Она села в машину, сердце ее громко стучало. Лилиан успела налить ей виски. Мара, которая не выносила даже запаха этого напитка, проглотила его залпом. Лилиан скомандовала шоферу:
- Джордж, едем в аэропорт Кеннеди. Пожалуйста, побыстрее.
По дороге в аэропорт женщины пропустили еще по одной порции виски, не обменявшись при этом ни словом. В разговорах не было необходимости, каждая и так знала, что чувствует другая. Только устроившись в зале ожидания, они расслабились и немного поболтали, но и тогда их диалог носил несколько отрывочный характер. Наконец Лилиан спросила о Майкле.
- Вы сообщили ему, что вечером не сможете с ним встретиться?
- Ох, черт, я совершенно забыла ему позвонить! - Маре самой не верилось, что она допустила такую оплошность, ведь Майкл назойливо присутствовал в ее мыслях.
- Еще не поздно. Он знает, что вы весь день проводите в суде. Все равно до вас не дозвониться до самого вечера, разве нет?
- Все так. Пожалуй, я могла бы сказать, что должна уехать по делу, но когда такое случается, я обычно сообщаю, в каком отеле остановлюсь. Или он звонит мне на мобильный. Ни то ни другое невозможно в Лондоне.
- Уверена, вы способны с ходу придумать какое-нибудь "срочное поручение", которое не позволит связаться с вами весь вечер. - Лилиан залпом осушила бокал с виски.
- Да. Но мне остается молиться, чтобы он не снял трубку или чтобы во время разговора не объявили посадку.
После нескольких долгих гудков звонок Мары был переведен на голосовую почту Майкла, и она облегченно закрыла глаза.
Они выпили в машине, потом в зале ожидания пропустили еще по бокалу французского шампанского перед взлетом, а потом оказались в роскошных откидных креслах первого класса, так что Мара проспала почти пять часов. Проснулась она отдохнувшей, хотя и с легкой головной болью от похмелья. Женщины с молниеносной быстротой прошли паспортный контроль, таможню и оказались перед зданием аэропорта в мокром, сером, предрассветном Лондоне, где их уже ждал "мерседес" с шофером.
- Итак, как же вам все-таки удалось раздобыть протокол допроса? - спросила Мара.
- Мы едем на встречу с моим добрым старым другом Джулианом Энтуистлом. Когда-то он работал начальником отдела провенансов в лондонском "Бизли". Двадцать с лишним лет назад он ушел в отставку, достигнув пожилого возраста - шестидесяти пяти. - Лилиан тихонько посмеялась, как решила Мара, над собственным "пожилым" возрастом.
Лилиан продолжила:
- Мы с вами уже говорили, что во время войны офису стратегических служб потребовалось создать специальное подразделение разведки, состоящее из военных с искусствоведческой подготовкой, которые занимались украденными культурными ценностями. Целью этого подразделения было проследить за теми, кто направлял произведения искусства на финансирование нацистской военной машины, и пресечь их деятельность. Верно?
- Разумеется. Теперь я это прекрасно знаю. - Мару раздражала манера Лилиан постоянно возвращаться на протоптанную дорожку, словно она считала ее совсем тупой.
- Так вот, Джулиан был английским связным в этом подразделении. Вот откуда он получил доступ к секретным документам, с которыми вы ознакомились.
- Почему он отдал вам документы того периода?
- Потому что считал их очень важными для моей работы. А еще потому, что не сомневался в моей осторожности и умении хранить тайну.
- Тогда почему он не отдал вам все документы? Хотя бы тот, который сейчас нам нужен.
- Даже он не имел легкого доступа ко всем секретным документам. Он собрал все, что мог, не вызывая подозрений.
- Так как же он теперь собирается добыть для нас протокол допроса того армейского офицера?
- Я не спрашивала. Наверное, попросит кого-то оказать ему услугу.
Остаток пути они проделали в молчании, Мара любовалась незнакомыми видами: Темза, Ковент-Гарден, Набережная. Когда машина свернула с Набережной, Мара заметила эмблему отеля "Савой". Им помог выйти из машины швейцар в униформе с цилиндром на голове - словно вишенка на десерте, подумала Мара. Женщины вошли в вестибюль лондонской достопримечательности, открывшейся в конце 1800-х годов, которой суждено было превратиться в целый институт, дом для богатых и знаменитых, а также членов королевских семейств, покинувших на время родное гнездо. Маре стало интересно, что бы подумала обо всем этом София.
В бутике при отеле Мара купила новую блузку и пару белья на смену или панталоны, как назвала их продавщица, после чего вселилась в номер. Апартаменты оказались чересчур помпезными, на ее вкус, вся эта васильковая отделка с золотом действовала на нервы, но зато из окна открывался превосходный вид на Темзу и Биг-Бен. Мара постояла с минуту, любуясь городом, а потом упала на пуховую перину.
Ровно два часа спустя, как было приказано, Мара спустилась в вестибюль отеля и вошла в "Фойе Темзы". Ее восхитил этот зал с буколической росписью, колоннами из розового мрамора и высоким резным потолком. А потом она заметила Лилиан в уютно освещенном дальнем углу, устроившуюся на светло-зеленом диванчике за столом.
Несколько секунд Мара разглядывала ее издалека, очарованная улыбкой помолодевшей Лилиан, с которой та смотрела на таинственного Джулиана, сидевшего к Маре спиной. На мгновение Мара увидела красивую молодую женщину, какой Лилиан когда-то была.
Мара подошла к столику, и Лилиан подняла на нее взгляд.
- А вот и вы, Дженнифер. Я бы хотела представить вас моему дорогому другу Джулиану Энтуистлу. - Лилиан махнула рукой в сторону господина. - Дженнифер Картрайт, Джулиан Энтуистл.
Мара припомнила подробности из жизни Дженнифер Картрайт, чьей биографией она сейчас воспользовалась. Девушка недавно поступила в отдел Лилиан на должность помощника. Лилиан не хотела, чтобы Джулиан хоть что-то узнал об истинном характере их исследования.
Джулиан поднялся, чтобы поприветствовать Мару. Совсем старик, с редкими седыми волосами, он возвышался над ней на добрую голову. На нем был элегантный, сшитый на заказ синий костюм, хлопчатобумажная белая рубашка в голубую полоску и черные полуботинки ручной выделки. Только трость у стены свидетельствовала о его преклонных годах, хотя Мара предполагала, что это мог быть всего лишь последний штрих в облике настоящего английского джентльмена. Видя перед собой величественного старика, Мара приготовилась к тому, что сейчас он наведет на нее страху не хуже Лилиан во время их первого знакомства, но ее встретила обаятельная широкая улыбка англичанина. Мара протянула руку и очень удивилась, когда Джулиан ее поцеловал.
- Мисс Картрайт, очень рад.
- Джулиан, вы не станете возражать, если мы закажем настоящий английский чай, пусть даже время для него не совсем подходящее? - поинтересовалась Лилиан.
- Время. Разве у такого старика вроде меня может быть "подходящее" время? Мы закажем чай и все, что к нему полагается! Лилиан, если я правильно помню, вы всегда любили сэндвичи с огурцом. А еще копченую лососину с томатом. И лепешки со взбитыми сливками и клубничным вареньем.
- Ох, Джулиан, как же мне вас не хватало, - чуть ли не захихикала Лилиан.
Ее лицо опять на секунду помолодело, но на этот раз улыбку сменило сожаление - как догадалась Мара, из-за недавно всплывшей правды об Эдварде. Лилиан пожала через стол руку Джулиана, а Мара сделала вид, будто смотрит в другую сторону, чтобы их не смущать.
Уплетая масляные лепешки с огромными порциями сливок и джема и запивая их крепким фирменным чаем, троица весело болтала о старых и новых временах, об аукционном доме "Бизли", о давнем, в несколько десятилетий, сотрудничестве Лилиан и Джулиана, создававших отделы провенансов каждый у себя, о нравах Дикого Запада в мире искусства, существовавших в дни их юности, и о теперешней бюрократии и отсутствии романтики. Говорили обо всем, только не о том, ради чего они здесь собрались.
Но потом, словно по сигналу, Джулиан поднялся, как только была допита последняя капля чая, и достал из внутреннего кармана пиджака конверт.
- Что ж, дамы, полагаю, я оставлю вас с этим, - сказал он, выкладывая конверт на стол. - Не будем обсуждать, каким образом он оказался у меня. Просто знайте, что я должен вернуть его в самое ближайшее время, и пообещайте не делать никаких копий. Я вернусь к вам примерно через час.
Он ушел, тихо и размеренно постукивая тросточкой.
Мара пересела к Лилиан, которая успела распечатать конверт чистым ножом для масла и уже раскладывала содержимое на столе. На пожелтевших от времени листах была такая мелкая печать, что Лилиан сняла пенсне, а Мара наклонилась совсем близко, чтобы разобрать слова.
СЕКРЕТНО
ВОЕННЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ
ОФИС ПОМОЩНИКА СЕКРЕТАРЯ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ
ВОЕННЫХ СТРАТЕГИЧЕСКИХ СЛУЖБ
ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ ПОИСКА УКРАДЕННЫХ
КУЛЬТУРНЫХ ЦЕННОСТЕЙ
ВАШИНГТОН
И ОФИС ВОЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА (США)
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ОТДЕЛ,
РЕСТИТУЦИОННАЯ ГРУППА
СЕКЦИЯ ПАМЯТНИКОВ, ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ
ИСКУССТВ И АРХИВОВ
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
ОТ 18 СЕНТЯБРЯ 1946 Г.
ТЕМА ДОПРОСА: ФРЭНК ШОНЕССИ
СЕКРЕТНО
- Фрэнк Шонесси. Знакомое имя, - прошептала Лилиан.
- Вот как? Встречалось в документах?
- Нет, - ответила Лилиан так, словно ей было противно произносить эти слова: - Знаю его от Эдварда. Фрэнк Шонесси был его лучшим другом.
Женщины уставились друг на друга, ни та ни другая не осмеливалась отвести взгляд. Схема, разработанная Эдвардом и Фрэнком, стала им совершенно ясна, но они не обменялись ни словом. Лилиан первая потупилась и вновь вернулась к протоколу. Она переворачивала страницы, а Мара кое-как конспектировала. Обе были так поглощены своим занятием, что подскочили, когда Джулиан бесшумно возник перед ними.
- Простите, что напугал вас, дамы. Дело в том, что время вышло. К сожалению, я должен вернуть документ, как обещал. А вас, полагаю, ждет самолет.
Они как в тумане собрали свой легкий багаж.
- Джулиан, право не знаю, как мне вас благодарить, - произнесла Лилиан, когда они шли по вестибюлю к ожидавшей их машине.
- Лилиан, вы же знаете, ради вас я готов пойти на что угодно.
Джулиан и Лилиан обнялись. Мара разглядела в этом объятии и глубокое чувство, и сожаление о потерянных возможностях.
- В моем возрасте это может оказаться последним прощанием, - тихо сказал Джулиан.
Глаза Лилиан заволокло слезами.
- Джулиан, прошу вас, не говорите так.
- Это правда, дорогая. Я просто рад возможности сказать прощальные слова. Знайте, я был счастлив нашему знакомству.
Они обнялись крепче.
- Джулиан, это я была счастлива знакомству с вами все эти годы.
Мара незаметно юркнула в машину, предоставив их самим себе на последние несколько секунд. Когда рядом в машине оказалась Лилиан, глаза у нее блестели, и всю дорогу в Хитроу она не отрываясь смотрела в окно.
25
Амстердам, 1943 год
Слышится скрип гравия - это к дому подъезжает машина. Редкий по нынешним временам шум, поэтому Эрих сразу сбрасывает дремоту раннего утра. Он смотрит на Корнелию, которая спит, даже не шелохнувшись, тихо набрасывает халат, кутаясь от предрассветной прохлады, и спешит к окну.
По дорожке катит огромный черный "даймлер-бенц". Дверца со стороны водителя открывается, и выходит полицейский в форме. По-военному точными движениями он открывает заднюю дверцу и кланяется появившемуся оттуда офицеру СС в орденах. Эрих понимает, что ему следует разбудить Корнелию, после чего им нужно быстро одеться, но он скован страхом. Что теперь понадобилось от них нацистам? С тех пор как Баумы располагают охранным письмом рейхскомиссара, молодчики из службы Мюльмана больше не терзают его требованиями указать место, куда он спрятал картины, пока не перешедшие в собственность банка "Липпман, Розенталь и K°", однако, как им хорошо известно, когда-то висевшие на стенах в доме Эриха.
Звонок в дверь возвращает его к реальности. Когда Уиллем стучится в спальню, супруги уже одеты и прибраны. Рука об руку они спускаются по главной лестнице.
Офицер, увешанный регалиями, приветствует их улыбкой. Представившись, он говорит на голландском с сильным акцентом:
- Я приехал сообщить хорошие новости. У нас есть для вас визы в Милан и билеты на поезд.
- Визы в Милан? - переспрашивает Эрих; после недавнего письма дочери он удивлен, как ей все-таки удалось получить визы, но, разумеется, его переполняет радость.
- Да, вот они. - Офицер вручает супругам конверт. - Ступайте и займитесь багажом. Ваш поезд отправляется через два часа. Можете взять все, что унесете в руках.
Прежде чем пойти наверх и начать укладывать вещи, Эрих распечатывает конверт и просматривает визы и железнодорожные билеты первого класса. Один из пунктов в маршруте поезда заставляет его замереть. Он осмеливается задать офицеру вопрос:
- Почему этот поезд делает остановку в Берлине?
Офицер спешит его успокоить:
- Все международные поезда, отправляющиеся из Нидерландов, должны пройти через Берлин.
Эрих все еще встревожен, но объяснение его немного успокаивает. Газеты писали об этом новом правиле - результате бурной деятельности рейхскомиссара.
Эрих и Корнелия мечутся из комнаты в комнату, определяя судьбу своих оставшихся немногочисленных пожитков за тот час, что предоставлен им до отъезда. Стоит ли брать с собой фамильный серебряный ящичек для сигар фирмы "Картье" или оставить его здесь на произвол судьбы? Достойны ли любимые настольные часы, подарок на юбилей, того, чтобы попасть в ручную кладь, или следует захватить только драгоценности Корнелии и другие легкие ценные предметы, которые можно будет впоследствии продать? Решения Эриха суровы, но необходимы, и Корнелия сдерживает слезы, мирясь с тем, что придется оставить все фотографии и сувениры, накопленные за всю жизнь.
В конце отведенного им часа чета снова спускается по главной лестнице, на этот раз с грузом чемоданов и свертков. За ними следует Уиллем с сундуком.
Фальшивая улыбка на лице офицера застывает.
- Кажется, я сказал, что вы можете взять с собой только ручную кладь. Ваш слуга с вами не поедет.
Эрих отвечает дрожащим голосом:
- Мы с женой вполне способны нести сундук вместе с другими вещами. Уиллем всего лишь помогает нам доставить его до вокзала.
Улыбка оживает на лице офицера.
- Уиллему нет никакой необходимости ехать на вокзал. Мы проводим вас до самого поезда. Мой человек поможет вам погрузить сундук в вагон, лишь бы вы сами справились с ним во время пути.
- Мы справимся.
Офицеры очень предупредительны, помогают супругам погрузить в "даймлер-бенц" все их вещи. С большим подъемом описывают частный вагон, забронированный для этого путешествия, в котором не придется терпеть неудобств, как другим пассажирам. Старший офицер садится в машину рядом с водителем, а тем временем младший распахивает заднюю дверцу и жестом велит супругам устраиваться на заднем сиденье, забитом вещами. Корнелия с трудом втискивается между чемоданами. Теперь все ждут Эриха.
Прежде чем сесть в машину, Эрих поворачивается к Уиллему и обнимает его, впервые за всю жизнь. Слезы поблескивают в глазах обоих мужчин, каждый из них понимает, что это не только их первое объятие, но, безусловно, и последнее. Затем Эрих садится в машину, не желая слишком надолго оставлять Корнелию в обществе офицеров.
Когда машина отъезжает и сворачивает с дорожки, Эрих оглядывается. Он успевает увидеть Уиллема, Марию, горничную Корнелии, и свой родной дом. Вскоре они превращаются в маленькие пятнышки в голубом свете утра.
26
Лондон, наши дни
В зале ожидания "Британских авиалиний" Лилиан превратилась в прежнюю властную даму, возможно, даже еще более властную. Она чуть ли не в приказном тоне заявила Маре:
- Вам пора сделать ход по этому делу.
- Исследования закончены? - поинтересовалась Мара.
- Да. Я узнала все, что нужно, о происхождении остальных картин, приобретенных "Бизли" у этого подонка Штрассера. Теперь мы вполне представляем, как все было. Эдвард и его дружок Фрэнк разработали схему, по которой Фрэнк, действуя от имени "Бизли", приобретал у Штрассера награбленное по бросовым ценам. Затем он отправлял ценности жене военной почтой, избегая досмотра. И наконец Эдвард забирал их во время регулярных поездок в Бостон. - Она помолчала. - Господи, я только сейчас поняла, что виделась с женой Фрэнка во время одной из наших совместных поездок. Самой первой.
Лилиан выпила залпом свой виски.
- Спустя какое-то время, ничем не рискуя, Эдвард подделывал купчие, используя настоящие в качестве образца, но изменяя фамилии продавцов. Вместо дилера с подмоченной репутацией, Штрассера, он вписывал другое, безупречное имя, вроде Бётткера, в случае с "Куколкой", или Вольфа, как было с Рембрандтом. Он выбирал дилеров незапятнанных, особенно тех, чьи архивы, как он знал, пропали во время войны. Таким образом, не возникало причин усомниться в чистоте сделки и не было возможности перепроверить законность продажи в случае появления вопросов. А затем он передавал купчие мне, своей подружке, чтобы я составила безупречную родословную. Эдвард продавал картину с идеально чистым провенансом, а барыши делил с Фрэнком. По крайней мере, я предполагаю, что такова была схема, так как Фрэнк не назвал имени Эдварда во время допроса, хотя, по всей видимости, допрашивали его с пристрастием. - Лилиан покачала головой. - Мне самой не верится, что я дала зеленую улицу всем этим полотнам Штрассера.
По громкоговорителю прозвучало монотонное объявление:
- Приглашаем пассажиров первого класса совершить посадку на самолет, вылетающий в Нью-Йорк.
Женщины прошли через указанный выход, а затем попали в "рукав", соединяющий зал ожидания с салоном самолета. Тут Мара почувствовала, что Лилиан ткнула ее в спину. Она обернулась и увидела, что Лилиан указывает на седовласого мужчину, который шел в толпе впереди них. Мара уловила что-то знакомое, но никак не могла припомнить, что именно, но тут Лилиан прошептала:
- Филипп Робишо.
Мара остановилась как вкопанная, но очередь пассажиров, спешащих сесть в самолет, напирала, поэтому Лилиан подтолкнула ее.
- Мара, можете идти.
- Простите.
Она машинально поднялась в самолет, заняла место рядом с Лилиан, спрятала сумку, а сама все время следила глазами за мужчиной. Как только он уселся впереди них на несколько рядов, Мара прошептала Лилиан:
- Что нам теперь делать?
- Нужно сначала удостовериться, что это он. Попробуйте разглядеть его получше.
- Я?
- Надеюсь, вы не предложите мне попытаться бросить украдкой на него взгляд? Он тут же меня узнает, а вас он видел всего лишь раз.
Мара понимала, что Лилиан права, но нужно было найти способ опознать его, самой оставаясь вне зоны видимости. Как раз в эту минуту мужчина поднялся, чтобы переложить сумку и пиджак на полку над головой. Мару осенило.
Она прошла в конец салона, потихоньку стянула с тележки экземпляр "Файнэншл таймс" и обратилась к стюардессе.