Она начала привыкать к столице. Ненормальных тут было побольше, автомобильные пробки длиннее, а чувство, что она лишь случайно оказалась здесь, по-прежнему оставалось все таким же явственным, но все же с каждым днем ей все легче удавалось не подпускать к себе ощущение одиночества. Дни были заняты делами, вечера тоже, но так и надо, пока душа наконец не обживется в этом городе. Мариане нравилось старое здание полицейского управления в Крунуберге. Гренс был такой, какой есть: деятельный и шумный, хотя в глазах его затаилась какая-то печаль. Свена она начинала понимать все лучше, то, что она поначалу приняла за стеснительность, было на самом деле осмотрительностью, он был умным и доброжелательным - такому мужчине можно доверять; Мариана так и видела его с женой и приемным сынишкой за столом на кухне их таунхауса в Густавсберге.
Вот она и добралась, стряхнула снег с сапог, постучав ногами о стенку, и вошла - дверь налево, лестница наверх - в технический отдел. Старый криминалист, Нильс Кранц, наверняка из тех, кто начинал обычным полицейским, а потом выучился без отрыва от службы, пообещал, что паспорт Шварца утром уже можно будет забрать. Потом, как обычно, вздохнул, взял документ, ушел к своему столу и, не глядя больше на Хермансон, принялся листать его.
Теперь, когда она открыла дверь, Кранц уже был на месте.
На лбу очки для чтения, волосы, как всегда, нечесаные.
Мариане ничего не надо было говорить, паспорт уже лежал на столе, можно забирать. Кранц встал, когда Хермансон вошла, указал на паспорт и, покачав головой, улыбнулся, она все еще не могла понять - приветливая у него улыбка или ироничная.
- John Doe.
Она решила, что не расслышала.
- Что вы имеете в виду?
- Вот это. Личность не идентифицируется. Таких по-английски называют Джон Доу. Поздравляю.
Эверта Гренса в кабинете не было. Сколько она ни смотрела на его стул. А Хермансон спешила. Где-то внутри трепыхалось беспричинное беспокойство, словно за ней гонятся, оно заставляло торопиться, раздражало и сбивало дыхание. Был ли тому причиной разговор с врачом, сообщившим, что пострадавший Юликоски находится в критическом состоянии, так что в любую минуту их работа может стать расследованием убийства, или виной тому стала паника Шварца перед камерой предварительного заключения, его крик ужаса, или вот это - фальшивый паспорт в ее руке, она не знала, чувствовала только, что хочет с этим поскорее разделаться, что оно пожирает ее силы, и поэтому ей хотелось сбежать прочь из пустого кабинета Гренса.
Но вместо этого она отыскала Ларса Огестама - прокурора, отвечавшего за предварительное следствие, и коротко доложила то, что сообщил Кранц. Потом вернулась в Крунуберг, в свой кабинет, прочла сначала заявление, которое было составлено накануне, потом свои собственные рапорты - о задержании в Накке и об обыске по тому же адресу.
Мариана была удручена. Это случалось с ней редко.
Все то же чувство, снова это лицо, искаженное страхом и в то же время ничего не выражающее, - хотелось двигаться дальше, но оно мешало, поэтому она взялась перебирать высокую стопку ожидавших своего часа дел.
Нет, ей от этого так не избавиться.
По поручению Огестама она позвонила в канадское посольство и задала вопросы насчет паспорта, который лежал перед ней на столе. Чиновник ответил. Именно то, чего ей не хотелось услышать. Она перебила его, поднялась, держа трубку в руке, предупредила, что направляется к ним, чтобы продолжить разговор на месте.
Торопливые шаги по коридору, она еще не успела застегнуть куртку, когда проходила мимо кабинета Гренса.
Теперь он был на месте, она издалека догадалась об этом: в коридоре громко звучала та музыка - что-то из времен, когда ее еще и на свете не было, - пела Сив Мальмквист, а Эверт в такт раскачивался на стуле. Прежде Хермансон несколько раз видела, как он в одиночестве, думая, что никто его не видит, танцевал в кабинете под бессмысленную музыку; интересно, кто была его партнерша, которую он вел в танце, там у письменного стола, под один из припевов Сив Мальмквист?
Хермансон постучала по распахнутой двери. Гренс раздраженно поднял взгляд, словно его оторвали от важного дела.
- Да?
Она не ответила, а просто вошла и уселась в кресло для посетителей. Гренс посмотрел на нее с удивлением, он не привык, чтобы в его кабинет входили без приглашения.
Хермансон посмотрела на него.
- Я…
Эверт Гренс поднес палец к губам.
- Минуточку. Пусть она закончит.
Он закрыл глаза и стал слушать голос, наполнявший кабинет дыханием шестидесятых, ощущением юности и будущего. Минута-другая, и голос умолк, а следом и оркестр.
Эверт встретился с ней взглядом.
- Ну?
Мариана колебалась: не выложить ли ему начистоту все, что она думает про эту его музыку, из-за которой его вечно приходится ждать.
Но на этот раз передумала.
- Утром я была у Кранца. Он вчера весь вечер с этим просидел.
Гренс нетерпеливым жестом показал, что хочет знать больше. Хермансон продолжала, но вдруг почувствовала, что задыхается, словно слишком торопясь.
- Паспорт Джона Шварца. Он фальшивый, Эверт. Фотография и печать - Кранц совершенно уверен, что они липовые.
Эверт Гренс громко вздохнул. На него вдруг навалилась усталость. Вот чертов денёк!
С самого начала, с тех пор, как он вошел в это здание чуть позже шести утра, во всех коридорах словно воцарился какой-то следственный мрак. Недоумки, рапортующие о бессмысленных допросах, вернувшиеся из безрезультатной слежки или раздающие ничего не значащие протоколы вскрытий. Он выждал пару часов, потом прогулялся в маленьком безымянном парке и вернулся в кабинет, который был так же пуст, как когда он его оставил.
- John Doe.
Неизвестный иностранец в предвариловке. Только этого недоставало!
- Прошу прощения.
Гренс встал, вышел из кабинета и прошел по коридору. Он остановился у кофейного автомата - эспрессо, без всего, - пластиковая чашка жгла ладонь, пока он медленно шел обратно, стараясь ничего не пролить на ковер.
Подув на жидкость, он поставил чашку на письменный стол, остыть.
- Спасибо.
Он вопросительно посмотрел на Хермансон.
- За что?
- За то, что принес кофе и для меня тоже.
- А ты разве хотела?
- Да, спасибо.
Эверт Гренс демонстративно поднял горячую чашку и поднес к губам, отпил немного, чтобы попробовать вкус.
- Неидентифицируемый иностранец. Понимаешь, в какой жуткий переплет мы можем попасть?
Он уловил, но проигнорировал ее иронию. Мариана сглотнула, от злости, но заговорила снова:
- Конечно, я тут новичок. Но я уверена. По реакции Шварца. Она не давала мне покоя весь вчерашний вечер, всю ночь и утро. С ним что-то не так.
Гренс слушал.
- Я позвонила в канадское посольство. А сейчас туда поеду. Понимаешь, Эверт, номер паспорта, он верный.
Хермансон подняла руку.
- И он на самом деле выдан мужчине по имени Джон Шварц.
Тяжело дышать, снова навалилась тяжесть.
- И, несмотря на переклееную фотографию и фальшивую печать, мы можем теперь констатировать: никто никогда не заявлял о его пропаже.
Она помахала паспортом, который сжимала в руке.
- Эверт, тут что-то не сходится.
Дверь камеры предварительного заключения в Крунубергской тюрьме все еще стояла открытой. Джон Шварц сидел на койке, обхватив руками голову - так он просидел со вчерашнего вечера, всю ночь. Он считал каждый вдох, боясь, что вдруг перестанет дышать: "Я должен следить, чтобы мне хватало воздуха, контролировать, что он проходит сквозь горло в легкие, я не смею спать, не могу спать: уснешь и не будешь знать - дышишь или нет, а перестанешь дышать - умрешь".
Теперь.
Охранник, сидевший перед ним, всего пару минут назад сменил своего товарища. Он попытался было заговорить с подозреваемым, поздоровался с ним, но тот сидел опустив голову и ничего не слышал и не видел, весь погрузился глубокоглубоко в собственное тело.
Теперь я умру.
Дважды за ночь Джон вставал и, прижавшись лбом к решетке, стоял так, пока его не оттаскивали, он что-то кричал по-английски, но понять было невозможно, ни слова, это был лишь вопль, звериный крик.
Теперь я умер.
Уже давно никто не занимал так много места в тюремном коридоре. Он не был буйным, вовсе нет, но дежурные охранники потребовали подкрепления и вызвали дежурного врача: явно чувствовалось - все, капец, человек разваливается прямо на глазах.
Рассвет сменился утром, потом днем.
Было уже полдесятого или чуть больше, когда Джон Шварц вдруг встал, поглядел на двух охранников и впервые, с тех пор как попал сюда, заговорил связно:
- От меня воняет.
Охранник, сидевший с ним в камере, теперь тоже поднялся.
- Воняет?
- Этот запах, мне надо от него избавиться.
Охранник повернулся к напарнику, стоявшему ближе всех снаружи, к тому седому, который вернулся и заступил вновь на дежурство. Старший кивнул:
- Можешь принять душ. Но мы с тебя глаз не спустим.
- Я хочу остаться один.
- Обычно мы закрываем дверь и охранник сидит снаружи. Но не на этот раз. У нас нет времени возиться с подозреваемыми в нанесении особо тяжких, которые, чего доброго, надумают покончить с собой в нашей душевой. Можешь мыться. Но в нашем присутствии.
Он сел на мокрый пол над сточным отверстием, подтянув колени к животу, оперся спиной о твердую поверхность стены. Глаза Элизабет, они так смеялись. Вода била по его телу, он увеличил напор и сделал потеплее, чтоб горячими струйками кололо кожу. Их ненависть, я не понимаю этого. Джон поднял лицо вверх, зажмурился, вода обжигала, он пытался вытеснить прочь эти мысли, отказывающиеся уходить. Отец плачет, он держит меня, я никогда прежде не видел его плачущим. Так он просидел тридцать минут, уже не замечая охранника, который ждал совсем рядом. Вода, ее жар заставил его встать, хотя бы на время.
Теперь Джон Шварц знал.
Ему надо выбраться отсюда.
У него не хватит сил умереть снова.
Хермансон вышла от Эверта Гренса. Едва она оказалась в коридоре, как снова услышала музыку - такую же громкую, как и прежде. Она улыбнулась. У него свои причуды. Ей нравились люди с причудами.
Она держала в руках паспорт человека, которого не существует.
Она еще не понимала, что это только начало чего-то намного большего, но уже чувствовала. Этот Шварц не отпускал ее уже почти сутки, отказывался уходить из ее мыслей. Поэтому она торопливо шла по Бергсгатан, Шеелегатан, Хантверкаргатан, - небольшая прогулка в западном направлении к центру Стокгольма, и вот она уже увидела дурацкое здание рядом с отелем "Шератон". Остановившись на минутку, Хермансон поискала взглядом окна канадского посольства на верхнем этаже, и тут ее вдруг окликнули.
- Эй, ты, куколка!
Хермансон обернулась.
Мужчина средних лет стоял у высокой железной решетки на газоне кладбища у Кунгсхольменской церкви и пялился на нее.
- Куколка, посмотри-ка сюда.
Он расстегнул пуговицу на брюках и теперь возился с молнией.
Этого было достаточно. Она уже все поняла.
- Ну, доставай свой причиндал, старый пердун!
Она сунула руку в куртку, всего на несколько секунд, и в руке ее оказался служебный пистолет.
- Ну же, давай.
Она не сводила с него взгляд и говорила спокойным голосом.
- И я тебе его отстрелю. Новеньким полицейским оружием. Допоказывался, хватит!
Он остолбенел, не в силах отвести взгляд от "куколки", наставившей на него пистолет. Надо же: она из полиции! Потом отскочил, попытался застегнуть ширинку, споткнулся о поросшую мхом надгробную плиту с трудноразличимой надписью и помчался прочь не оглядываясь.
Хермансон покачала головой.
Сколько же психов развелось!
Большой город порождает их, кормит и прячет.
Мариана Хермансон подождала, пока он скрылся в зарослях кустарника, а потом продолжила свою прогулку - мимо ратуши, потом под железнодорожным мостом, и через пару минут - на лифте вверх к стеклянным дверям, те открылись, едва она позвонила: ее ждали.
Сотрудник канадского посольства представился как Тимоти Д. Краус - высокий молодой человек со светлыми, коротко постриженными волосами. У него было приветливое лицо и обычная для дипломатов походка и манера говорить. Хермансон уже приходилось сталкиваться с подобными типами во время различных расследований, и она не раз удивлялась, как они похожи друг на дружку, эти люди в посольствах, независимо от национальности и происхождения, они ходили и двигались именно как дипломаты, говорили как дипломаты. Были ли они такими с самого начала и потому выбрали дипломатическую карьеру, или приобрели по ходу дела эти манеры, помогающие им быть незаметными?
Хермансон протянула ему паспорт, принадлежавший человеку, который в это время сидел в следственной тюрьме по подозрению в попытке убийства. Краус потрогал темно-синюю обложку, провел пальцем по страницам внутри, изучил номер и персональные данные.
На все ему понадобилось не так много времени; когда он заговорил, его голос звучал уверенно:
- Паспорт подлинный. Я в этом убежден. Все правильно. Я уже проверял номер. И персональные данные совпадают с теми, которые были внесены при выдаче.
Хермансон посмотрела на служащего посольства. Она сделала пару шагов вперед и указала на компьютер.
- Я бы хотела посмотреть.
- Других сведений нет. Мне очень жаль. Это все, что мы можем вам предоставить.
- Я бы хотела увидеть того человека.
Краус задумался над ее требованием.
- Это важно.
Он пожал плечами:
- Конечно. Почему бы и нет. Раз уж вы пришли. Я уже передал вам всю прочую информацию.
Он взял стул и предложил ей сесть рядом с ним, налил стакан воды, извинился, что на подключение к Сети понадобится время.
Теперь за стеклянной дверью стояли два человека в темных костюмах, они вошли, и их встретила одна из сотрудниц. Они прошли мимо Крауса, кивнули ему, как знакомому, и прошествовали дальше.
- Еще немного. Сейчас соединимся.
Экран ожил, Краус набрал пароль и открыл страничку, напоминавшую указатель в книге. Затем открылись еще два окна: имена в алфавитном порядке, двадцать два канадских гражданина носили фамилию Шварц и имя Джон.
- Пятый Джон Шварц сверху. Видите. Это его номер паспорта. - Краус кивнул на экран. - Вы хотели посмотреть, как он выглядит.
Фотография Джона Шварца, которая была в паспорте, что лежал теперь на столе, того Джона Шварца, который, согласно миграционной службе, имел постоянный вид на жительство в Швеции, заполнила весь экран.
Краус смотрел туда, ничего не говоря.
Он наклонился вперед, полистал паспорт, раскрыл страницу с фотографией и личным номером.
Хермансон догадывалась, о чем он думает.
Человек на фото в паспорте был белым.
Тот мужчина, которого описывали как подозреваемого в попытке убийства и который сидел в камере, - был белым.
Но тот, кто улыбался на фото в досье канадского полицейского управления, тот, кто некогда был законным владельцем паспорта, который Краус сейчас держал в руках, он-то был цветным.
Эверт Гренс был раздражен. День начался наперекосяк уже в шесть часов утра, едва он открыл входную дверь в полицейское управление, а теперь, когда время подходило к обеду, стало еще хуже. Он не выносил всех этих идиотов. Если бы можно было закрыться от всех и пустить музыку погромче, методично расправляясь с кипой следственных дел, которые надо было уже давным-давно завершить. Но не успел он и подступиться к работе, как кто-то постучал в дверь. Очередные бессмысленные вопросы и плохо обоснованные отчеты, он презрительно фыркнул, - а еще требуют, видите ли, чтобы он прикрутил звук, - да пошли они к черту! Он скучал по Анни.
Ему хотелось обнять ее, почувствовать ее ровное дыхание.
Гренс был там накануне, обычно потом он несколько дней ждал, но на этот раз он отправится туда уже сегодня после обеда, съест гамбургер в машине и как раз успеет коротко с ней повидаться.
Гренс подождал, пока Сив закончит свою песню, затем поднял новенький беспроводной телефон, в котором он еще не очень-то разобрался, и позвонил в санаторий. Ответила молоденькая дежурная, одна из его знакомых. Он сказал, что собирается заехать в течение ближайшего часа и хотел убедиться, что это не нарушит никаких врачебных осмотров или групповых занятий.
Ему сразу полегчало. Злоба, которая постоянно жила в груди, немного поутихла, чуть-чуть потеснилась, он снова смог напевать.
Горести любви не так серьезны,
Ведь любовь - веселая игра.
Он еще и насвистывал "Горести любви", 1964, фальшивя, пронзительный звук резал пространство в клочья.
Девочки, скорей утрите слезы,
Снова улыбнитесь, как вчера…
Десять минут. Все. Потом снова стук в дверь, кому-то опять неймется. Гренс вздохнул, отложил папку, которую только что взял в руки.
Хермансон. Он жестом разрешил ей войти.
- Садись.
Гренс все еще не решил, как вести себя в этой новой ситуации. Но он был рад видеть ее. Молодая женщина, да ну, нет, не в том дело, конечно.
Это что-то другое.
Он все чаще стал задумываться, не вернуться ли ему ночевать в свою большую квартиру, возможно, он там и выдержит.
Он мог бы просмотреть киноафишу в "Дагенс нюхетер" - это он-то, не ходивший в кино со времен Джеймса Бонда и "Moonrecker", 1978! - да и на том фильме он вообще заснул, уж больно долго не кончались утомительные космические приключения.
Иногда Гренс подумывал: а не выбраться ли ему как-нибудь на одну из тех дурацких торговых улиц в центре, не присмотреть ли себе новый костюм - дальше этого, правда, дело так и не заходило, но он ведь почти собрался.
Хермансон положила ему на стол листок формата А4. Мужское лицо, фотография на паспорт.
- Джон Шварц.
Мужчина лет тридцати. Черные короткие волосы, карие глаза, темная кожа.
- Изначальный владелец паспорта.
Гренс посмотрел на изображение, подумал о том человеке, который называет себя Джоном Шварцем и который, судя по рапортам Свена и Хермансон, а также тюремных охранников, находится в ужасном состоянии. Теперь это вообще никто. Для шведской полиции это человек без имени. С его необычным поведением, с его страхом, манерой колотить людей по голове; этот человек что-то носит в себе, он откуда-то ведь взялся.
Кто он? Откуда? Почему?
Расследование попытки убийства постепенно разрастается.
- Готовься к допросу.
Гренс, как обычно, беспокойно вышагивал по комнате - от письменного стола до потертого дивана, на котором частенько спал, и обратно к столу, потом снова к дивану.
- Ты сможешь заставить его говорить. Не Свен и не я, уверен, ты с этим справишься лучше нас, ты сможешь влезть к нему в душу.
Гренс остановился, сел на диван.