Прогноз, что и говорить, не внушал оптимизма. Но Мэгги все равно была рада встречать это утро за чашкой крепкого кофе в компании Роберта Санчеса. Он был одним из немногих в нынешнем руководстве американской администрации, кого она знала лично и с давних пор. Честно сказать, она удивилась, когда он сумел сохранить свой пост после последних президентских выборов. Ведь не секрет, что новая метла по-новому метет. Но ему повезло. А журналисты даже поговаривали, будто президент нарочно оставил Санчеса в Госдепе, чтобы тот присматривал за госсекретарем, который и сам, похоже, метил на высший пост. Впрочем, Мэгги все эти подковерные интриги не интересовали ни в малой степени. Она дважды работала в связке с Санчесом на сложных переговорах и прониклась к этому человеку уважением и - что бывает гораздо реже - доверием. Мэгги была совсем зеленой, когда Санчес взял ее с собой в командировку на Балканы. Она видела, как он работает, и училась у него. Да, пожалуй, она могла назвать его своим учителем. Позже, в Судане, Мэгги уже работала самостоятельно, но Санчес также был там и она не раз обращалась к нему за советом.
Роберт был белой вороной в вашингтонской администрации. Во-первых, он являлся кадровым дипломатом, а не "другом" и "меценатом", который получил свой пост не за профессиональные заслуги, а по иным соображениям. Во-вторых, он не был политическим выдвиженцем и при этом сумел подняться на второй по рангу пост в Госдепе. Это стало для него "потолком", понятное дело, но даже занятие поста заместителя было сродни подвигу. Ко всему прочему он еще и принадлежал к диаспоре "испано-язычных американцев".
Вместе они смотрелись несколько гротескно - огромный, как гризли, кряжистый уроженец Нью-Мексико и тонкая, изящная выпускница дублинской монастырской школы для девочек. Неудивительно, что оба были чужими в среде вашингтонских "белых воротничков". И осознание этого факта объединяло их.
- Хорошо еще, что мы не в Кэмп-Дэвиде или где-то еще, - говорил Санчес. - В этом случае наши друзья уже давно разъехались бы по домам и нам пришлось бы прикрыть лавочку. А теперь им просто некуда ехать, они у себя дома. И это сохраняет видимость продолжения переговоров.
Мэгги внимательно слушала и жадно пила горячий кофе, чтобы окончательно проснуться и настроиться на рабочий лад.
- Стороны, наверно, говорят вам, что взяли небольшой тайм-аут для проведения консультаций в своем кругу?
- Точно.
- И все это началось после недавних убийств?
- Да. Сначала грохнули Гутмана, потом Нури. Стол переговоров после этого пошел трещинами. А после налета боевиков на кибуц Хефциба переговоры и вовсе накрылись медным тазом.
- Это были боевики из Йенина?
- Похоже на то. Полицейские раскопали на месте преступления какие-то улики, указывающие на это. Палестинцы каким-то образом миновали демаркационную полосу между их территорией и территорией кибуца, вошли в музей и предали его огню.
- Израильтяне уверены в том, что все именно так и было?
- Почти. На месте преступления нашли то ли записку, то ли надпись, которая гласила что-то вроде: "Не бывать миру в Хефцибе до тех пор, пока он не воцарится в Йенине!" Или как-то так…
- И что израильская сторона? Они заявили о выходе из переговорного процесса после этого происшествия?
- До официальных заявлений пока не дошло.
- Пока, стало быть, "консультации"…
- Да, но они взбешены случившимся. Ведь этот "железный занавес", который отделял их от Йенина, прекрасно работал и даровал чувство безопасности.
- Демаркационная линия, а не "железный занавес", Роберт.
- Будь по-твоему, но суть от этого не меняется. Как только она появилась, нападения с Западного Берега прекратились. А теперь я даже не знаю, как будет оправдываться Ярив, которому скоро бросят в лицо обвинения в том, что, пока он миловался с палестинцами, террористы начали разгуливать по израильским территориям как у себя дома.
- Как же эти люди из Йенина смогли незамеченными пересечь разграничительную линию?
- А черт их знает! Евреи сами ничего не понимают. Они проверили ее уже после того, как тот музей сгорел. Никаких признаков вражеского проникновения.
- Тогда как же?
Санчес вдруг понизил голос:
- Мне знакомые евреи из разведки говорили, что палестинцы просто стали умнее со времени последней войны и, мол, теперь их просто так шапками не закидаешь.
- Официальный Израиль как-то отреагировал на происшествие?
- Пока сделали только заявление. Если, конечно, не считать самого последнего убийства, которое случилось этой ночью.
- Какое убийство?
- А ты еще не читала сводку ЦРУ?
Сводки распространялись каждое утро в шесть часов. Все американцы, находившиеся в Иерусалиме, уже, конечно, были на ногах. Но только не Мэгги, которая сладко спала в своем гостиничном номере…
- Не успела.
- В восточном Иерусалиме зарезали одного парня. Араба, лавочника с базара в Старом городе.
Мэгги побледнела.
- Лавочника? Какого еще лавочника?
- Не знаю, не помню его имя. Слушай, Мэгги, до меня тут дошли сведения, будто тебе не дают покоя лавры комиссара Мегрэ и ты развила бурную деятельность… Общаешься с поселенцами, даже с аль-Шафи, пытаешься до чего-то докопаться, ездишь куда-то… А между тем вся работа, выполнения которой от тебя ждут, дорогая моя, сосредоточена здесь. Вот прямо здесь. Какой смысл куда-то мотаться, если… Тихо!
Санчес вдруг оборвал себя и посмотрел поверх плеча Мэгги. Та не стала оборачиваться, а дождалась, пока Брюс Миллер поравняется с их столиком. В руках у него был поднос с плотным завтраком. Черт! Мэгги жалела о том, что не удалось договорить с Санчесом и выяснить, что тому было известно. Какой уж разговор в присутствии "друга президента"! Заместитель госсекретаря чуть приподнялся со своего места, приветствуя Миллера и демонстрируя тем самым, кто тут главный.
- Привет, Брюс. Я вот тут ввожу Мэгги Костелло в курс последних событий.
Мэгги и Миллер обменялись рукопожатиями, причем тот далеко не сразу разомкнул их руки.
- Рад увидеться, Мэгги.
От нее не укрылся его взгляд, скользнувший по всему ее телу с головы до ног и не пропустивший ни одной… выпуклости.
- Итак, - удовлетворившись результатами осмотра и занимая свободный стул, произнес он, - на чем мы остановились?
Мэгги рассказала ему о своих догадках по поводу связи между убийствами Гутмана и Нури и о том, что в настоящее время она прикладывает все силы, чтобы разобраться в этом деле. Про анаграмму и Ихуда Рамана она не упоминала. Сказала лишь о твердом убеждении, что разгадка тайны этих убийств откроет им всем глаза и на проблемы, возникшие с мирными переговорами.
- Я так понял, тайну вы еще не разгадали, мисс Костелло. Но у вас уже имеются кое-какие соображения, не так ли?
- Археология.
- Что-что, простите?
- Гутман и Нури оба были археологами. Есть даже основания полагать, что они сотрудничали. За три дня до своей гибели Гутман увидел нечто, способное "изменить все". Во всяком случае, так он сказал своей жене. И его убили. А потом и ее.
- Но полиция выдвинула версию о самоубийстве. Она просто не справилась со своим горем.
- Я слышала эту версию, господин Миллер. Сын Гутмана категорически отвергает ее. И у меня есть основания ему верить.
- А вы с ним неплохо спелись, а, мисс Костелло?
Мэгги вся напряглась. Черт возьми, кто ее тянул за язык? Зачем она приплела Ури? За ней это водилось. Никто не умел так хорошо держать язык за зубами, как Мэгги, когда дело касалось заключения мирных соглашений, демилитаризаций зон военных конфликтов, доступа враждующих сторон к одним и тем же морским портам. Но она превращалась в безответственную болтушку, едва только речь заходила о ней самой. Проклятие! Это явный намек! Миллер в курсе случившегося с ней год назад и теперь бросает ей в лицо отвратительные упреки. Вот скотина! Все эти мысли нахлынули на нее, но никак не отразились на лице.
- Ури Гутман стал для меня очень ценным источником полезной информации, - холодно проговорила она.
- Ну хорошо, допустим. Значит, вы говорите, археология… - Миллер заткнул край салфетки за воротник рубашки. - И нападение на старую синагогу, стало быть, вписывается в вашу версию.
- Какая синагога?
- Ну, в Хефцибе?
- Вы говорите про тот кибуц, где неизвестные подожгли музей?
- Да. Но это не просто кибуц, а место, где была сделана одна из величайших археологических находок в истории Израиля. Гляньте-ка.
Он передал ей англоязычный номер газеты "Хаарец".
- На третьей странице.
На центральном снимке был запечатлен ночной горизонт, подсвеченный оранжевым заревом пожара. Подпись под фотографией гласила: "Музей Хефцибы стал очередной жертвой атаки палестинских террористов".
Ниже был помешен другой снимок, изображавший поразительной красоты мозаику, разделенную на три панели. Мэгги первой отметила центральную, на которой было выложено нечто вроде колеса со спицами. Подпись под фотографией сообщала, что это мозаичный пол древнейшей синагоги в Израиле, которая была построена еще в Византийскую эпоху - в пятом-шестом веках. "Реликвия благополучно пережила целых пятнадцать столетий, но теперь реставраторам придется крепко поломать голову над ее восстановлением".
Пока Мэгги читала статью, Миллер и Санчес обсуждали свои следующие шаги. Санчес проинформировал коллегу о том, что господин госсекретарь рвется в бой и хочет приехать. Оба согласились, что ему здесь сейчас не место. Переговоры замерли. Время для визита крайне невыгодное. А вот когда им удастся сдвинуть дело с мертвой точки - тогда милости просим.
- Да, это все не может быть простым совпадением, - проговорила Мэгги, откладывая газету и нимало не смущаясь тем, что прерывает беседу двух высокопоставленных коллег.
- Вы о Хефцибе?
- Да. Все акты насилия, случившиеся здесь в последние дни и использованные в качестве предлога для замораживания переговорного процесса, имеют прямое отношение к истории и археологии. - Она ткнула пальцем в фотографию мозаики и веско добавила: - К далекому прошлому этой страны.
Миллер усмехнулся, словно Мэгги сказала что-то очень веселое.
- Может быть, мы имеем дело с призраками и привидениями? Духи тех, кто проливал свою кровь на этой земле, не согласны с мирным процессом и всячески ему мешают?
Мэгги проигнорировала язвительное замечание.
- Духи или нет, но… Что бы это ни было, оно поможет нам понять, почему мирный процесс находится на грани срыва.
- Мисс Костелло, дорогая! - уже совсем другим тоном заговорил Миллер. - Вы как с луны свалились! Да ведь все, буквально все в этой чертовой стране, пропади она пропадом, всегда было и всегда будет связано с историей, археологией и далеким прошлым! - Он тоже ткнул пальцем в фотографию. - Вы никому не открыли Америки! Вся эта земля представляет собой нагромождение священных скал и священных развалин. И осознание этого факта отнюдь не поможет нам понять, почему мирный процесс находится сейчас в такой заднице, прошу прошения за мой французский! А если вы что-то еще не понимаете, я охотно помогу вам это понять: у нас здесь возник классический политический кризис, который требует классического политического разрешения. Мы в тупике, и нам нужна открытая дверь. Так что будьте любезны - начните наконец оправдывать свою репутацию незаменимой "открывашки"! Вам это понятно, мисс Костелло?
Мэгги в первое мгновение хотела было резко ответить, что она вовсе не считает, будто тратит здесь свое время впустую, но у Миллера замигала лампочка на его карманном компьютере. Он взглянул на экран и нахмурился:
- Израильская полиция установила личность парня, которого грохнули ночью в Старом городе.
- Готова поклясться: это торговец антиквариатом. Я права, господин Миллер?
- Нет, мисс Костелло, вы не правы. Погибший был самым банальным продавцом зелени и фруктов. Как видите, это убийство будет сложно подшить к вашей археологической папочке. Банальный зеленщик.
- А имя?
- Афиф Авейда.
ГЛАВА 30
Иерусалим, предыдущий четверг
Руки Шимона Гутмана дрожали, и он никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Он сам не помнил, как добрался до дома. Все было как в тумане. Никогда прежде он так не боялся, что с ним на улице может что-то случиться. А тут его буквально обуяла паника. Он то и дело оглядывался и едва не шарахался от каждого прохожего, шедшего навстречу. Его приводила в трепет сама мысль о том, что к нему может в любой момент подойти какая-нибудь шпана и потребовать вывернуть карманы. Нет, этого он не мог допустить. Только не сегодня. Только не сейчас.
- Я дома! - крикнул он из прихожей, надеясь, что ответом ему будет молчание.
Но увы.
- Шимон? - раздался с кухни голос жены.
- Да! Я у себя в кабинете! Занят!
- Кушать будешь?
Шимон проигнорировал вопрос и, войдя в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь. Приблизившись к столу, он локтем решительно освободил место в центре, сдвинув на угол видеокамеру, телефакс и кипу каких-то бумаг, до которых ему сейчас не было дела. Он с величайшей предосторожностью извлек из кармана глиняную табличку, всего час назад чудом вынесенную с арабского базара. Всю дорогу до дома он не вынимал руку из кармана, сжимая табличку пальцами так, словно боялся, что она может в любой момент испариться. Теперь она была вся мокрая от его пота.
Гутман положил ее перед собой на стол и вновь перечитал первые слова, которые едва не свалили его в сердечном припадке в лавке Афифа Авейды. Дальше он еще не читал. Не мог себя заставить. К тому же дальше значки были различимы не так четко. Шимон знал, что для полной расшифровки ему потребуется лупа, несколько справочников по древней клинописи и вся ночь. Предвкушение того, что ему предстояло сделать, вызывало почти непереносимое ощущение восторга и страха одновременно.
Господи, он даже не мог припомнить, когда в последний раз так терял голову. Может, со времени раскопок в Хефцибе, когда он по сантиметру выкапывал из земли жилые дома, окружавшие древнейшую синагогу, само существование которой доказывало, что евреи жили здесь в раннюю Византийскую эпоху? Может, с тех времен, когда он студентом раскапывал крепость Масаду? Нет. Возбуждение, охватившее его сейчас, было совершенно другого рода. В последний раз он испытывал нечто подобное, когда был сопливым мальчишкой и потерял девственность в объятиях девятнадцатилетней красавицы в родном кибуце Орна…
* * *
"Я, Авраам, сын Тераха…"
Ему не терпелось начать расшифровку текста, но что-то удерживало его. А вдруг он ошибся и речь идет о каком-то совершенно другом человеке?..
Шимон закрыл глаза, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. Затем вскочил, снова сел и нервно забарабанил костяшками пальцем по краю стола. Итак, первая задача - удостовериться в том, что это действительно послание Авраама. Того самого Авраама, древнего библейского патриарха. А уж потом можно будет разбираться с текстом.
Он шумно выдохнул и вновь обратил взгляд на лежавшую перед ним табличку. Текст был составлен на древневавилонском - том самом языке, на котором говорили люди за двадцать веков до рождения христианского Иисуса. Примерно в то же время, согласно Библии, и жил патриарх. Первое очко в пользу таблички. Теперь. Автор назвал себя Авраамом, сыном Тераха, а сыновей своих - Исааком и Измаилом. Это твердое второе очко. Ибо трудно поверить, что примерно в одно и то же время жили два Авраама, у которых одинаково звали отцов и сыновей. Возможно, конечно, но, как говорится, вряд ли…
"Нет, дорогие мои, это он! Чувствую, что он!" - подумал Гутман.
Дверь в кабинет отворилась. Шимон инстинктивно прикрыл табличку ладонью.
- Здравствуй, шамуди. Я не ждала тебя так скоро. Разве ты не должен был встречаться с Шапиро?
"А ведь верно… Проклятие!"
- Да. То есть нет. Мы договорились созвониться.
- Что с тобой, Шимон? Ты неважно выглядишь.
- Душно на улице, а то ты не знаешь. И потом… я торопился.
- Куда?
- Послушай, что это за допрос? - вдруг взорвался он. - Оставь меня в покое, женщина! Я же сказал, что занят!
- Что это у тебя на столе?
- Рахель!
Она обиженно поджала губы, вышла и громко хлопнула за собой дверью.
Успокоившись, Гутман почти сразу отыскал упоминание о родном городе автора послания - Ур в Месопотамии. Именно в этом городе, согласно преданиям, Авраам появился на свет. Внизу, под текстом, стояла печать. И на противоположной стороне таблички тоже. Оттиск был сделан явно не теми древними каменными цилиндрами, которых Гутман за свою жизнь навидался. То были печати царей. Искусные мастера вырезали на них узоры и знаки, и цилиндр прокатывался по свежей глине, чтобы запечатлеть на ней высочайшую подпись. Шимон знал, что простые люди использовали другой способ подчеркнуть свое авторство - они просто прикладывали к табличке большой палец правой руки и вдавливали его в глину. Но на табличке Авраама печать была совсем другая, весьма редко встречавшаяся Гутману прежде. Он мгновенно понял, чем был выполнен оттиск.
Довольно грубый узор, напоминавший по форме окружность, - сеть пересекающихся в бессмысленном порядке черточек. До сих пор такой вид печати попадался ему на глаза всего дважды - на фотографиях в журнале "Минерва". В качестве печатки использовался обычный узелок, какими украшались полы древних мужских одеяний в Месопотамии. Ни один из образцов не дошел до наших дней. Впрочем, Гутман знал народ, который до сих пор одевался так, как это было принято четыре-пять тысяч лет назад, - ортодоксальные евреи, носившие особые молельные шали с точно такими же узелками. Достаточно выйти сейчас из дому - и на первой же автобусной остановке или у газетного ларька увидишь мужчину, одетого в точности как автор этой таблички, дошедшей до нас из глубины веков. Просто поразительно!
И ведь это не просто древний автор. Это Авраам, сын Тераха… Значение находки, сделанной Гутманом, нельзя было переоценить. Казалось бы, обыкновенная глиняная табличка. Древняя, но ведь таких много. И выглядят они почти одинаково… И тем не менее это являлось величайшим археологическим открытием всех времен! Первое материальное подтверждение того, что люди и события, описанные в Библии, были реальны! Конечно, не стоит забывать о Черном обелиске, выставленном в египетском зале Британского музея, по соседству с мумиями фараонов. Одна из барельефных сцен, запечатленных на Черном обелиске, живописала момент подношения дани израильским царем Йеху ассирийскому монарху. Йеху упоминался в Библии, как, собственно, и сам обелиск, отрытый в девятнадцатом веке Генри Лэйярдом.
Но Йеху был абсолютно проходным персонажем в библейском повествовании. О главных же героях великой книги, о патриархах от Моисея до Иешуа, археологи до сих пор не могли сказать ничего.
А теперь им будет что сказать, ибо перед глазами Шимона Гутмана сейчас лежала глиняная табличка, ветхая и облупленная, на которой было запечатлено личное послание самого…
Он провел рукой по взмокшим волосам.