тайна исповеди, друг мой!
- Как жила она в Венеции?
- Неплохо.
- Где она работала?
- Не уверен, но вначале своей карьеры, это точно, она работала в госпитале медсестрой.
- Откуда же она брала средства на жизнь?
- Не могу сказать, но жила она неплохо. Иногда малышка даже жертвовала зелененькие на содержание церкви.
- Проституция?
- Кто знает... Я уже говорил, что ее зад...
- Она уже пила, когда вы познакомились с ней?
- Пила, но то количество не идет ни в какое сравнение с ее потребностями в последний год жизни.
- Она никогда не говорила вам об угрожающих ей опасностях?
- Ни о каких, кроме болезни.
- Она считала себя обреченной?
- Да, и в то же время...
- Что?
- Она не только не боялась смерти, но иногда казалось, что даже желала ее. Нежелание жить, разочарование жизнью съедали ее. Но пейте же, mou french Boys или вы хотите вина?
- Дорогой Раймон, мы заканчиваем уже вторую бутылку виски, этого достаточно.
Сидевший в полудреме Пино вдруг оживился. - Отец мой, не могли бы вы, если вас, конечно, это не утомит, выслушать мою исповедь? Прошло так много времени с тех пор, как я последний раз очищал свою душу.
- Как давно?
- С моего первого причастия.
- Друг мой, к исповеди надо готовиться. Вы знаете, от каких грехов хотели бы освободиться?
- Раймон, это такая чистая душа, что процесс причащения не займет у вас много времени, - прошу я за Пино.
Как только священник с грешником выходят, в комнате сразу же появляется служанка, чтобы немного согреть меня своим горящим взглядом.
Она улыбается.
Ее огромный рот приоткрывается, как бы приглашая в гости, но я остерегаюсь каннибалов.
Она вдыхает в себя шестнадцать литров кислорода.
- What is your name? - спрашиваю я.
- Грас.
У меня появляется желание спросить, как пишется ее имя, с одной "с" или с двумя "ss", но спрашиваю другое:
- Грас, вы были знакомы с Мартини Фузиту, прихожанкой вашего святого отца?
- Которая недавно умерла? Конечно же, я знала ее, она часто бывала здесь!
- Что это была за женщина?
Толстушка открыла рот, похожий на салон "Боинга 707".
- Симпатичная, но она...
Она сделала знак, безошибочно говорящий об увлечении Мартини алкоголем.
- Поскольку святой отец разделял ее увлечение, то они были очень близки.
- Вам приходилось иногда откровенничать с ней?
- Во время отсутствия отца мы вместе проводили время.
- Женщины часто бывают откровенны друг с другом. Скажите, рассказывала ли она вам о своей работе, о своей жизни?
- Нет.
- Были ли у нее какие-то связи?
Толстушка помолчала, а потом вдруг словно засветилась вся изнутри, как бы обрадовавшись появившимся мыслям.
- Однажды, ожидая отца Раймона, она немного выпила и сказала мне: "Завтра я опять должна ехать в Юта. Ничто так меня не раздражает как эта гадкая пустыня!" - "И вы часто ездите туда?" - спросила я ее. "Каждую первую пятницу месяца, там я и подхватила эту дьявольскую болезнь", - ответила она мне.
Грас подошла ко мне ближе.
- Вы знали Мартини?
- Нет, не знал. Поэтому и хочу узнать о ней побольше. Она не говорила, к кому ездит в Юта?
- Я поинтересовалась, но Мартини, словно еж, свернулась в клубок. Это был ее большой секрет.
Благодаря Грас в комнате было чисто, опрятно, и все- таки достаточно аскетично, как и должно быть в ритуальных помещениях.
- Вы не знаете, Грас, почему так долго святой отец исповедует моего друга?
- Наверное, потому, что у того много грехов.
- Это удивляет меня. Человека, целомудреннее Пинюша, вообще не существует в мире, правда если не брать во внимание несколько его адюльтеров разного плана. Я не могу даже вообразить себе, в чем он может каяться.
Прошла еще четверть часа, а Пино со святым отцом не появлялись, и я решаю пройтись по обители.
Скромное убранство церкви Мишикуля мне нравится тем, что в нем, в отличие от других виденных мною интерьеров церквей, нет перенасыщенности статуэтками святых, как бы приглашенных из рая на съемки фильма Уолта Диснея.
Подойдя к единственной исповедальне, я еще издали вижу моего спящего друга в позе кающегося грешника. Слегка отодвинув занавеску на окошке, отделяющую его от святого отца, - нахожу Раймона в том же сонном забытьи. Под сенью святого купола и. защитой Всевышнего праведник и грешник объединились в сладком отпущении грехов.