Он указал на блокноты в руках у Патрика и Мартина и ухмыльнулся.
- Об этом мы можем поговорить позже, а сейчас побеседуем об обвинениях против тебя.
За сухим корректным тоном Патрика скрывалось отвращение, которое он испытывал к Мортену. Здоровые парни, которые нападали на маленьких девчонок, были в его глазах худшими из худших. Мортен пожал плечами, словно ему это совершенно безразлично. Годы, проведенные в тюрьме, многому его научили. Патрик помнил его худым, неуверенным семнадцатилетним юнцом, который моментально раскололся и признался в четырех изнасилованиях, едва его об этом спросили. А теперь он видел перед собой вполне взрослого мерзавца, чей физический облик соответствовал его внутренним изменениям. Прежней осталась лишь его агрессивность по отношению к женщинам. Насколько они знали, раньше он обвинялся в жестоком обращении с женщинами и насилии, но не в убийствах. Патрика беспокоила мысль о том, что тюрьма могла очень сильно изменить Мортена - и не в лучшую сторону. Может быть, Мортен Фриск эволюционировал от насильника к убийце? Но где в таком случае Ени Мёллер и как связывается это со смертью Моны и Сив? В то время, когда они были убиты, Мартин Фриск еще не появился на свет.
Патрик вздохнул и продолжил допрос:
- Ну, допустим, мы тебе поверим. Но тем не менее нас очень сильно беспокоят некоторые странные совпадения. А именно: ты жил в греббестадском кемпинге, когда там исчезла одна девушка по имени Ени Мёллер, и ты жил в сельвикском кемпинге во Фьельбаке, когда пропала немецкая туристка, которую потом нашли убитой, ты даже жил в соседней палатке рядом с Таней Шмидт и ее подругой. Мы считаем, это довольно примечательно. Что ты на это скажешь?
Мортен заметно побледнел.
- Нет, я с этим дерьмом ничего общего не имею.
- Но ты понимаешь, о какой девушке мы говорим?
Мортен неохотно признался:
- Ну да, конечно, видел я там этих двух лесбиянок, но меня такие никогда не интересовали. И потом, они не в моем вкусе, староваты и обе страшные, как ведьмы, так что мне они были по фигу.
Патрик вспомнил, может, и не очень красивое, но дружелюбное лицо Тани на фотографии в паспорте и подавил в себе желание швырнуть блокнот в физиономию Мортена. Ледяным взглядом он посмотрел на допрашиваемого.
- Ну а как с Ени Мёллер? Семнадцать лет, миленькая, блондиночка, она-то небось точно в твоем вкусе или как?
Капли пота выступили на лбу Мортена. Его маленькие глазки, как заметил Патрик, моргали чаще, когда он нервничал. А сейчас Мортен моргал просто безостановочно.
- Говорю вам, я к этому дерьму никакого отношения не имею, я ее не трогал, клянусь вам.
Он развел руками, пытаясь подчеркнуть свои слова, и против воли Патрик признался себе, что, судя по всему, Мортен говорит правду. Он отлично заметил, насколько по-разному говорил Фриск о Тане и Ени по сравнению с его ответами на вопрос о Мелани. Краем глаза Патрик увидел, что Мартин тоже призадумался.
- О'кей, могу признаться, что с этой девчонкой сегодня получилось, может, и не совсем так, как я расписывал. Но вы должны мне верить, я понятия не имею о том, что касается тех двух других, клянусь.
Паника в голосе Мортена слышалась совершенно отчетливо. Патрик и Мартин молча обменялись взглядами и решили прервать допрос. К их сожалению, они видели, что он говорит правду. Это означало, что кто-то другой держит где-то Ени Мёллер, если она еще жива, и обещание Альберту Тернбладу найти убийцу его дочери казалось сейчас очень и очень трудновыполнимым.
Ёсте было страшно. Словно у него внутри внезапно начал работать какой-то новый орган, пребывавший раньше в спячке, о котором он и не подозревал. Уже очень и очень давно работа вызывала в нем лишь одно чувство - полнейшее безразличие, и сейчас он с недоумением снова ощущал в себе что-то похожее на интерес. Он негромко постучал в дверь кабинета Патрика.
- Я могу войти?
- Что? Да, конечно.
Патрик рассеянно посмотрел на него. Ёста смущенно вошел и сел на стул для посетителей. Он молчал, и через какое-то время Патрик решил ему помочь.
- Да? Ну и что там у тебя накипело?
Ёста откашлялся и начал внимательно рассматривать свои руки.
- Я вчера получил список.
- Какой список?
И Патрик удивленно поднял бровь.
- Список насильников из наших краев, которых выпустили из тюрьмы. Там было только два имени, и одно из них - Мортен Фриск.
- Ну и что? У тебя из-за этого лицо так вытянулось?
Ёста поднял глаза. Страх сидел, как большой твердый шар, у него внутри.
- Я не сделал свою работу. Я думал, что сначала получу имена, потом выясню, где они находятся, чем они занимаются, и поговорю с ними. Но я не успел. И это правда, как она есть, Хедстрём. Я не успел, и сейчас…
Патрик ничего не ответил, задумчиво смотрел на Ёсту и ждал продолжения.
- Должен признать, что если бы я сделал свою работу, тогда, может быть, на девчушку не напали, а ее сегодня чуть не изнасиловали. И мы бы смогли спросить у него про Ени на день раньше. Может быть, вчера она еще была жива, а сегодня, скорее всего, уже мертвая. И все это из-за того, что я такой тормоз и не сделал свою работу.
Ёста стукнул кулаком по ноге.
Патрик сидел молча какое-то время, потом наклонился вперед и сложил руки. Его голос звучал скорее доверительно, чем осуждающе, как боялся Ёста. Он удивленно поднял глаза.
- Конечно, время от времени твоя работа оставляет желать много лучшего. Мы, Ёста, оба это знаем: и ты, и я. Но это не та вещь, которую я должен с тобой обсуждать. Этим наш шеф должен заниматься. А что касается Мортена Фриска и того, что ты не занялся им вчера, то не мучайся по этому поводу. Во-первых, ты бы все равно не смог найти его в кемпинге так быстро, на это бы ушло по меньшей мере несколько дней. Во-вторых, я, к сожалению, почти уверен в том, что это не он похитил Ени Мёллер.
Ёста с удивлением смотрел на Патрика.
- А я думал, что с этим все ясно.
- Да, сначала я тоже так думал. Конечно, я не могу быть абсолютно уверен, но и у меня, и у Мартина во время допроса появились очень большие сомнения насчет его причастности.
- Вот дерьмо, - сказал Ёста после короткой паузы.
Страх все еще не совсем оставил его, и он спросил с долей опасения:
- Есть сейчас для меня задание?
- Как я сказал, у нас уже нет абсолютной уверенности, но мы взяли у Фриска кровь на анализ, и это позволит нам судить окончательно, тот ли он парень. Мы уже отправили ее в лабораторию и объяснили, что это очень срочно. Но я бы хотел попросить, чтобы ты еще немного их поторопил. Если, несмотря ни на что, анализ покажет совпадение, то в этом случае каждый час может оказаться решающим для Ени Мёллер.
- Конечно, я этим займусь, я в них вцеплюсь, как питбуль.
Патрик улыбнулся, услышав сравнение. Если бы он взялся ассоциировать Ёсту с кем-нибудь из собачьего племени, то скорее это был бы старый усталый бигль.
Полный желания приступить к делу, Ёста быстро поднялся со стула и со скоростью, которой Патрик никогда прежде у него не видел, выскочил в коридор. Испытывая колоссальное облегчение от того, что, как ему объяснил Патрик, он не совершил большой ошибки, Ёста словно летел на крыльях. Он обещал себе, что будет работать упорно, совсем не так, как раньше. Может быть, ему даже сегодня вечером поработать немного сверхурочно? Нет, сегодня ничего не получится: у него запись на гольф в пять часов. Ну да ничего, он поработает сверхурочно в какой-нибудь другой день.
Она с отвращением пробиралась среди грязи и рухляди, осторожно переступая через старые газеты, пакеты с мусором и бог знает что еще.
- Сольвейг?
Никакого ответа. Она прижала сумку к груди и прошла через прихожую. Сольвейг сидела там, на кухне. Лаине не хотела сюда приходить, она чувствовала это нежелание во всем теле. Она ненавидела Сольвейг больше, чем когда-либо ненавидела кого-нибудь, включая собственного папашу. И при этом она от нее зависела. От этой мысли Лаине тошнило. Сольвейг расплылась в улыбке, когда заметила ее:
- Не может быть, кого мы видим! Пунктуальна, как всегда. Да, Лаине, ты знаешь, что такое порядок.
Она захлопнула альбом, с которым возилась, как обычно, и жестом пригласила Лаине сесть.
- Я сразу тебя предупреждаю, что немного тороплюсь…
- Ну так, Лаине, ты знаешь правила игры: сначала перекусим тихо и спокойно, а потом будем платить денежки. Ты бы сочла меня на редкость невоспитанной, если бы я не угостила чем-нибудь такого замечательного гостя.
Голос Сольвейг был сладким как мед. Лаине знала, что лучше не возражать. Этот танец они исполняли уже много раз и не первый год. Она осторожно отряхнула краешек кухонного дивана и не смогла удержаться от недовольной гримасы, когда ей пришлось сесть. Всякий раз, когда ей доводилось здесь бывать, она потом долгие часы чувствовала себя грязной.
Сольвейг медленно поднялась со своего стула с высокой спинкой и с огорченным видом убрала альбомы. Она поставила на стол кофейную чашку с выщербленными краями, и Лаине с трудом подавила желание ее протереть. Следом появилась корзинка с переломанным финским хворостом, и Сольвейг пригласила Лаине угощаться. Лаине взяла себе маленький кусочек, молясь про себя, чтобы визит поскорее закончился.
- Хорошо сидим. Что скажешь?
Сольвейг с удовольствием макала хворост в кофе и, прищурившись, смотрела на Лаине, которая воздержалась от ответа. Сольвейг продолжала:
- Глядя на нас, трудно поверить, что одна живет в особняке, а вторая - в дерьме, когда мы так сидим, как две старые подруги. Верно ведь, Лаине?
Лаине прикрыла глаза, продолжая надеяться, что унижение скоро закончится - до следующего раза. Она сжала руки под столом и напомнила себе, почему обрекает себя на это раз за разом.
- Ты знаешь, что меня беспокоит, Лаине? - Сольвейг говорила с набитым хворостом ртом, и крошки падали на стол. - То, что ты натравила полицейских на моих мальчиков. Ты знаешь, Лаине, я считала, что у нас с тобой договор, соглашение между мной и тобой. Но когда полиция является сюда и утверждает, что ты наговорила про моих мальчиков ужасные вещи, якобы они побили там у вас наверху окна, то я начинаю сомневаться.
Лаине отважилась только на то, чтобы молча кивнуть.
- Думаю, я заслуживаю того, чтобы ты за это передо мной извинилась. Или ты считаешь по-другому? Я объяснила полиции, что мальчики сидели дома весь вечер, так что они просто не могли швыряться камнями у вас во дворе. - Сольвейг сделала глоток кофе и махнула чашкой в сторону Лаине. - Ну, так я жду.
- Я прошу прощения, - пробормотала униженно Лаине, глядя на собственные колени.
- Извини, я что-то не очень хорошо расслышала, что ты сказала. - И Сольвейг издевательски приставила ладонь к уху.
- Я прошу прощения, должно быть, я ошиблась.
Во взгляде Лаине ясно читались вызов и протест, когда она посмотрела в глаза Сольвейг, но невестка казалась вполне довольной.
- Ну вот так-то, и никто не умер, не так уж это и трудно. Теперь, может быть, мы покончим и с другим делом?
Она наклонилась над столом вперед и облизнулась. Лаине с неохотой приподняла сумку и достала оттуда конверт. Сольвейг жадно схватила его и тщательно пересчитала содержимое, шустро перебирая своими заплывшими жиром пальцами.
- Все точно, до копеечки, как обычно. Да, я всегда говорила, что ты знаешь, что такое порядок, Лаине. Ты и Габриэль, вы оба такие аккуратные.
С ощущением, что она оказалась втянутой в какой-то круг, из которого не может вырваться, Лаине поднялась и пошла к двери. Выйдя наружу, она глубоко вдохнула свежий летний воздух. Сольвейг прокричала ей в спину, прежде чем захлопнуть дверь:
- Всегда приятно с тобой повидаться, Лаине. Обязательно встретимся в следующем месяце.
Лаине глубоко вздохнула и заставила себя успокоиться. Иногда она задавалась вопросом: заслуживает ли все это того, чтобы платить такую цену?
А потом она вспомнила вонь и сопящее дыхание своего папаши у себя в ушах и то, почему спокойствие и надежность в той жизни, которую она создавала для себя, необходимо оберегать любой ценой. И ответила - да, должно быть, заслуживает.
Как только Патрик открыл дверь, он почувствовал, что что-то случилось. Эрика сидела на веранде, повернувшись к нему спиной, но весь ее вид, сама поза ясно говорили о том, что что-то не так. Патрика охватило беспокойство, но он сразу же подумал о том, что Эрика обязательно позвонила бы ему на мобильный телефон, если бы что-то случилось с ребенком.
- Эрика?
Она повернулась к нему, и он увидел, что ее глаза покраснели от слез. Он быстро подошел к ней и сел рядом на диване.
- Ну, подружка, в чем дело?
- Я поругалась с Анной.
- Ну а сейчас-то по какому поводу?
Патрик уже успел изучить подводные камни в непростых отношениях сестер и все причины, из-за которых они все время ссорились. Но после того как Анна рассталась с Лукасом, они с Эрикой не ругались довольно давно, и эта тема стала вполне мирной. И Патрик недоумевал, что же такое случилось на этот раз.
- Оказывается, она не подала заявление на Лукаса о том, что он сделал с Эммой.
- Вот черт, не может быть!
- Да, и сейчас Лукас вовсю старается добиться для себя опеки над детьми. Это был ее козырь, а теперь у нее против него ничего нет и он может поливать ее дерьмом и врать про нее все, что угодно, в том числе и что Анна плохая мать.
- Да, но ведь у него нет никаких доказательств.
- Нет, конечно, и мы это знаем, но подумай: если он накидает на нее здоровенную кучу дерьма, что-нибудь обязательно да прилипнет. А ты знаешь, каким он может быть настырным. И я ничуть не удивлюсь, если он сумеет очаровать власти и перетащить их на свою сторону.
Эрика расстроенно уткнулась в плечо Патрика.
- Ты только представь себе, что будет, если Анна потеряет детей. Она же просто-напросто свихнется.
Патрик обнял Эрику и крепко прижал к себе, успокаивая:
- Знаешь, давай не будем фантазировать насчет того, что может быть, а может и не быть. Анна сделала большую глупость, не подав заявление на Лукаса, но я вообще-то в определенной степени ее понимаю. Лукас много раз демонстрировал, что он не тот парень, с которым можно играть. Так что совсем не удивительно, что она напугана.
- Ну да, ты, наверное, прав. Но я больше расстроилась из-за того, что Анна лгала мне все это время. Так что задним числом я чувствую себя обманутой. Каждый раз, когда я ее спрашивала, как обстоит дело с заявлением на Лукаса, рассмотрели ли его, она практически уклонялась от ответа и обычно говорила, что у полиции в Стокгольме столько работы, что пройдет еще много времени, пока они займутся ее заявлением. Да ты же сам знаешь, что она говорила. И все время это было вранье. И у меня такое чувство, что она все время разыгрывала спектакль, а я там играла роль какой-то злодейки.
И Эрика опять заплакала.
- Да ладно тебе, милая, перестань, тебе лучше успокоиться. Ты же не хочешь, чтобы у ребеночка сложилось такое впечатление, что ему совсем не стоит выбираться наружу в юдоль земную.
Эрика, не удержавшись, рассмеялась сквозь слезы и стала промокать глаза рукавом.
- Послушай меня, иногда мне кажется, что у вас с Анной отношения матери и дочери, а не двух сестер. По крайней мере, ты все время так ведешь себя. Ты заботилась об Анне вместо матери, и поэтому вышло так, что, с одной стороны, Анна нуждается в том, чтобы ты о ней заботилась, а с другой - ей очень хочется освободиться от тебя. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Эрика кивнула.
- Да, я знаю. Но мне кажется, что это ужасно несправедливо. Почему я должна страдать за то, что я о ней заботилась?
И Эрика опять начала хлюпать.
- Мне кажется, что ты слишком жалеешь себя, или как?.. - Он ласково убрал прядь волос со лба Эрики. - Вы с Анной пройдете через это точно так же, как это уже бывало, рано или поздно все опять встанет на свои места. И кроме того, я убежден, что на этот раз ты должна быть к ней более снисходительной. Анне сейчас совсем нелегко. Лукас очень серьезный противник, и, честно говоря, я понимаю, почему она напугана. Подумай немного об этом, прежде чем опять начнешь себя жалеть.
Эрика высвободилась из объятий Патрика и мрачно посмотрела на него.
- Так ты что, не на моей стороне?
- В том-то и дело, что я на твоей стороне, любимая. Я только этим и занимаюсь.
Патрик погладил ее волосы и поглядел куда-то в пустоту. Казалось, в мыслях он сейчас где-то очень далеко.
- Извини, я здесь сижу и загружаю тебя своими проблемами, а как у тебя дела?
- Ой, не надо про плохое. Сегодня у меня действительно был не день, а черт-те что.
- Но ты, конечно, не хочешь вдаваться в детали? - ввернула Эрика.
- Нет, я просто не могу. Но день на самом деле был невыносимый. - Он вздохнул и поднялся. - Ну да ладно, может быть, мы организуем что-нибудь приятное сегодня вечером? Похоже, что нам обоим нужны положительные эмоции. Давай я сгоняю в рыбный магазин и куплю чего-нибудь вкусного, чтобы тебе тоже понравилось. Как, пойдет?
Эрика кивнула и подняла лицо, чтобы получить поцелуй. Да, в нем есть некоторые светлые стороны, в отце ее ребенка.
- Купи чипсов и соус к ним, будь добр. Я могу себе это позволить, я все равно уже ужасно толстая.
Патрик засмеялся:
- Будет исполнено, шеф.
Мартин раздраженно постукивал ручкой по столу - в первую очередь он был недоволен собой. В суматохе событий вчерашнего дня у него совершенно вылетело из головы, что надо позвонить отцу Тани Шмидт. Ему хотелось поставить себя в угол за разгильдяйство. Единственное, что могло его оправдать, - что после поимки Мортена Фриска он подумал, что этот звонок уже не имеет особого значения. Возможно, Мартину не стоило ему звонить до вечера, но он решил по крайней мере попытаться. Мартин посмотрел на часы: девять. Он предпочел сначала убедиться в том, что г-н Шмидт дома, прежде чем звонить Пиа и просить ее помочь с переводом.
В трубке раздался гудок, потом два, три, четыре, и он уже собрался положить трубку, как после пятого гудка услышал заспанный голос. Извинившись за ранний звонок, Мартин сумел объяснить на ломаном немецком, кто он такой и что он сейчас перезвонит. Ему повезло, и Пиа сразу же ответила: она была на месте и с готовностью согласилась помочь еще раз. Уже через несколько минут они вели общую беседу.
- Я хочу начать с того, что прошу принять мои соболезнования.
Человек на другом конце линии сдержанно поблагодарил его за сочувствие, но Мартин чувствовал его горе, он явственно ощущал его тяжесть. Он помедлил, думая о том, как лучше приступить к делу. Своим мягким голосом Пиа моментально переводила все, что он говорил, но, пока Мартин думал, что ему сказать, в трубке слышалось только их дыхание.
- Вы не знаете, кто сделал это с моей дочерью?
Голос слегка дрожал, и, в общем-то, Пиа вполне могла и не переводить. Мартин все прекрасно понял сам.
- Еще нет, но мы это обязательно узнаем.
Так же как и Патрик во время встречи с Альбертом Тернбладом, Мартин подумал, что, может быть, пообещал слишком много. Но он не мог не попытаться хоть немного облегчить горе отца Тани единственным доступным ему способом.