- Воображаю, каково сейчас на душе у Ярива.
- "Махтерет"… Я знал, что рано или поздно эти бандиты снова всплывут на поверхность, - заметил Туби. - Да и Ярив не дурак, мог предполагать…
"Махтеретом" называли израильское "подполье". Туби выучил иврит там же, где и его патрон аль-Шафи, - в израильской тюрьме.
- Если так, выходит, они убивают нас ради того, чтобы досадить ему.
- Что нам теперь делать, господин? - спросил Амири, отличавшийся завидными практичностью и прагматизмом в любых ситуациях.
- Узнайте все об инциденте в Хефцибе. Прошерстите израильские газеты, особенный упор делайте на репортажи аккредитованных на переговорах журналистов и военкоров. Все, что становится известно израильской армии, разлетается по всему миру. И узнайте мне про этого Авейду. Говорят, у него много родни в Иерусалиме. Поговорите с ними, разберитесь, в чем там дело. Я хочу знать, случайная ли это жертва или у евреев-фанатиков имелись серьезные основания не любить Авейду.
- Что-нибудь еще?
- Да. Мне нужно знать, что затевает эта американка, Мэгги Костелло. Она звонила мне недавно, снова расспрашивала про Ахмада Нури. Как ни крути, а у нас налицо три очень странных убийства. И если мы не раскроем их, убийства будут продолжаться. И погибнет еще много невинных палестинцев, прежде чем все увенчается срывом мирных переговоров, чего не хотелось бы допустить. Такой шанс… Когда еще он у нас будет? Ну, словом, вы знаете, что делать.
ГЛАВА 32
Восточный Иерусалим, четверг, 09:40
Уже во второй раз за эту неделю Мэгги отправилась в дом, где отпевали покойника. Как ни удивительно, но раньше в своей карьере она с подобным не сталкивалась, хотя знала некоторых коллег, взявших себе за правило бывать на похоронах, поминках и панихидах. Они там работали и, между прочим, добивались успеха. Ей вспомнились переговоры по заключению перемирия между враждовавшими сторонами в Северной Ирландии. В один из дней, когда до подписания соглашения оставались считанные часы, в пабе убили двух друзей, один из которых был католиком, а другой протестантом. Убили, конечно же, с тем, чтобы сорвать переговоры. Но вышло как раз наоборот. После того случая люди вконец осознали, до какой степени им надоела лившаяся с обеих сторон кровь. Переговорщики побывали на панихиде и прихватили с собой представителей враждующих сторон. Все вернулись оттуда с утроенной решимостью добиться прекращения кровопролития. Мэгги тогда находилась в Южном Судане и каждый вечер слушала отчеты из Ирландии по коротковолновому приемнику, сквозь помехи. А когда прозвучала наконец новость о том, что Дублин и Лондон подписали соглашение, она плакала…
Иерусалимские убийства были отчасти похожи. Но лишь отчасти. В них было гораздо больше непонятного, чем в дублинских. Начать с Шимона Гутмана… Можно принять версию о том, что его убийство - попытка срыва переговоров. Но с другой стороны, охрана премьера действовала в соответствии с обстановкой. Гутман вел себя на митинге неадекватно и рвался к трибуне премьера. Его поведение было подозрительным. Теперь Ахмад Нури… А почему бы не предположить, что он действительно работал на израильскую разведку и получил по заслугам, как предатель палестинского народа? В конце концов, его смерть была обставлена соответствующим ритуалом. Рахель Гутман вполне могла покончить с собой. Налет на кибуц тоже можно было объяснить банальными причинами. И лишь убийство Авейды, за которое взяла на себя ответственность никому не известная израильская группировка, явно ставило целью сорвать переговоры. Но и за это поручиться было нельзя. Мало ли за что могли зарезать на улице араба-лавочника…
Так что Мэгги отправилась в дом Авейды не совсем с той же целью, что и дублинские переговорщики. Она шла не оплакивать двух юношей - араба и еврея, - которых убили противники мира. Она вообще не собиралась никого оплакивать, если уж на то пошло. Ею двигала одна мысль - разобраться в том, что происходит.
В доме толклось множество людей, как она и предполагала. Здесь было шумно, выли женщины. Протиснувшись вперед, Мэгги увидела пожилую даму, завернутую в какую-то бесформенную черную хламиду, а вокруг убивались более молодые товарки. Лицо старой женщины было каменным и залитым слезами.
Мэгги вдруг поняла, что перед ней невольно расступаются. Она шла вперед и разглядывала собравшихся. Одни то и дело быстро проводили по своим лицам ладонями, сложенными домиком, другие стояли на коленях, били земные поклоны и молились. Словом, это было место, куда пришло горе.
Мэгги прошла еще чуть вперед, мимо старой женщины, и увидела позади нее другую, примерно своих лет. В отличие от остальных она была одета хоть и просто, но по-европейски. Она не плакала, а тупо смотрела прямо перед собой и, казалось, ничего не видела и не слышала.
- Миссис Авейда?
Женщина не отреагировала на оклик Мэгги.
- Миссис Авейда, я из команды посредников, которая прибыла в Иерусалим из… из-за рубежа, чтобы способствовать установлению на этой земле мира. - Мэгги вовремя удержалась от упоминания Америки. Вряд ли это обрадует людей в этом доме. - Я пришла, чтобы выразить самые искренние соболезнования вашей семье. Мне очень жаль, что эта трагедия пришла и в ваш дом.
Женщина по-прежнему не шевелилась и ничем не показывала, что видит или слышит Мэгги. Тогда Мэгги опустилась на корточки и коснулась рукой ее плеча. Та даже не вздрогнула, словно ничего не заметив.
Вдруг перед ними возник какой-то молодой человек. Он схватил Мэгги за локоть и горячо заговорил на ломаном английском:
- Спасибо! Я говорю "спасибо"! Мы все говорим "спасибо", Америка. Спасибо, вы здесь. Спасибо!
Мэгги кивнула ему и мягко улыбнулась.
- Он простой человек. Продавать помидоры и яблоки. Он никого не убивает. Кто его убивает? Зачем?
- Да, я понимаю… Это ужасная трагедия…
- Мой двоюродный старший брат. А я его двоюродный младший брат. Сари Авейда.
- Скажите, Сари, вы тоже работаете на базаре?
- Конечно! Мы все работать на базаре! Много лет, много!
- А что вы продаете?
- Мясо. Я мясник, продавать мясо. А мой брат продавать шарфы и шали для голова. Кефийе. Вы знаю, что такое кефийе?
Мэгги тут же вспомнила Арафата.
- Да, конечно. У вас у всех одна фамилия? Авейда?
- Да, Авейда. Семья Авейда. Одни Авейда этот дом.
- Скажите, а кто-нибудь из ваших братьев торгует антиквариатом?
Сари озадаченно нахмурился.
- Драгоценности, древности? - попробовала уточнить Мэгги.
- О, конечно, драгоценности и древности! Конечно, конечно! Мой другой двоюродный старший брат, он продавать драгоценности и древности. У него свой лавка. Хороший лавка, много товар.
- Вы точно знаете, что он продает древности?
- Да, да, древности! Горшок, тарелка, деньги… Старая, старая… Много веков!
- А можно с ним увидеться? Он сейчас здесь?
- Нет, он уходил. Он сейчас дома. Я показываю его дом, вы иду со мной?
- Спасибо, Сари. - Мэгги вновь улыбнулась. - А как его зовут? Тоже Авейда?
- Конечно, Авейда. Мы семья Авейда. Его тоже зовут Афиф.
ГЛАВА 33
Иерусалим, четверг, 10:05
Они шли по узеньким кривым улочкам Старого города, застроенным все тем же светло-коричневым иерусалимским камнем, и Мэгги думала: а ведь никто в этом семействе и не подозревал, что они хоронят… не того Афифа. Нет, это было не случайное убийство, но злоумышленники просто перепутали человека. Мэгги не сомневалась в этом. Они зарезали зеленщика, думая, что он торговец древностями.
Мэгги вынула из кармана телефон, чтобы набрать Ури, и увидела, что ей пришло текстовое сообщение. От Эдварда. Должно быть, он отправил его посреди ночи.
"Нам нужно решить, что делать с твоими вещами. Эд".
Сари Авейда увидел, как изменилось выражение на ее лице, и истолковал его по-своему:
- Не волнуюсь, Мэгги! Мы уже близко!
Она удалила сообщение, так и не ответив на него, и набрала номер Ури.
- Привет, это я. Афиф Авейда на самом деле цел и невредим. Убили его брата, которому не повезло родиться его полным тезкой. Убили явно по ошибке.
- Погоди, погоди, я ничего не понимаю.
- Я только что была в доме Авейды, где оплакивают убитого. Но убили зеленщика, а не торговца антиквариатом. Последний жив-здоров, и мы сейчас идем к нему. Уверена, что именно о нем твой отец упоминал в телефонном разговоре с Барухом Кишоном. Все это очень интересно и даже уже страшновато. Я сейчас поговорю с Афифом и потом перезвоню тебе, хорошо?
Как и большинство тех, кто говорит по мобильному на ходу, Мэгги смотрела себе под ноги. Когда же она убрала телефон обратно в карман и подняла глаза, то увидела, что идет одна. Сари куда-то исчез. Очевидно, он ушел вперед, полагая, что Мэгги держится позади него. Она остановилась и стала оглядываться по сторонам. Узкие и темные переулки ответвлялись через каждые пять метров справа и слева. Сари мог свернуть в любой.
Она прошла несколько шагов вперед до первого из них. Там царил полумрак, вдали висела бельевая веревка с какими-то тряпками, а под ней двое мальчишек гоняли консервную банку. Может, стоит пойти туда, попросить их отвести к взрослым и разузнать у них дорогу…
Чья-то рука в перчатке вдруг грубо зажала ей рот и с такой силой дернула назад и в сторону, что у Мэгги хрустнули шейные позвонки. Пытаясь оторвать ее от своего лица, Мэгги закричала. Точнее, она хотела крикнуть, но лишь захрипела в кожаную перчатку.
Не давая ей опомниться, ее куда-то потащили, в какой-то очередной переулок. Мэгги ничего не соображала и не сопротивлялась. Ее охватила паника. А в следующую минуту ее так приложили спиной к каменной стене, что она едва не задохнулась от боли в позвоночнике и ребрах. Рука по-прежнему зажимала ей рот.
Кто-то стоял напротив нее, его лицо почти полностью закрывала лыжная шапочка. Мужчина приблизил свое лицо почти вплотную, и она услышала:
- Не лезь, ты поняла? Не лезь.
- Я не…
Он встряхнул ее, и она вновь ударилась затылком о стену.
- Я сказал - не лезь.
- Куда? - прохрипела Мэгги.
Он вдруг убрал свою руку от ее лица и крепко обхватил ее за плечи. У Мэгги голова раскалывалась от боли. Ей даже казалось, что у нее раскроен череп и по шее течет кровь. Или это был пот?..
Вдруг она услышала другой голос. Слева от себя. Точнее, этот человек, присутствия которого она раньше не замечала, говорил, наклонившись к самому ее уху.
- Ты знаешь, о чем мы, Мэгги Костелло.
Странный голос. Он говорил по-английски явно с акцентом, но Мэгги не знала, что это за акцент. Русский? Немецкий?.. И сколько тут еще бандитов, скрывающихся в сумраке узкой подворотни? Может быть, есть и третий? С ножом? Подбирающийся к ней справа? Мэгги была в ужасе, у нее все болело.
Кто-то вдруг вцепился ей в бедро, и она почувствовала, как в кожу впились ногти…
- Ты слышала, что я сказал, Мэгги? Ты поняла меня?
Сердце готово было выпрыгнуть из груди, Мэгги отчаянно напрягала слух, пытаясь распознать этот странный акцент, и дико озиралась.
В следующее мгновение говоривший наклонился к ней еще ближе и залез языком Мэгги прямо в ухо. Она содрогнулась и попыталась отстраниться от этого жуткого человека, но ее держали крепко. Она крикнула было, но рот вновь накрыла грубая рука в перчатке. А в следующее мгновение рука того второго человека вдруг переместилась с ее бедра… к промежности. Сильные пальцы сжались, и Мэгги стало очень больно.
Слезы брызнули у нее из глаз, и она вообще перестала что-либо видеть. Мэгги изо всех сил попыталась вывернуться, но не смогла даже пошевелиться. Грубая рука то сжималась, то разжималась у нее между ног… И вновь голос:
- Нравится? Не очень? - Рука вдруг исчезла. - А если не нравится, тогда не лезь в это дело, Мэгги Костелло. В противном случае мы вернемся и продолжим с тобой.
ГЛАВА 34
Иерусалим, четверг, 11:05
В это утро они всегда совещались у Ярива на кухне - он и несколько его самых приближенных людей. Так повелось еще в те времена, когда он только начинал свою карьеру в большой политике. Каждое утро четверга они подводили итоги рабочей недели, анализировали события, разбирали ошибки и делали прогноз на следующую неделю. Они собирались на кухне в бытность Ярива министром обороны и министром иностранных дел, и когда он был оппозиционером, и когда олицетворял собой государственную власть. Даже когда Ярив был начальником Генерального штаба, они тоже собирались на кухне и вели свои разговоры. Ибо что ни говори, а пост начальника Генштаба - это тоже политика.
В последнее время произошли некоторые изменения в составе тех, кто имел право посещать эти совещания. На них по-прежнему приходили двое бывших однополчан Ярива - один из них был теперь большим рекламным боссом, а другой сколотил себе состояние на импорте. По-прежнему на всех совещаниях сидела его жена Рут, мнению которой почти во всех вопросах Ярив доверял. Правда, на кухню уже не заглядывал его сын Алуф. Он был убит в Ливане три года назад. Вместо него в совет был введен Амир Таль. Об этом прознали и цинично обыграли сей факт израильские газетчики, присвоившие Талю статус "приемного сына премьера" и прозвавшие его Алуф Бет - Алуф-второй.
Совещания происходили неизменно на кухне. Рут готовила кофе и яблочные штрудели. Все удобно располагались на двух диванах и неспешно переговаривались. Но не сегодня. Амир Таль сказал Яриву, что не стоит из-за разговора тет-а-тет отправляться к нему домой. Да, сегодня совещание они проводили вдвоем.
Переговоры благополучно зашли в тупик. Собственно, никаких переговоров между сторонами уже не велось. Участники являлись каждое утро в дом правительства как на работу, но не общались друг с другом, а вели самостоятельные "консультации". Ни израильтяне, ни палестинцы не хотели злить американских посредников, и формально переговорный процесс еще продолжался.
Ярив сознавал, что главное дело его жизни - достижение мира между Израилем и арабами - под угрозой. Ему нелегко приходилось в эти дни. Кто только на него не давил: и правые, мобилизовавшие поселенцев для этого идиотского "Живого кольца" вокруг Иерусалима, и американцы, и арабы. Он вдруг вспомнил своего предшественника, сидевшего в этом же кабинете несколько лет назад и покинувшего его после провала кэмп-дэвидских переговоров, когда страну захлестнула очередная волна насилия.
Остервенело щелкая семечки и качая головой, он честно признался Амиру Талю, что пребывает в растерянности.
- Я бы еще понял, если бы ХАМАС накрыл нас ракетным ударом, - говорил он, мрачно глядя перед собой. - Я бы понял, если бы меня пытались убить шахиды, как это было с Рабином и Пересом, ведь если твой враг в шаге от успеха - ему надо помешать. Обвязывайся динамитными шашками и со своим Аллахом в башке лезь на абордаж. Это понятно… Я бы даже не удивился возрождению из небытия "Махтерета"…
Они оба знали, что такое возрождение весьма возможно. В восьмидесятые некоторые поселенцы и религиозные фанатики славились проведением подобных акций - посылали взрывчатку по почте или начиняли ею припаркованные машины. Им удалось таким способом убить и покалечить ряд влиятельных палестинцев.
- Я бы не удивился, если бы они сейчас взорвали какую-нибудь детскую площадку, на которой резвятся палестинские дети. Или даже мечеть.
Он мог не уточнять, какую именно мечеть имел в виду. Представители движения "Махтерет" всегда мечтали о взрыве одной из главных мусульманских святынь - Куполе Скалы, возведенном на Храмовой горе. Израильские экстремисты хотели стереть его с лица земли, чтобы на его месте заново отстроить Иерусалимский храм.
- Но это? Вот это как понимать?! Какого дьявола зарезали араба-торгаша? Какого черта палестинским боевикам потребовалось нападать на кибуц, да еще и ночью? Если хочешь сорвать переговоры, проведи показательную акцию! Средь бела дна! С большой кровью!
- Может, это, так сказать, первое предупреждение?
- Если бы они взорвали несколько жилых домов - вот это было бы предупреждением. Всякий раз, когда они хотели, они предупреждали нас подобным образом.
- Аль-Шафи говорит, что он тут ни при чем.
- Я и не сомневался. А ХАМАС?
- Эти тоже все отрицают, но…
- Но им не так сразу веришь, да? Ты прав. А что с тем торгашом? Кто взял ответственность за эту пакость? "Защитники единого и неделимого Иерусалима"? Я не верю! Кто они такие вообще? Откуда они вылезли? Почему я раньше о них никогда и ничего не слыхивал? В мире немало маньяков, которые рады взять на себя ответственность за все, что угодно - вплоть до последствий стихийных бедствий, - лишь бы чуток прославиться. А по мне, так это здорово смахивает на банальную уличную поножовщину.
- Ну, не обязательно…
- В каком смысле? - Скорость, с которой премьер теперь лузгал семечки, поражала всякое воображение. Если бы к нему сейчас подключили динамо-машину, он бы давал приличное электрическое напряжение.
- Дело в том, что мы сейчас копаем убийство Гутмана и там выясняются любопытные детали. Мы установили наблюдение за его сыном Ури. В последние дни он здорово спелся с американкой Мэгги Костелло из Госдепа.
- С той переговорщицей? А что у них может быть общего?
- Похоже, Рахель Гутман что-то такое успела сказать ей накануне смерти. А поскольку сами переговоры сейчас считайте что умерли, американцы позволили Мэгги посвятить себя детективному расследованию. Как я понял, она сумела убедить свое начальство в том, что дело Гутмана-старшего поможет им пролить свет на причины проблем, возникших на мирных переговорах.
- И?..
- Ну и ей удалось установить, что профессор Гутман и тот первый убитый палестинец были знакомы и даже сотрудничали по линии науки. А сейчас все идет к тому, что к этому делу можно будет подшить и последнее, ночное убийство.
- Продолжай.
- Нам не хватило времени, чтобы установить подобающее наблюдение за квартирой, в которой они побывали прошлым вечером - я имею в виду квартиру правого журналиста Баруха Кишона в Тель-Авиве. Пришлось импровизировать и писать голоса с улицы. Качество, сами понимаете, невысокое. Но все же нам удалось установить, что перед самым уходом Костелло и Гутман-младший наткнулись на какую-то бумажку, на которой было записано арабское имя…
- Какое?
- Афиф Авейда.
- Это тот, которого зарезали этой ночью?
- Так точно. Как мы поняли, в последнем своем разговоре с Кишоном по телефону Гутман-старший упоминал это имя. И вот Авейды уже нет с нами…
Ярив задумался. Долгое время в кабинете стояла тишина, если не считать щелканья семечек.
- Кто еще в курсе? - наконец спросил премьер.
- Вот именно, господин премьер-министр. Вот именно. И я очень рад, что мы сейчас говорим наедине.
- То есть ты хочешь сказать…
- Что военная разведка - это единственные люди, кроме нас с вами, кто имеет доступ к результатам нашей прослушки.
- Я твой намек понял. Не могу поверить. Неужели ты думаешь, что Йосси бен-Ари, министр обороны правительства Государства Израиль, ведет свою собственную, и притом такую грязную, игру? Неужели ты думаешь, что это он распорядился зарезать того лавочника?