Комиссар Сан-Антонио командируется в оккупированную немцами Бельгию, чтобы помочь местному Сопротивлению выявить предателя.
Содержание:
-
Фредерик Дар: 1
-
-
ПРОЛОГ 1
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 2
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 8
-
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 16
-
-
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 21
-
Примечания 21
Фредерик Дар
У кошечек нежная шкурка
Фредерик Дар:
"Если хочешь заинтересовать - нападай!"
Вот уже четвертое десятилетие вся Франция зачитывается романами о похождениях ловкого комиссара Сан-Антонио, никогда не теряющего присутствия духа обольстителя и хитреца, которому никак не сидится на одном месте - то он выполняет задание французской разведки, то на другом конце земного шара работает на Интеллидженс-Сервис, то на пару с инспектором Берюрье распутывает загадочные убийства парижского "дна" Причем все это - легко, непринужденно, с голливудской тридцатидвухзубой улыбкой, не забывая прихватить из каждого путешествия подружку-другую - привычка, знаете ли… Слегка грубоватый донжуан, любитель соленых шуточек, Сан-Антонио, наряду с комиссаром Мегрэ, стал любимым героем французов, книги о нем читают полицейские и домохозяйки, подростки и интеллектуалы - словом, вся страна. В чем же секрет подобного успеха? На этот вопрос автор романов об удачливом комиссаре Фредерик Дар, больше известный под именем своего главного героя, взятого как псевдоним, отвечает так: "Возьмите рагу… Одни в нем любят морковь, другие - капусту, третьим больше по душе мясо или подливка. Так и с Сан-Антонио - каждый находит в моих романах то, что хочет найти".
И действительно - читателей попроще привлекает лихо закрученный постоянно держащий в напряжении сюжет, как, впрочем, и отсутствие занудства и притянутых за уши детективных загадок. Более образованная публика сразу замечает в романах Дара нотку самоиронии, откровенной пародии на классические образцы жанра; любители же лингвистических изысков наслаждаются виртуозным словотворчеством Сан-Антонио, пересыпающего сочный жаргонный язык повествования неожиданными каламбурами и смелыми неологизмами. Так что фраза о том, что поголовно все население Франции бредит романами Сан-Антонио, никакое не преувеличение.
Но подобный успех пришел к Дару не сразу. Он родился в 1921 году в семье мелкого предпринимателя и прямо перед войной дебютировал как журналист - дебютировал, надо сказать, весьма скромно. Пользуясь оставшимися от времен Сопротивления связями со столичными журналистами, он перебирается в Париж. Но и там его не ждут с распростертыми объятиями - предпринятая им театральная постановка по книге Ф. Карко "Преследуемый" с треском проваливается, а как газетчик он никого не интересует. Остается последний вариант - так называемые "кормящие книги" то есть книги, рассчитанные на быструю продажу и единственной целью написания которых служит позволяющий просуществовать гонорар. Так на свет появляется первый роман о комиссаре Сан-Антонио ("Рассчитайтесь с ним", 1949), который, правда, продается из рук вон плохо. Писатель приходит к выводу, что сам по себе детектив уже приелся и его необходимо чем-то "приправить", иначе пресно написанные книжонки никакого успеха не принесут. Рассудив таким образом, Дар решает насытить свои романы пародийными элементами, положив в их основу каламбур и игру словами. Этим он придает интриге бешеный ритм фарса, увлекая читателя за собой и не заставляя ломать голову над хитросплетениями сюжета, которых просто и быть не должно - их бы не поняла и не приняла менее образованная публика. Довершить свою концепцию детектива Дар предпочел массированным ударом по тому, что именуется пристойностью: потребительски-равнодушное отношение к женщине, описания на грани пошлости, более чем вольные шуточки - именно это, по мнению писателя, и должно было привлечь аудиторию.
Изменив свои взгляды на то, как надо писать детективы, Дар выпускает вторую книгу о Сан-Антонио, решив в случае неудачи "завязать" со злосчастным комиссаром. Но понимание психологии читателя, а также несокрушимая вера в себя ("Единственное, в чем я никогда не сомневался, так это в том, что чего-нибудь обязательно добьюсь", - говорит он в книге воспоминаний "Клянусь, это так!") не подвели писателя - роман стал бестселлером, и с тех пор каждая книга из серии "Сан-Антонио" - а их выходит по три-четыре в год - разделяет этот головокружительный успех и продается в десятках миллионов экземпляров ("Правила поведения по Берюрье", "Крысиный бульон", "Я боюсь мух", "Имею честь вас… пристукнуть", "Ты за это поплатишься, Сан-Антонио").
Читатели сразу же отметили, что характер главного героя выписан живо и правдоподобно, что комиссар говорит и действует, как живой, и за ним, скорее всего, стоит реальный прототип. Это и не мудрено - впоследствии Дар неоднократно признавался, что доблестный Сан-Антонио был списан с него самого, такого же "мартовского кота" и честолюбца, характернейшего типажа истинного француза. Желая еще теснее слиться со своим персонажем и сделать его еще жизнеподобнее, Дар с 1954 года подписывает свои романы именем самого героя - Сан-Антонио. Пройдоха-комиссар теперь сам повествовал о своих подвигах в написанных от первого лица романах.
Рядовым французам приглянулся образ бесшабашного полицейского, которого не останавливают ни опасности, ни расстояния, который шутя распутывает сложнейшее дело и начинает любовную интрижку, не закончив предыдущей. Добавьте к этому и то, что, не осложняя сюжета боковыми линиями, Сан-Антонио нагнетает напряжение стремительно, по-киношному сменяющимися эпизодами, когда почти на каждой странице нас ждет новое происшествие, неожиданная развязка, блестяще выписанная по своей компактности сцена. Это пришлось по душе простым читателям, тем более, что Сан-Антонио не скрывается за нагромождениями псевдоинтеллектуальных загадок, грубо говоря, не старается показать себя умнее публики: "Я маленькое бистро с твердыми низкими ценами, и вовсе не стремлюсь стать трехзвездочным рестораном".
Еще одна деталь, бросающаяся в глаза прямо с первых страниц и также, несомненно, привлекающая новых поклонников, - это живой, образный язык романов. Арго Сан-Антонио давно уже стало предметом серьезных научных исследований - видных лингвистов привлекает та смелость, с которой он вторгается в сферу казалось бы, неподвластную искусственным авторским новшествам и целиком предоставленную самой себе - в уличный язык. Но именно это и отличает его от массы других писателей: Сан-Антонио не просто включает жаргон в свои произведения, а наоборот, придумывает чрезвычайно остроумные словечки, которые под хватываются даже самыми низшими слоями населения и заставляют выпускать отдельные словари арго писателя. Помимо жаргона поразительно мастерство Сан-Антонио как художника слова, виртуоза, возвращающего жизнь раз и навсегда, казалось, застывшим конструкциям. "Меня безумно интересует язык, - говорит он, текст, сама материя, из которой рождается повествование… Я всегда был очень увлечен процессом построения фразы" Именно это и позволяет некоторым исследователям видеть в нем продолжателя традиций Рабле, этакого языкового хулигана, и вместе с тем - тонкого мастера; почувствовать, что детективная интрига у него - лишь повод для лавины каламбуров и языковых находок, придающих детективу особый аромат.
Представляя читателям роман "У кошечек нежная шкурка", надеюсь, что каждый, как о том говорил сам писатель, найдет в книге то, что хочет найти, и убедится в правоте всего сказанного.
С. Дубин
ПРОЛОГ
Тощий адъютант - ну прямо спица от велосипедного колеса - с глазами цвета южных морей и чахлыми усиками, живо напомнившими щеточку для расчесывания бровей, проводил меня в кабинет Паркингса, майора английских спецслужб.
Паркингс - крепкий рыжеволосый мужчина лет пятидесяти, уже начинающий седеть, с лицом характерного кирпичного оттенка, - своей солидностью походил на старую английскую гравюру.
- А, комиссар Сан-Антонио, - поднялся он навстречу, - рад познакомиться!
Поприветствовав его, я погрузился в бездонное, похлеще угольной шахты, кресло и вытянул ноги, весь внимание.
- Мы получили ваш запрос, - продолжал тем временем майор. - Сдается, вам скучновато тут, в Англии?
- Да, есть немного. Местечко, конечно, само по себе недурное, но сейчас, во время войны…
Улыбнувшись, он оценивающе взглянул на меня и, внезапно посерьезнев, спросил:
- А что вы скажете о Бельгии?..
…И тут я, недолго думая, навостряю за девчушкой лыжи. Ступая по ее не успевающим остыть следам, прикидываю, как у малышки с рельефом местности. М-да, когда встречаешь такую кошечку, поневоле задаешься вопросом, сколько же нужно хлопнуть брома, чтобы уже больше не тревожиться по этому поводу!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА 1
Гнусная чахоточная серость Северного моря ухудшила мое и без того паршивое настроение. Протопав битых два часа по дюнам, до курортного городишка Ля Панн я добрался на последней стадии раздражения. Да и было, по правде сказать, из-за чего: песок тянул книзу отвороты штанов, резал глаза, набился в башмаки, а уж из легких его при вскрытии можно будет выковырять столько, что вполне хватит на реконструкцию, скажем, Берлинской оперы. В довершение всего, песок скрипел на зубах, навевая приятные воспоминания об оккупационном хлебе. Я всегда терпеть этого не мог и поэтому первым делом решил препроводить по назначению кружечку-другую "Гёза", крепкого бельгийского пивка - глотку-то надо промочить! Хотя, по правде говоря, и без этого способного доконать кого угодно песка я бы поступил точно так же.
Сказано - сделано, и я отправляюсь к пляжу, то и дело сходя с тротуара, чтобы уступить дорогу немцам, без дела слоняющимся по городу. Чем ближе я подхожу к воде, тем ядовитее она кажется на вид. Да, вечерок, похоже, будет погрустнее продуктовой карточки - повсюду серость, и даже закатное солнце выглядит пустым и потухшим. Ну и осточертело же ему освещать этот сволочной мирок! Впрочем, я его понимаю: солнце тоже предпочитает птичек торпедам и любит, чтобы вокруг росли цветы, а не сторожевые вышки.
Порывы ветра доносят с пляжа тучи песка, от которого глаза начинают слезиться хуже, чем у спаниеля. Короче говоря, этот уголок бельгийского побережья был немногим веселее каторги Синг-Синг. Чтобы сидеть в такой дыре, нужно или здесь родиться, или быть заброшенным со спецзаданием - а это как раз и есть мой случай.
Повторяю про себя адрес, данный майором Паркингсом: Камиль Слаак, "Альбатрос". Наверное, "Альбатрос" - что-то типа бистро, где хозяйничает нужный мне человек.
Я справляюсь, как до него добраться, у торговца велосипедами на главной улице. Он указывает на переулочек, ведущий дальше к морю:
- Это там, - и приветливо улыбается, осведомляя не только о своей интеллигентности, но и о пристрастии к сыру бри за обедом.
Буркнув что-то вроде "благодарю-вас-вы-очень-любезны", я отправляюсь туда, куда мне было указано. "Альбатрос", как и ожидалось, представляет собой небольшое, изящно отделанное заведение; на фасаде розового мрамора красуется розовая же вывеска со светло-голубыми буквами, из которых ясно, что цель моих поисков - передо мной.
Я вхожу. Внутри тоже довольно мило, а лакированная стойка бара напоминает дорогую яхту. На полочках - уйма разноцветных склянок всех мастей и калибров, и я уже вижу, как совершаю в этой области ознакомительную экскурсию. Только бы они не были наполнены лишь подкрашенной водичкой - я не раз прокалывался так в аптеках.
Несмотря на звякнувший над входной дверью колокольчик, никто не вышел. Бармен, должно быть, в погребе.
Я усаживаюсь на один из высоких табуретов у стойки:
- Э-эй! Контора!
Нет ответа. Спрыгнув с насиженной жердочки, я снова крикнул:
- Есть тут кто-нибудь?
Подумать только, да здесь пусто, как в черепе у жандармского капрала! Что ж, придется предпринять небольшую разведку местности. Отодвинув занавес из стекляруса, заменявший дверь в одной из стен, оказываюсь в комнатушке, заставленной ящиками с разным пойлом.
- Господин Слаак!
Сделав несколько шагов, попадаю на кухню. О-о, а вот и хозяин! Спокойно себе отдыхает у холодильника, от которого, пожалуй, не скоро отлипнет из-за шпаги, проткнувшей ему грудь. Судя по предельно точному описанию, которым меня сопроводил майор Паркингс, это и есть тот самый Камиль Слаак. Всякое приходилось повидать на своем веку, но наткнуться на парня, убитого шпагой, - да-а-а… Какая великолепная, истинно мушкетерская смерть… несколько, правда, неожиданная в середине XX века.
Осматриваю труп. Тот тип, что столь оригинально уладил свои дела, должен быть дьявольски крепко сложен - лезвие не только насквозь прошило незадачливого бармена, но еще и глубоко вошло в деревянную дверь холодильника. Мой, с позволения сказать, корреспондент оказался приколотым к доске, будто бабочка к картонке.
- Кто ж тебя так?.. - вырвалось у меня.
Бедняга, понятное дело, ничего не ответил. Подбородок его свесился на грудь, глаза остекленели, а из угла рта сбегала тоненькая струйка крови. Убит он был не больше четверти часа назад.
Вдруг в голову мне пришла мысль, что, войди сейчас кто в "Альбатрос", я буду презабавно смотреться в подобной обстановке, особенно, если это окажется кто-нибудь из немцев. Оторвав клочок от большого листа бумаги, очутившегося под рукой, я быстро написал печатными буквами: "Закрыто", задвинул засов на входной двери и наспех прицепил писульку к занавеске. Таким образом, если, конечно, не произойдет ничего непредвиденного, пока можно быть спокойным.
Принимаюсь обшаривать дом. Ничего интересного, если не считать того, что в столовой на стене я наткнулся на коллекцию оружия, в которой не хватало злополучной шпаги. Итак, оболтус, что пришил Слаака, был из своих и знал, что где лежит. Я возвращаюсь в бар, чтобы плеснуть себе коньячку. Вот уж действительно, лиха беда начало!
Дело в том, что среди ребятишек из бельгийского Сопротивления завелся один сукин сын, который вставлял в колеса общего дела не то что палки, а целые балки! Именно этого предателя в службе Интеллидженс-Сервис, на которую я работаю, мне и поручили выявить и убрать. Слаак своими советами должен был этому способствовать, а сейчас… сейчас, пожалуй, он может поспособствовать лишь плодородию почв, щедро снабжая их азотными удобрениями.
Кто же его пристукнул?
Явно не немцы, это точно. Они бы его сначала прокатили до комендатуры, допросили, а уж только потом отправили в рай малой скоростью с билетом в один конец… Да и такой своеобразный способ расправы никак не вяжется с их привычными методами.
Я покидаю "Альбатрос" через черный ход - не знаю даже, почему, но как-то не хочется, чтобы меня тут засекли. Завтра труп Слаака найдут, торговец велосипедами, конечно, вспомнит что я спрашивал про бистро, и… понеслась, короче. Да, хреново дело! Сероштанники сейчас порубали столько народу, что сотрут в образцово-показательный порошок любого со стороны, кто рискнет сделать то же самое; фрицам позарез надо обелиться и прослыть законниками без страха и упрека. Вот так петрушка…
Размышляя об этих малоприятных вещах, я тем временем выхожу на площадь, превращенную в гигантскую стройку: гансы сейчас очень шустрят с сооружением "Атлантического вала" , считая, что за этой штуковиной они будут чувствовать себя спокойнее влюбленной парочки в каморке под крышей.
Ночь уже слилась с мрачной полосой моря в воздухе по-прежнему носятся песчаные бури… Вокруг ни огонька, и лишь глухой злобный шум волн и ветра наполняет этот унылый уголок пустынного мира.
Выждав, пока порывы ветра стихнут, вдыхаю полной грудью. Да, в такую погодку, мое вам слово, я бы весь "Атлантический вал" отдал за то, чтобы очутиться во Франции, в милом спокойном домишке, поближе к бюсту какой-нибудь покладистой очаровашки.
- Простите, огоньку не найдется?
От неожиданности я аж подпрыгнул - фраза была сама по себе довольно безобидной, но не очень-то приятно, когда тебя огорошили прямо посреди ночи. Обернувшись, я увидал складненькую женскую фигурку и, несмотря на темень, разглядел и лицо - на вид, поверьте, поприятнее окровавленного мордоворота Слаака.
- Да, разумеется, всегда рад…
Я вытаскиваю зажигалку и пытаюсь дать своей собеседнице прикурить. Как бы не так - на таком ветру, к тому же все усиливающемся, мне бы скорей удалось переплыть Ла Манш на водном велосипеде, чем зажечь сигарету!
Откинув полу плаща и прикрываясь ею, я таки высекаю пламя. Девушка приникает ко мне, пытаясь прикурить, и в нос мне уда ряет запах обалденных духов, из тех, что даже монахам не дают спать спокойно. Я втянул воздух… Фантастика, ничего не скажешь, и, если это куплено не на улице де ля Пэ, то тогда я - кузен Геринга!
Малышка, поблагодарив, быстро испарилась. Времени, пока я подбирал слова, думая, завязать разговор, ей вполне хватило, чтобы скрыться на горизонте, и мне ничего не оставалось, кроме как продолжать свою одинокую прогулку, с затаенной грустью вдыхая рассеивающийся аромат. Короткая встреча уже начала стираться из моей памяти, и вот от нее остается лишь эта легкая тянущая печаль, этот неясный силуэт, этот нежный запах…
Весь во власти воспоминаний, машинально кладу зажигалку в карман. Что такое? Рукой я касаюсь странного предмета, которого пару минут назад там не было.
Прежде чем извлечь эту штуку наружу, тщательно ее ощупываю. Размером с большой спичечный коробок, но много тяжелее… Вытащив ее наконец из кармана, я обнаруживаю, что это микрофотоаппарат!
Так, дело решительно осложняется… События, надо вам сказать, развиваются более чем стремительно: я еще и часа не проторчал в Ля Панн, как уже напоролся на продырявленного шпагой бармена и дал прикурить цыпочке, изловчившейся затолкать мне в карман фотик, пока я играл в эксперта по парфюмерии! Причем именно последнее происшествие потрясает меня больше всего - это какими надо обладать способностями, чтобы копаться в штанах у Сан-Антонио, оставляя его в полном неведении…