- Это один мой знакомый библиограф одолжил. У него много всякой всячины, накопанной за годы работы в газетах и журналах.
- Библиотекарь?
Вернувшийся с заработков маг улыбнулся. Он как раз ставил на плиту кастрюлю с водой, в которой предстояло сварить привезённые им пельмени. Я же занялся самоваром. Впереди был длинный вечер, телевизора на даче, как и положено в обители философа, не было, а, следовательно, единственно разумным занятием было многочасовое чаепитие под нескончаемые российские разговоры.
- Вы, наверное, считаете, что главное в занятии библиотекаря - это следить, чтобы не воровали книги?
- А что, он должен взирать на это равнодушно?
- Тогда, чему, по вашему, нас учат в институтах?
Я покосился на дядю Борю, аккуратно расставляющего печенья и варенья.
- Раньше учили научному коммунизму, сейчас - не знаю… Хотя, если отбросить шутки в сторону, я действительно не знаю, в чём состоит работа библиотекаря.
- В поиске нужной книги. Как видите, работа очень похожая на вашу. Вы, конечно, думаете, что в отличие от ваших подопечных книги не бегают, не прячутся, не путают следы и не оказывают вооружённого сопротивления? Тогда зачем люди ищут их годами, прячут в спецхраны или наоборот, покупают за огромные деньги? Это целый океан, безбрежный и бездонный. А библиограф - штурман, помогающий нам найти в нём путь.
- Кстати, символом библиографии издревле считался золотой ключ, - вдруг подал голос старый философ.
- Почему именно он?
- Золото всегда считалось символом солнца, света. А символика ключа, я думаю, и так понятна. Человека, сведущего в книгах, считали как бы привратником истины. В век интернета это подзабылось. Ты что-нибудь узнал нового, Леонид?
Я поделился своими размышлениями. Дядя удовлетворённо кивнул:
- А ты, Алексей, что думаешь по этому поводу?
- Я говорил со многими знакомыми библиографами. Они говорят, что вряд ли я найду ещё что-либо интересное об интересующем нас месте и времени. В основном, это однотипные воспоминания или общие схемы событий. Всё, что посчитал важным - привёз.
- А о самой госпоже Перси-Френч?
- Говорят, о ней что-то писали ульяновские краеведы, да в газетах начала века что-то было в связи с гончаровскими торжествами. По моему, она соорудила в своём имении Киндяковка беседку, описанную в романе "Обрыв". Но ульяновские материалы я не стал доставать, Леонид ведь всё равно туда поедет, я запрошу список статей и авторов, он сможет со всем этим разобраться на месте. Ещё один знаток экслибрисов обещал узнать насчёт Перси-Френч, не было ли у неё личного знака для своей библиотеки.
Я был, как профессионал, поражён оперативностью и размахом, с которым делаются дела в этом закрытом от постороннего взгляда мире библиографов. Воистину эти хранители заветных картотек, папочек и каталогов держали в руках золотой ключ, открывающий простым смертным путь к желанным знаниям. Наверное, был какой-то знак судьбы в том, что в этой истории на моём пути оказался этот книжный лоцман с его столь специфичными и необходимыми связями и знаниями. Вслух я спросил:
- А зачем нам ещё и хозяйка усадьбы?
Дядя долго не отвечал. Он неторопливо размешивал чай, глядя, как медленно вращается вода в стакане, а потом сказал:
- Не знаю. Только госпожа Перси-Френч унаследовала своё имение, в котором стоял масонский храм, от своих предков Киндяковых. Так вот. В списках ни одной из российских масонских лож они не значились.
VI. Принцесса из страны эльфов
О, память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной.
Константин Батюшков. Мой гений
Прохладным майским днём по площади напротив ленинского мемориала в Ульяновске неторопливо шёл пожилой мужчина. Свежий ветер с Волги трепал его полуседые волосы и светлый старенький демисезонный плащ, помнивший ещё эпоху Брежнева. Человек чуть прихрамывал и опирался на изящную самшитовую трость. Он постоял печально у пустого бассейна, в который, некогда, многочисленные туристы, посещавшие родину Ленина, бросали монетки, снял большие круглые очки и неторопливо протёр платочком толстые стёкла. Только очень хороший физиономист смог бы узнать в этом стареющем джентльмене отставного капитана внутренних войск Леонида Малышева.
Тем не менее, это был я. Вот уже вторую неделю я жил в Ульяновске. Капиталистические отношения уже прекрасно прижились и на родине вождя мирового пролетариата. Во всяком случае, мне было вполне достаточно предварительно позвонить из Москвы в одно из агентств по недвижимости, найденное племянницей в интернете, чтобы сразу по приезде в Ульяновск, мне вручили ключи от квартиры, предоставленной в моё полное распоряжение на ближайшие два месяца. Правда, цену заломили такую, что я мысленно невольно согласился с некоторыми высказываниями Владимира Ильича, как известно, очень не любившего мелкую буржуазию.
Что же касается внешности, то это целиком заслуга моей сестры. Когда я, уже в самом конце апреля, заявился к ней изрядно обросшим и заявил, что хочу носить изящную интеллигентскую бородку, она сразу схватилась за телефон. До этого, увидев меня, она, правда, схватилась за сердце.
- Никакой самодеятельности! - решительно заявила сестра, - Поедешь к моему знакомому визажисту, и он всё сделает.
На мои попытки возразить она даже не обратила внимания.
- Лёнечка! Я всегда считала тебя настоящим мужчиной. Не разочаровывай меня. Разве это мужское дело - заниматься собственной внешностью? Доверь это женщине, - и, видимо, чтобы не напугать меня окончательно, добавила, - про деньги ничего не спрашивай. Я уже обо всём договорилась.
Наверное, стрижка в таком салоне стоила 3–4 пенсии отставного капитана.
Прибыть было нужно точно в указанное время. Едва переступив порог и вдохнув запах какого то изысканного парфюма, я вспомнил чью-то шутку, что визажист - это не профессия, а сексуальная ориентация. Во всяком случае, нетрадиционность этой ориентации моего мастера не вызывала никакого сомнения. Проведя наманикюренными пальчиками по моей шевелюре, он нежно спросил:
- Хотите придать себе солидность?
- Хочу выглядеть постарше и поинтеллигентнее.
Он явно удивился:
- Вы первый человек, который обращается ко мне с такой просьбой за последние десять лет. Все хотят выглядеть помоложе и понапористей, - мастер на секунду задумался, - Хотите, я сделаю из Вас немолодого профессора, обдумывающего прожитые годы? В прошлом почёт и уважение, в настоящем - разочарование и неуверенность в завтрашнем дне?
- Что-то вроде бывшего преподавателя научного коммунизма?
- Именно! Вы замечательно уловили мою мысль! Именно научного коммунизма! Адепт могущественной лженауки, привыкший поучать свысока, вдруг оказывается совершенно в другом мире. Представляете? Астролог, предсказывавший судьбы царей и империй, вдруг очутившийся в стране туманов, где никогда не бывает звёзд!
Мастер смотрел на меня с восторгом и обожанием. Казалось, сейчас он меня поцелует.
- Элен! - радостно завопил он куда-то в приоткрытую дверь, - немедленно позвоните Светлане Дмитриевне и перенесите визит. Извинитесь, скажите, что непредвиденные обстоятельства. Мне понадобиться время! Уйма времени! В конце концов - пошлите её к чёрту! Деньги я всегда заработаю. Но я не могу упустить шанс! - добавил он с придыханием.
После чего наманикюренные пальчики впились в мою шевелюру. При этом визажист без умолку болтал:
- Я, честно говоря, готовился совсем к другому. Ваша сестра сказала мне, что Вы махнули рукой на свою личную жизнь, записали себя в старики, долго пребывали в апатии, но под влиянием весны и дядюшки-философа решили, что ещё не всё кончено. В общем, я ожидал очередного молодящегося джентльмена, готовящегося попытать счастья в удачной женитьбе.
Ну, сестрёнка, молодец! Впрочем, она никогда не отличалась проницательностью. А вот визажист поэт! Не зря дерёт с клиентов бешеные деньги.
- Значит на молодящегося джентльмена я не похож?
- Что Вы! Вы человек смелый, умный, очень решительный. Уж никак не раб обстоятельств! Для Вас смена имиджа не жизнь, а всего лишь игра. Понимаете, очень часто смена внешности оказывает сильное влияние на самого человека. Он подстраивается под свой образ, и образ порабощает его. Поэтому, человек так болезненно относиться к переменам во внешнем виде. Сильных и кардинальных изменений не боится лишь тот, у кого либо очень сильная внутренняя основа или вообще никакой, - он на миг задумался, - В волосы мы добавим седины.
Как всё-таки мало, оказывается, знал о работе парикмахера. Меня подстригали, подравнивали, мазали какими-то кисточками. Иногда мастер замирал, задумавшись, покачивал головой: "Не то, не то…" и снова начинал внимательно всматриваться в моё лицо, словно хотел увидеть что-то где-то в глубине головы.
- Вы очень азартный человек, - заметил я.
- В моей работе без этого нельзя. Впрочем, как и в Вашей.
- А кто же я, по-вашему?
- Вы? - Он усмехнулся, - вы искатель приключений. Джентльмен удачи.
Хорошо, что сестра за меня заплатила. Такому мастеру можно было отдать все свои деньги.
Дополнили мой новый образ добротный старомодный костюм и плащ из гардероба дяди Бори, благо он был одного роста и комплекции со мной. Круглые очки с простыми стёклами принёс Дорогокупец. Подозреваю, что он их сам частенько использовал при проведении своих магических сеансов с экзальтированными тётеньками.
На прощанье дядя вручил мне также изящную, но невероятно прочную самшитовую трость:
- Будь осторожен. У неё очень острый стальной наконечник. Она принадлежала твоему отцу и, по его словам, однажды спасла ему жизнь.
Интересно, зачем была отцу такая опасная игрушка, и где он мог прогуливаться с тростью? Я, наверное, никогда не узнаю этого.
Алексей преданно тащил чемодан до самого поезда. Он с наступлением тепла лишился своей работы сторожа коттеджа и перебрался жить к дяде Боре. Дачный посёлок медленно наполнялся жизнью, сюда прибывали всё новые и новые обитатели. Скоро от зимней дремоты не останется и следа. Начнутся прогулки, визиты в гости, старые знакомцы снова будут заглядывать на огонёк к дяде Боре на партию шахмат или преферанса, да и магу за клиентурой не придётся ездить в Москву. Скучающие, желающие пощекотать нервишки неведомым, здесь найдутся едва ли не в каждом доме.
Перед тем, как проститься, Алексей напомнил мне ещё раз:
- Сначала в библиотеку. Поройтесь в краеведческой литературе, она, наверняка, даст Вам много ценного.
Дорогокупец был неисправим. Он по-прежнему свято верил в возможности золотого ключа библиографии открыть двери всех тайн. Издержки профессии. Библиотекарь, наверное, и должен искать ответы на все вопросы в книгах. Меня же моя профессия приучила идти к истине с помощью других людей.
Тем не менее, сейчас я шёл именно в библиотеку. Все эти дни я был постоянным посетителем отдела краеведческой литературы Ульяновского дворца книги. Алексею понравилось бы такое название. Оно, как нельзя лучше отражало роль библиотек в жизни общества. А отдел краеведения здесь был выше всяких похвал. Всё благодаря великому земляку.
На протяжении десятилетий этот город работал родиной Ленина. Коллеги моего дяди, боровшиеся за торжество ленинизма во всём мире, стремились превратить этот город в центр паломничества для людей всей Земли, поэтому здесь старательно сохраняли всё, что так или иначе относилось ко времени жизни будущего вождя. Целые кварталы старого города превратили в музей-заповедник, сохранили много других памятников прошлого. Да и краеведение здесь не было уделом чудаков-одиночек, как в других местах, на нём тоже лежала печать общегосударственной заботы.
Теперь Ленина развенчали, его громадный дворец-мемориал над Волгой стоял полупустым, но накопленное за все эти годы, никуда не делось. Просто теперь многочисленные местные специалисты занимались историей других земляков. Были среди них и специалисты по дворянству.
Совету Алексея я всё же последовал - в архив, до поры до времени, не совался. Работа с документами требует подготовки. Поэтому, я тщательно штудировал в библиотеке литературу о гражданской войне, жизни местного дореволюционного общества и о здешнем дворянстве. Оказалось, что есть здесь и специалисты, занимающиеся госпожой Перси-Френч. Где бы вы думали? В музее имени Гончарова.
Оказывается, барыня, владевшая имением где, некогда происходило действие романа "Обрыв", построила там на свои средства мемориальную беседку в память об этом. Денег не пожалела, наняла модного архитектора. Ей и зачлось. Во всяком случае, в одном из местных краеведческих сборников вышла целая статья об этой неординарной женщине.
Предчувствия меня не обманули. Она действительно пришла в нашу страну из края эльфов. Кэтлин Эмилия Александра Перси-Френч, таково было полное имя хозяйки заброшенной усадьбы, происходила из древнего ирландского рода. Её предки владели замком в графстве Галуэй. Это на самом западе Изумрудного острова. Там, где кончается Европа и начинается безбрежный и бушующий штормами Атлантический океан. В этом волшебном краю среди скал и волн стоял родовой замок, принадлежащий отцу Кэтлин Роберту Максимилиану.
А ещё она была невероятно богата. Прямо напротив Дворца книги в особняке похожем на рыцарский замок, расположился художественный музей, куда львиная доля экспонатов перекочевала из симбирского дома госпожи Перси-Френч. Картины, фарфор, часы, много бронзовых статуэток. Барыня явно была склонна к суетности мирской и любила дорогие безделушки. Мне сразу вспомнился хрустальный слон из рассказа сызранского старика. Своё состояние помещица сама оценивала в 50 миллионов рублей. Тех ещё, царских, золотых.
В Симбирской губернии у неё было несколько имений. Все в прекрасном состоянии с племенным скотом, импортной техникой. Будучи подданной королевы Великобритании она, в отличие от многих других революции не испугалась, приехала в 1917 году из Петербурга в Симбирск и даже одной из первых косвенно признала Советскую власть. Во всяком случае, госпожа Перси-Френч дисциплинированно написала жалобу в местный Совет рабочих и солдатских депутатов на то, что в подвалах её дома восставший пролетариат "разбил", как она дипломатично выразилась, три тысячи бутылок драгоценного коллекционного вина.
Вскоре, в одном из писем к знакомым барыня, якобы, жаловалась на то, что сожгли и разграбили её имения. Затем конфисковали симбирский дом. Когда в июле 1918 года, город заняли белые гражданка Перси-Френч выступала на митинге с приветственной речью. Потом Симбирск почему-то не покинула и, естественно, оказалась в тюрьме. Вскоре её, как британскую подданную отправили в Москву, где вскоре освободили и она оказалась в миссии Датского Красного Креста. Затем была эмиграция.
Екатерина Максимилиановна Перси-Френч, а именно так её звали в России, умерла в далёком Харбине в 1938 году. Она ещё долго при посредничестве британского МИДа пыталась получить с СССР компенсацию за утраченное имущество.
Вот, собственно, и всё, что мне было нужно о ней знать. Была очень богата, за границу не вывезла ни гроша. Особенно заинтересовала меня информация о сожжённых в 1917 году имениях. Ведь в этом случае ценности должны быть спрятаны уже тогда. Но, год спустя, при белых была хорошая возможность достать укрытое. Почему этого не произошло? Книги рассказали мне всё, что могли. Дальше я должен был идти сам. Путь мой теперь лежал в архив.
Я стоял на высоком берегу Волги и думал. Почему нигде ничего не написано о масонском храме, стоявшем во владениях Перси-Френч? Так, два-три упоминания, что он был. А ведь храм пережил революцию и был разрушен уже в конце двадцатых годов. Даже фотография его сохранилась. Круглое здание с колоннами высотой в 16 метров. На крыше огромная статуя Иоанна Крестителя.
Никого даже не заинтересовало кто, когда и зачем его построил. Что-то неопределённое типа "в восьмидесятые годы XVIII века". Имением Винновка, где стоял храм, тогда владел некий Василий Афанасьевич Киндяков. Уважаемый человек, неоднократно избиравшийся предводителем дворянства. Но дядя утверждал, что в числе масонов ни один Киндяков не значился. Загадки, загадки.
Но, в конце концов, я здесь не для того, чтобы отгадывать ребусы. Я ищу сокровища. И мне нужен план усадьбы.
Древние говорили: "Имя - есть знак". Помню, эту истину мне втолковывал в сырых мартовских сумерках доморощенный маг-библиотекарь Дорогокупец. Правда это или нет, не мне судить. Но вот в имени Перси-Френч, определённо, скрывалось нечто магическое. Словно откуда-то из другого далёкого и неведомого мира доносился отголосок давно забытой баллады. Помню, как сильно поразила меня эта фамилия в тот тихий сентябрьский вечер, когда я впервые услышал историю о таинственных сокровищах, как вынырнула снова из тьмы забвения несколько лет спустя и, как теперь, снова поманила куда-то вдаль, навстречу неизвестности.
Будь хозяйка имения какой-нибудь Голициной или Оболенской, я, скорее всего, давным-давно забыл бы всю эту историю. Но она носила фамилию, залетевшую к нам с далёкого острова эльфов и всё, связанное с ней, неумолимо обретало какие-то романтические полусказочные очертания. Даже и сам клад начинал казаться неким заветным сокровищем из толкиеновской песни гномов:
За синие горы, за белый туман,
В пещеры и норы уйдёт караван.
За быстрые воды уйдём до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.
Была бы хозяйка усадьбы с фамилией Иванова, я так и не потянулся бы к архивному делу с названием: "Письма разных лиц". Зачем мне чьи-то чужие письма. Но письма, написанные Кэтлин Перси-Френч властно поманили меня.
Как и предполагал старый искушенный лис дядя Боря, плана усадьбы в архиве не оказалось. Мне даже не понадобилось копаться в документах. Достаточно оказалось лишь прочитать опись фонда. Правда, сохранились отчёты управляющего по нужному мне имению и переписка с ним.
Не обошлось без сюрпризов. Во-первых, имение находилось не при селе Трубетчино, а, как раз при соседней Вельяминовке. Во-вторых, управляющего звали Иван Татаркин. Можно с большой долей уверенности предположить, что он никак не мог быть прототипом, приехавшего из Прибалтики Отто Клюге.
В хозяйственных отчётах тоже ничего интересного. Коровы, лошади, укосы, намолоты. Всё это представляло интерес разве что для революционного комбеда, но уж никак не для искателя сокровищ. Хотя нет. Одна странная строка всё же имелась. Значительные расходы на корм для собак. Барыня была рачительна и тщеславна, держала только племенной скот. Вряд ли она стала значительно тратиться на содержание своры дворняг. По документам при имении лежали три тысячи десятин леса. Это тридцать квадратных километров. А барыня любила охоту.
Я сидел в тихом читальном зале Ульяновского архива и думал. Место для этого самое подходящее. Бывший храм, приспособленный атеистической властью для более мирских нужд, тем не менее, сохранил свою немного таинственную и мистическую атмосферу. За соседними столами тихо шуршали старинными бумагами такие же, как я, путешественники в прошлое. Изредка они украдкой бросали робкие взгляды на импозантного седеющего джентльмена с профессорской бородкой и изящной тростью.