Осенью 2006 года вышла книга Сергея Ермакова "Час расплаты изменить нельзя ". В оригинале роман назывался "Подмена", что по мнению автора более соответствовало содержанию.
Скромная уборщица роддома тетя Маша только на первый взгляд проста. На самом деле она оказалась очень расчетливой и коварной особой. Взяла да и подменила своего новорожденного малыша на отпрыска из богатой семьи. Пусть, решила она, родное чадо растет счастливо и ни в чем не нуждается.
Да только прогадала она. Ее пасынок стал преуспевающим бизнесменом, а настоящий, несмотря на богатых "родителей", угодил за решетку. Причем за ним тянется кровавый шлейф зверских преступлений. Но за все в этой жизни надо платить. Вопрос в том, какой ценой…
Сергей Ермаков
ПОДМЕНА
1
Тетя Маша привыкла просыпаться под мажорные аккорды Государственного Гимна Советского Союза. Только лишь ее дремлющий мозг различал сквозь крепкий сон слова третьего куплета главной песни страны, веки начинали подергиваться, а грудь издавала тяжелый вздох, означающий, что сейчас снова придется браться за ведро, тряпку и швабру и намывать длинные коридоры элитного роддома. Но пока еще она дремала - ведь впереди был еще припев и несколько лишних секунд сна. А уже когда слаженный хор, наконец, допевал: "Партия Ленина, сила народная нас к торжеству коммунизма ведет!", рука тети Маши автоматически тянулась к стоящей неподалеку швабре.
Она поднималась с топчана, на котором дремала, на ощупь брала орудия своего труда и выходила в коридор. Два раза в сутки она вставала под звуки гимна - один раз рано утром, чтобы успеть вымять полы до прихода начальства и второй раз ночью в двенадцать часов, после того как по радио на сон грядущий советским гражданам исполняли гимн - она снова мыла полы.
За стенами роддома было тихо и тепло. Из открытого окна веяло теплым воздухом бабьего лета. Тетю Машу бабье лето не радовало, и вообще ничего в жизни не радовало, не радовал даже тот факт, что недавно она родила крепенького здорового мальчика и назвала его Антоном. Другая бы сидела в декрете до трех лет, а тетя Маша не успев отойти еще от своих тяжелых родов, снова взялась за швабру и ведро. Хорошо еще что главврач А куда деваться?
Новорожденного малыша ведь с мужем алкоголиком в крохотной комнатушке в общежитии не оставишь - уморит его папаша голодом и будет сын описанный и обкаканый орать в своей кроватке благим матом. Ведь нет его папаше никакого дела до маленького сына. Ему лишь бы с пресловутыми "корешами", такими же как он алкоголиками, всю ночь пить горькую и валяться потом на грязном в общажном туалете, обняв унитаз.
Тетя Маша вздохнула, выжала тряпку, накинула ее на швабру и стала намывать дорогой импортный линолеум. Там, за стенами роддома, народ под управлением партии еще только ковылял нетвердо к победе коммунизма, а в роддоме коммунизм был построен уже давно - все оборудование импортное, телевизоры в каждой палате, роженицам еду приносят официантки на подносе - у каждой свой врач.
Сама тетя Маша, естественно, рожала не тут, а в самой обычной советской больнице, в обстановке, когда никому до тебя дела нет и всех ты только раздражаешь. Вместе с ней еще трое рожениц рядом тужились, кричали, плакали, а врач на всех одна и акушерка одна - обе психованные, чуть расслабишься - берутся за щипцы, мол, сейчас за голову твоего ублюдка вытащим и в таз выкинем! Поневоле начнешь стараться и тужиться, лишь бы малыша своего спасти.
Тетя Маша, хоть и махала уже минут пятнадцать тряпкой, но еще до конца не проснулась, не отошла от липкого сна, работала прикрыв усталые глаза, стараясь урвать у бессонной ночи хотя бы еще минутку сладкого сна. Через час ее новорожденный проснется, она пойдет его кормить, а когда он будет грудь сосать, можно будет и самой еще немножко вздремнуть.
Тетя Маша домыла полы на первом этаже и стала подниматься на второй этаж, чтобы приступить к уборке кабинетов. Остановилась, погладила рукой уставшую поясницу. Обычно ночью в роддоме никого из врачей нет, кроме дежурных, конечно. Но дежурные все внизу на первом этаже сидят. Поэтому тетя Маша сначала очень испугалась, увидев, что в кабинете главврача горит свет. Обычно Лев Соломонович не забывает у себя свет выключать. А ну, как воры забрались? Кабинет у главврача самый богатый в роддоме. Там и телевизор импортный и магнитофон.
Тетя Маша решила проверить, осторожно на цыпочках ступая, подошла к приоткрытой двери в кабинет и, дрожа от страха, осторожно заглянула в щелочку. Вздох облегчения вырвался из ее груди - слава богу, это были не воры, а сам главврач Лев Соломонович сидел за своим столом и созерцал с ученым видом полупустую бутылку коньяку.
"Не заметил меня, - подумала тетя Маша, - а-то ведь отругает, что подглядываю".
Она хотела уже отойти от двери, как вдруг из кабинета главврач позвал ее:
- Тетя Маша, ты что ли там под дверью скрипишь?
Куда деваться - нужно признаться, что она это подглядывает.
- Я это, Лев Соломонович, - ответила тетя Маша, просунув голову в дверь, - хотела у вас в кабинете убраться…
- Так заходи, чего ты там стоишь? - добродушно предложил обычно неразговорчивый и строгий главврач.
Он был еще достаточно молод для той должности, которую занимал - лет тридцать пять, не больше. Поговаривали, что он окончил медицинский институт с красным дипломом, ему пророчили большое будущее в науке, а он пошел работать в роддом. Но не в простой роддом, а в элитный. А кому еще высокопоставленные партийные работники своих дочерей и жен могли доверить, как не такой светлой голове как Лев Соломонович?
Тетя Маша опасливо зашла в кабинет и остановилась со шваброй и ведром на пороге. Главврач налил себе коньяку в кофейную чашку и спросил у уборщицы:
- Ну как там твой сын себя чувствует?
- Хорошо, - ответила тетя Маша, расплескивая благодарность, как воду из ведра, - спасибо вам, Лев Соломонович, что позволили мне его сюда принести, я уж отработаю в три смены, как скажете, всю больницу перемою…
- Ладно-ладно, - сурово отмахнулся главврач, - не нужно тут из меня идола делать. Я, гм-гм, как раз о том тебе хочу сказать, чтобы ты забрала своего Антона и унесла домой сегодня утром. Проверка сверху может быть завтра и ты понимаешь что будет, если рядом с внуками членов политбюро обнаружат сына уборщицы?
Тетя Маша сникла. Если Антошку забрать домой, то и ей самой тогда с ним придется сидеть дома, а кто тогда будет деньги зарабатывать? Ведь малыша нужно кормить, самой что-то кушать, а еще и мужу каждый день на бутылку дай! В роддоме-то ей всегда на кухне что-то перепадет - то ли косточка куриная с кашей, то ли плов, от которого какая-нибудь избалованная бананами да ананасами дамочка отказалась. А дома-то шаром покати и грязь…
Тетя Маша всхлипнула. Лев Соломонович нахмурился и сказал:
- Ты давай тут, мокроту не разводи, я итак тебя пустил сюда с сыном на неделю! Себя под удар подставил, а ты еще…
- Спасибо вам, Лев Соломонович, я вас-то не виню ни в чем, - сказала тетя Маша, - вы хороший и добрый. Храни вас бог!
- Ну ты давай, тетя Маша, бога не приплетай, я коммунист и атеист, в бога не верю, - сказал Лев Соломонович и тетя Маша заметила, что главврач сегодня сильно подшофе, - присаживайся вот, налью я тебе, тетя Маша, коньяка настоящего греческого. Хоть раз в жизни попробуешь!
- Я же на работе, - попыталась отказаться тетя Маша.
- А я говорю, посиди со мной! - сурово приказал главврач. - Я тут пока что начальник. А раз говорю - посиди со мной, то не смей мне перечить!
Тетя Маша с готовностью присела напротив главврача - а то как осердиться и выгонит с работы. Но Лев Соломонович сегодня не был сердитым.
- Вот смотри, тетя Маша, что я тебе дам попробовать, - предложил он, - в жизни ты такого не едала точно тебе говорю.
С этими словами Лев Соломонович выложил на свой большой стол яркие упаковки, которые до того прятал в тумбочке.
- Видела? - спросил главврач. - Балык импортный, колбаса "Салями" финская, ветчина в банке тоже импортная. А вот и бананы целая связка, яблоки, посмотри, как глянцевые, словно лаком покрытые. Импорт! Ты такие в магазине видала? Нет? Вот то-то же, тетя Маша. Что тут у нас еще? Икра черная каспийская целая банка. Конфеты шоколадные "Белочка". Дефицит, между прочим. А вот еще одна коробка конфет "Грильяж в шоколаде". Дай-ка мне со шкафа, тетя Маша, кружку, я плесну тебе коньяку для бодрости.
Тетя Маша, ошалевшая от обилия невиданных продуктов, как заколдованная, подошла к полке, на которой у главврача стояли кружечки для кофе, взяла одну, вернулась и поставила ее на стол. Сама присесть на стул не решилась - осталась стоять. Лев Соломонович поставил свою и тети Машину кружки рядом, налил коньяку и встал из-за стола. Он протянул один бокал тете Маше, а второй поднял сам.
- Ну выпьем и закусим, - предложил он.
- Откуда все это? - зачарованно спросила тетя Маша, не сводя глаз с невиданной снеди в красивой упаковке.
Она была глупа и недалека, за глаза в роддоме ее звали "Маша трехпроцентная", намекая тем самым, что в голове у нее работает только три процента мозга, но Льва Соломоновича она простота умиляла своей непосредственностью.
- Роды сегодня принял у одной госпожи по фамилии Сливянская, а это презент, - ответил главврач, потом поднял палец вверх и добавил, - мне по поводу этих родов звонили оттуда, с самого верха. Уважают меня в Кремле, тетя Маша, только ты это. Тс-с!
Тетя Маша преданно кивнула.
- Тост хочу сказать, - промолвил Лев Соломонович.
Тетя Маша превратилась во внимание. Еще бы! Сам главврач ее, простую уборщицу позвал в свой кабинет и предложил ей греческого коньяку выпить. Обычно он ее и не замечал, проходил мимо. Недавно только остановился, когда ее новорожденный Антон зашелся криком в подсобке, а тетя Маша полы мыла. "Все, - думала тетя Маша, когда ее разоблачили, - с работы выгонят". Но Лев Соломонович осмотрел младенца, хмыкнул и сказал:
- Не место ему в подсобке, клади его ко всем остальным пока…
Тетя Маша чуть в обморок не упала от счастья. И вот уже неделю ее Антошка вместе с элитными детьми лежит в отдельной палате. Пусть уход за ним никакой, ведь знают все, что это тети Маши сын, но все равно не дома с пьяным папашей. Всю эту неделю тетя Маша и домой не ездила, работала рук не покладая из благодарности. Муж ее Серега вечно небритый и с похмелья приходил за ней, вернее не за ней, а за деньгами ее, но его дальше ворот не пустили, ведь роддом охранялся пуще какой-нибудь ракетной установки.
"Хотя бы еще недельку Антона разрешил бы главврач подержать, - подумала тетя Маша, - но, видимо, никак нельзя".
Задумавшись о своих проблемах, тетя Маша не заметила, что Лев Соломонович уже давно говорит свой тост.
- Вот так, тетя Маша, - провозглашал главврач, потрясая чашкой с коньяком так, что дорогой коньяк расплескивался на пол, - твоего сына ведь, если не ошибаюсь, зовут Антон? Так?
- Так, - согласилась тетя Маша, - Антошка…
- И сегодняшнего новорожденного Сливянского малыша, кстати, назвали тоже Антон в честь его деда, - продолжил Лев Соломонович, - а отчество у малыша этого Сергеевич. А у твоего отчество какое?
- Тоже Сергеевич, - ответила тетя Маша, сжимая свою чашку коньяку обеими руками.
Запах едкой хлорки с ее потрескавшихся рук забивал терпкий аромат дорогого греческого коньяка.
- Так вот что получается, тетя Маша, - усмехнулся горькой усмешкой Лев Соломонович, - и твоего зовут Антон Сергеевич, и того малыша, что сегодня родился, тоже зовут Антон Сергеевич. Так?
- Так, - согласилась кивком тетя Маша.
- Зовут их совершенно одинаково, - продолжил главврач, - а жизнь у них будет, ой, какой разной! Ты даже не представляешь! Просто две большие разницы!
С этими словами Лев Соломонович опрокинул в себя коньяк, глотнул и плюхнулся в кресло.
- Бери, давай, - предложил он, - кушай колбасу, мясо, конфеты, бери, что хочешь. Закусывай.
Тетя Маша отпила коньяк, он показался ей горьким и невкусным. Взяла конфету, развернула, отправила в рот.
- Присаживайся, посиди со мной, - предложил Лев Соломонович.
- Мне полы нужно намыть еще, - напомнила тетя Маша.
- Намоешь, никуда твои полы не денутся, - махнул рукой главврач.
Тетя Маша присела на стул, который стоял рядом со столом главврача. Лев Соломонович еще наполнил чашки коньяком.
- Вот, тетя Маша, - продолжил он, - не успел Антон Сливянский родиться, а ему уже дедушка квартиру подарил в центре Москвы. Знаешь кто у него дедушка?
- Нет, - помотала головой тетя Маша.
- Тебе лучше и не знать, крепче будешь спать, - усмехнулся Лев Соломонович, - а что дальше ждет в жизни Антона Сергеевича Сливянского? Что? Ты знаешь?
Тетя Маша не знала что ждет дальше в жизни Антона Сергеевича Сливянского, по крайней мере ее этот вопрос интересовал сейчас гораздо меньше, чем аппетитный срез колбасы "Салями" на столе главврача, розовеющий мягким овалом с вкраплениями белого жира. Она хотела его попробовать, но не решалась попросить хотя бы маленький кусочек. Вдруг Лев Соломонович рассердиться?
- Антона Сливянского ждет дальше райская жизнь, - сам ответил на свой вопрос главврач, - беспечная, обеспеченная жизнь. Сначала он будет радоваться своему счастливому детству в каком-нибудь элитном детском садике в зеленом районе Москвы, будет килограммами жрать бананы, грильяж в шоколаде и конфеты "Белочка". А потом пойдет учиться в специализированную элитную школу, куда твоего, тетя Маша, сына на пушечный выстрел не подпустят. И будут с Антоном Сливянским заниматься учителя индивидуально, давать ему образование будут не троечницы из пединститута, а профессора, понятно тетя Маша? Профессора из университета!
Уборщица кивнула из уважения к главврачу. Какое ей дело до этого Сливянского и до его жизни? Много их тут в роддоме таких со "счастливым билетом" лежит, насмотрелась - с детства в шелковых пеленках, да с импортной соской во рту. У каждого своя судьба и чего об этом рассуждать?
- А закончит Антон Сливянский школу, - продолжал Лев Соломонович, глядя куда-то в окно, - папа ему подарит "Жигули" новой модели, а то и черную "Волгу"! Поступит он в престижный институт или в университет, выучится кое-как и будет пристроен своими могущественными родственниками на хорошую, высокооплачиваемую работу. Он не будет нуждаться в деньгах, он не будет голодать и носить рваные носки. Он не будет ночами корпеть над диссертацией, чтобы получить хорошую работу. Ему все будет падать прямо в руки.
Лев Соломонович добавил горькое: "Эх!" и налил себе еще одну чашку коньяку.
- Ну что ты так на колбасу смотришь? - спросил главврач. - На вот отрежь себе сколько хочешь.
С этими словами он выложил на стол медицинский скальпель.
- Нет-нет, спасибо, - замотала головой тетя Маша, глотая слюни, - я не хочу.
Тогда Лев Соломонович отрезал большой кусок сам и протянул его уборщице. Тетя Маша взяла кусок дрожащей от нетерпения рукой, сунула в рот и, стесняясь, начала торопливо жевать.
- А что ждет твоего сына? - продолжил развивать тему уже изрядно захмелевший главврач. - Что?
- М-м? - ответила тетя Маша, рот которой в этот момент был занят колбасой.
- Детство за грязной занавесочкой в углу, в тесной комнатухе в общаге его ждет, - ответил Лев Соломонович, - карамельки по большим праздникам, обшарпанная школа в рабочем районе, а потом какое-нибудь ПТУ. А вырастет он и пойдет вкалывать на завод с восьми до пяти, чтобы вечерами напиваться от безысходности. И все равно будет ведь горбатиться, наживать грыжу, чтобы лет через пятнадцать получить какую-нибудь тесную клетушку два на три метра в непрестижном районе. Но это еще в лучшем случае, а ведь может быть у него и другой путь. В папашу. Драка, малолетка, снова драка или кража, опять зона, туберкулез и смерть. Ведь у тебя муж уголовник, если не ошибаюсь? Гены еще те!
- Зачем вы так говорите? - дрожащим голосом спросила тетя Маша, которой стало вдруг очень обидно. - У меня муж не Гена, а Сережа…
- А потому что так оно и будет, - безразлично ответил Лев Соломонович, не обращая внимания на слова тети Маши, - все будет так, потому что твой Антон сын уборщицы и алкоголика, а Сливянский это внук… это… ну этого я тебе не скажу, тетя Маша, чей он внук. Но он с такой "золотой ложкой" во рту родился, что можно сказать, что она с бриллиантами. Посмотри, они вот, эти младенцы, рождаются все такие одинаковые, ручки-ножки не отличишь, а судьба-то у каждого уже предопределена. Один на коне, а второй в говне.
- Вы специально меня позвали сюда, чтобы меня обидеть? - печально спросила тетя Маша, положив недоеденную колбасу обратно на стол.
- Не специально, - ответил главврач, - ты думаешь мне, тетя Маша, все легко далось? Я сам в этой жизни пробивался, чтобы в этот роддом попасть мне знаешь сколько пришлось ночей не спать, корпеть над учебниками. И все равно, если бы мой папа не работал в управлении здравоохранением фиг бы я сюда попал со своим красным дипломом! Вот так-то, тетя Маша!
- Я вам не тетя Маша, - грустно произнесла уборщица.
- А кто тогда? - изумился поддатый главврач.
- Мне тридцать два года, - ответила она, - почти столько же, сколько и вам…
- Да ну? - еще больше удивился Лев Соломонович. - То-то я думаю, что это ты в сорок с лишним лет вдруг рожать собралась…
Поняв, что сморозил что-то не то, главврач кашлянул и протянул уборщице коробку конфет "Грильяж в шоколаде".
- На возьми, - сказал он, - ты тут работаешь за троих, а зарплата, наверное, не очень большая. И ты на меня не обижайся, ладно. А конфеты бери.
Тетя Маша коробку с конфетами взяла. Ей было не удивительно, что доктор приписал ей десять лишних лет. В платочке, в халате, со шваброй в руках с вечно красными от недосыпания глазами и "мешками" под ними она от слез она и не выглядела на свои тридцать два. Да и проруха судьба побила ее так, что на лбу седая прядь торчит из-под платка. Немудрено, что не только главврач, но и весь роддом считает ее старухой.
- Ты знаешь, что… - пробормотал Лев Соломонович. - Не обижайся на меня. Никто не знает, что через десять лет будет, а через двадцать и подавно. Вот сейчас семидесятый год, а смотри как наука вперед шагнула, человек в космос полетел, люди стали жить лучше, опять же в магазинах какой никакой достаток. А представь, что в СССР через тридцать лет будет! Двухтысячный год будет, рубеж веков. В нашей стране уже коммунизм к тому времени победит и все будут равны и твой сын, и Сливянский - все будут жить одинаково хорошо - икру на ветчину сверху мазать!
- Так не бывает, - грустно заметила тетя Маша.
- Как не бывает? - не понял главврач.
- Чтобы всем хорошо было, - ответила она.
- А вот лет через тридцать-тридцать пять посмотрим - бывает или нет, - сказал главврач, потянулся, зевнул и добавил, - не убирайся сегодня у меня в кабинете, не надо. На метро я опоздал, посплю сегодня здесь. Устал я чертовски. А завтра утром сына своего увези домой, а то вдруг проверка нагрянет. Влетит всем.