Правильно до сих пор говорят идеологи: искусство должно воспитывать. Сомневаюсь, правда, что это полотно видел тот, кто отоварил Будяка в моем номере, но какова все-таки великая сила искусства! Сам убедился: искусство оказывает влияние даже на тех, кто вообще не знает, что это такое. Что говорить, помахал кто-то, пока мне неизвестный, топором не хуже нарисованного берсерка. Сомневаюсь, что перед визитом в отель плагиатор от современности питался мухоморами, но ведь, в конце концов, были берсерки и от природы. Им никаких грибов не требовалось, запах битвы возбуждал куда надежнее, глаза наливались кровью сами по себе...
- Ты еще долго? - в голосе Рябова явственно пробились нотки нетерпения по поводу моего пристального внимания к изображению древнего топора на плесневеющем холсте.
- Иди в жопу! - выдаю коммерческому директору любимое изречение собственного сына, машинально бросив взгляд на циферблат "Сейко". Час с четвертью до подачи электроэнергии. Вот паскуды, придумали же такое непотребство, нет чтоб свет хотя бы на четыре часа отключать.
Мои задания Сережа привык выполнять беспрекословно. Однако на сей раз он отчего-то не отправился по указанному адресу, а лишь на крохотный шажок сместился в сторону. Ишь, не нравится моя медлительность, у Рябова такой замечательный план, в который чересчур пристальное внимание к полотнам на месте никак не укладывается. Зато мне спешить нельзя, тем более притягивают, словно магнитом, руны на топоре берсерка. Придется Сереже немного потерпеть, несмотря на то, что он тщательно вынашивал свой дерзновенный план.
Взять спецхран Рябов предложил с такой решительностью, словно его дедушка был гарпунером на крейсере "Аврора". Изготовление пареной репы могло бы показаться высшим выкрутасом кулинарного искусства в сравнении с заваренной по-рябовски кашей, рассчитанной на суворовские темпы поглощения. И чего я медлю, когда все продумано наперед?
Киношники как нельзя кстати устроили вечерние съемки с пальбой, которые грозят затянуться заполночь. Потому что активно репетируют, не изнывая от безделья, в ожидании подачи электроэнергии. Спонсор у них хороший. Мало того что платит с запроса, так еще генератор выдал, лишь бы не прерывался творческий процесс среди погруженного во тьму городка.
Половина райотдела, чертыхаясь и кляня про себя важнейшее из искусств, доблестно следит, чтобы сползающиеся на свет зеваки не срывали режиссерских задумок. Заместитель Рябова по коммерческой части Андрей Воха, понятное дело, сейчас не сильно вмешивается в творческий процесс. Надеюсь, и без его строгого присмотра ведущий артист "Розыгрыша" сумеет достойно помахать студийным автоматом и не забудет монолог: "Матка, млеко! Матка, яйки!"
Еще бы, столько денег спонсировано, если качество актерской работы окажется не на высоте или киношники станут экономить на холостых боеприпасах, им млеко за вредность ночных съемок не светит. Могут рассчитывать на пресловутую матку. Вот ее Воха без второго слова любому режиссеру наизнанку вывернет. Пускай даже режиссер не окажется голубым, согласно новым тенденциям в развитии отечественного искусства.
И кто после всего этого рискнет засомневаться в великой силе искусства, хотя Воха похож на берсерка исключительно телосложением? Андрей бесноваться не будет, юн привык делать свою работу осознанно, четко и аккуратно.
Вот она, времен связующая нить, без современных героинов вместо прежних мухоморов. При последующих событиях нерадивый артист будет выдавать монолог "Матка - млеко! Матка - яйки!" с гораздо большей убедительностью. Особенно окончание фразы. И в самом деле: если за кого-нибудь берется Андрей, о каких еще яйках, кроме как в качестве пресловутых запчастей, может мечтать человек?
Но пока и без Вохи есть кому контролировать творческий процесс под открытым небом. В самом крайнем случае разрешено немножко пострелять совсем не холостыми патронами. Только нам такие случаи без надобности, однако Рябов всегда предусматривает наихудшие варианты возможного развития событий.
Значит, Воха где-то неподалеку; наверняка успел возглавить группу отставных камнебойцев, готовых в любой момент переквалифицироваться в грузчиков. Берем спецхран, грузим в джипы, плюем в пробитую дыру старинного подземного мура и растворяемся в ночи. Все просто и ясно. Ну припрется кто-то сюда завтра, так что? Ничего особенного, подумаешь, событие, мало ли кто мог камнями разжиться, если почти все свинофермы-комбайнохранилища растаскивали до упора, когда некоторые колхозы меняли вывески ради сохранения сути. Как эту бодягу ни назови - ассоциацией, аграрно-кооперативной марцифалью или акционерным обществом, колхоз - он колхозом и останется. Людям жить-то надо. А как жить и при этом не воровать - наш колхозник не понимал с давних времен, что уж говорить о нынешнем дне. Шифер с коровников и тот растаскивают, а старинные камни куда надежнее паршивых и дорогостоящих кирпичей...
- Сейчас, Сережа, - успокаиваю Рябова, аккуратно перенося пинцетиком в конверт вощеной бумаги микроскопическую частичку берсерка. - Значит так, твой расчудесный план несколько меняется. Проем заложить. Чтоб был как старенький.
- То есть? - подался вперед коммерческий директор.
Я пристально посмотрел на Сережу, и он отошел за незримую границу наших взаимоотношений, которую никогда не пытался перешагнуть. И сейчас, в этом наполненном запахом сырости могильнике живописи, он успел буквально простонать: "Что ты опять придумал?" - прежде чем занять твердые позиции, соответствующие должности и доле в деле.
- Новомодные бетонирующие дезодоранты... - начал я.
- Есть, - подтвердил свою высокую квалификацию Рябов, заранее просчитавший все мои возможные действия. - Я и не надеялся... Честно. Ты же закрутил...
- Мы закрутили! Интересно, кто это за моей спиной поруководил охотниками? Они что, на стороне подрабатывают?
- Через час врубят свет, - иного ответа на поставленный вопрос ожидать и не стоило.
- Тогда пусть начинают. Воха?
- Здесь, - теперь Сережа подтверждает мою догадку о действиях коммерческой службы фирмы.
- Хорошо. Мы сейчас же отъезжаем из Косятина.
- Мы с тобой?
- Не надейся. Я и Воха.
- Но...
- Не переживай, даже по зимнику на "Лендровере" до Южноморска максимум четыре часа. Утром буду в своем номере. Дальше...
- Ты хоть поясни, почему...
- Мой ответ будет не менее откровенен, чем твой по поводу убийств и появления Маркушевского. Но... Если хочешь, я ведь не имею права уехать, не оказав услугу нашему другу с погонами. Кстати, ты сам меня об этом просил. Не забыл, за чей счет погончики...
- Дальше, - решительно прерывает Сережа, потому что время уходит, а зачем мне понадобился срочный визит в родной город, Рябов догадался сразу.
- И учти, мне твои рассказы по поводу грифонов теперь нужны исключительно в познавательных целях...
- Нуда, представляю себе, - мрачновато заметил Рябов, - какие сюрпризы ждут генерала. Причем с его подачи...
- Между прочим, Саенко мог бы отказаться, и я бы действовал...
Свет фонаря высветил на лице Рябова улыбку, больше напоминающую смертельную маску.
- У тебя откажешься. Наверное, миллион ему сулил.
- Тут нравы другие. Деревня все-таки. Кстати, домой еду за бабками, мы поиздержались.
- Ну, конечно, за бабками. Сильно вернуться хочешь? Дедушка вам не мешает?
- Да нет, он же сердечник. Бегает на свежем воздухе, дружбана проведывает... Да, топтуны эти, которые на самом деле...
- Давай, пошли, время поджимает.
Мне снова пришлось пристально посмотреть на Сережу.
- А как бы ты хотел? Чтобы я хоть на минуту оставил тебя одного?
- Кстати, о времени, Сережа. Возможно, через несколько дней мне понадобится твоя конторская связь.
- Значит, работаем, как всегда?
- Вот именно. Кто, кроме тебя, поймет меня в этом мире? Все, нужно спешить. Завидую тебе. Здесь предстоит ударный труд по реставрации раздолбанного памятника руинной архитектуры! А у меня? Всего лишь - дорога...
- Две дороги -одна цель, -Рябов произнес формулу наших сложных взаимоотношений, подразумевая давным-давно сложившийся опыт необычной работы.
- Вот именно, - подтверждаю преданность идеалам фирмы, прежде чем положить "Берсерка" на место.
- И кому теперь надо новое кино про немцев? - пробормотал хозяйственный Рябов, освещая путь на свежий воздух с помощью луча "Стайла".
- Нечего жмотиться, - бросаю через плечо, проходя вперед. - Это искусство принадлежит народу. А подлинное - сам понимаешь кому.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Вернувшись из дождливого Южноморска в запорошенный снегом Косятин, я уже не стремился завалиться в койку с Красной Шапочкой, а сделал это в гордом одиночестве.
Несмотря на бурно проведенную ночь в обществе отставного спецназовца, Морфей не спешил распахнуть мне свои объятия. Настроение после визита на родину было более чем бодрым. Примерно таким, как у моряков при поднятии флага под девизом: "Погибаю, но не сдаюсь".
Что за жизнь, беспокойно ворочаюсь по созданной на заре перестройки свежевыстиранной простыне, никаких от нее удовольствий. Никто не прослушивает номер, не следит за мной на улице, так ведь от тоски умереть можно.
Опять же Воха, мелкий стукач, отвечал на мои вопросы столь охотно, будто я не являюсь непосредственным начальником его шефа. Если продолжать проводить исторические аналогии, все верно: вассал моего вассала - не мой вассал. И тем не менее...
Единственное, что удалось вытянуть из Андрея, самым бесцеремонным образом выгнавшего меня из-за руля "Лендровера" после того, как выщербленный явно для повышения безопасности движения асфальт трассы сменил первый ровный участок сплошного гололеда, так это некоторые обстоятельства двух уголовных дел. По одному из них я сам проходил в качестве подозреваемого. Наверное, именно по столь прозаической причине мне было все-таки любопытно: кто же на самом деле так здорово порезвился в "Метелице", пока мы гоняли чаи с доблестным ветераном Чекушиным?
Воха поведал не только об этом, но и, без дополнительных вопросов, высказал соображения о судьбе администратора отеля. Оказывается, убийства не лезут ни в какие ворота, следствие имеет подозрения насчет внутри-бригадных разборок, но доказать ничего не может. Памятуя о своем прежнем месте работы, Воха выдвинул наиболее устраивающую всех версию. Никаких разборок, действий спецслужб и мести администратора Будяку за то, что пахан покусился на шмат сала его ненаглядной доченьки...
Во время этого откровения задок джипа занесло влево, Воха тут же прекратил высказываться, выровнял машину, а затем, как и следовало ожидать, молча погнал по обочине. Допив остатки кофе из гигантского термоса, я слегка раздраженным тоном заметил, что под одной из основных трасс страны отчего-то отсутствует подогрев, и выразил согласие с Вохиной тонкой зрения на косятинские происшествия, за исключением событий в "Метелице".
С моей точки зрения, администратор зевал ночной порой, повышая культурный уровень с помощью Достоевского. Завидев Будяка, он стал действовать с решительностью Раскольникова оттого, как литература продолжает воспитание человека и формирование его эстетического вкуса даже в зрелом возрасте. Поступив с Будяком не менее решительно, чем литературный герой с аналогичным кровососом женского пола, администратор, как и следовало ожидать, стал чересчур корчиться от страшных угрызений совести и прочей достоевщины. Вот почему он пошел в лес и несколько суток раскаивался в содеянном, а затем наложил на себя руки. Взял и бахнул из револьвера себе в темечко. И что самое удивительное в этой истории - не промахнулся...
После всего сказанного я уловил слегка ошарашенный взгляд Андрея, включившего дальний свет. Воха - не Рябов, он несколько прямолинеен. Будь на его месте Сережа, тот бы безоговорочно согласился с моей версией кровавых событий. Однако каждый из нас занимает свое место, и именно это обстоятельство в конце концов позволило мне слегка загордиться умением строить весьма логические выводы. Воха пробормотал: револьвер, сыгравший особую роль в судьбе администратора, принадлежал Будяку. Я попытался развить револьверно-топорную тему, однако заместитель коммерческого директора, естественно, по большому секрету поведал мне всю правду. О том, каким образом охотники совершенно случайно наткнулись на труп в лесу, Воха почему-то не знал, зато обо всем остальном Андрей оказался куда осведомленнее Генерального прокурора и министра внутренних дел.
Оказывается, Будяка и администратора на самом деле укокошил серийный убийца. В течение месяца в области было еще два аналогичных преступления. У следствия есть подозрения: их совершил один донельзя матерый рецидивист, уже сидевший за убийство. Сейчас этот мокрушник усиленно создает о себе хорошее мнение среди односельчан, вкалывая скотником на ферме среди выживших коров, и ежедневно напивается, как остальной народ в округе. Но такая форма конспирации не собьет следствие с толку, мокрушник будет задержан и под тяжестью неопровержимых улик сознается во всех убийствах, а потом...
А потом он повесится в камере, горько сожалея о содеянном и всячески раскаиваясь, продолжил я, прервав Андрея. Воха попытался возразить: мол, у подследственного может быть иная судьба, однако я решительно пресек эти измышления. Какая еще другая судьба, если в местной ментуре всего два этажа, а сугробы в человеческий рост. При таких обстоятельствах подписавшему протокол с чистосердечным признанием убийце ничего, кроме как повеситься, не грозит. Потому что сколько ни выбрасывайся из окон райотдела, убиться наповал будет затруднительно.
Все дальнейшие разговоры таили в себе не менее рациональные зерна, проросшие за полсотни верст от Косятина, когда слегка отвлекшийся Воха снес знак "Ремонт дороги". Дорогу здесь действительно ремонтировали года два назад, однако о том, чтобы убрать не соответствующий действительности знак, позаботились исключительно мы как сознательные граждане. Добро бы только дорожные знаки. Мы и во всем остальном постоянно руководствуемся пресловутым чувством гражданского долга, хотя не одалживались у нынешней или предыдущей власти.
И не только мы. Кругом полным-полно людей, для которых подобные слова не являются пустым звуком. Вот отчего меня долго переполняла гордость, не позволяя быстро заснуть.
Стоило погрузиться в первую, самую сладкую дрему, как дребезжание телефона показалось куда сильнее звуков трубы архангела перед Страшным судом. На этот раз свой гражданский долг порывался выполнить майор Саенко. "Ни дать ни взять вещий Олег местного пошиба", - раздраженно подумал я, затем слегка порадовался такой высокой сознательности среди стражей правопорядка и отправился умываться. В конце концов, какой может быть сон или думы о спецхранах, если на карту поставлена судьба страны?
Нужно же помогать наиболее достойным занимать места в депутатском корпусе. Даже если некоторым из них место совсем в другом. Загнать бы всех злых и голодных, подобно беспризорным котам, детям и взрослым, в мясной корпус Старого базара - число кандидатов в районные депутаты резко бы снизилось. Впрочем, генералу Вершигоре там делать нечего. В смысле, ошиваться в одном из корпусов базара, чьей крышей является именно его вотчина.
Чтобы начальник Управления по борьбе с организованной преступностью получил мандат и возможность претворять в жизнь чаяния народа, пришлось пожертвовать давным-давно заслуженным отдыхом. В конце концов, пусть в депутаты не стремлюсь, я тоже готов ради людей на многое. В том числе рискнуть расшатавшейся нервной системой, с трудом удерживающей равновесие на краю радоновой ванны.
Стало окончательно ясно: если через полтора часа не продолжить курс лечения, то трудящиеся массы вряд ли смогут рассчитывать на мою бескорыстную помощь потенциальному любимцу народа генералу Вершигоре. А потому прогулка на свежем воздухе вместо сна будет способствовать такому благому намерению.
Стоило запереть дверь номера на ключ, слегка уступающий размером тому, которого напрасно ждал Наполеон от москвичей, как из полумрака коридора вынырнула могучая фигура достойного представителя директорского корпуса.
- Здравствуйте, - сверкнул фарфоровыми клыками Решетняк. - Вы не собираетесь зайти к Филиппу Евсеевичу?
Мне хотелось предельно честно ответить чекисту со стажем: сейчас до полного счастья только и не хватает пообщаться с отставником Чекушиным. Иди знай, может минут через десять после начала его очередного монолога мне станет окончательно ясно, отчего люди изредка хватаются за топоры. Даже если они предварительно употребляют "Липтон" вместо мухоморов.
- Спасибо, Клим Николаевич, однако, к сожалению, тороплюсь. В санаторий, на процедуры.
- Конечно,конечно, - скороговоркой поддержал меня директор техникума измерительных приборов, - что может быть важнее здоровья? Выглядите вы, откровенно говоря, неважнецки. Спите плохо?
- Да как вам сказать, нынешней ночью совершенно не довелось, - чуть ли не с вызовом отвечаю ветерану мокрых дел.
- Совершенно напрасно вы это делаете, - назидательно заметил Решетняк, и в его голосе неожиданно пробились игривые интонации. - Надеюсь, она того стоила?
- Что вы имеете в виду? - не разделяю настроения наставника молодежи.
- Ну ведь сами говорите, что сегодня вам не пришлось спать, - осклабился директор.
- По совершенно другой причине, любезный Клим Николаевич, - успокаиваю моего милого собеседника.
- Отъезжать пришлось? - Решетняку все-таки удалось на мгновение меня ошарашить.
- Вот именно, Клим Николаевич, - замечаю как можно спокойнее и чуть ли не мечтательно протягиваю: - Триста верст отмахал. Но она того стоила. Я ведь вполне искренне и нежно питал к ней неподдельные чувства.
Решетняк посмотрел на меня, словно увидел впервые, Непонимание отчетливо читалось на его лице при весьма тусклом освещении.
- К любимой теще ездил, - коротко поясняю Решетняку.
- На блины? - он снова попытался перевести разговор в шуточное русло.
- Какие блины? Цветы отвозил. На могилку, - чуть ли не шмыгаю носом в ответ. - Годовщина сегодня. Юбилей, можно сказать... Вы уж простите, Клим Николаевич, на процедуры опаздываю.
- Конечно, конечно, - непривычной для него скороговоркой затарабанил орденоносец несуществующего государства. - Извините, если что не так сказал. Всего хорошего.
"Спасибо на добром слове, - подумал я, выходя из отеля на покрытое пушистым снежным ковром крыльцо. - Интересная беседа, можно сказать, содержательная".
В это время передо мной мелькнул мех куницы, как нельзя лучше гармонирующий с неизменной красной шапочкой на голове Алены.
- Дедушке снова нездоровится, - сообщила самую тревожную новость уходящих суток Красная Шапочка. - Ты куда собрался?
- На процедуры, - потрясаю Алену откровением, что по возрастной категории нахожусь куда ближе к ее дедушке.
- Можно я прогуляюсь с тобой?
- А как же Филипп Евсеевич?
- К нему дядя Клим пошел. Я от их разговоров устала, - откровенно призналась Алена.