- Но расскажи все же мне, кто они, эти Эмпедесийские сестры?
- Эмпедесийские сестры? - Пугги откинулся поудобнее на стуле. - Точно сказать не берусь. Во всяком случае, они монахини какого-то ордена, который существует здесь с незапамятных времен. Ты ведь видел это жуткое разрушенное здание там под горой? А твоя гостиница? Некогда все это входило в монастырский комплекс с монахами, тоже принадлежавший этому ордену. Теперь монахов не осталось, но мой прадед еще помнил последних. У нас тут по сей день рассказывают о странных деяниях этих монахов. Еще говорят, что в разрушенном здании водятся привидения. Ерунда, разумеется, я каждый вечер хожу туда, проверяю, чтобы дверь в подвал была надежно закрыта, детям опасно играть там, и я предпочел бы сохранить четверых, которые у меня остались. Несколько лет назад одна девочка сорвалась со стены там в подземелье и погибла. Все эти толки о привидениях - вздор, но люди здесь очень суеверные.
Фредрик задумался. Кажется, один кусочек мозаики ложится на свое место…
- Эти Эмпедесийские сестры, монахини, - спросил он. - Есть что-то особенное, что отличает их орден от других?
- Особенное? - Синьор Пугги помешкал с ответом. - Я не очень разбираюсь в этих делах, чем они занимаются. Одно известно: Эмпедесийские сестры мастера петь. Никто не может сравниться с ними, когда служат рождественскую и пасхальную мессы. Такая красота, что невозможно удержаться от слез. Если что и заслуживает названия небесных песнопений, так это canzones Эмпедесийских сестер.
Фредрик посмотрел на часы. Скоро час. До встречи с Женевьевой ему предстояло сделать кое-какие дела. Но он готов был просидеть тут целый день, беседуя с синьором Пугги.
- А второй мальчик - Марко, - сказал он. - Как насчет его родных - может быть, кто-нибудь знает, что нашли мальчики?
Пугги решительно мотнул головой.
- Никому не известно, кто отец Марко. Мать его, скажем так, semplice, дурочка. Бедняжка Марко жил почти столько же у нас, сколько дома у матери. У нее есть еще восемь детей от неизвестных отцов. - Пугги вдруг нагнулся поправить шнурки на своих ботинках.
- Спасибо за приятную беседу, синьор Пугги, - сказал Фредрик, вставая. - К сожалению, я должен идти, у меня назначена встреча. Последний вопрос. Альдо и Марко подверглись тщательному врачебному осмотру, чтобы установить причину смерти?
- Si, синьор. Их отвезли в Катандзаро и там, как мне говорили, разрезали. Как это называется - аути, аута…
- Аутопсия, - подсказал Фредрик. - Вскрытие. И не нашли ничего подозрительного?
- Nulla, они просто умерли, и все тут.
До часа дня оставалось несколько минут. Фредрик спускался, насвистывая, вниз по дороге к пристани. Воздух был насыщен ароматами окаймляющих дорогу олив и виноградников. Над кустарником порхали большие оранжевые бабочки. В руке он держал только что купленную лубяную корзинку. В корзинке лежали бутылка вина из района Кьянти, две благоухающих головки сыра, баранья колбаса - до того свежая, по словам лавочника, что разве что не блеяла. А еще - теплый хлеб свежей выпечки и фрукты.
Вокруг пристани царила идиллическая атмосфера. К югу простиралась уютная бухта с кристально чистой водой, на севере возвышались скалы. Несколько лодок качались на волнах, пахло морем и водорослями. Как и положено.
И ни одного человека. Фредрик уже знал, что для рыбаков Средиземноморья наступили не лучшие времена.
На прилегающей к пристани лужайке паслись две козы; еще несколько коз лежали в тени под оливами, пережевывая жвачку. Было очень жарко.
Фредрик поставил корзину под одним деревом, снял рубашку, подвернул штанины. И пошел побродить на мелководье. Вокруг ног его сновали мелкие рыбешки. Он подобрал раковину морского ежа.
Тут он увидел ее.
Женевьева стояла на пристани босиком, в легком белом хлопчатобумажном платье. Он помахал ей, она помахала в ответ. Подойдя к пристани, он хотел обрызгать ее водой, но она отступила, улыбаясь.
Они сели в тени под оливами, прижимаясь друг к другу.
Некому было их видеть. Они купались нагишом. Потом зашли в глубь оливковой рощи, взяв с собой корзину с припасами. Пили вино. Чокались и смеялись. Часа через два, когда страсти поостыли и улетучился легкий хмель, он обратил внимание на серьезное выражение ее лица. Спросил:
- Ты о чем-то думаешь, любимая.
- Мне рассказали. - Она посмотрела на него. - Это ужасно. Синьор Лоппо умер. Он часто заходил в клинику. По вечерам они с доктором Витолло сидели вместе за бокалом кампари. Мы все горюем. Доктор Витолло советует мне уезжать. Завтра. Говорит, что я здорова и что он зафиксировал все нужные данные о моем заболевании. Настаивает, чтобы я уезжала как можно скорее. Здесь происходят такие ужасы, все связано с Офанесом, только клиники не коснулось…
- Я слушаю, - прошептал Фредрик, ожидая, что еще она скажет.
Однако Женевьева не стала продолжать, а выхватила из своей сумки газету, бросила ее Фредрику и отвернулась.
Он развернул газету, свежий номер "Ла Стампа". На первой странице увидел под большим заголовком фотографии разбитого автомобиля. Заголовок гласил: "ЗНАМЕНИТЫЙ ПРОФЕССОР УБИТ БОМБОЙ, ЗАЛОЖЕННОЙ В МАШИНУ".
Ниже снимка Фредрик прочел имя Донато д'Анджело.
6. Фредрик Дрюм видит, как по песку сердито топает французская ножка, слышит рассказ о сосуде с кровью и ощущает сладковатый запах, источаемый "священником"
Долго он сидел, будто парализованный. Наконец встал, опустился на берег, поднял камень и метнул его вдаль. Его взгляд стал жестким; он весь похолодел, словно кровь в сосудах заменил эфир. Воздух кругом, легкая мгла над морем, небо над ним призывали к действию, и зов этот заглушал все прочее, требуя ответа.
- Фредрик? - Женевьева подошла сзади и осторожно обняла его одной рукой.
Он повернулся. Тепло ее взгляда было бессильно одолеть владевший им холод.
- Уедем, - сказала она. - Подыщем уютную гостиницу на севере страны, в итальянской Ривьере, поживем там вместе неделю? Оттуда проводишь меня в Сент-Эмильон, а затем я через несколько недель приеду к тебе в Норвегию?
Он положил ей ладони на плечи. Подумал, наконец сказал:
- Хорошо, Женевьева. Но сперва дай мне два дня, мне нужно два дня для дешифровки одного кода. Это важно. Отцы и матери потеряли сыновей. Дети остались без отца. Мрачная тень висит над Офанесом. Есть тайна, которую я, возможно, сумею раскрыть, я получил задание, профессор д'Анджело положился на меня. Теперь он тоже мертв, и я не могу изменить, не могу, понятно тебе, Женевьева?
Она сверкнула глазами, рывком отступила назад.
- Фредрик Дрим, - сказала она; "ю" то и дело превращалось у нее в "и". - Я думала, ты приехал сюда навестить меня, но теперь вижу, другие вещи для тебя важнее.
Она сердито топнула по сырому песку.
- Женевьева, дорогая, я… - Он остановился: как ей объяснишь?
- Что - "я"? - Она явно была на грани взрыва.
- Я ехал к тебе. Приехал бы все равно. И ты это знаешь. Как только получил твое письмо, сразу уложил чемодан, остальное не было так важно. Теперь стало важно. Два дня, Женевьева, ты поезжай завтра в Кротоне, я догоню. Не хочу, чтобы ты оставалась здесь, тут что-то происходит такое, что мне, возможно, удастся остановить прежде, чем еще кто-то лишится жизни.
Она долго смотрела на него, побледнев. Ее глаза наполнились слезами.
- Я так боюсь, - прошептала Женевьева. - Боюсь, что ты тоже умрешь. Я люблю тебя, Фредрик, но я помню, что случилось в Сент-Эмильоне три года назад. Там тебе во что бы то ни стало нужно было найти ответ. Теперь - то же самое. Тебя могли убить тогда, возможно, теперь опасность еще больше. Я не хочу снова терять тебя, Фредрик.
- Ты никогда меня не потеряешь. - Он старался говорить убедительно. - Вот увидишь. Два дня. И все будет кончено.
Она помолчала, глядя вдаль над морем. Наконец взяла его руку, мягко пожала и произнесла:
- Два дня. Сегодня четверг. Завтра утром я уеду в Кротоне, там есть хорошая гостиница. Ты приезжаешь в субботу, и если не появишься до восьми вечера целый и невредимый, можешь вообще больше не показываться. Понял - никогда.
Фредрик кивнул. Он понял, что она говорит совершенно серьезно. Женевьева Бриссо обрела свое былое "я", и его это даже радовало. Конец безволию и слабости, она может сверкать глазами и вскидывать голову, демонстрируя свою южнофранцузскую гордость.
Вечером, после захода солнца, они сидели вместе в кафе синьора Ратти. Фредрик рассказал ей про "Кодекс Офанес", и она слушала очень внимательно. Он осторожно спросил, не довелось ли ей за то время, что она тут находилась, слышать или видеть что-нибудь, что могло быть связано с загадкой, которую он вознамерился решить.
Женевьева покачала головой.
- Я ничего не слышала и не видела, только ощущала - что-то не ладно; с тех пор, как нашли мертвыми тех двух мальчиков, в Офанесе царит нехорошее настроение. Но тебе стоит поговорить с доктором Витолло, может быть, он чем-то поможет. Правда, расскажи ему все, чтобы мне было спокойнее? Во всяком случае, ты будешь уже не один. Он стремится только к тому, чтобы ничто не мешало его процедурам, и я уверена… - Она остановилась.
Фредрик не стал нарушать ход ее мыслей.
- Уверена, - продолжала она тихо, - что он обладает нужной силой, чтобы защитить тебя от неприятностей.
- Силой? - Что она подразумевает? - В каком смысле?
- Ну, я хотела только сказать… он пользуется таким влиянием, что никто не посмеет причинить вред ему или тем, кто с ним близок.
- Синьор Лоппо не был с ним близок? - Фредрик повысил голос.
- Ну, почему же… но все это так непонятно, может быть, просто с сердцем что-то случилось? - Женевьева неуверенно опустила взгляд.
- Возможно, - ответил Фредрик. - Возможно. Но маловероятно. К тому же я слышал, что доктору Витолло Умбро тоже была не по душе вся эта затея с раскопками. Ты не знаешь, он общался с профессором д'Анджело?
- Понятия не имею. Не забывай, первое время здесь я была совсем больная. Видела только солнце, небо и мрак. Ты проводишь меня? - Она поднялась со стула.
- Я не нравлюсь ему, - пробурчал себе под нос Фредрик, следуя за ней.
- Кому ты не нравишься? - Она взяла его за руку.
- Трактирщику, синьору Ратти. Он так странно глядит на меня. Словно я какая-то неведомая тварь.
- Это не так? - с улыбкой поддразнила она его.
- Конечно, так.
Женевьева позвала его с собой в дом. Дескать, может быть, они выпьют чая с доктором Витолло, если он сейчас свободен.
Доктор не был занят. Сидя возле большого камина в зале, он читал книгу. На столике рядом стоял графин и несколько бокалов. Завидев Женевьеву и Фредрика, он широко улыбнулся и жестом подозвал их к себе.
- Голубки воркуют и увиваются, и жар любви заставляет забыть неладное прошлое, верно? Выпьете бокал кампари вместе со старым холостяком, который отправил свои сокровеннейшие мечты в огонь камина, где они тотчас обращаются в пепел? - Он встал и плутовато подмигнул им.
Женевьева кивнула, улыбаясь, Фредрик покраснел и с трудом удержался от чиха. Доктор пододвинул к камину еще два кресла.
- Я выписал своего самого прелестного пациента, - сказал он, наливая вино в бокалы. - Завтра Женевьева может уезжать. Отвезите ее на какой-нибудь уютный курорт, синьор Дрюм. Здесь в Офанесе небо то и дело омрачают траурные тучи.
- Тучи над Umbilicus Telluris, - сказал Фредрик, прокашлявшись. - Вам известно это выражение, доктор Умбро?
- Пуп земли, - рассмеялся доктор. - Как же, как же. Не только выражение известно, но связанная с ним история. А вы ее знаете?
Фредрик отрицательно покачал головой.
- Эмпедесийский орден… - начал Умбро. - Монахи, которые обитали здесь со времен Средневековья, и которые вновь появились с легкой руки сумасшедшей сестры Клары, обосновались в старой школе за холмом. Хуже всего, что за ней идут простодушные женщины и девушки, оставляющие свой дом и детей. Согласно ее откровению, пресвятая Богородица дева Мария доставила сюда, в Офанес, чашу с кровью своего распятого сына. И будто бы она оросила этой кровью землю как раз там, где теперь ведут раскопки археологи. Будто бы кровь Иисуса призвана была питать растения и тварей, воплощающие чудо господне, которым надлежало, когда настанет время, воспеть приход на землю царства Божия. И когда песню эту услышат во всех странах, люди падут на колени, познав чудо господне. Вот почему это место назвали "Umbilicus Telluris" - пуп земли. История нехорошая, кощунственная. Должно быть, автор ее обладал богатым воображением - как могла пресвятая Богородица добраться с чашей крови в Италию из Палестины?
Умбро подбросил полено в камин.
- Сдается мне, - не сразу отозвался Фредрик, - что пророчество отчасти уже исполняется. Ведь вы в своей клинике именно здесь, в Офанесе, творите подлинные чудеса при помощи музыки?
- Извините, синьор Дрюм, - сказал доктор, прищурившись, - я против того, чтобы мне приписывали таинственные способности. Мои методы строго научны, они ни в коей мере не связаны с какими-либо формами Хироновой метафизики.
- Фредрик не хотел сказать ничего дурного. - Женевьева робко улыбнулась.
- Конечно, конечно, - кивнул доктор Умбро. - Любой вправе спросить себя, что же такое здесь происходит. Вы, наверное, уже читали про трагическую гибель профессора Донато д'Анджело. Вряд ли это как-то связано с Офанесом. Давно известно, что нападки профессора на крупных землевладельцев и старинные семейства, которых он обвинял в сокрытии важных исторических материалов, восстановили против него фашиствующие элементы. Несколько раз он обращался в суд с сомнительными исками относительно права собственности на предметы, представляющие историческую ценность.
- Суды удовлетворяли его претензии? - спросил Фредрик.
- Чаще всего - да, - ответил доктор. - Но при этом он нажил себе могущественных врагов. Так что меня ничуть не удивило это покушение.
- Вам тоже не нравился профессор д'Анджело? - осторожно справился Фредрик.
- Мне? - Витолло Умбро громко рассмеялся. - Я не имел ничего против профессора д'Анджело. Скорее, наоборот. Единственное, что меня тревожит здесь в Офанесе, - нашествие машин и людей в связи с раскопками. Вы же понимаете, что нам необходима полнейшая тишина.
- Понимаю, - согласился Фредрик.
Появление двух людей, которые направлялись через зал в один из кабинетов, нарушило беседу. Ассистент Умбро, доктор Пинелли сопровождал английскую графиню, которая помахала им рукой, разразилась громким пронзительным смехом и хрипло прокричала:
- Shit-eating mouth. This is my damned, shit-eating mouth!
Она показала на свой рот указательным пальцем, на котором сверкали золотые и брильянтовые кольца. Безупречное оксфордское произношение…
Доктор Витолло улыбнулся и шепотом сообщил Женевьеве и Фредрику:
- Как вы слышите, Пинелли добился замечательных результатов с этой английской леди. Видимо, с самого детства она страдала блокированием речи в связи с лексическими табу, которое постепенно распространилось на всю ее лексику.
Женевьева нетерпеливым жестом намекнула Фредрику, чтобы он рассказал доктору Умбро о себе и своих занятиях. Он не был уверен, что именно следует рассказать и стоит ли вообще рассказывать. Зато у него накопилось немало вопросов. И он произнес фразу, которую можно было истолковать как вопрос:
- У вас с вашим дядей тут красивое поместье. Виноград и оливы - эликсиры вечности.
Доктор кивнул, но не стал отвечать. Вместо этого он обратился к Женевьеве:
- Прекрасная мадемуазель уже уложила свои вещи? Вы уже решили, куда именно поедете завтра? Если позволите, я порекомендовал бы чудесную деревушку, где почти не бывает туристов, несколько десятков километров к востоку от Генуи, на лигурийском побережье. В одной тамошней гостинице подаются лучшие итальянские блюда. Если хотите, могу написать рекомендательное письмо хозяину гостиницы, мы друзья детства, я вырос в тех краях.
Женевьева застенчиво улыбнулась, Фредрик сказал спасибо. Доктор набросал несколько строк на листке бумаги и протянул его Фредрику.
- Не сейчас, - сказал тот. - Женевьева сперва поедет в Кротоне, а я задержусь.
Он пристально посмотрел на Умбро.
- Вот как, - отозвался тот, подняв брови. - И что же задерживает вас в Офанесе?
- Три вещи, - ответил Фредрик. - Нерасшифрованный текст, четыре трупа и замечательный винный погреб синьора Ратти.
С этими словами он резко поднялся, протянул руку для прощания, учтиво поблагодарил за вино и беседу и решительно повел за собой Женевьеву к выходу.
Когда они вышли в темный сад, Женевьева дала волю гневу, забарабанила по груди Фредрика своими кулачками.
- Mais pourquoi! Ты был невежлив, Фредрик, даже груб. И глуп! За кого ты себя принимаешь? Инспектор Мегрэ? Эркюль Пуаро? Мсье Рэмбо из Норвегии? Почему не мог рассказать, как положено, почему не попытался завоевать доверие доктора? Ты ничего не рассказал, ничего, и доктор был недоволен, я видела.
Фредрик слушал молча, а Женевьева все сильнее расходилась.
- Собственно, что ты за человек, во что я верила? Фредрик Дрим, великий эксперт, приезжает из Норвегии в Италию расшифровывать какие-то дурацкие коды, и ему повсюду чудятся убийцы. Спустись на землю, Фредрик!
В эту минуту он не то что стоять - готов был провалиться сквозь землю.
- Я ни одной слезинки не пролью, если здешние жители бросят тебя в море с привязанным к ногам свинцовым грузилом, за то что ты всюду суешь свой нос! Поделом тебе. - Она вдруг расплакалась.
Им овладело ощущение, будто он ни на что не способен, глуп, как пробка, не в состоянии оценить ситуацию, в которой очутился; в голове метались несуразные, невозможные, странные мысли, и он онемел. Тут никакой Трифемо-Шампольонский винт не поможет…. Любимая девушка обрушила на него потоки обвинений, и он стоял, пропуская их через себя, как сквозь сито, и ощущая… жажду. Сухо во рту, сухо под веками, сухо в мозгу.
- Грузило, - вымолвил он наконец.
Одно из многих слов, которые она выпалила. Единственное, что сейчас пришло ему на ум.
- Что? - прошептала Женевьева, обратив к нему красивое бледное лицо.
Она вытерла слезы.
- Я свинцовое грузило, - прохрипел он.
Она взяла его под руку. Он ощутил, что ее восприятие ситуации глубиной превосходит все, что ему когда-либо будет дано. Где-то в недрах сознания возник на мгновение некий древний образ: мужчина - парящий в небе безвольный мечтатель; женщина - сильная, земная, осязаемая. Все равно что бургундское перед бордо. Хотя должно бы быть наоборот. Но и в названиях вин царит мужская лексика.
Он покорился ей. Они шли молча. Она крепко держала его за руку. Они поднялись на второй этаж ее флигеля. В комнате Женевьевы пахло лавандой.
Мысли его были ясными и острыми, как лезвие бритвы, когда он снова сел на разбитую колонну и уставился туда, где затаилось в темноте разрушенное здание. Шел первый час ночи, внизу простиралась пустынная тихая площадь, озаренная сернисто-желтым сиянием фонарей, окружающих маленькую церквушку.