Ответа не последовало. Возможно, выбившись из сил и устав бороться с отчаянием, Рахель просто прикорнула в своем кресле в книжном зале?.. Мэгги направилась прямиком туда, стараясь не особо красться, но в то же время и не поднимать лишнего шума. Через минуту она оказалась на пороге зала. Вчера здесь было не протолкнуться от людей, пришедших выразить семье Гутмана свои соболезнования, а сейчас помещение было абсолютно пустым и погруженным в полумрак. Взгляд Мэгги тут же устремился к интересовавшему ее книжному стеллажу. Керамическая тарелка по-прежнему занимала свое место между толстенными томами. Да, теперь Мэгги точно уверилась: тарелка на фотографии доктора Нури была с идентичным рисунком.
- Эй? Миссис Гутман?
Ответа не последовало. Мэгги впервые смутилась. Как же так… Все признаки того, что дом не пуст, налицо… однако на ее призывы никто не отзывался. Бросив последний внимательный взгляд на тарелку, Мэгги повернула обратно и пошла на тепло и аромат еды. Миновав длинный и узкий коридор, она оказалась на пороге комнаты, которая скорее всего служила хозяевам дома кухней.
Дверь была прикрыта. Мэгги постучалась и позвала:
- Миссис Гутман, вы там? Это Мэгги Костелло, из американской миссии. Мы вчера разговаривали с вами…
Рука сама легла на ручку двери, та легко опустилась, и Мэгги оказалась на кухне. Комната была погружена во мрак - свет не горел, окна занавешены. Через пару минут глаза Мэгги привыкли к темноте, она различила сначала кухонный стол и расставленные вокруг него стулья, затем кухонные шкафы и разделочный столик. И вдруг ее взгляд привлекла какая-то большая тень на полу. Мэгги сделала два шага вперед и наклонилась…
На полу лежала Рахель Гутман с большим флаконом из-под таблеток в руке…
ГЛАВА 15
Багдад, апрель 2003 года
Брат как-то говорил ему, что нет ничего легче, чем сбыть в Багдаде краденый товар. Достаточно лишь пустить правильный слух и в правильном направлении. Тогда, мол, купцы объявятся сами. Так, мол, было даже при Саддаме, а уж теперь-то и подавно. Но он не стал обращаться к брату. Рискованно. Тот начнет расспрашивать, а потом обязательно проболтается жене, а та - его жене. Ни к чему это.
Абдель-Азиз аль-Аскари решил все сделать сам. Главное ему было известно - адрес кафешки, что спряталась позади фруктового базара на улице Мутаннаби. Все обремененные ценностями люди шли туда, а он чем хуже?..
Абдель-Азиз занял один из пустовавших столиков в глубине заведения. Это был очень удобный наблюдательный пост, с которого открывался отличный обзор на входные двери. Он крикнул, чтобы ему принесли мятный чай, который подавался здесь обжигающе горячим и в узких высоких стаканчиках. Посетителей в кафе было не так уж много. Трое играли в чеш-беш, еще трое тянули кальян, а самая большая группа собралась перед телевизором, по которому в очередной раз прокручивали запись сноса памятника Саддаму. В эти дни это был самый популярный сюжет. Люди, собравшиеся в кафе, говорили на чуть повышенных тонах, но никто из них и не думал громко восторгаться тем, что он видел. Хотя уж казалось бы… свобода, долгожданная свобода, падение диктатора… Абдель-Азизу почему-то думалось, все должны петь и танцевать от зари до зари в эти дни, обниматься друге другом, носиться по улицам с восторженными воплями…
Так вот - ничем таким и не пахло. Люди осторожничали. На всякий пожарный. Каждый держал в голове предательскую, скользкую мысль: "А ну как вдруг…" А ну как вдруг сюда сейчас ворвется тайная полиция и ее агенты заорут, что американцев с помощью Аллаха выгнали из города и что тех, кто поддерживал их режим хотя бы даже улыбкой, повесят на главной площади без суда и следствия? Никто не верил, что Саддама вот так просто убили. Он где-то скрывается и что-то затевает. Телеканал "Аль-Арабия" вроде даже показывал кадры с его искромсанным телом, но это явно была фальшивка. А может, даже инсценировка агентов тайной полиции, которые специально хотели понаблюдать за реакцией простых людей. А ну как Саддам вдруг вернется?..
Посетители кафе, как и большинство багдадцев, держались настороже и языки не распускали. Даже сюжет о сносе памятника Саддаму вызвал у них лишь нейтральные реплики вроде: "Историческое событие, что и говорить…", "Наверно, это сейчас показывают во всех странах. Интересно, что там думают о наших делах?"
И каждый наверняка был готов добавить к сказанному, что снос памятника - показательная акция сионистов и контрреволюционеров, по которым давно плачет хорошо просмоленная веревка.
Абдель-Азиз прихлебывал чай, поминутно ощупывая школьный рюкзачок Саляма, в котором был упрятан заветный пенальчик. Он находился в кафе уже около получаса, когда в дверях показался молодой человек, веселый и уверенный в себе.
- Добрый вечер, уважаемые! - воскликнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Как ваши дела, как дома?
Молодого человека приветствовали почтительными кивками. Кто-то полез к нему с рукопожатием.
- Добро пожаловать, Махмуд!
Махмуд… Абдель-Азиз приготовился. Конечно, это был он. А кто же еще. Теперь главное - поймать момент, чтобы поболтать с ним наедине.
Но Абдель-Азиз слишком долго размышлял. Махмуд уже приметил в углу кафе новичка и решительно направился к нему сам. На нем была роскошная кожаная куртка и несколько серебряных браслетов на запястьях обеих рук.
- Добро пожаловать в наш скромный уголок, друг. Ты, похоже, кого-то ищешь?
- Я ищу Махмуда…
- Давай позовем его вместе, а? - Молодой человек стал театрально озираться по сторонам и громко закричал: - Махмуд! Эй, Махмуд, куда ты запропастился, сукин сын? Тебя давно ждут важные гости! Ой, а вот и он! Эй, друг, Махмуд стоит прямо перед тобой, так что выкладывай скорее свое дело, а то у Махмуда мало времени!
Молодой человек весело подмигнул Абдель-Азизу и красноречиво скосил глаза на школьный рюкзак.
- Я слышал, что ты…
- Про меня много разного болтают. Не верь всему, что ты слышишь, друг.
- Люди говорят, что…
- Назови мне имена этих людей, и я расправлюсь с клеветниками!
Абдель-Азиз окончательно смутился.
- Извини. Наверно, я обознался…
Он поднялся было со своего места, но Махмуд решительно усадил его обратно и сам сел рядом. Абдель-Азиз невольно отметил про себя, что его собеседник, несмотря на худобу, обладает недюжинной физической силой. Да, такого лучше не злить…
- Ладно, довольно приветствий. Я вижу, ты что-то принес мне показать. Не так ли? Уж не этот ли потертый рюкзачок ты вознамерился сбагрить Махмуду по тройной цене?
- Нет, там, в рюкзаке… Это нашел мой сынишка… Вчера…
- Можешь не продолжать! Я и сам тебе скажу, где твой сынишка нашел это вчера! Там же, где и все находили! Но не бойся, я никому не расскажу. Про такие вещи лучше помалкивать, а то они могут обернуться бедой для меня, для тебя… - Он усмехнулся, но улыбка тут же погасла на его лице. - И для сынишки…
Абдель-Азиз пожалел о том, что пришел сюда. Ему было отлично ясно, что этому человеку ни в чем нельзя доверять. И ничего, кроме неприятностей, общение с ним не принесет. Он беспомощно огляделся. Почти все посетители кафе собрались сейчас вокруг маленького телевизора и жадно внимали словам американского генерала, который проводил брифинг для журналистов на своей базе в Катаре. Генерал объявил о пленении еще одного высокопоставленного иракского "преступника".
- Так мы будем с тобой делать бизнес или нет?
- А здесь можно? Ты уверен, что можно… прямо здесь… при всех? - боязливо зашептал Абдель-Азиз.
Махмуд с улыбкой положил руку на спинку стула своего собеседника и легким движением крутанул его так, что Абдель-Азиз в мгновение ока оказался повернутым спиной ко всему кафе.
- Теперь нас никто не видит. Ну давай показывай.
Абдель-Азиз чуть подрагивающими руками развязал рюкзачок, вынул из него матерчатый мешочек и протянул его Махмуду.
- Купи.
- Покажи, что там.
- Ты купишь?
- Слушай, друг, я котов в мешке не покупаю. Показывай, показывай.
Абдель-Азиз вынул из мешочка заветный пенал и аккуратно положил его на краешек стола. Выражение глаз Махмуда не изменилось. Он молча протянул руку, взвесил товар на ладони, а потом бесцеремонно подцепил ногтем крышку пенала и достал из него глиняную табличку.
- Клади обратно.
- Ты не хочешь себе эту вещь?
- Я сам мог бы отдать тебе за бесплатно хоть тысячу вот таких же черепков.
- Но там что-то написано…
- Да кому это нужно? Каракули - они каракули и есть. Может, это обычная записка, которой хозяин снабдил раба, посылая его на базар за продуктами. Ученых хлебом не корми, дай повозиться вот с таким тысячелетним мусором. Однако я не ученый, друг.
- Погоди, но…
- Нет, это ты погоди. - Махмуд поднял палец и важно покачал им перед самым носом своего собеседника. - Я эту вещь куплю. Из-за чехла. Я еще не видел глиняных табличек в чехлах-пеналах. Этим она и интересна. Двадцать долларов.
- Двадцать?
- Только не говори мне, что хочешь больше.
- Но ведь это реликвия из Национального музея…
Палец вновь закачался перед лицом Абдель-Азиза.
- Запомни, друг, Махмуд никогда не интересуется происхождением вещей, которые он покупает. Махмуду это ни к чему. Я прощаю тебе на первый раз, ибо ты не знал. А теперь знай. Эта табличка - ваша семейная реликвия, которая передавалась из поколения в поколение, от деда к отцу, а от отца к сыну. Но сейчас настали трудные времена и нужда заставила тебя отдать ее на продажу. Ты меня понял?
- Погоди, Махмуд, но ты же сам сказал, что это очень редкая вещь…
- Я так сказал? Ты уверен в этом, уважаемый… э-э…
- Меня зовут Абдель-Азиз аль-Аскари.
Черт, зачем он сказал ему свое имя! Пустоголовый ишак!
- Я сказал тебе, что такие черепки валяются у правоверных под ногами, уважаемый Абдель-Азиз, и на них сложно не наступить, как на червей после дождя. Стоит мне щелкнуть пальцами… - Махмуд щелкнул. - И на этом столе вырастет гора из таких черепков. Если ты не хочешь иметь дело со мной, ты волен иметь его с кем-нибудь другим. Рад был с тобой повидаться, передавай привет своей семье…
Махмуд поднялся из-за стола, и теперь уже Абдель-Азизу пришлось усаживать его обратно.
- Накинь хотя бы пятерку, друг, очень тебя прошу!
- Мы не на базаре, уважаемый Абдель-Азиз, и я не привык торговаться.
- У меня семья, дети…
- По доллару на тебя и сынишку, так и быть. По глазам вижу, что ты хороший человек и чтишь Аллаха. Даю двадцать два доллара. Люди скажут, что Махмуд спятил и стал работать себе в убыток, но я им отвечу, что правоверных братьев нужно поддерживать во всем. Возрадуйся, Абдель-Азиз, ибо сегодня ты провернул выгодную сделку!
Они обменялись крепкими рукопожатиями, и Махмуд забрал себе пенал с глиняной табличкой, а в карман Абдель-Азиза перекочевало несколько мятых бумажек и две монетки. Отец Саляма закинул за плечо пустой рюкзачок и, воровато озираясь по сторонам, быстро зашагал по улице.
ГЛАВА 16
Иерусалим, вторник, 22:13
Мэгги в своей жизни мертвых навидалась. Достаточно было вспомнить переговоры о прекращении огня в Конго, в этом мире беспросветной нищеты, где не наблюдалось недостатка лишь в одном - в трупах. Мертвые, тысячи и сотни тысяч мертвых тел, валялись буквально на дороге, в лесах, сплавлялись по рекам, ими были усеяны все овраги.
Но никогда еще Мэгги не находилась так близко от тела, которое еще так недавно было… живым человеком. Рахель не успела окоченеть, ее щеки лишь немного побледнели, и в первую минуту Мэгги не могла поверить, что женщина уже умерла. Она даже пыталась помочь ей подняться, хотя бы сесть…
А потом она услышала, как под чьими-то ногами скрипнула половица. Мэгги едва не закричала, призывая неведомо кого на помощь, но крик застрял у нее в горле и она тут же зажала себе рот обеими руками.
Шаги приближались, а Мэгги не могла пошевелиться, скрючившись на корточках у трупа Рахель. Кухонная дверь распахнулась, и в дверном проеме возникла фигура мужчины. Не сразу, далеко не сразу Мэгги различила, что тот держит в руке пистолет… И что дуло его устремлено прямо на нее…
Вот тут-то ей и пригодился небольшой, но все же опыт столкновений с вооруженными бандитами в Афганистане. Мэгги четко знала: если тебя взяли на мушку, медленно поднимай обе руки вверх и больше не шевелись. А если надо что-то сказать, говори тихо и медленно.
Мэгги уставилась в темный зрачок пистолетного ствола и боялась лишний раз вздохнуть. А мужчина вдруг пришел в движение - он принялся шарить свободной рукой слева от себя по стене. В следующее мгновение комнату залил мягкий свет. И тогда Мэгги узнала вошедшего. А он, в свою очередь, узнал ту, что лежала на полу.
- Хема?!
Он подошел ближе и вдруг упал на колени. Пистолете глухим стуком грохнулся на пол, а человек, как и Мэгги пару минут назад, схватил Рахель за руку и попытался ее посадить. А когда понял, что все бесполезно, ткнулся головой ей в грудь и затрясся всем телом в беззвучных рыданиях.
- Я… я нашла ее здесь буквально несколько минут назад… Клянусь вам…
Мэгги очень надеялась, что мужчина узнал ее, точно так же как и она его.
Тот не отозвался и не изменил позы. Тогда Мэгги на цыпочках двинулась вокруг него к двери. Уже на пороге она обернулась и увидела, что убитый горем сын Рахель вновь взялся за пистолет. Мэгги замерла, завороженно наблюдая затем, как молодой человек поднимает оружие все выше и выше.
В какой-то момент в голове у нее словно что-то щелкнуло, и она бросилась бежать.
Когда Мэгги уже выскочила в коридор, грохнул первый выстрел. Он был оглушителен - казалось, сейчас обрушится потолок. Мэгги, споткнувшись и едва удержав равновесие, застыла на месте.
- Повернись.
Она исполнила приказ беспрекословно, хотя и не чувствовала под собой ног. Сердце гулко колотилось в груди, мысли метались. С одной стороны, Мэгги понимала, что поступила правильно - теперь у нее есть хороший шанс все спокойно объяснить. Но с другой, в голову закралась предательское: "Он сейчас не ведает, что творит. Его разум ослеплен горем. Он тебя просто пристрелит, как бешеную собаку".
Мэгги усилием воли взяла себя в руки. В конце концов, она была переговорщиком. Одним из лучших в мире. А повод для применения знаний и опыта выдался самый что ни на есть уместный - угроза собственной жизни.
- Я случайно наткнулась… на нее. Совершенно случайно. И в первую минуту решила, что ей просто стало плохо… и думала помочь…
Он, не вставая с колен и находясь к ней вполоборота, целил ей прямо в сердце.
- Я пришла, чтобы поговорить с вашей матерью. Об отце. Входная дверь была незаперта. Я обошла почти весь дом и думала, что хоть кто-нибудь откликнется. А потом оказалась здесь и… увидела.
Ей вдруг пришло в голову, что сын Рахель как-то странно обращается с оружием. Нет, он держал его прямо и рука его не дрожала. Но чувствовалось, что он не привык вот так разговаривать с людьми - держа их на мушке. Он был весь напряжен, и взгляд его то и дело перебегал с тела матери на Мэгги и обратно. Опытные стрелки так себя не ведут. Осознание этого факта чуть успокоило Мэгги, она по крайней мере смогла перевести дух.
- Я говорю правду… - спокойно произнесла она. - Подумайте сами… Если бы я пришла сюда со злым умыслом, неужели я так и сидела бы здесь, на кухне? Я бы… не знаю… для начала переоделась бы, чтобы меня, не дай Бог, никто не узнал… Вы понимаете? Я была бы вооружена. И успела бы выстрелить раньше, так как услышала звук шагов еще до того, как вы дошли до кухни.
Пистолет чуть качнулся в его руке.
- Клянусь вам, я оказалась здесь уже после того, как… все случилось.
Он опустил свое оружие, рука его беспомощно повисла плетью. Он вновь перевел глаза на мертвую мать. Мэгги выждала долгую паузу и лишь затем рискнула вернуться на кухню. А потом вдруг выкинула то, чего и сама от себя никак не ожидала, - опустилась на корточки рядом с сыном Рахель и порывисто обняла его. Тот поначалу весь напрягся, но затем положил голову ей на плечо и замер. Так они сидели, чуть покачиваясь, минут десять, не меньше.
Наконец Мэгги помогла ему подняться и под руку вывела с кухни. В прихожей она спокойно и обстоятельно пересказала ему все, начиная с той минуты, когда подъехала к дому и отпустила такси. А потом снова… А потом еще раз… Поначалу он не слушал, он просто не был способен воспринимать ее слова, но она надеялась, что он вот-вот чуть успокоится и наконец поймет, что ему говорят. Мэгги едва не предложила ему чашку горячего чая, но вовремя осеклась - для этого пришлось бы вернуться на кухню.
- Я хочу ее видеть… снова… - вдруг прервал он ее и на нетвердых ногах отправился обратно по коридору.
Мэгги осталась на месте. Минут пять он отсутствовал, а потом из кухни вдруг донесся приглушенный крик, исполненный такого гнева, что у нее мурашки пробежали по спине. Она бросилась в кухню. Сын Рахель стоял на коленях над телом матери, но теперь в его глазах была не боль, но ярость.
- Что?
Он протянул ей записку с одной-единственной строчкой отпечатанного текста. На иврите.
- Я не понимаю, что тут написано… - растерянно прошептала Мэгги.
- Здесь написано: "Простите меня за этот шаг".
- Ясно…
- Ясно? Нет, ничего не ясно!
- Н-не понимаю…
- Это фальшивка! Грубая, циничная подделка!
Он так заорал, что Мэгги невольно подалась назад.
- Это инсценировка самоубийства, вы понимаете? Инсценировка! Они хотят, чтобы мы решили, что мама сама… что мама… А она никогда не покончила бы с собой, вы слышите? Никогда!
Мэгги пожалела о том, что они вернулись на кухню. Здесь она не могла говорить, боялась, слова застревали у нее в горле.
- Мама всю свою жизнь посвятила нам с сестрой. И гибель отца вовсе не убила в ней жизнь! Совсем напротив - мама была одержима жаждой действий. Да вы сами это видели! Помните, как она вцепилась в вас на поминках? Она свято верила, что сможет сделать то, что не успел отец. Она ждала, что вы поможете ей во всем разобраться. Мама понимала, что отец просто так не пойдет под пули.
- Да, я помню, она сказала, что решается вопрос жизни и смерти, - подтвердила Мэгги, вдруг испытав угрызения совести. Эта женщина действительно рассчитывала на то, что американка всерьез воспримет ее слова. А Мэгги так ничего и не сделала.
- Вот именно! Скажите, разве может человек, у которого есть миссия, вдруг ни с того ни с сего решиться… на такое?
Ему никак не давалось слово "самоубийство"…
- Может, она потеряла надежду? Пришла в отчаяние, увидев, что никто не прислушивается к ее словам?
- По-вашему, это достаточная причина для того, чтобы покончить с собой, да еще оставив глупейшую записку, набранную на компьютере? Моя мать, да будет вам известно, даже не знала, на какую кнопку надо нажать, чтобы включить телевизор! И потом, это "простите"… У кого она просит прошения? Если уж на то пошло, мама просила бы прошения конкретно у меня и у сестры, назвав нас по именам! Поверьте мне, я знаю, что говорю. Записку писала не она.
- А кто же?
- Я пока не знаю… Мне ясно лишь, что это был очень хладнокровный и подлый человек…