Современный Английский детектив - Чарльз Сноу 12 стр.


- В том-то и дело, что да. Только она лучше умеет владеть собой. Присмотрись к ней, Иен. Когда за ленчем Уильям сказал что-то об убийстве, она чуть не вскрикнула. А потом, когда Эвис заметила, что Роджер не раз бывал в Ницце, она вообще вышла из себя. Ты сам слышал, как Филипп рассказывал мне, что она была в подавленном настроении в свой первый вечер пребывания на яхте. Почему, спрашивается? И что произошло в Ницце? Конечно, это может и не иметь никакого отношения к Роджеру. Может быть, у неё с Ниццей вообще связаны неприятные воспоминания… скажем, бросил любимый человек или оказалась на мели и не было денег даже на губную помаду. Я готов биться об заклад, что мисс Тони не рассказала о себе и десятой доли того, что могла бы рассказать.

- И ты полагаешь, что Филипп знает что-то, чего не знаем мы? - спросил я.

- Боюсь, что он знает и того меньше, - улыбнулся Финбоу. - Ещё сегодня утром я высказал предположение, что Филипп не причастен к убийству Роджера. Теперь я могу сказать это с полной уверенностью.

- Но почему? - меня начинал раздражать его безапелляционный тон. Не скрою, я восхищался Финбоу, но, в конце концов, я тоже не слепой и вижу все не хуже его, а своих молодых друзей знаю даже лучше, чем он. - Это все твои психологические выверты: "поскольку двухгодовалым ребёнком он любил свою двоюродную тётушку, став двадцатилетним мужчиной, он не мог сделаться убийцей Роджера".

- Нет, - ответил миролюбиво Финбоу. - Я говорю это, опираясь на вполне убедительные реальные данные… постольку, поскольку волосы человека вообще могут служить убедительным доказательством его виновности или невиновности.

- Ты что, обнаружил на теле Роджера чьи-то волосы? - спросил я, содрогнувшись.

- Да нет, что ты, - ответил Финбоу. - Убийцы, как правило, не рвут на себе волосы, перед тем как пристрелить свою жертву. Ты присмотрись повнимательнее, как Тони треплет шевелюру Филиппа.

Я не знал, что и думать, ибо никак не находил связи между этой идиллической картинкой, нарисованной Финбоу, и невиновностью Филиппа. А Финбоу тем временем продолжал:

- Любопытно, что Тони готова бежать к алтарю хоть сейчас. Ты слышал, как я советовал им поехать на Балеарские острова? Как ты, наверное, догадался, я просто хотел проверить их реакцию. Так вот, Тони хочет сыграть свадьбу как можно скорее.

- А Филипп? - спросил я.

- Он тоже хочет жениться на этой девушке, если он вообще способен испытывать какие-либо желания. Но Филипп не в счёт. Стоит Тони захотеть, и она своего добьётся, - сказал Финбоу, пристально глядя на воду.

- Послушай, Финбоу, ты что, подозреваешь Тони?

- Это не по правилам - задавать вопросы в лоб, - мягко упрекнул он меня. - Я с тобой более откровенен, чем любой другой на моем месте… к тому же я нарочно рассуждаю вслух, чтобы ты мог следить за ходом моих мыслей. Я сам ещё не знаю, подозреваю я Тони или нет. Одно я знаю твёрдо: она смертельно напугана и непременно женит на себе Филиппа, как только ей удастся заманить его в бюро регистрации браков. С другой стороны, Эвис сейчас почему-то не хочет выходить замуж за Кристофера. И это довольно странно, доложу я тебе.

- Побойся бога, Финбоу, - возразил я, - ты делаешь массу выводов на основании того, что Тони рвётся замуж за Филиппа. Но нелепо делать подобные же выводы в отношении Эвис, потому что та, наоборот, не хочет замуж. Нельзя все валить в одну кучу.

- Можно, - ответил Финбоу. - И я собираюсь доказать тебе это. Дело не столько в желании или нежелании выйти замуж, а в том, что это желание или нежелание так или иначе вызваны смертью Роджера.

В камышах по протокам медленно проплыл лебедь. Его появление как бы подчеркнуло зловещий смысл слов Финбоу. По какой-то необъяснимой ассоциации мне вспомнилась жёсткая, кривая усмешка, мелькнувшая на миг в свете зажжённой спички.

- Финбоу, ты ничего не заметил, когда сегодня вечером в темноте закуривал сигарету? Эвис как раз в это время говорила что-то о Роджере, - вырвалось у меня.

- А ты думаешь, я случайно закурил именно в эту минуту, не раньше и не позже? - мягко спросил он.

- Значит, ты видел, какое выражение лица было у Уильяма?

- Да, лицо Уильяма поразило меня… своей необычностью, - ответил он.

- Он как будто бы даже злорадствовал, - продолжал я, и перед моими глазами снова отчётливо возникла улыбка Уильяма.

- Я думаю, он и в самом деле злорадствовал, - сказал Финбоу. Его голос звучал как-то необычно встревожено. - Но здесь пока ничего не ясно. Всякий раз, когда я думаю об Уильяме, у меня недостаёт каких-то штрихов для завершения картины. И в то же время такое чувство, будто я однажды уже нащупал нечто вполне конкретное, что так или иначе определяет место Уильяма в этой истории… и упустил. Это не отпечатки пальцев… и не поспешность, с которой он схватился за штурвал… и не его исчезновение в каюте перед большим разговором. Нет, все не то. Не могу ни за что ухватиться, хоть убей. Но как бы там ни было, завтра утром я еду в клинику Гая.

Мне показалось, что я догадался зачем, и я спросил:

- Выяснить, как может эта история отразиться на будущем Уильяма?

- Выяснить, - спокойно продолжал Финбоу, - как доктор Роджер Миллз отзывался о своём молодом, подающем надежды коллеге докторе Уильяме Гарнете.

- Никогда в жизни не видел, чтобы улыбка была способна так изменить лицо человека, - заметил я.

- Я тоже. - Финбоу опустил руку в воду, и лодку медленно стало сносить по течению. - И будь у меня хоть капля сообразительности, я думаю, мне бы не пришлось завтра ехать в клинику.

- Пожалуй, - согласился я. И, вспомнив инцидент за чаем, спросил: - А почему ты его так резко осадил за столом, когда он заговорил об убийстве?

- Я всего лишь человек, - признался Финбоу со спокойной улыбкой. - И злился на него за то, что он задал мне головоломку… в то время как я твёрдо был убеждён, что должен знать разгадку.

- Ну а теперь ты знаешь эту разгадку? - спросил я.

- Пока нет, - ответил он, глядя на меня в упор. - Но я буду знать её завтра.

Он стал грести к дому. Сделав несколько рывков, он опустил весла, и лодку тихо-тихо понесло вниз. Уставившись на дно лодки, он вдруг сказал тоном, от которого у меня мурашки пошли по телу:

- У меня возник ещё один вопросик, на который мне хотелось бы получить ответ.

- Какой ещё вопросик? - спросил я почти грубо, нервы были на пределе.

- Почему все пятеро молодых людей испытывали такую лютую ненависть к Роджеру? - сказал Финбоу.

Глава восьмая
НА СТАДИОНЕ

Когда я на следующее утро открыл глаза, Финбоу уже не было в комнате. Я ощутил тупую боль в голове, но она отступила на задний план, как только я вспомнил слова, которые Финбоу произнёс вчера в лодке. Почему все пятеро молодых людей испытывали такую лютую ненависть к Роджеру? По пути домой я пробовал выудить хоть что-нибудь у самого Финбоу, но он упорно не хотел сказать мне ничего более определённого.

Я никак не мог избавиться от свинцовой тяжести в голове, и, пока умывался и брился, мысли мои все кружили вокруг слов Финбоу. Вернее сказать, я не вдумывался в их смысл: просто они неотступно сверлили мой мозг, доводя до исступления.

Когда я вошёл в столовую, все уже были в сборе и завтракали. Я поздоровался с миссис Тафтс, та буркнула что-то в ответ. Финбоу встретил меня радостно:

- А-а, Иен! А я как раз рассказывал нашим друзьям, что ты жаловался на глаза и мы с тобой решили ехать в Лондон проконсультироваться у окулиста.

- Да-да, - произнёс я, туго соображая, в чем дело. - Очень больно? - сочувственно спросила Эвис.

- Да нет, не очень. По сути дела, мне бы давно следовало сходить к врачу, ещё до поездки сюда.

Когда встанешь не с той ноги, все на свете тебя раздражает, и я недовольно подумал, что не мешало бы Финбоу заранее предупредить меня о том, что мне придётся сочинять всякие небылицы.

- И к кому же вы намерены обратиться? - с вызовом спросил Уильям.

- О, я покажу Иена одному моему другу. Врач, у которого он обычно лечится, пользуется известностью, но, по-моему, он слабо разбирается в своём деле. С таким положением можно мириться разве только в государственных учреждениях, где это не имеет большого значения. Но никак не в медицине.

При этих словах Уильям расхохотался. Это меня удивило, так как я лично считал, что это был не самый удачный ход друга. Но тут миссис Тафтс прервала мои размышления:

- Поторапливайтесь, а то я из-за вас не могу убрать со стола.

После завтрака Финбоу начал подгонять меня, боясь не успеть на поезд, отходящий в 9.48 из Поттер-Хайгема. А я не хотел устраивать гонки: Финбоу был высоким и супохарым, я же не отличался ни тем, ни другим и боялся, что не выдержу соревнования; кроме того, мне не хотелось быть посмешищем для бездельников, катающихся по реке. Но нам все-таки пришлось мчаться до станции почти вприпрыжку. По пути, в поле, мы повстречали Алоиза Беррелла, который одарил Финбоу почтительной улыбкой, а на меня, как и прежде, покосился с подозрением.

- Сегодня он будет заниматься всякими следственными формальностями, - заметил Финбоу, когда Беррелл был уже далеко. - Он будет настаивать, чтобы следствие отложили на неделю.

- О-о, - только и произнёс я. Ходьба в таком темпе не располагала к разговору.

- Я перекинулся с ним несколькими словами перед завтраком, - пояснил Финбоу. - Он был у начальника полиции графства, и тот при нем звонил в Скотланд-Ярд.

- А чем это грозит нам? - спросил я с беспокойством.

- Главным образом тем, что нам сегодня самим придётся нанести кое-кому визит в Скотланд-Ярде, вот и все, - ответил Финбоу.

Во время этой сумасшедшей гонки по полям я, выбиваясь из последних сил и еле поспевая за Финбоу, не ощущал ничего, кроме физической усталости, но, когда мы сели в поезд и медленно поехали по равнинам в направлении Сталхэма, тревожные мысли стали одолевать меня с новой силой.

- Почему ты сказал, что все пятеро ненавидели Роджера? - спросил я с беспокойством.

- А разве ты сам думаешь иначе? - в свою очередь спросил Финбоу.

- Не знаю. Чувствую только, что у меня голова идёт кругом, - вымолвил я беспомощно. - Но не хочешь же ты сказать, что они сговорились убить Роджера… все пятеро?

- Дорогой Иен, - рассмеялся Финбоу. - Ты можешь стать достойным партнёром Алоиза Беррелла. Какая прекрасная мысль! Совершено убийство. Подозрение падает на пятерых. Кто из них убийца? Ответ: все пятеро. Такое, конечно, тоже бывает, но в данном случае… дело обстояло иначе.

- Тогда что же ты имел в виду, - настаивал я, - когда говорил, что все они ненавидели Роджера?

- Только то, что я сказал, - ответил Финбоу.

- А откуда тебе это известно? - не унимался я.

- Простая наблюдательность, - ответил Финбоу. - Неужели ты считаешь, что они ведут себя, как люди, у которых почти на глазах убили близкого друга?

У меня мелькнул проблеск надежды.

- Ты редко ошибаешься в людях, Финбоу, - я чувствовал не только облегчение, но и гордость за себя, - но на сей раз я могу поручиться, что ты не прав. Я, например, никакой ненависти к Роджеру не испытывал. Напротив, я был очень к нему привязан.

- Допустим, - согласился Финбоу.

- А вот теперь, когда Роджера нет в живых, я вопреки ожиданиям совсем не похож на человека, убитого горем. На сердце у меня неспокойно, это верно, но меня главным образом волнует судьба Эвис, её переживания в связи со смертью Роджера. Временами мне бывает даже весело, как будто никакой трагедии не произошло, а ведь с той поры, как умер Роджер, миновали всего-навсего сутки.

- Лёгкость, с которой мы воспринимаем чужие несчастья, - глубокомысленно изрёк Финбоу, - это чудеснейший дар природы. Все, что ты сказал, - истинная правда. Твоя реакция на смерть Роджера - это реакция вполне нормального, здорового человека. Ты с иронией относишься к глуповатому Берреллу и миссис Тафтс, тебя интересуют мои теории, как заинтересовали бы любые другие проблемы, ты заботливо печёшься о своём здоровье и боишься простудиться на сырой земле, и, наконец, ты не забываешь о своём желудке. Жизнь идёт своим чередом, так, словно Роджер, живой и здоровый., сидит у себя в кабинете на Гарлей-стрит и выуживает деньги из кармана своих богатых пациентов. Меня же интересует другое: что ты чувствуешь в тот момент, когда вспоминаешь о Роджере?

Я постарался ответить как можно искренне:

- Ну, если я представляю Роджера в его обычном амплуа, например за игрой в бридж - он, как всегда, кричит, размахивает руками, - в такие минуты мне его не хватает и становится как-то грустно, - сказал я. - Главным образом потому, что его нет с нами… нет души общества.

- Для людей твоего поколения, Иен, ты умеешь удивительно точно и ясно выражать свои чувства, - заметил Финбоу. - Именно так, мне кажется, все мы, грешные, реагируем на смерть более или менее близкого нам человека. В каждом из нас сидит эгоист. Ты горюешь не о нем, как таковом, а о том, чего ты сам лишился с его смертью: навсегда ушёл из компании весельчак и заводила. Вот в чем суть! Но твои молодые друзья восприняли смерть Роджера совсем по-иному.

Я попытался воспроизвести в памяти весь вчерашний день и недоуменно спросил:

- А что они такое говорили?

- Неужели, по-твоему, Тони ведёт себя так, как ведут себя при известии о смерти малознакомого человека? Если бы за этим ничего не скрывалось, она была бы просто расстроена… и ничего больше. Девушки её склада не теряют голову из-за того, что убит человек, с которым они едва знакомы. А ты только присмотрись к ней, как она напугана! Чего она боится? Почему она льнёт к Филиппу, точно хочет спрятаться за его спиной? Почему она села за рояль, как только речь зашла об убийстве? Я не знаю причины её страха, зато знаю, почему она вдруг села и стала играть. Потому что иначе она не могла скрыть мстительного выражения своих глаз.

Я живо представил себе разноцветные глаза Тони. Финбоу продолжал:

- А Эвис? Она плачет, но не тогда, когда этого можно было бы скорее всего ожидать. Она тоже боится… но её страх имеет какую-то странную и пока ещё не совсем понятную подоплёку. Конечно, можно все объяснить тем, что Эвис питала тёплые чувства к человеку, который был в неё влюблён. Девушки обычно относятся холодно к своим вздыхателям, пока те рядом, но мёртвых поклонников вспоминают с теплотой. Эвис понимает, что ей сейчас больше пристало выглядеть печальной, она думает, что должна вести себя так, словно Роджер был ей дорог. Поэтому она льёт слезы и время от времени скорбно вздыхает. Но все это фальшь, Иен, притворство.

- Ты не смеешь так о ней говорить! - возмущённо воскликнул я.

- Смею, - печально ответил он. - Помнишь, когда я чиркнул спичкой и мы оба увидели лицо Уильяма? А знаешь, чьё лицо хотел я увидеть в первую очередь?

У меня кровь застыла в жилах, как будто в вагоне вдруг повеяло ледяным холодом.

- Нет, - бросил я.

- Лицо Эвис, - ответил Финбоу.

- Но ведь она как раз тогда с такой печалью говорила о Роджере, - возразил я.

- Да, в темноте, - объяснил Финбоу. - Вот я и хотел посмотреть, как выглядит её лицо, когда в голосе звучит столько грусти. Она, правда, сидела у меня за спиной, но над камином висело зеркало.

- Ну и какое же было у неё лицо? - спросил я.

- Такое, будто она раздавила ногой какую-то гадину. Отвращение, испуг… и вместе с тем явное облегчение, - ответил бесстрастным тоном Финбоу.

- Не может этого быть, - заявил я.

- Эвис прелестная девушка, - констатировал Финбоу без всякой связи с предыдущим, что бывало с ним и прежде, когда он говорил об Эвис. - И к тому же неплохая актриса. Но сейчас её гнетёт постоянный и отнюдь не напускной страх. И я никак не могу понять, что её страшит.

Наш поезд проезжал Норт-Уолшэм, и Финбоу некоторое время смотрел на мелькавшие за окном вагона холмы, покрытые лесом.

- А все-таки, - заметил он, - нет ничего милее бескрайних равнинных просторов! Вот здесь, например, на каждом шагу чувствуешь дыхание города. В тех болотистых местах, откуда мы с тобой сейчас едем, я предпочитаю быть в разгар зимы. И все-таки нет ничего прекраснее рисовых полей Китая и степей, уходящих вдаль по обе стороны Сибирской железной дороги.

В тот момент меня меньше всего интересовали извращённые эстетические вкусы моего друга, и я сварливо спросил:

- Ну а что ты думаешь об остальных… о Кристофере и Филиппе?

- Филипп не способен на сильную ненависть, - улыбнулся Финбоу. - Равно как и на пылкую любовь. Боюсь, Тони сама скоро в этом убедится. Этот юноша создан для романтической любви. Его чувство навеяно романтической атмосферой парижской богемы и кончится сразу же, как только он соприкоснётся с прозой жизни. Ты, наверное, обратил внимание на наш вчерашний разговор. Он обаятелен, спору нет, и абсолютно безволен. Но если он вообще способен кого-нибудь невзлюбить, то именно таким человеком был Роджер. Помнишь, как он читал вчера газетное сообщение об убийстве?

- Да, - ответил я. - Я опасался, что это подействует кое на кого угнетающе, а они обратили все в шутку.

- А кто задал этот шутливый тон? - спокойно спросил Финбоу. - Все говорили так, будто речь идёт о чем-то забавном и не заслуживающем внимания. Филипп переживает смерть Роджера не больше, чем миссис Тафтс. И он не старался это скрыть, когда рассказывал мне о неприязни, которую испытывала Тони к Роджеру. Он довольно недвусмысленно дал понять, что был бы удивлён, если бы Роджер произвёл хорошее впечатление на Тони.

Я органически не выношу всякие догадки и домыслы.

- Финбоу, все это такие мелочи, - возразил я, - что ты не имеешь права обвинять в убийстве кого бы то ни было на основании подобных улик.

Финбоу в ответ улыбнулся.

- А ты что же, воображал, что они будут показывать зубы и рычать? Мелочи - это мои отправные точки. Мы имеем дело с живыми людьми, а не с ходульными преступниками, существующими в представлении Алоиза Беррелла.

- Ну а Кристофер? Что ты о нем скажешь? - упрямо гнул я свою линию.

- У Кристофера есть работа, есть любимая девушка, и поэтому вполне естественно, что он бодр и весел. Будучи человеком хорошо воспитанным, он не выставляет напоказ свою радость. Но ты помнишь, каким тоном он рассказывал о пребывании в Сан-Пеллегрино и о Роджере? - спросил Финбоу. - А потом за обедом, когда он стал высказывать свои догадки по поводу исчезновения судового журнала и говорил о своеобразном юморе Роджера? Все это он говорил тоном, лишённым каких бы то ни было эмоций. Правда, в конце он все же сочувственно добавил: "Бедняга", но я убеждён, что это было сказано ради приличия. Помнишь?

Я помнил. Действительно, голос Кристофера звучал ровно и сухо-прозаично.

- Он, наверное, даже вида делать не будет, что это для него большая утрата, - продолжал Финбоу. - Но мне все-таки кажется, что порой он переигрывает, и это его так называемое безразличие не очень убедительно. А Уильям… даже ты, Иен, не можешь отрицать, что он не питал дружеских чувств к Роджеру. Верно?

Я снова увидел перед собой лицо Уильяма при вспышке зажжённой спички.

- С этим ещё я могу согласиться, - сказал я. - Но если ты прав, скажи на милость, за что они ненавидели Роджера?

- Да, это невольно наталкивает на вопрос: что представлял собой как человек сам Роджер, - ответил Финбоу.

На вокзале в Норидже Финбоу купил "Юдит Пари" и протянул мне.

Назад Дальше