- Вот это невеста! Что я говорила! Платье идеально подходит к вашему росту и вашим прекрасным формам!
Эрика еще раз посмотрела в зеркало, по-прежнему с некоторым скепсисом, но ей оставалось лишь согласиться. Она чувствовала себя красивой - как принцесса. Если только ей удастся сбросить за оставшиеся недели несколько лишних килограммов, платье будет сидеть идеально! Она обернулась к Анне:
- Больше примерять не надо. Я беру это!
- Замечательно! - просияла дама. - Да, думаю, вы останетесь более чем довольны. Если хотите, платье может повисеть до свадьбы тут, и мы примерим его еще раз за неделю. Если, например, потребуется ушить, у нас будет достаточно времени.
- Спасибо, Анна, - прошептала Эрика и сжала руку сестры. Анна ответила ей тем же.
- Ты великолепна, - сказала она, и Эрике показалось, что у сестры тоже глаза на мокром месте.
Это было прекрасное мгновение. И они заслужили это - после всего, что им пришлось пережить.
- Ну, как вы на данный момент себя ощущаете? - Ларс оглядел собравшийся вокруг него кружок.
Все молчали. Большинство разглядывало собственную обувь - все, кроме Барби, которая смотрела на него во все глаза.
- Кто хотел бы начать? - Он призывно посмотрел на них и увидел, что кое-кто все же оторвал взгляд от обуви.
Под конец слово взял Мехмет.
- Ну, все идет нормально. - На этом он умолк.
- Ты не мог бы развить свою мысль? - Голос Ларса звучал мягко и ненавязчиво.
- Ну, я имею в виду, что пока все классно. Работа вполне нормальная и тому подобное… - Он вновь умолк.
- А как остальным, нравятся доставшиеся вам профессиональные роли?
- Профессиональные роли, - фыркнул Калле. - Я целыми днями мою засранные тарелки. Но я сегодня вечером поговорю с Фредриком. Постараюсь добиться кое-каких перемен на данном фронте. - Он многозначительно посмотрел на Тину, которая только сверкнула на него глазами.
- Йонна, а как прошла неделя у тебя?
Йонна оставалась единственной, кому собственные туфли, похоже, по-прежнему казались интересным объектом. Она что-то пробормотала в ответ, не поднимая глаз. Все члены кружка, устроившегося посреди большого зала краевого клуба, наклонились вперед, пытаясь разобрать ее слова.
- Извини, Йонна, мы не расслышали. Ты можешь повторить? И мне бы очень хотелось, чтобы ты проявила к нам уважение и разговаривала с нами, глядя в глаза. Иначе складывается впечатление, что ты относишься к нам с пренебрежением. Разве это так, Йонна?
- Да, так ли это? - подхватил Уффе, поддав ей по ноге. - Ты что, считаешь себя лучше нас?
- Это не слишком конструктивно, Уффе, - укоризненно сказал Ларс. - Мы хотим создать здесь теплую и дружескую атмосферу, в которой вы сможете рассказывать о своих чувствах и впечатлениях, будучи уверенными в поддержке.
- Для Уффе вы, пожалуй, употребляете слишком длинные слова, - насмешливо улыбнулась Тина. - Чтобы до него дошло, надо говорить немного яснее.
- Заткнись, б…! - красноречиво ответил парень и злобно уставился на нее.
- Вот именно об этом я и говорю. - В голосе Ларса зазвучали более резкие нотки. - Мы ни к чему не придем, если будем так клевать друг друга. Вы все находитесь в экстремальной ситуации, которая может оказывать сильное давление на психику, а здесь у вас появляется шанс ослабить его весьма благотворным образом.
Он оглядел кружок, серьезно всматриваясь в каждого. Некоторые кивали. Барби подняла руку.
- Да, Лиллемур?
Она опустила руку.
- Прежде всего, не называйте меня Лиллемур, меня теперь зовут Барби, - заявила она, сердито надув губки, но потом улыбнулась. - Я просто хочу сказать, что это чудесно! Раз у нас есть возможность посидеть всем вместе и выговориться. На "Большом Брате" ничего подобного нам не устраивали.
- Эй, угомонись. - Уффе, развалившись на стуле, посмотрел на Барби в упор. Улыбка потухла, и девушка опустила глаза.
- Я считаю, что ты сказала просто замечательно, - поддержал ее Ларс. - Помимо групповой терапии вам предлагаются еще индивидуальные сеансы. Думаю, на этом мы общую часть закончим, а, например, с тобой… Барби, мы можем начать индивидуальную терапию.
Барби подняла взгляд и снова улыбнулась.
- С удовольствием! Мне так многое надо выплеснуть!
- Ну и отлично, - сказал Ларс, улыбаясь в ответ. - Тогда я предлагаю пройти за сцену и сесть в дальней комнате, чтобы нам никто не мешал разговаривать. А затем вы пойдете ко мне по очереди, как сидите. То есть после Барби зайдет Тина, потом Уффе и так далее. Хорошо?
Никто не ответил, и Ларс воспринял это как согласие.
Как только за Барби и психологом закрылась дверь, все вдруг разговорились - кроме Йонны, которая, по обыкновению, предпочитала молчать.
- Ну и дерьмо! - захохотал Уффе, ударив себя по коленям.
Мехмет посмотрел на него с раздражением.
- Это еще почему? Мне нравится. Ты же знаешь, как чертовски заводишься через пару недель такой жизни. По-моему, классно, что они в виде исключения хоть немного заботятся о нашем самочувствии.
- О нашем самочувствии, - писклявым голосом передразнил его Уффе. - Знаешь, Мехмет, ты, блин, просто баба. Тебе бы поставить оздоровительную программку по телику, чтоб ты сидел там такой, в тайтсах и занимался йогой, или как это там, блин, называется.
- Не обращай на него внимания, он просто дурак. - Тина злобно уставилась на Уффе, который сразу переключился на нее.
- Чего это ты там лопочешь, корова несчастная. Думаешь, ты такая крутая? Хвастаешь тем, какие у тебя хорошие оценки, какие длинные слова ты знаешь, и считаешь себя лучше нас. А теперь еще решила, что из тебя выйдет поп-звезда. - Презрительно захохотав, он оглядел собравшихся в поисках поддержки. Никто не откликнулся на его взгляд. Впрочем, никто и не запротестовал, поэтому он радостно продолжил: - Неужели ты сама в это веришь? Только позоришь себя и всех нас. Я слышал, как ты там лебезила, чтобы тебе разрешили спеть сегодня вечером твою дурацкую патетическую песенку, и мне не терпится посмотреть, как народ закидает тебя тухлыми помидорами. Блин, да я сам встану поближе и присоединюсь.
- Прекрати, Уффе, - прервал его Мехмет, глядя на него в упор. - Ты злобный дурак и завидуешь тому, что у Тины есть талант, а тебе светит только недолгая карьера в качестве кретина из реалити-шоу, а потом ты вернешься обратно на склад и будешь надрывать себе задницу.
Уффе снова захохотал, но на этот раз нервно и вымученно. В словах Мехмета присутствовала доля правды, и это будило в нем беспокойство. Однако он быстро подавил в себе это чувство.
- Не хотите, можете мне не верить. Вечером сами услышите. Местные крестьяне подохнут со смеху.
- Я тебя ненавижу, Уффе, так и знай. - Тина встала и со слезами на глазах покинула группу.
Один из операторов последовал за ней. Она побежала, чтобы уклониться, но скрыться от камер было невозможно. Они настойчиво сопровождали ее повсюду.
Патрик не мог сконцентрироваться ни на чем другом. Его постоянно преследовали мысли о ДТП. Если бы только он мог сообразить, что в этом смертельном случае кажется ему таким знакомым! Он достал папку со всеми бумагами, относящимися к расследованию, и уселся их снова пересматривать, сам не зная, в который уже раз по счету. Напряженно думая, Патрик всегда бормотал про себя.
"Посинения вокруг рта, колоссальное содержание алкоголя у человека, который, по сведениям родственников, вообще не пил". Он водил пальцем по протоколу вскрытия в поисках чего-нибудь, упущенного при прошлых прочтениях. Ничего странного вроде не выплывало. Патрик поднял трубку и набрал номер, который знал наизусть.
- Привет, Педерсен, это Патрик Хедстрём из полиции Танумсхеде. Я тут сижу с протоколом вскрытия, и меня интересует, нет ли у тебя пяти минут, чтобы еще разок разобрать его вместе со мной.
Педерсен ответил утвердительно, и Патрик продолжил.
- Эти синяки вокруг рта, можно ли сказать, когда они у нее появились? О'кей… - Он попутно делал заметки на полях. - А алкоголь, можно ли установить, в течение какого временного промежутка она его выпила? Я имею в виду не точное время, хотя и его тоже, а пила ли она долго, или сразу опустошила бутылку из горла, или… ну, ты меня понимаешь. - Он внимательно слушал, параллельно работая ручкой. - Любопытно, любопытно. Не обнаружил ли ты при вскрытии еще чего-нибудь странного?
Патрик ненадолго отложил ручку и только слушал. При этом поймал себя на том, что так крепко прижимает трубку к уху, что оно начало болеть, и немного расслабил руку.
- Остатки скотча вокруг рта? Да, это, безусловно, важная информация. А больше ты ничего мне дать не можешь?
Не услышав больше ничего полезного, он вздохнул и разочарованно потер брови большим и указательным пальцами свободной руки.
- Ладно, придется довольствоваться этим.
Патрик неохотно положил трубку. Он определенно надеялся на большее. Достав фотографии с места аварии, он принялся изучать их в поисках чего-нибудь, чего угодно, способного встряхнуть сопротивляющуюся память. Больше всего раздражала неуверенность: да есть ли что вспоминать? Может, он просто себе что-то вообразил. Может, это какая-то странная форма дежавю, навеянная чем-то, виденным по телевизору или в кино, или он только слышал о чем-то похожем, а теперь мозг упрямо заставляет его искать нечто несуществующее.
Но как раз в тот миг, когда Патрик был готов с раздражением отбросить бумаги, между синапсами у него в мозгу кое-что мелькнуло. Он наклонился, чтобы повнимательнее рассмотреть зажатую в руке фотографию, и постепенно стало возникать ощущение триумфа. Возможно, он все-таки не ошибается. Похоже, самые темные уголки его памяти все время хранили нечто конкретное.
В один прыжок он оказался у двери. Теперь - скорее в архив.
Она безразлично пропускала движущиеся по ленте товары, считывая с них штрих-коды. Слезы скапливались под веками, но Барби упрямо моргала и не давала им вырваться наружу. Ей не хотелось позориться и плакать, сидя за кассой.
Утренний разговор всколыхнул так много чувств. Так много грязи, долгое время лежавшей глубоко на дне, сейчас поднялось на поверхность. Барби посмотрела на сидевшую за кассой перед ней Йонну - в каком-то смысле она ей завидовала. Пожалуй, не ее депрессивному состоянию и бесконечному резанию: сама Барби никогда не смогла бы таким образом вонзить в свою плоть нож. Она завидовала явному безразличию Йонны к тому, что говорят и думают окружающие. Для Барби же то, как она выглядит и какой предстает в глазах остальных, играло исключительно важную роль. Правда, так было не всегда. Об этом свидетельствовали школьные фотографии, которые раскопала проклятая вечерняя газета. На них она маленькая, худенькая, с огромной зубной пластиной, с почти незаметной грудью и темными волосами. Когда эти снимки появились в газете, Барби пришла в отчаяние, однако не по той причине, которая лежала на поверхности. Ее не слишком волновало раскрытие "тайны", что у нее фальшивые сиськи и ненатуральный цвет волос. Уж не такая она тупая. Просто ей было больно смотреть на то, чего больше нет, - на радостную улыбку, излучавшую уверенность и оптимизм. В былое время ей нравилось быть самой собой - уверенной и довольной собственной жизнью. Но в тот день все изменилось. В день, когда умер отец.
Они с отцом так хорошо жили. Ее мать умерла от рака, когда она была совсем маленькой, но отцу тем не менее каким-то образом удалось создать у дочери ощущение полноценности, и она никогда не чувствовала, будто ей чего-то не хватает. Барби знала, что в доме какое-то время царила неразбериха - когда она была в грудном возрасте, а мать только что умерла, и произошло то ужасное событие. Ей об этом подробно рассказывали, но отец заплатил по счетам, извлек урок, начал новую жизнь и нежно заботился о дочке. Вплоть до того дня в октябре.
Произошедшее казалось нереальным. В один миг вся ее жизнь рухнула, и она лишилась всего. Родителей больше не было, родственников тоже, поэтому ее выбросило в мир приемных семей и временных жизненных обстоятельств, научило вещам, которых она предпочла бы не знать. Одновременно пропало и прежнее ощущение надежного тыла. Друзья никак не понимали, что произошедшее изменило ее изнутри. Тот день что-то в ней надломил и навсегда сделал другой. Какое-то время они пытались с ней общаться, но потом бросили на произвол судьбы.
Тогда-то и началась погоня за признанием старших парней и крутых девчонок. Обыденная внешность и мальчишеское поведение больше не годились. Имя Лиллемур тоже не подходило. Она начала с того, что было ей по силам и средствам: выкрасилась в блондинку в ванной комнате у одного из череды старших приятелей, прошедших через ее жизнь, всю старую одежду заменила на новую - покороче, посексуальнее, поскольку поняла, что сможет вытащить ее из нищеты - секс. Он мог купить ей внимание и вещи, дать возможность выделиться из толпы. У одного приятеля было хорошо с деньгами - он и оплатил грудь. Ей бы хотелось иметь формы чуть поменьше, но, поскольку платил он, последнее слово осталось за ним. Он хотел размер Е, так и сделали. Когда внешнее преображение свершилось, оставался лишь вопрос упаковки. Приятель, профинансировавший грудь, называл ее своей куколкой Барби, тем самым решив вопрос имени. Дальше требовалось лишь определить, где ей лучше раскручивать свой новый имидж. Начало положили несколько мелких подработок в модельном бизнесе - в полуобнаженном или обнаженном виде. Но крупный успех ждал ее в "Большом Брате" - она стала звездой сериала. Ее совершенно не волновало то, что весь шведский народ получил возможность прямо из своих гостиных наблюдать за ее сексуальной жизнью. Кого это могло огорчить? У нее не было семьи, которая возмущалась бы тем, что она их позорит. Она была одна в целом мире.
Чаще всего ей удавалось не думать о жизни, предшествовавшей рождению Барби. Она загнала Лиллемур в самую глубь сознания, и той уже почти больше не существовало. Так же она поступила и с воспоминаниями об отце - ей пришлось запретить себе думать о нем. Чтобы выжить, требовалось исключить из новой жизни звук его смеха или ощущение прикосновения его руки к ее щеке. Это причиняло боль. Но утренний разговор с психологом задел струны, которые продолжали упорно вибрировать в ее груди. Правда, похоже, не только у нее одной. После того как они один за другим побывали в маленькой комнатке за сценой и посидели напротив него, атмосфера стала гнетущей. Иногда ей казалось, что весь негатив был обращен лично на нее, и порой даже возникало чувство, будто кто-то из участников бросает на нее недобрые взгляды. Но каждый раз, когда она оборачивалась, чтобы посмотреть, откуда исходит это ощущение, мгновение оказывалось упущенным.
Вместе с тем ее не оставляло какое-то внутреннее беспокойство. Словно Лиллемур пыталась привлечь к чему-то ее внимание. Но Барби загоняла это чувство обратно. Некоторые вещи она не могла себе позволить выпустить наружу.
Перед ней по движущейся ленте продолжали ползти товары. И конца им видно не было.
Поиски в архиве, как всегда, оказались скучной и трудоемкой работой. Ничего не лежало на отведенных местах. Патрик сидел на полу, скрестив ноги, посреди множества ящиков. Он знал, какого типа документы разыскивает, и явно по наивности полагал, что они окажутся в ящике с надписью "Учебные материалы". Но не тут-то было.
На лестнице послышались шаги, и он поднял взгляд. Появился Мартин.
- Привет, Анника сказала, что видела, как ты спускался сюда. Чем ты занимаешься? - Мартин с изумлением разглядывал стоявшие вокруг Патрика ящики.
- Ищу записи с конференции в Хальмстаде, на которую ездил пару лет назад. Всегда ведь думаешь, что в устройстве архива должна присутствовать логика. Ан нет, какой-то идиот все переставил, и теперь ничего не найти. - Он бросил в ящик еще одну кипу бумаг, которые тоже хранились не на месте.
- Анника давно ругает нас за то, что мы не раскладываем тут бумаги по порядку. Она уверяет, что расставляет все по местам, а потом у документов словно вырастают ноги.
- Да, не понимаю, почему люди просто не в силах класть вещи туда, откуда их взяли. Я знаю, что положил записи в папку, которую заархивировал в этом ящике, - он указал на ящик с надписью "Учебные материалы", - но теперь их совершенно точно здесь нет. Возникает вопрос, в каком из этих дурацких ящиков они находятся. "Исчезнувшие люди", "Законченные расследования", "Незаконченные расследования", и так далее, и так далее… Можешь гадать с таким же успехом, как и я. - Он обвел рукой маленькое подвальное помещение, от пола до потолка заполненное ящиками.
- Меня больше всего восхищает то, что ты архивируешь свои записи с конференций. Мои по-прежнему валяются у меня в кабинете в живописном беспорядке.
- Теперь я понимаю, что мне следовало поступать так же. Но я по наивности полагал, что они могут принести пользу кому-нибудь из коллег…
Патрик вздохнул, схватил еще кипу документов и начал их перелистывать. Мартин уселся на полу рядом с ним и тоже взялся за один из ящиков.
- Я тебе помогу, тогда дело пойдет побыстрее. Что мне искать? Что это была за конференция? И зачем тебе понадобились те записи?
- Если мне не изменяет память, это была конференция в Хальмстаде в две тысячи втором году. Там речь шла о разных странных случаях со многими вопросительными знаками, которые так и не удалось снять, - не отрывая глаз от бумаг, ответил Патрик.
- О'кей? - вопросительно произнес Мартин, ожидая продолжения.
- Расскажу больше, когда мы найдем записи. У меня пока есть только смутная идея, поэтому я хочу освежить память, прежде чем что-либо говорить.
- О'кей, - теперь уже без вопросительной интонации повторил Мартин. Любопытство его, однако, не покидало, но он достаточно хорошо знал Патрика, чтобы понимать, что давить на него не имеет смысла.
Внезапно Патрик поднял взгляд и лукаво улыбнулся.
- Но я расскажу, если ты расскажешь…
- Расскажу что? - удивленно переспросил Мартин, но, увидев улыбку товарища, понял, на что тот намекает. Он засмеялся. - Ладно, договорились. Когда ты расскажешь, я тоже расскажу.
После часа бесплодного перелистывания Патрик вдруг возликовал.
- Вот они! - Он выдернул бумаги из пластиковой папочки.
Мартин узнал почерк Патрика и попытался прочесть текст вверх ногами. Получалось неважно, и он, разочарованный, принялся ждать, пока тот сам просмотрит записи. Прочтя три страницы, Патрик вдруг остановил указательный палец посередине листа. Между бровями у него образовалась глубокая морщина, и Мартин попытался мысленно призвать его читать побыстрее. Через несколько минут, показавшихся вечностью, Патрик торжествующе поднял взгляд.
- О'кей, выкладывай сперва твою тайну, - потребовал он.
- Э, прекрати, я просто умираю от любопытства. - Мартин засмеялся и попробовал вырвать бумаги из рук Патрика. Однако коллега, похоже, оказался готов к маневру, поскольку быстро отдернул их, подняв в воздух.
- И не думай, сперва ты, потом я.