- Да что вы мудрите, мужики! - воскликнул Сева. - Время совпадает? Совпадает.
- А фраза про "ошиблись номером" вообще могла быть кодовой, - добавил Агеев, - типа понял, работаем вариант 39б.
- Короче, с вероятностью девяносто восемь процентов можно быть уверенными, что Шульгин и Чистяков - одна шайка-лейка, - резюмировал Щербак.
Пока друзья-коллеги убеждали друг друга, что все у нас хорошо, Денис созвонился с Демидычем. Шульгин из бара поехал домой, у самого дома в супермаркете купил какие-то продукты, поднялся в квартиру и больше как будто никуда не собирается. Денис решил, что наблюдение на ночь надо на всякий случай оставить, и пообещал прислать Демидычу кого-нибудь на смену.
- Но доказательств-то! - возмущался Гордеев. - Доказательств их преступного сговора снова нет. Не было и не появилось.
Николай подобного скепсиса не разделял:
- Зато уверенность у нас появилась. А доказательства достанем.
- Обидно, что нашпиговать "жучками" Шульгина нельзя по самые помидоры, - посетовал Филя Агеев.
- А по-моему, вы все тут фигней страдаете, - пробурчал Макс. Никто и не заметил, когда он появился.
- Эт-то еще почему? - возмутился Щербак.
- У меня бы спросили, я бы вам и без всяких сложных проверок с хронометражем сказал, что Шульгин и Чистяков, во-первых, знакомы, а во-вторых, даже официально сотрудничают.
- Опять взломал чего-то, - констатировал Сева.
- Так точно. Только и взламывать особо не пришлось. Даром что Дума тридцать миллионов баксов, говорят, на Интернет-оборудование и канал отвалила, сеть все равно дырявая. Вашему любимому Шульгину, между прочим, год назад было выдано удостоверение общественного помощника депутата Чистякова.
- Опачки! - Николай звучно хлопнул в ладоши и, довольно ухмыляясь, потер ладони одна об другую. - Попался, родимый!
- Вот вам и шайка-лейка, - кивнул Макс и, вытащив из кармана пачку чипсов, шумно захрустел челюстями. - И даже возможно, что Шульгин работает не только за деньги, но и о карьере задумывается, тепленького места в Думе захотелось…
- А может, ты и к фээсбэшникам заглянул? - вкрадчиво поинтересовался Денис. Ох и выльются им когда-нибудь Максовы художества! Горькими слезами! Макса посадят как пить дать, а "Глорию" как минимум лишат лицензии.
- Одним глазком только, - отмахнулся Макс, отправляя в рот очередную порцию чипсов.
- И?
- Официально Шульгин уволен из славных рядов тринадцать месяцев назад…
- Фигня это! - хмыкнул Сева. - Обычная практика: уволить уволили, а использовать продолжают. Страховка просто, если облажается, вроде как к органам отношения не имеет.
- Собственно, это я не из фээсбэшных анналов извлек, - сказал Макс. - Туда пролезть - серьезный подход требуется и не пять минут. Про увольнение я в фонде "Милосердие" выяснил, Шульгин не скрывал особо, что служил. А в ФСБ я, может, сегодня влезу…
- Не смей даже! - рявкнул Денис. - Мало у нас головной боли?! Добавить хочешь?
- Как скажешь, шеф, - обиженно пожал плечами Макс. - Про то, что Шульгин на Чистякова работает, там все равно не записано…
- Ну что же делать?! - Гордеев мерил комнату широкими шагами, поминутно натыкаясь на столы и на сыщиков. - Что делать, мужики?
- Во-первых, всем кофе и бутербродов, - распорядился Денис. - А потом будем думать.
Голованов и Агеев отправились в магазин за провизией, Щербак взялся варить кофе. Гордеев продолжал метаться из угла в угол, бубня себе под нос:
- Ненавижу! Что может быть хуже? Все знаем, а доказать не можем!.. Бред! Сущий бред получается…
Кроме хлеба и колбасы Сева и Филя притащили две бутылки водки. Но Денис запретил категорически:
- Пить будем, когда придумаем что-нибудь. А еще лучше, когда прищучим гадов.
- А как же для стимулирования мозгового кровообращения?.. - уныло возразил Сева.
- Для кровообращения сходи в аптеку.
- Итак, давайте вспомним все, что у нас есть, и разложим по полочкам, - предложил Денис, когда все получили по чашке кофе и паре бутербродов. - Если бы прямо сегодня проводилось голосование в номинации "политик года", Чистяков был бы вне всякой конкуренции. Мы знаем, что он очень четко спланировал свой карьерный взлет. А ступеньками к его сегодняшней славе послужили…
- Смерть Герасимовой, - кивнул Щербак.
- Смерть Герасимовой - это во-первых, в ее тени Чистяков никогда бы не поднялся. Во-вторых?
- Во-вторых, дело Пуховой, - сказал Гордеев.
- Точно, - согласился Денис. - Несмотря на уверенность в ее виновности, вся страна сопереживает несчастной женщине, потерявшей сына, и с широко раскрытым ртом внимает Чистякову - рыцарю на белом коне.
- И в-третьих, у Чистякова якобы есть план, как побороть фашизм, - подал голос Макс.
- Якобы - это ты хорошо сказал, - угрюмо хмыкнул адвокат. - Популизм чистой воды! До сих пор все было неправильно, давайте прежние методы гневно осудим, особенно фээсбэшные, и попробуем как-нибудь по-другому…
- Значит, получается три ступеньки, - подытожил Денис, - Герасимову замочили, на Пухову свалили, громко покричали. Но пока народ не охладел к теме, пока какие-нибудь новые, еще более яркие, события не вытеснили ее из сознания масс, Чистякову просто необходимо занять место Герасимовой и укрепиться там. То есть три этапа пройдены, но миссия не завершена.
- Как же он ее завершит, если у него против фашиков, по сути, ничего нет? - спросил Сева. - Если бы он смог организовать какой-нибудь громкий процесс, типа "дела врачей", заклеймить, распустить и запретить, тогда да, конечно…
- А вот как раз громкий процесс-то ему и не нужен, - возразил Гордеев. - И именно потому, что на руках у него нет ничего, кроме показаний одного человека…
- Который еще, возможно, испугается и вообще замолчит, - добавил Щербак.
От неожиданно снизошедшего озарения Денис даже поперхнулся кофе:
- А ведь это, может, как раз то, что мы ищем?!
- Что, что? - переспросил Сева.
- Не выгоднее ли Чистякову, чтобы этот свидетель замолчал вовремя и навсегда? По-моему, гораздо выгоднее!
Щербак энергично поскреб затылок:
- То есть Боголюбова будут мочить?
- Вот именно! - подтвердил Денис. - И, подняв на щит мертвую Герасимову, мертвого Влада и мертвого Боголюбова, Чистяков гарантированно доберется до желанного поста - руководителя крупной парламентской комиссии.
- А убийство спишут на фашиков или, еще лучше, на ФСБ, - продолжил мысль Макс. - Расследование будет тянуться лет десять…
- Да… - задумчиво протянул Гордеев. - Чистякова, по-моему, уже достали и в прессе, и свои браться парламентарии: где тот пресловутый свидетель, который своим признанием спровоцировал убийство Герасимовой.
- Точно, он и так слишком долго тянет резину, - поддержал Сева.
- Значит, явление Боголюбова народу - дело ближайших дней, если не часов, - сделал вывод Денис.
- Но ты же сам сказал, что он его не покажет, а замочит? - возразил Щербак.
- Замочит, конечно. Боголюбова ни в коем случае нельзя народу демонстрировать. Боголюбов же параноик, и как он будет отвечать на вопросы журналистов, никто предсказать не может. Поэтому замочит, но не по-тихому. Я полагаю, он созовет пресс-конференцию… где-нибудь в "Интерфаксе", или на радио "Эхо Москвы", или еще где-нибудь, - короче, там, где нет такой жуткой охраны, как в Думе. Он не станет обещать, что покажет свидетеля, но все этого ждут, а значит, подумают себе, что так и произойдет, будет жуткий ажиотаж…
- А Чистяков выйдет к репортерам и скажет: извините, дорогие, нету больше свидетеля? - перебил Сева. - Или еще лучше: позор красно-коричневой сволочи! Убили последнего честного русского мальчика! Так, что ли?
Денис отрицательно покачал головой:
- Нет, не так. Убивать бы тоже желательно при большом скоплении народа. Например, там же, на пресс-конференции, до того как Боголюбов успеет раскрыть рот.
- Но как это у него получится? - не понял Гордеев.
- Пока не знаю. Но убивать Боголюбова Чистяков, естественно, станет не собственными руками, убивать будет Шульгин. Тут-то мы и поймаем его за руку. Возражения есть?
Возражений не последовало. С выстроенной концепцией все были согласны.
- Теперь что нужно сделать. - Денис мотнул подбородком в сторону Севы Голованова: - Боголюбова найти. Хоть из-под земли достать! И водить постоянно. - Развернулся к Щербаку: - С Шульгина тоже глаз не спускать. Сменишь сегодня Демидыча. А вообще надо составить график: кто кого и когда водит и постоянно меняться, чтобы не примелькиваться.
Алексей Боголюбов
24 ноября
Они впервые были наедине. В баре, где было полно народу, но за столиком они были только вдвоем. Боголюбов просил Наталью о разговоре в Отряде, при всех, но она сказала, что этот разговор - для них двоих, она говорит с ним по указанию Лидера. И еще от себя лично. Боголюбов не верил собственным ушам, тем самым, которые ужасно покраснели.
- Я люблю тебя! - выпалил Боголюбов.
- Это не новость, - хладнокровно отреагировала Шаповал.
- Ты… ты знала?! Догадывалась?
- Что там догадываться, у тебя все на лбу написано. И знаешь что? Это отвратительно!
Боголюбов стушевался и не знал, куда смотреть.
- Да-да, отвратительно! В то время, когда страна, город переживают такие трудные времена, думать о личном?! Мы не можем себе этого позволить!
- Я ужасно запутался, - пробормотал Боголюбов. - У них такие чудовищные методы… меня заставили… это трудно объяснить…
И он, запинаясь, спотыкаясь на каждом слове, рассказал о своем предательстве. Рассказал о Плюгавом, рассказал об их встречах и разговорах. Не сказал только, что началось все с чайханы "Кишмиш". Все-таки какой-никакой, а он - мужчина и не станет попрекать Шаповал такой малостью - узбекской кухней. Рассказав же, он не почувствовал облегчения, напротив, ощутил еще большие угрызения совести: на что он, собственно, рассчитывал?! На то, что попросит прощения, и на этом все кончится?!
- На что же ты рассчитывал? - насмешливо сказала Шаповал. - Когда переписывал эти писульки? Что этот Плюгавый никогда тебя не использует? Никогда не выдаст? Чем это ты так ему дорог?!
"- Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? - вспомнился тут же и "Тарас Бульба". - Андрий был безответен".
Но Боголюбову-то было что сказать!
- Я всей душой предан товарищам и Движению!
- Болтовня! Чем ты можешь это доказать?
- Чем угодно!
- Не бросайся такими словами, Боголюбов! Это не игрушки!
- Я… я отвечаю за свои слова, - гордо сказал Боголюбов, вспомнив, как лишь ее звонок снял его с подоконника.
- Вот как? Ну что же. Тебе придется доказать это на деле.
- Я готов на все. Я готов покончить с собой! Я уже почти сделал это… То есть хотел… то есть…
- Хватит болтать, - оборвала Шаповал. - Чтобы снова заслужить уважение товарищей, тебе придется совершить как минимум подвиг. Если ты говоришь, что готов ко всему, то слушай, что я тебе скажу. Кончать с собой надо не из-за позора или бесчестья, а во имя Идеи! Во благо Движения! Так, чтобы твоя смерть не была бесполезной, бессмысленной, понимаешь?
На губах у Боголюбова заплясала неуверенная улыбка. Ну конечно! Как же он сам не догадался. Ведь это так элементарно, так гармонично. Воистину, все гениальное - просто, а все, что связано с идеей Белого Движения, конечно же гениально по определению!
Что там Бульба говорил в такой ситуации? Вот что!
"- Так продать? продать веру? продать своих? Стой же, слезай с коня!
Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился ни жив ни мертв перед Тарасом…
- Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью!"
Так пусть же! Он с радостью умрет во имя Идеи, во благо Белого Движения! Пусть оно поглотит его, перемелет, как песчинку, и пусть пыль от него ляжет в фундамент будущего гармоничного общества! Он сделает все, что угодно, хотя бы ему приказали обвязаться бомбами и взорвать себя вместе с врагами.
- Что ты должен сделать? Ты совершишь акт возмездия, потом продажные писаки назовут это актом террора, но это не так! Ты взорвешь самый рассадник заразы - то, откуда идет вся эта невыносимая для русского человека вонь! Да, пусть ты погибнешь там! - Ее глаза гневно сверкнули. - Ну так что же! Новые патриоты займут твое место.
Боголюбов на мгновение содрогнулся от собственной проницательности, но в следующий миг уже забыл о ней. Он был ослеплен нарисованной перед ним картиной - Гибелью Героя.
- Россия для русских! - на всякий случай высказался Боголюбов.
- Правильно! - рявкнула Шаповал. - Мы, русские, хозяева! Смерть инородцам! Ты хоть понимаешь, Боголюбов, какое это счастье - умереть за Россию?!
Боголюбов вскочил с места и впился ей в губы. Он плохо представлял себе, как это нужно делать, кажется, поворачивать голову, чтобы не стукаться носами… И она не оттолкнула его. Лишь через несколько секунд мягко отстранила, не глядя в глаза.
Он тоже отвернулся. Чтобы скрыть смущение, а может быть, чтобы в последний раз увидеть лица Братьев. Братья пили пиво и веселились. И ничего не было милее в эту минуту Боголюбову, чем их простое искреннее веселье. Белов с перевязанной головой, он уже был в строю, другие - родные, знакомые и не очень знакомые, Лидер у стойки - такой простой и доступный. Он, наверное, скажет напутственное слово, когда наступит решающий момент. А может, и сам вождь придет проводить Боголюбова на подвиг.
И словно кто-то почувствовал его настроение: из динамиков полились слова их гимна:
Россия-матушка, тебя не позабудем,
Мы не оставим Родину свою!
Жизнь отдадим во благо белым людям,
Борясь у бездны на краю!
И Братья притихли, понимая, что гимн не звучит просто так. Что скоро произойдет что-то чрезвычайное.
Московские бритоголовые и молодые, и олдовые,
Бьется за Русь священная рать!
Московские бритоголовые - уходят старые?
Плевать! Приходят новые,
Нас не удастся никому сломать!
И он тоже запел. И счастливее Боголюбова не было человека на свете.
Да, мы - каратели, и пусть рука не дрогнет,
Славяне не привыкли отступать!
Любой противник нами будет согнут,
И флаг империи поднимется опять!
И в момент наивысшего блаженства его вдруг с головой накрыла волна ужаса. Она подняла его и вышвырнула из "Белого креста". Он побежал, не разбирая дороги, задыхаясь и ничего не видя перед собой:
- Нет! Они не могли меня выследить именно сейчас! Не могли! Не должны были! Сволочи! Сволочи! Сволочи!!!
Сева Голованов
24 ноября
- Ты, что ли, тут вынюхиваешь? - Жлоб Жадов вырос у столика Севы и с угрожающим видом наклонился.
- Остынь, парень, - миролюбиво улыбнулся Сева.
Влезать в драку очень не хотелось, на стороне Жадова наверняка весь бар. Да даже если бы он и один был, все равно за победный исход Сева бы не поручился. - Я сижу, пиво пью, никого не трогаю…
- А я говорю, вынюхиваешь! - Мордоворот за грудки вытащил Севу из-за стола, тот с трудом успел сунуть в карман пачку сигарет, в которой была камера.
Только бы "плеер" не раздавил. Сева до сего момента делал вид, что слушает сепаратную музыку, а на самом деле писал разговор Боголюбова и Шаповал. Он долго водил Боголюбова без толку, наконец прорисовалось что-то интересное, и тут на тебе - Жадов.
- Я пиво пью. - Сева осторожно отстранился. - Хочешь, и тебя угощу?..
- Мне твоя рожа жидовская не нравится! - стоял на своем Жадов. - Что это ты тут слушаешь сам себе? Шостаковича или еще какого еврея?! - Он потянулся к "плееру".
Скины заинтересованно косились в их сторону. Сидорчук о чем-то шептался у стойки с Шаповал. Когда Боголюбов вдруг ни с того ни с сего заорал, что его выследили, и рванулся убегать, Шаповал оставила свою кружку на столике и переместилась за стойку к Сидорчуку. Похоже, именно от нее исходили инструкции для Жадова: кого прояснить.
- Дай и мне тоже послушать! - Жадов потащил за провод от наушников.
Сева пожалел, что оставил пистолет в машине. Все равно вся конспирация накрылась медным тазом, больше в "Белом кресте" ему делать нечего - остаться незамеченным не удастся. Пальнуть бы сейчас в воздух… Пока они сообразят что к чему, можно было хоть уйти целым и невредимым и запись унести…
Он лихорадочно копался в кармане, изображая испуг и делая вид, что провода за что-то запутались и при этом такие короткие, что послушать, не достав плеера, Жадов не сможет.
- Андрей! - Помощь пришла внезапно и откуда не ждали. Шаповал поманила Жадова к себе.
Но он не очень-то торопился следовать ее указаниям. Его рука все еще сжимала провода, и плеер, как ни упирался Сева, уже выскользнул из кармана.
Жадов смотрел на Сидорчука, игнорируя Шаповал. Сидорчук был индифферентен. До безобразия. Слизывал пену с губ и смотрел куда-то мимо. А плеер был уже в лапах Жадова.
Он вынул кассету, прочел надпись:
- Король и Шут?
Надпись была, конечно, "левая". Сева стоял ни жив ни мертв, соображая, что же делать.
Жадов сунул кассету обратно, нажал на Play, осталось только сунуть в уши наушники.
Сидорчук наелся пены и едва заметно ему кивнул. Жадов замер с наушниками в руках.
- Оставь… - Реплики Сидорчука было, конечно, не слышно за музыкой, но верный Жадов прочел ее по губам.
Он запихал Севе плеер за пазуху и легонько, не напрягаясь, двинул Севу в скулу. Даже ненапряжного удара хватило, чтобы Сева, грамотно расслабившись, отлетел к стене.
- Еще раз увижу тебя тут, порву, - пообещал Жадов и не торопясь пошагал к стойке.
Севу же душило бешенство. Он с трудом сдержался, чтобы не свернуть уроду шею! Но заставил себя спокойно встать и спокойно выйти из бара. Скины вслед ему насмешливо переговаривались.
Хорошо все-таки, что пистолет остался в машине. Это просто счастье, что пистолет остался в машине…
Он сделал все абсолютно правильно, но уязвленное самолюбие требовало сатисфакции.
Что бы он хотел сделать с Жадовым? Об этом Сева не особенно задумывался: пришиб бы одним щелчком. Но не сейчас.
Сева сидел в машине и курил. Рано или поздно Жадов должен был выйти. Он наверняка отвезет домой Сидорчука, а потом тоже поедет домой. Ну, вот тогда и можно будет посмотреть…
Короче, не важно.
Сидорчук и Жадов не заставили себя ждать особенно долго. Появились минут через двадцать. Сева к тому моменту совсем уже успокоился.
Они сели в машину, черный "опель-астра", Жадов - за руль, Сидорчук - на заднее сиденье. Сева дал им отъехать на достаточное расстояние и покатил следом. Без приключений доехали почти до метро "Электрозаводская", с Большой Семеновской свернули в Нижний Журавлев переулок. И все. Жадов оставил машину прямо под окнами, и оба вошли в подъезд.
- Эти живут тут? - спросил Сева у пенсионера, выгуливавшего прямо у подъезда ленивого медлительного бассета.
- Ой, не спрашивайте! - возмущенно вздохнул пенсионер. - Сколько раз уже в милицию жаловались: пьянки, музыка до утра, да просто страшно с этим громилой на лестнице столкнуться…