Странно, но выглядел он сейчас бодрее прежнего, словно бы все невзгоды, связанные с угоном машины, его уже миновали. Сутулая спина, казалось, распрямилась, он стал даже выше ростом и мог теперь поглядывать на жену сверху вниз. Оказалось, что и у него был свой козырь, и это сразу уравняло отношения супругов.
- Говори, Инара, - потребовал он. - Расскажи, что же ты столь легкомысленно засунула в "бардачок"?
Супруга сделала кислую гримасу.
- В отделении для перчаток лежали квитанции химчистки. Кто же мог подумать, что мой муж позволит украсть нашу машину? Все мое белье… - Она говорила все более возбужденно. - А кто уговаривал меня не стирать самой, поберечь руки? Он! И теперь на моих льняных простынях будут валяться грязные воры! Даже если я получу их обратно, никогда больше не смогу спать на них спокойно, будет мерещиться всякая нечисть…
- Выйдите в коридор и напишите заявление с указанием химчистки, - сказал полковник Дрейманис. - Этим вы нам очень поможете, спасибо!
Как ни странно, она тотчас же подчинилась.
- Вы устроите там засаду? - с надеждой спросил Попик.
- Таких дураков среди современных воров не осталось, - махнул рукой Силинь. - Они не меньше вашего читают детективы, смотрят фильмы… Мы на всякий случай предупредим химчистку - хотя грабителям сейчас их собственная безопасность куда дороже, чем самые белые простыни. Скажите, сколько у вас на самом деле оставалось бензина?
- Когда выезжали, лампочка мигала, - прикинул Попик. - Километров на тридцать-сорок, не больше, и то если ехать экономно.
- Об этом сейчас говорить не приходится: они жмут на всю катушку. Оставьте ваш телефон и отведите жену домой. Очень возможно, ночью я позвоню.
- Товарищи начальники! Мы ведь потерпевшие, так сказать, жертвы вашей недостаточной бдительности, - угодливой улыбкой Попик попытался смягчить остроту упрека. - Не отвезете ли вы нас домой?
- Это значило бы оторвать машину от общего розыска. Вы этого хотите? - Усмешка Силиня тоже не соответствовала его словам. - К тому же ночные прогулки, если не ошибаюсь, способствуют хорошему самочувствию вашей супруги.
Ну ладно; а что же я до сих пор собрал? Материал для небольшой зарисовки о заурядной милицейской ночи, какой можно будет опубликовать под успевшей уже надоесть рубрикой "Наблюдения и раздумья". Несколько шпилек в адрес мещанства, несколько выводов на уровне "В-их-ра-боте-мелочей-нет". Блестка-другая юмора, одна-две щекочущих нервы детали, какие, надо надеяться, удастся почерпнуть из повествования сержанта Вайвар. Одним словом, типичная статейка для воскресного номера. Ничего не поделаешь, придется, не поддаваясь усталости, проторчать здесь до утра. Интересно: Козлов уже весь кофе выдул?
- Добрый вечер, - откликнулась тем временем Катя на приветствие какого-то нового невидимого собеседника и тут же сморщилась, словно от глотка переслащенного чая. - Вы нас не беспокоите, гражданин, это наша служба… Жена пропала? Минутку, сейчас запишу. Фамилия, имя, отчество, когда видели ее в последний раз? Ах вот как, сегодня не возвратилась с работы. А когда она, по-вашему, должна была прийти? Полчаса назад? Ну, знаете ли, гражданин, вы действительно беспокоите. - Она хотела уже положить трубку, но заметила предупреждающий жест полковника и уже другим тоном закончила: - С вами будет говорить начальник уголовного розыска.
- Полковник Дрейманис у аппарата, - произнес тот, когда телефон переключили на внешний динамик. - Рассказывайте, гражданин, все, что у вас на душе, только, пожалуйста, по порядку.
- Биографию с рождения? - осмелился пошутить звонивший.
- Достаточно будет, если начнете со дня свадьбы.
Честно говоря, я не мог отделаться от подозрения, что полковник хочет таким способом немного скрасить скуку или же найти оправдание своему позднему пребыванию здесь. И все же, как и все прочие, вслушивался в голос незнакомого мужчины. В нем не ощущалось ни малейшего признака хмеля, разве что преувеличенная забота о безопасности жены и словно бы какое-то чувство вины.
- Поженились мы четыре года назад, и в результате гармоничного брака два года назад у нас родился сын.
Что он паясничает, почему не может простыми словами сказать, что любит жену и счастлив с нею? Но таково уж наше время: боясь впасть в сентиментальность, люди скрывают свою сердечность за напускной иронией, а самые прекрасные слова загнали в подполье.
- Своей квартиры у нас еще нет, так что зимой живем на даче родителей жены, словно лебеди с подрезанными крыльями. Кстати, и фамилия моя соответствует: Гулбис - лебедь. Марис Гулбис, жену зовут Лигитой, она на год старше меня, ей, значит, неполных двадцать семь, работает звукооператором в радиокомитете, - продолжал он. - Раньше, когда она возвращалась с вечерней смены последней электричкой, я встречал ее на станции, а на этот раз не смог: сынишка захворал, и я побоялся оставить его одного. У меня и сейчас земля горит под ногами, потому что звоню по единственному автомату в поселке.
- Вы не допускаете, что она задержалась на работе? - спросил полковник.
- Я звонил в радиокомитет. Вахтер видел, как она уходила вместе с двумя сослуживцами.
- А им вы позвонили?
- У меня больше нет двушек. Будить соседей неудобно, все уже спят.
- Ясно, а в милицию позвонили потому, что ее вызвать можно и без монетки, - заключил Дрейманис; недаром он был опытным криминалистом, - Договоримся так, товарищ Гулбис: сейчас бегите домой, и если жена вернулась, сообщите нам минут через десять. Успеете? С ее коллегами, если понадобится, я свяжусь сам. Да, на всякий случай - ваш адрес.
- Поселок науки и техники, восьмая линия, дом три. И еще раз - простите за беспокойство.
- Вы случайно не в сфере обслуживания работаете?
- Нет. Заместителем начальника цеха.
- Вот почему вы такой вежливый, - протянул полковник. - Ну, доброй ночи.
Первый радиокомитетчик, которого разбудил звонком Силинь, был сердит и неразговорчив. С женой Гулбиса они дошли вместе только до ближайшего угла. Может быть, больше сможет рассказать Рич Стипран, он обычно ездит тем же поездом, у него там на даче вроде бы даже телефон есть. Нет, номера он не знает - позвоните в милицию, там скажут… Последние слова показывали, что человек действительно еще не проснулся по-настоящему.
Милиция приняла добрый совет к сведению, и уже через несколько минут Силинь расспрашивал диктора Стипрана, чей всем знакомый голос придавал каждому его слову характер официального сообщения.
Да, конечно, ради бога, пожалуйста. О Лигите Гулбис - только самое лучшее. То же и об ее муже, урожденном Алкас, он принял фамилию жены, чтобы избавиться от нежелательного созвучия "алкаш"; да, он как бы друг их дома; последний раз - этак с час назад, когда она сошла на своей станции, а сам он поехал дальше; нет, проводить ее не пришло в голову - как бы он тогда попал домой, поезд-то последний! Думал, что ее встретит Марис; правильно, ее беспокоило здоровье сына, с собой она везла купленные в буфете лимоны, первая клубника еще дороговата даже в день получки; да, пожалуйста, он еще самое малое час не будет ложиться, охотно раскочегарит свой "запорожец" и выедет навстречу; нет, никаких вещичек Лигиты, по каким собака могла бы взять след, у него, к сожалению, нет; ясно, что мужа без надобности лучше не беспокоить; ладно, договорились!
Прошло десять минут, пятнадцать - Марис Гулбис не звонил. Согласно договоренности, это должно было означать, что жена его не вернулась.
Но кто же не знает, что лишь плохие вести летят быстро - в мудростях, истертых до того, что они превратились в поговорки, обычно кроется истина. Я тоже никогда не торопился делиться хорошими новостями, зато всегда спешил позвать на помощь, едва только начинал жать башмак. Хотелось верить, что Гулбис благополучно встретился со своей Лигитой и в эту минуту устраивает семейный скандальчик местного значения - испытанное средство для гашения стресса.
Когда, наконец, раздался звонок внешнего телефона, полковник великодушно позволил Кате взять трубку; он был уверен, что тревоге объявят отбой.
На сей раз Марис Гулбис не просил извинения.
- Полковник еще там? Скажите ему, что о Лигите до сих пор никаких известий. Я больше не знаю, что делать.
- Ждите, - сказал Дрейманис. - Через полчаса будем у вас.
- Врача и проводника с собакой! - распорядился Козлов. - Оса, захвати корреспондента, что ему здесь болтаться без толку…
- И капитана Ратынь, - прибавил полковник.
- Вы действительно думаете?..
- Что оперативная группа без женщины - все равно что машина без запасного колеса. Никогда нельзя поручиться, что не понадобится. - Широко зевнув, он поднялся. - По дороге подбросите меня домой.
Доктор Розенберг словно сошел с иллюстраций к собранию сочинений Диккенса. Именно таким представлял я мистера Пиквика: кругленьким коротышкой с прозрачно-голубыми детскими глазами навыкате, говорливым и деятельным. Держа на руках и укачивая, словно любимого внука, свою медицинскую сумку, он сидел на заднем сиденье машины и что-то увлеченно рассказывал Байбе Ратынь. Старшина Карлис со своей черной овчаркой устроился впереди. По его облику никто не сказал бы, что предки его были безземельными крестьянами из Видземе, много поколений тому назад пустившимися искать счастья на просторах Российской империи. Во внешности Карлиса преобладали черты, унаследованные от матери-башкирки. И все же в нем вдруг заговорил так называемый голос крови: отслужив в пограничном отряде где-то между Павилостой и Мазирбе, Карл Карлович Лапин решил вернуть свою фамилию к изначальному "Лапинь" и обосноваться в Латвии, где для него открылась возможность сохранить верность единственной своей привязанности - собакам. С ними он разговаривал на своем родном башкирском языке, а не на той ужасной смеси латышского с русским, которая, хотя и вызывала у девушек здоровый смех, все же не приводила к желаемым результатам.
На этот раз Андж не тормозил у каждого перекрестка. Включив сирену, пролетал их с восьмидесятикилометровой скоростью, не уделяя внимания светофорам. И это, как знал любой работник милиции, служило плохим признаком: если уж Андж спешит, значит, дело серьезное. Наверное, по той же причине и Оса молчал и даже не отвечал на мои вопросы.
На третьем участке восьмой линии светились два окна: на кухне и в гостиной. В похожем на беседку домике умещалась еще тесная спаленка. Ясно, что для двух семей здесь места не было. Зато сад был большим и выглядел хорошо ухоженным.
- Добрый вечер, - произнес знакомый голос. - Я Ричард Стипран.
Когда он появился в светлом прямоугольнике, я понял, почему этот известный диктор не работает на телевидении. Он был до ужаса тощим, лысая голова его с выпяченной нижней челюстью походила на безвкусную гипсовую пепельницу-череп, какими предприимчивые кустари в последнее время наводнили рижские рынки; к тому же известно, что лысина от века считалась недостатком, отнюдь не украшающим настоящего мужчину.
- Я еще не заходил. Одному неохота.
У меня тоже возникло неизъяснимое предчувствие беды, еще более подкреплявшееся трогательной картиной, какую можно было наблюдать через окно: в кроватке, подняв над головой кулачки, спал раскрасневшийся ребенок, у изголовья сидел тоже красный от волнения отец, раскрытой книгой отгонявший мух.
- По возможности обойдемся без преждевременного сочувствия, наигранной душевности. Если стряслась беда, то чем позже он о ней узнает, тем лучше, - предупредил Силинь.
- Может быть, лучше пока вообще не тревожить? - предположил Стипран, с сомнением оглядев нашу многочисленную группу.
- А как вы ее в темноте отыщете? По флюидам, что ли? - резким шепотом ответил Силинь. - Сделаем так: все остаются здесь, я войду к нему, а вы, товарищ диктор, захватите в прихожей какую-нибудь вещичку Лигиты, лучше всего домашнюю туфлю. Ясно?
Они вернулись почти сразу, и я мог бы поручиться, что Силинь и на этот раз прервал бесплодные разговоры своим неопровержимым аргументом: нельзя терять время.
- На станцию! - приказал он, усевшись в автобус.
- Я покажу дорогу. По шоссе тут километра четыре, и обычно все идут лесом, там вдвое ближе, - предложил Стипран, - но там в темноте сам черт ногу сломит.
- Это бы еще не самое худшее, - грустно откликнулся Розенберг. - Кости мы чиним быстро. Хуже со внутренними повреждениями. Думайте что хотите, Байба, но я не верю, что человека можно вылечить. Подлечить - да; помочь ему безболезненно, даже, может быть, с некоторым удовольствием прожить срок, запрограммированный еще в утробе матери, - на это наша медицина способна. В былые времена не говорили "медсестра". Сестра милосердия - вот что лучше всего выражает сущность нашего ремесла, а кстати, и определяет предел его возможностей: облегчить страдания.
Мы подъехали к станции. Теперь следовало глядеть в оба, подмечая как можно больше деталей, которые пригодятся потом в работе над репортажем. Надо стать зорким и наблюдательным не хуже Силиня, которому для восстановления общей картины происшествия тоже понадобятся все детали сложной мозаики.
Итак: на часах - четверть третьего, последний поезд из Риги прибыл и проследовал дальше пятьдесят восемь минут назад. Минутная стрелка электрических часов прыгала по делениям циферблата, а мы стояли на пустой площади и ждали Силиня, отправившегося на поиски дежурного.
- Зимой я вам назвал бы по имени любого пассажира, - оправдывался заспанный ветеран транспорта, в своей измятой клетчатой рубашке совершенно не соответствовавший моим представлениям об ответственном должностном лице. - А всех дачников кто же упомнит? И так уже порой думаешь: а остается ли в Риге хоть кто-нибудь на ночь? Все едут и едут. А с утра - обратно. Вот скажите: какой смысл вкладывать в землю деньги, строить дом, если приезжаешь только переночевать в нем? Жену молодого Гулбиса знаю, как же. Помню, она еще девчонкой с косичками выкинула в окно билеты родителей. Я тогда работал ревизором.
- Ну, и что вы? Заставили заплатить штраф? - поинтересовался Силинь, вдруг начисто забывший, казалось, о факторе времени.
- У нас не милиция, где и родную мать оштрафуют… когда начальство стоит над душой. Мать Лигиты скорей пешком шла бы в Ригу, чем поехала без билета.
- А этим вечером?
Дежурный не понял.
- Нынче вечером видели Лигиту Гулбис?
- А, понятно. Так точно, видел, далее поздоровался: все же у нее сезонный билет. - Видимо, дежурный осознал свою ответственность и отвечал теперь без обобщений и экскурсов в далекое прошлое.
- Сошло много народу?
- Все те же ночные птицы. Кошкины с ВЭФа, мадам Зирнис - она работает в рижской билетной кассе, ездит по служебному удостоверению. Еще оба официанта из пивного бара. Но вся эта публика свернула налево, лесом пошла только Лигита. Я еще спросил, не страшно ли. А она: что поделаешь, дядя Янис, перешла в вечернюю смену, пока ребенок болеет мы с мужем можем хоть подменять друг друга. Старую Гулбиху сюда ведь и колом не загонишь, она своего благоверного стережет, чтобы не шатался по ночам.
- Все? А поезда на Ригу никто не ждал? - спросил Силинь.
- Да дайте же досказать, не то голова кругом идет… Да, чуть не позабыл тех пэтэушников, что вылезли из предпоследнего вагона.
- Много их было? В какую сторону пошли? Около Гулбис не терлись?
- Кто их знает… Пока мы с Лигитой болтали, они уже пропали со всеми своими палатками и надувными плотами.
- На реке у них своя база отдыха, - вставил Стипран, - когда тут еще хоть мелюзга ловилась, я там иногда брал лодку. Это по ту сторону полотна.
- Спасибо, дядя Янис. - Силинь с его профессиональной хваткой успел, конечно, запомнить имя старика. - Если потребуется, растолкаем вас.
- Я на работе не сплю! - величественно заявил дежурный.
- Твой черед, Карлуша-Давай-давай! - и Силинь сунул Лапиню взятую с дачи синюю ночную тапочку. - Дай понюхать своему зверю, и пусть ищет.
- Ко мне, Мухтар! - скомандовал Лапинь.
- Ну конечно: больше чем на Мухтара у нас фантазии не хватает. Хорошо еще, что пока не стали обозначать лучших друзей человека просто номерами, - проворчал Розенберг.
Пес, казалось, вовсе не стремился выполнять свой служебный долг. Он повел мохнатой головой туда-сюда, оскалил клыки, словно давая понять, что подобная закуска не по нему.
- Молод еще, - заступился Лапинь за своего единственного подчиненного. - Но работает, что надо.
Пес, наконец, понял, что отвертеться не удастся. Глубоко втянул ноздрями запах туфли, потом, опустив нос к самой земле, двинулся по станционной площади, делая все более широкие круги. Вместе с ним, как волчок вокруг оси, вертелся Карлуша, с каждым витком все больше выпуская поводок.
- Идеальная тренировка для космонавтов, - даже сейчас Силинь не мог не съязвить. - Меня уже давно стошнило бы.
- Ищи, Мухтар, ищи! - погонял Лапинь собаку непрерывными окриками.
Когда и мне от одного вида этой карусели сделалось не по себе, она вдруг перестала вертеться. Поводок натянулся, и хозяин Мухтара едва устоял на ногах.
- Есть! Теперь, приятель, давай-давай! - Вот, оказывается, откуда происходило прозвище Лапиня.
Собака бежала уверенно, даже не принюхиваясь к земле. Наверное, видела только ей одной понятные следы. Позади характерным для пограничников стайерским аллюром бежал Карлис, за ним - Силинь, на бегу расстегивая кобуру.
- А вы не спешите! - крикнул он. - Не забудьте, сколько лет доктору!
Впрочем, Розенберг и не собирался включаться в погоню. Негромко вздохнув, он поднял сумку и исполненным достоинства шагом двинулся вслед за фонариками бежавших.
Мы втроем следовали за ним. Некоторое время включенные Анджем фары еще освещали утоптанную сотнями ног лесную тропу, потом вокруг нас сомкнулась темнота.
Вряд ли здесь было светлее и час назад, когда Лигита Гулбис шла домой. Но я заставил себя не думать о ней.
Особенно нелегко приходилось близорукой Ратынь, но и мне тоже: с детства страдаю куриной слепотой, Уверенно шагал один лишь Стипран, и у меня возникло подозрение, что этим путем он идет не впервые.
- Они слишком отклонились влево, - сказал диктор. - Так мы скоро выйдем на шоссе.
- Не критикуйте, пожалуйста, образованную собаку, - съязвил Розенберг, только что споткнувшийся об узловатый корень и едва не упавший при этом. - Где сказано, что она шла прямо домой? Может быть, завернула к подруге и заболталась. А мы теперь плутаем в этой проклятой мгле.