От всей этой явной несправедливости у Линды на глаза навернулись слезы, но она, как и много раз прежде, сдержала их. Она не хотела доставлять Якобу удовольствие видеть ее плачущей и дать ему возможность в очередной раз выступить в роли утешителя всех скорбящих. Она понимала, что у него руки чешутся направить ее жизнь по верной дороге, но она скорее умрет, чем станет, подобно Якобу, такой же жилеткой, в которую все рыдают и о которую вытирают сопли. Конечно, хорошие девушки, может быть, и попадают в рай, но она очень и очень далека от этого. Лучше провалиться с громом и тарарамом в ад, чем зажиматься всю жизнь, как ее старший брат, которого занимало только одно - чтобы все его любили.
- Какие у тебя планы на сегодня? Мне понадобится кое-какая помощь по дому, - спросила Марита Линду, готовя бутерброды для детей.
Она была типичная мать семейства, самой обыкновенной внешности и немного полновата. Линда всегда считала, что Якоб мог бы выбрать себе жену и получше. Она представила себе брата и невестку в спальне: наверняка они занимаются любовью раз в месяц, выключив свет, а на невестке какая-нибудь ночнушка от горла до пят. Эта картина предстала перед ней настолько ясно, что Линда не удержалась и фыркнула. Остальные с удивлением посмотрели на нее.
- Алло! Марита задала тебе вопрос. Ты ей можешь сегодня помочь? Между прочим, здесь не пансионат, надеюсь, ты об этом помнишь.
- Да-да, я все прекрасно слышала и в первый раз, нечего мне повторять одно и то же. Нет, сегодня я не могу: я должна… - Линда быстро прикинула, какую бы найти причину, чтобы отмотаться. - Я должна заняться Сирокко, он вчера прихрамывал.
Ее извинения были встречены весьма скептическими взглядами, и Линда моментально изобразила на своем лице самое воинственное выражение, изготовившись к сражению. Но, к ее удивлению, ей никто не стал возражать, несмотря на то что все прекрасно видели, что она врет. Ура, победа! Она выиграла еще один день свободы.
Ему так хотелось выйти наружу, встать под дождем, поднять лицо к небу, чтобы струйки воды стекали по нему, но, к сожалению, когда становишься взрослым, от многих вещей приходится отказываться. Да и, кроме того, он сейчас находился на работе. Мартин подавил ребяческое желание. Но как это было бы здорово! Всю духоту и жару, которая донимала их последние два месяца, разом смыл напрочь один настоящий дождь. Он с наслаждением вдыхал запах дождя, настежь открыв окно в своем кабинете. Вода попадала внутрь, на письменный стол, но он предусмотрительно убрал с него все бумаги. Оно того стоило - ощутить наконец свежесть и прохладу.
Звонил Патрик и сказал, что проспал, поэтому Мартин, против обыкновения, оказался на работе первым. Обстановка в участке, после того как Эрнст вчера получил взбучку, оставалась довольно напряженной, так что Мартин предпочел посидеть в тишине и покое и поразмышлять о расследовании. Он не завидовал обязанности Патрика, которому предстояло связаться с родственниками убитой женщины, но он также знал, что это совершенно необходимо. Это первый шаг на пути к облегчению их боли. Пока ее близкие не знали, что она пропала, а весть о ее пропаже и смерти станет для них шоком. Но сначала необходимо найти родственников девушки, и Мартин должен был сегодня именно этим и заняться - связаться с немецкими коллегами. Он надеялся, что они будут разговаривать по-английски, а иначе могут возникнуть проблемы. Он довольно хорошо помнил школьные уроки немецкого, поэтому не считал достижения Патрика в немецком чем-то выдающимся, послушав, как коллега с трудом пробирается сквозь дебри немецкой грамматики.
Мартин только протянул руку к трубке, собираясь позвонить в Германию, как телефон зазвонил. Его пульс участился, когда он услышал, что звонит патологоанатом из Гётеборга, и Мартин подтянул к себе свой уже порядком заполненный заметками блокнот. По правилам рапорт должен получить Патрик, но в его отсутствие отчет примет Мартин.
- Вы там, наверное, у себя в глуши опять на ушах стоите?
Патологоанатом Турд Петерсен позволил себе немного пошутить, он вспомнил вскрытие Александры Вийкнер, которое делал полтора года назад. Дело расследовалось полицейским участком Танумсхеде, который не имел большого опыта в раскрытии убийств.
- Да, у нас тут, наверное, место какое-то особенное, еще чуть-чуть - и мы скоро начнем соревноваться со Стокгольмом по количеству убийств на душу населения.
Легкий ироничный тон был для обоих совершенно естественным - так часто происходит с людьми, чья профессия заставляет их постоянно сталкиваться со смертью и бедой. Но это ничуть не означало, что они воспринимают их менее значимо и серьезно, чем остальные.
- Вы уже успели провести вскрытие? Я хочу сказать, что в такую жару люди, наверное, мрут как мухи? - спросил Мартин.
- Да, тут ты совершенно прав. Мы заметили, что в жару у людей что с терпением, что со здоровьем просто беда, но, слава богу, в последние дни стало попрохладнее, так что у нас и работы поменьше - мы успели.
- Тогда я слушаю.
Мартин затаил дыхание. Успех самого расследования или, по крайней мере, ближайшие возможные шаги во многом зависели от того, что удалось выяснить патологоанатому.
- В общем, так: во-первых, совершенно ясно, что в этом деле у нас прорисовывается очень несимпатичная фигура. Непосредственную причину смерти определить было довольно легко: девушку задушили. Но вот то, что с ней проделывали прежде, чем она умерла, - нечто особенное, крайне примечательное.
Петерсен сделал паузу, и Мартину показалось, что он ясно видит, как тот надевает на себя очки.
- Да? - не удержался Мартин, не скрывая своего нетерпения.
- Так, посмотрим… Я, конечно, все это перешлю вам по факсу… Ммм, - Петерсен помычал, помедлил, и Мартин почувствовал, как вспотела его рука, крепко сжимавшая трубку. - Так, вот здесь: четырнадцать переломов в разных местах тела. Все переломы получены жертвой, как я могу утверждать с уверенностью, до наступления момента смерти и в разное время.
- Ты хочешь сказать…
- Я не хочу, но я говорю, что кто-то ломал ей руки, ноги, пальцы на руках и ногах на протяжении примерно недели.
- Они были сломаны одновременно или нет, ты можешь мне это сказать?
- Как я сказал, мы ясно определили, что переломы варьировались по времени, и, по моему профессиональному мнению, они наносились все это время. Я составил схему, на которой видно, в каком порядке эти переломы появлялись. Я тоже пошлю это вам по факсу. Кроме переломов на теле имеются множественные наружные порезы, также нанесенные в разное время.
- Вот дерьмо, мерзость какая! - не удержавшись, Мартин непроизвольно прокомментировал заключение Петерсена.
- Да, я совершенно с тобой согласен, должен признаться, - подчеркнуто сухо сказал Петерсен. - Боль, которую ей пришлось пережить, была просто непереносимой.
Какое-то время они оба помолчали, размышляя о том, какой злобной мразью может быть человек. Мартин нарушил молчание первым и спросил:
- А не обнаружили ли вы какие-нибудь следы на теле, что-нибудь новое и интересное для нас?
- Да, мы нашли сперму. Как только у вас появится подозреваемый, его тут же можно будет проверить на причастность к убийству, сделав анализ ДНК. Само собой разумеется, мы начали проводить поиск по нашей базе данных, но, как показывает практика, вряд ли это что-нибудь даст. У нас очень мало зарегистрированных образцов ДНК. Мы можем только мечтать о том, чтобы каждый гражданин обязательно сдавал анализ ДНК, - тогда все было бы совсем по-другому.
- Да, самое правильное тут сказать: "Мечтать не вредно". Ограничение свободы личности, вторжение в частную жизнь и вся эта публика, которая вставляет палки в колеса.
- Интересно, что бы сказала по этому поводу девушка - по поводу ограничения свободы личности и прочего, - когда попала в руки своего мучителя.
Было довольно непривычно слышать философствования всегда очень конкретного и немногословного Петерсена, но Мартин понял: это из-за того, что жертву постигла такая жуткая участь. Иначе Петерсен и не мог отреагировать - как профессионал и порядочный человек, он хотел спокойно спать по ночам.
- А что ты скажешь о времени ее смерти?
- Я получил от техников-криминалистов результаты осмотра места и дополнил их выводами из собственных исследований, так что могу дать тебе довольно определенный временной интервал.
- Слушаю тебя внимательно.
- Согласно моим исследованиям, она умерла в промежутке между шестью и одиннадцатью часами вечера накануне того утра, когда ее нашли на Кунгсклюфтане.
Мартин не мог скрыть своего разочарования:
- А ты не можешь дать мне более точное время?
- Согласно принятой у нас в Швеции практике, мы никогда не даем временного промежутка менее пяти часов в случаях, подобных нашему, так что это все, чем я могу тебе помочь. Интервал в пять часов дает, таким образом, точность до девяноста процентов, хотя, с другой стороны, он очень приблизителен. Но я могу подтвердить то, что вы наверняка уже подозревали сами: что Кунгсклюфтан, где вы нашли жертву, не является местом преступления. Ее убили, и она лежала мертвая часа два, и только потом труп оказался там, где был обнаружен. Об этом можно судить, помимо всего прочего, по трупным пятнам.
- Ну, это уже что-то, - вздохнул Мартин. - А скелеты, как с ними? Они что-нибудь дали? Ты ведь получил данные от Патрика о том, кто это мог быть?
- Да, конечно, получил, но мы с ними еще не закончили. Не так-то просто найти стоматологические карты тысяча девятьсот семьдесят девятого года, но мы над этим работаем, и как только появятся какие-нибудь подвижки, тут же дадим вам знать. Но на текущий момент могу сказать, что оба скелета женские и возраст, судя по всему, совпадает. Состояние тазовых костей одного скелета указывает на то, что он принадлежал рожавшей женщине. И это также подтверждает те данные, которые у нас есть. Вот что самое интересное во всем этом: на обоих скелетах имеются переломы, сходные с теми, что мы обнаружили у убитой девушки. И между нами, я должен признаться, что считаю характер переломов практически идентичным у всех трех жертв.
От изумления Мартин уронил ручку на пол. Что на самом деле происходит? Какая тут может быть связь? Садист-убийца, который прервался почти на четверть века, а потом опять вернулся к своим зверским забавам? А о другой возможности Мартин даже не хотел думать - о том, что убийца вовсе не ждал двадцать четыре года, а просто-напросто они не находили его жертв.
- А были ли им тоже нанесены ножевые раны?
- Органического материала не осталось, так что сказать довольно трудно, но на костях в нескольких местах остались следы воздействия острого предмета. Их можно определить как аналогичные ранам убитой.
- А причина смерти? Как они умерли?
- Точно так же, как немецкая девушка. У них обеих сломана подъязычная кость - это признак, характерный для удушения.
Мартин быстро делал заметки по ходу разговора.
- А что-нибудь еще интересное ты мне скажешь?
- Ничего особенного, кроме того, что скелеты, по всей очевидности, были закопаны. На обоих скелетах остались следы почвы. Мы продолжим исследование, проведем анализы - может, это что-нибудь даст. Пока еще не очень ясно - поэтому запаситесь терпением, - но на теле Тани Шмидт и на одеяле, на котором она лежала, также остались образцы почвы, и мы, конечно, сравним их с анализами грунта со скелетов.
Петерсен сделал паузу, а потом неожиданно спросил:
- А кто руководит расследованием - Мелльберг? - В его голосе явно обозначилось беспокойство.
Мартин усмехнулся про себя, радуясь тому, что тут он может успокоить Турда.
- Нет, Патрик - он получил это задание. Но если мы справимся с этим делом, ты, конечно, понимаешь, кому достанется вся слава.
Они оба посмеялись замечанию Мартина, но смех получился довольно грустным.
Закончив разговор с Петерсеном, Мартин взял материалы, которые выдал факс. Вскоре пришел Патрик, и уже через десять минут он получил полное представление о том, что Мартин узнал от Турда Петерсена, и держал в руках присланный по факсу письменный отчет эксперта. Они столкнулись с чертовски запутанным делом.
Анна лежала на носу яхты, и солнце буквально поджаривало ее. Раскинув руки и ноги, она с удовольствием загорала. Дети пообедали и спали внизу, в каюте. Густав стоял на румпеле. Капельки соленой воды брызгали на нее каждый раз, когда форштевень яхты нырял в воду, и это приятно освежало ее кожу.
- Анна, твой телефон. - Голос Густава вывел ее из почти медитативного состояния.
- А кто это? - Анна козырьком приложила руку к глазам, прикрывая их от солнца, и увидела, что Густав машет ее мобильным телефоном.
- Он не хочет говорить.
Вот дерьмо, она тут же прекрасно поняла, кто звонит. Она сразу же встревожилась, и обеспокоенность завязала у нее внутри плотные неприятные узелки. Анна осторожно подошла к Густаву и взяла телефон.
- Анна.
- Ну и кто этот козел? - осведомился Лукас.
Анна помедлила:
- Я сказала, что уеду и мой друг покатает нас на яхте.
- Ты что, будешь сейчас мне рассказывать, что это всего лишь твой друг? Как его зовут?
- Тебе это совершенно не обязательно…
Лукас прервал ее:
- КАК ЕГО ЗОВУТ, Анна?
Голос Лукаса действовал на нее магнетически, с каждой секундой ее способность противостоять Лукасу становилась все слабее. Она тихо ответила:
- Густав фон Клинт.
- Ах так! Хуже ты ничего не могла придумать? - В голосе Лукаса одновременно слышались издевка и ненависть. - Как ты посмела взять моих детей и поехать отдыхать с другим мужчиной?
- Мы разведены, Лукас, - сказала Анна. Она прикрыла глаза рукой.
- Ты знаешь так же хорошо, как и я, что это ничего не изменило: ты - мать моих детей, и это значит, что нам с тобой постоянно придется поддерживать контакт. Ты принадлежишь мне, и дети принадлежат мне.
- А почему ты пытаешься их у меня забрать?
- Потому что у тебя неустойчивая психика, Анна. У тебя всегда были слабые нервы, и, мягко говоря, трудно рассчитывать, что ты сможешь заботиться о моих детях так, как они того заслуживают. Ты только посмотри, как ты живешь: целыми днями работаешь, а дети - в детском саду. Ты что, действительно считаешь, что это подходящая жизнь для детей, Анна?
- Но я должна работать, Лукас. И интересно, что бы ты делал, если бы занимался детьми? Ты, между прочим, тоже должен работать. И кто бы тогда о них заботился?
- Решение есть, Анна, и ты это прекрасно знаешь.
- Ты что, сумасшедший? По-твоему, я вернусь к тебе после того, как ты сломал Эмме руку? Ты думаешь, я забыла, как ты все время поступал со мной? - Ее голос сорвался на фальцет, и в ту же секунду она поняла, что этого ей говорить не стоило и что она зашла слишком далеко.
- Я в этом не виноват, это был несчастный случай. Кроме того, если бы ты не перечила мне все время и не доводила меня, тогда бы я не выходил из себя.
Говорить с ним - все равно что бросать слова на ветер. После многих лет, прожитых с Лукасом, Анна знала, что он действительно так думает и убежден в том, что говорит. Лукас никогда не ошибался, он никогда ни в чем не был виноват. Что бы ни случалось, что бы ни происходило, всегда находился кто-то, кого можно обвинить. Каждый раз, избивая ее, он заставлял ее почувствовать, что именно она виновата - виновата в том, что не оказалась достаточно понимающей, любвеобильной, прилежной.
Для нее самой стало неожиданностью, что у нее неизвестно откуда взялись силы и мужество пройти через процедуру развода, и она впервые за многие годы почувствовала себя сильной и способной победить. Она поняла, что может изменить свою жизнь к лучшему и добиться успеха. Анна и дети могли начать новую жизнь. Но все оказалось не так легко. Сначала Лукас определенно был в шоке после того, как во время очередного приступа бешенства сломал руку их дочери, и, вероятно, поэтому проявил несвойственную ему покладистость. Какое-то время он вел жизнь разбитного холостяка и менял подружек, находя удовлетворение в своей очередной победе. Анне даже показалось, что он оставил ее и детей в покое, но едва она успокоилась, считая, что наконец избавилась от Лукаса, он начал уставать от своей новой жизни и опять устремил взор в сторону своей бывшей семьи. В ход пошли цветы, подарки, мольбы, извинения - в общем, мягко стелет. А потом он начал пытаться забрать детей себе. Для этого он выдвинул многочисленные, но совершенно беспочвенные обвинения в том, что Анна несостоятельна как мать. Во всех его обвинениях не было ни слова правды, но Анна знала, что Лукас может быть очаровательным и очень убедительным, и содрогалась от мысли, что, может быть, ему удастся добиться своего. Она также вполне отдавала себе отчет, что ему нужны вовсе не дети. Забота о двух маленьких детях и его довольно напряженная работа не совмещались никак. Так что Лукас стремился запугать Анну до такой степени, чтобы принудить ее вернуться обратно. В минуты слабости она была готова именно так и поступить. И в то же время Анна прекрасно понимала, что это невозможно. Она четко осознавала, что если вернется к нему, то просто погибнет.
- Лукас, нет смысла продолжать эту дискуссию. После развода я начала новую жизнь, и ты тоже должен жить по-другому. Это означает, что я встретила другого мужчину и тебе придется это понять и принять. Дети в порядке и чувствуют себя хорошо, и я тоже чувствую себя хорошо. Давай попробуем вести себя как взрослые люди.
Она просила и взывала к здравому смыслу Лукаса, но в ответ услышала напряженное молчание. Она поняла, что переступила границу. Потом она услышала гудки: Лукас просто-напросто выключил телефон. Анне стало ясно, что так или иначе ей придется заплатить, и заплатить дорого.
~ ~ ~
Лето 1979 года
У нее страшно болела голова, и, сходя с ума от этой адской боли, она стала раздирать ногтями лицо. То, что она почувствовала, царапая лицо, принесло ей некоторое облегчение, хотя и не заглушило мучительные пульсирующие удары в голове. Она с трудом могла сконцентрироваться.
Ее по-прежнему окружала зловещая темнота, но что-то заставило ее вынырнуть из глубокого слепого забытья. Слабенький луч света обозначился где-то у нее над головой, и, пока она старательно пыталась увидеть, что там, наверху, он постепенно начал становиться все шире.
Она ничего не разглядела там, откуда пробивался слабый свет, но услышала, что кто-то осторожно открыл люк и спускается вниз по лестнице. Потом крышка закрылась, и этот кто-то подходил в темноте все ближе и ближе. Ее мутило, мысли путались, и ей было трудно понять, что это означает. Страх и облегчение смешались в ней - оба чувства сразу, - и она не могла осознать, что перевешивало.
Шаги приблизились к ней вплотную. Последний шаг. Кто-то почти беззвучно подошел к тому месту, где она лежала, скрючившись, как младенец в утробе матери. Ни слова. Молчание. Она почувствовала руку, ее погладили по голове. Может быть, этот жест должен был ее успокоить, но что-то в этом простом уверенном движении заставило ее сердце сжаться от ужаса.