Хорас дважды сухо кашлянул и обошел вокруг стола. Необходимо было настроить себя на то, что Карл Хайнэ, человек знакомый, теперь вовсе и не Карл Хайнэ, а просто покойник. Правая нога покойника примерзла поверх левой, да так крепко, что Хорасу пришлось с усилием рвануть, чтобы порвать связки в паховой области.
По работе коронеру приходится заниматься тем, с чем большинство людей никогда не сталкиваются. Вообще-то Хорас был семейным врачом, одним из трех на Сан-Пьедро, и лечил рыбаков, их детей и жен. Поскольку коллег его не привлекала перспектива возиться с мертвецами, как-то само собой получилось, что обязанность эта пала на него. Отсюда и весь этот опыт Хораса - ему доводилось видеть такое, на что большинство людей не в состоянии смотреть. Прошлой зимой привезли краболова, выловленного в заливе: того целых два месяца носило по волнам. Кожа утопленника напоминала мыло: он будто бы целиком был обмазан чем-то вроде серой амбры. На Тараве Хорасу случалось видеть тела убитых, упавших лицом в воду на мелководье. Целыми днями их омывало теплым приливом, и постепенно кожа отставала от мяса. Особенно запомнился Хорасу один солдат, у которого кожа на руках снялась точно прозрачные перчатки, даже ногти отошли. Опознавательного жетона у солдата не было, но в распоряжении Хораса оказались превосходные отпечатки пальцев, и ему удалось установить личность погибшего.
Хорасу приходилось видеть утопленников. В 1949-м он видел рыбака, лицо которого было изъедено крабами и раками. Они основательно поживились мягкими тканями - веками, губами, даже ушами, так что лицо в этих местах приобрело ярко-зеленый цвет. Такие трупы встречались ему и во время войны в Тихом океане, а еще он видел погибших в бассейнах с водой, оставшейся после прилива, - у этих тела ниже уровня воды сохранялись на удивление целыми, а выше были целиком, до костей съедены мошкой. Раз он наткнулся на тело - наполовину мумию, наполовину скелет; его нижняя часть, та, что под водой, была начисто обглодана, а спина, иссушенная солнцем, стала коричневой и кожистой. Когда затонул "Кантон", на мили вокруг плавали человеческие останки, на которые не зарились даже акулы. Спасатели их не подбирали, заботясь в первую очередь о живых.
Карл Хайнэ стал четвертым утонувшим рыбаком за все пять лет практики Хораса. Двое других погибли во время осеннего шторма - их вынесло на берег острова Лангидрон. А вот с третьим, вспомнилось Хорасу, приключилась занятная история; дело было летом 1950-го, четыре года назад. Рыбака звали Алек Вильдерлинг. Его жена работала машинисткой у Клауса Хартманна, торговца недвижимостью в Эмити-Харбор. Однажды летом, в лунную ночь, Вильдерлинг с напарником поставили сеть и расположились с подветренной стороны рубки распить бутылочку пуэрториканского рома. Потом Вильдерлинг, судя по всему, решил опорожнить мочевой пузырь прямо в морскую воду. И так, с расстегнутыми штанами, и свалился за борт. Напарник, к своему ужасу, видел, как тот трепыхнулся пару раз и над ним сомкнулась посеребренная луной вода. Оказалось, Вильдерлинг не умел плавать.
Напарник Кении Линден, мальчишка девятнадцати лет, сиганул за ним. Запутавшийся в сетях Вильдерлинг пытался выбраться, Кении помогал ему. Парню, хоть он и был в подпитии, удалось-таки распороть сеть перочинным ножиком и вытащить Вильдерлинга наружу. Но спасти его уже не удалось.
Любопытным было то, вспомнил Хорас, что в плане чисто теоретическом Вильдерлинг не утонул. Он наглотался порядочно морской воды, однако легкие остались совершенно сухими. Поначалу Хорас, ведя записи, предположил, что у покойного в результате спазма закрылась гортань, предотвратив тем самым попадание воды в нижние дыхательные пути. Но это не объясняло явное растяжение легких, причиной которому должно было быть давление воды, и Хорас пересмотрел первоначальную гипотезу, написав в окончательном отчете, что соленая вода, которой наглотался Алек Вильдерлинг, попала ему, еще живому, в кровь. Формальной причиной смерти Хорас записал аноксию, то есть недостаточное снабжение кислородом мозга, а также серьезные изменения в составе крови.
Стоя над обнаженным телом Карла Хайнэ, Хорас думал, и главным сейчас для него было определить истинную причину гибели Карла, то есть как покойник стал покойником, потому как, напомнил себе Хорас, думать о лежащем куске плоти как о Карле будет неправильно, это лишь затруднит работу. Ведь всего неделю назад ныне покойный заходил к нему, в резиновых сапогах и чистой футболке, может даже той самой, которую он, Хорас, только что разрезал хирургическими ножницами. Карл внес на руках старшего сына, шести лет, и показал на рану - мальчик порезал ногу о металлическую распорку перевернутой тачки. Мальчика усадили на стол; отец держал его, а Хорас накладывал швы. В отличие от других отцов, Карл не давал сыну никаких советов. Он лишь крепко держал его, не позволял двигаться; мальчик всхлипнул только при первом стежке, а потом уже сидел, сдерживая дыхание. Когда Хорас закончил, Карл поднял сына со стола и взял на руки как младенца. Хорас посоветовал держать ногу повыше и сходил за костылями. Карл, по своему обыкновению, заплатил наличными, достав из портмоне аккуратно расправленные банкноты. Этот суровый бородатый гигант не рассыпался в благодарностях; он молчал, не желая вовлекать себя в правила этикета островной жизни. Хорасу подумалось, что такой великан должен стараться выглядеть в глазах других человеком безобидным и миролюбивым, чтобы не вызывать в соседях опасений. И все же Карл никак не пытался смягчить то недоверие, которое естественным образом возникает у человека обычного к человеку физически развитому. Он жил как жил, не задаваясь целью убедить окружающих в своей безобидности. Хорас вспомнил, как однажды видел Карла - тот поигрывал лезвием ножа, то вынимая его, то защелкивая ударом о ногу. Однако нельзя было с уверенностью определить, знак ли это угрозы или что-то нервное, а может, просто проявление удали. Казалось, у Карла не было друзей. Не находилось никого, кто бы осмелился оскорбить Карла жестом или запросто поболтать с ним о всякой чепухе, хотя, со своей стороны, Карл со многими находился в добрых отношениях. Более того, мужчины уважали Карла за то, что он такой сильный и работящий; Карл хорошо знал рыбацкое дело и выполнял его по-своему ловко и красиво. И все же восхищались им не без опаски из-за могучего телосложения рыбака и его погруженности в себя.
Да, особым дружелюбием Карл Хайнэ не отличался, но ведь и нелюдимым его тоже нельзя было назвать. До войны, еще в школьные годы Карл играл в футбольной команде и вообще мало чем отличался от сверстников - у него было много приятелей, он, как и все, носил спортивную куртку с эмблемой оленя, не прочь был поболтать просто так, ни о чем. Таким он был, а потом началась война, та самая, на которой побывал и Хорас. И что тут объяснишь? Что скажешь другим? Не было больше пустых разговоров, чтобы поболтать просто так, за жизнь, и если кто и усматривал в молчании Карла нечто мрачное, что ж, так оно и было. Карл Хайнэ носил в себе этот мрак войны, и он, Хорас, тоже носит.
То есть нет, не Карл Хайнэ, а покойник. Мешок с кишками и прочими частями человеческого тела, а вовсе не отец, совсем недавно приводивший к нему на прием сына. Надо думать именно так, иначе работу не сделать.
Хорас уперся ладонями - одна на другой - в солнечное сплетение и начал надавливать на тело утопленника, будто пытаясь вернуть того к жизни. У рта и губ покойника быстро образовалась пена, похожая на крем для бритья; пена пошла из легких с розоватыми вкраплениями крови.
Хорас перестал надавливать и стал внимательно изучать пену. Он склонился над лицом покойника и всмотрелся. Руки в перчатках все еще оставались чистыми, Хорас ни к чему пока не прикасался, только к прохладной груди покойника, поэтому он взял лежавший рядом с лотком с инструментами блокнот и карандашом сделал пометки о цвете и качестве выступившей пены, которая образовалась в таком изобилии, что могла бы полностью покрыть бороду и усы утопленника. Хорас знал, что пена эта представляет собой смесь воздуха, слюны и морской воды в результате вдоха, а значит, покойник во время погружения в воду был еще жив. Не умер сначала, а уже потом упал за борт, нет. Когда Карл Хайнэ очутился в воде, он еще дышал.
Что же это, аноксия, как у Алека Вильдерлинга, или он просто захлебнулся? Здесь Хорас ничем не отличался от других: он испытывал потребность не просто узнать, но четко представить случившееся. К тому же это было его прямым долгом, поскольку в окружную книгу регистрации актов смерти должна быть внесена запись правдивая, какой бы горькой правда ни была. Борьба Карла Хайнэ в темноте, попытки задержать дыхание, вода, заполнившая пустоту его внутренностей, глубокая потеря сознания и последние конвульсии, судорожный вдох в тисках смерти, пузырьки ускользающего воздуха, остановившееся сердце и прекративший работу мозг - все это было, а может, и не было записано в куске плоти, лежащем на столе перед ним, Хорасом.
Мгновение Хорас стоял, сцепив руки на животе, и обдумывал, стоит ли вскрывать грудную клетку, чтобы добраться до улик в сердце и легких. Именно в это время он заметил (и как только раньше просмотрел?), что над левым ухом покойника видна травма черепа.
- Вот черт! - вслух ругнулся Хорас.
Парикмахерскими ножницами он выстриг волосы, чтобы видны были контуры раны. Кость сломалась, и в черепе образовалась порядочная, дюйма в четыре, дыра. Между рваными краями раздвинувшейся кожи виднелась полоска розовых мозгов. Такую рану можно нанести только чем-то узким и плоским, шириной около двух дюймов, о чем красноречиво говорил след на голове покойника. Точно такой же след Хорас часто встречал во время войны на Тихом океане - мощный удар со смертельным исходом наносился прикладом во время рукопашной, лицом к лицу с противником. Японские пехотинцы, обученные кэндо, искусству фехтования на мечах, особенно ловко проводили такой прием. А большинство этих японцев, вспомнилось Хорасу, наносили смертельную рану над левым ухом, делая выпад справа.
Хорас вставил в скальпель бритву и ввел в кожу головы. Дойдя до кости, он повел скальпель через волосистую часть головы, описывая полукружие по верху черепа, от уха до уха. Надрез, сделанный твердой, опытной рукой, получился ровный, как карандашом по бумаге, линия прошла по верху головы, образовав плавный изгиб. Хорас отогнул кожу, будто это была кожица апельсина или грейпфрута, и лоскут лба лег на нос.
Таким же образом Хорас отогнул кожу с задней части головы, затем положил скальпель в раковину, сполоснул перчатки, вытер их насухо, после чего достал из шкафчика с инструментами ножовочную пилу.
И приступил к распиливанию черепной коробки. Через двадцать минут Хорасу понадобилось перевернуть тело, и он нехотя прошел по коридору. Абель сидел на стуле, закинув ногу на ногу, со шляпой на коленях.
- Нужна помощь, - сказал коронер.
Помощник встал и надел шляпу:
- Конечно, буду рад помочь.
- Не будешь, - ответил Хорас. - Я сделал надрез по верхней части головы. Так что у него открыт череп. И красивого в этом мало.
- Понял, - сказал помощник. - Спасибо, что предупредили.
Они вошли и молча перевернули тело: Абель толкал с одной стороны, а Хорас, перегнувшись, с другой.
Потом Абеля рвало над раковиной. Когда вошел Арт, Абель уголком платка вытирал рот.
- Ну что еще? - спросил шериф.
Абель в ответ показал пальцем на труп Карла Хайнэ.
- Опять блеванул, - объяснил он шерифу.
Арт глянул на лицо Карла, вывернутое наизнанку, как очищенный апельсин, глянул на кровавую пену у подбородка, похожую на крем для бритья, и отвернулся.
- Вот и я тоже, - сказал Абель. - Не могу видеть такое, прямо нутро выворачивает.
- Да я и не виню тебя, - ответил шериф. - Господи, ну надо же!
Однако стоял и смотрел, как Хорас в хирургическом халате методично работает ножовочной пилой. Арт смотрел, как Хорас вынимает свод черепа и кладет рядом с покойником.
- Это называется dura mater, - пояснил Хорас, указывая скальпелем. - Вот эта оболочка… прямо под черепом… Dura mater.
Хорас взялся за голову покойника и с усилием, так как шейные связки уж очень затвердели, повернул влево.
- Подойди-ка сюда, Арт, - позвал он шерифа.
Шериф хотя и понимал, что нужно подойти, однако даже не двинулся. Конечно, подумал Хорас, сам он за время работы уяснил для себя, что иногда неприятных моментов просто не избежать. Тогда лучше действовать быстро и без колебаний; именно так Хорас и взял себе за правило поступать. Но шерифу от природы свойственно было колебаться. Он попросту не находил в себе решимости подойти и посмотреть на Карла Хайнэ с отогнутой кожей.
Хорас понимал, что шерифу не хочется разглядывать внутренности черепа Карла Хайнэ. Он уже видел Арта таким - как тот жует жвачку, морщится, трет губы большим пальцем и задумчиво щурит глаза.
- Дело-то минутное, Арт, - убеждал его Хорас. - Ты только глянь. Это важно, иначе я бы не просил.
Хорас показал на кровяной тромб в твердой мозговой оболочке и на рваную рану, в которую виднелся мозг.
- Удар был сильным, Арт. Нанесли чем-то плоским. Мне это напоминает конец приклада, видал на войне. Как в кэндо, японцы мастера были по этой части.
- Кэндо? - переспросил Арт.
- Фехтование на мечах, - пояснил Хорас. - Их с самого детства учат убивать мечом.
- Мерзость какая, - скривился шериф.
- Отвернись, - предупредил Хорас. - Я сейчас сделаю надрез. Хочу, чтобы ты глянул на кое-что еще.
Шериф медленно повернулся спиной.
- Да ты весь бледный, - сказал он Абелю. - Может, присядешь?
- Нет, я в порядке, - ответил Абель. Он стоял с платком в руке и глядел в раковину, наваливаясь на нее всем телом.
Хорас показал шерифу три обломка черепа, застрявшие в тканях мозга.
- Он умер от этого? - спросил Арт.
- Трудно сказать, - ответил Хорас. - Может, получил удар по голове, свалился за борт и утонул. А может, ударился головой уже после того, как утонул. Или в воде, но еще живым. Наверняка не знаю.
- А можно выяснить?
- Может, и можно.
- Когда?
- Придется вскрыть грудную клетку. Посмотреть сердце и легкие. Хотя даже это может не помочь.
- В смысле, вскрытие грудной клетки?
- Именно.
- А предположения? - спросил шериф.
- Предположения? - повторил Хорас. - Да какие угодно, Арт. Случиться могло все, абсолютно все. Мог быть сердечный приступ, и он оказался за бортом. Мог случиться инсульт. А может, выпил лишнего. Но сейчас меня интересует одно: когда он получил удар, до или после падения в воду. Потому что, судя по пене - тут он указал на пену скальпелем, - в воде Карл еще дышал. Дышал, когда оказался в воде. Так что пока предположение следующее: он утонул. А травма черепа тому только способствовала. Может, ударился о клюз, такое возможно. Работал с сетью, зацепился пряжкой и оказался за бортом. Все это я прямо сейчас занесу в отчет. Но наверняка еще ничего не известно. Вот посмотрю сердце, легкие, тогда и видно будет. Глядишь, все еще переменится.
Арт стоял, потирая губу, и глядел на Хораса, часто моргая.
- А этот удар по голове… Ну… этот удар… странный, правда?
Хорас кивнул:
- Есть немного.
- А может случиться так, что его ударили? - спросил шериф. - Есть такое предположение?
- Что, вообразил себя Шерлоком Холмсом? - усмехнулся Хорас. - Сыщиком?
- Да нет… Шерлока Холмса здесь нет, зато есть Карл с проломленным черепом.
- Что верно, то верно, - согласился Хорас. - С этим не поспоришь.
Потом - и об этом Хорас еще вспомнит во время суда над Миямото Кабуо, об этих своих словах, хотя и умолчит о них во время дачи свидетельских показаний, - он сказал Арту, что если бы он, Хорас, вообразил себя Шерлоком Холмсом, то первым делом начал бы поиски японца с окровавленным прикладом, точнее, японца, бьющего правой рукой.
Глава 6
Хорас потер родимое пятно на лбу и посмотрел в окно на падающий снег. Теперь валил настоящий снегопад; снег падал беззвучно, хотя между чердачных балок завывал ветер. Трубы, подумал Хорас. Ведь замерзнут же.
Нельс снова поднялся; он завел большие пальцы за ремни подтяжек и здоровым глазом заметил, что судья как будто дремлет, поддерживая тяжелую голову ладонью, - так он просидел все то время, пока Хорас давал показания. Нельс знал, что судья слушает: за утомленным видом скрывалась энергичная работа ума. Судья имел обыкновение размышлять в полудреме.
Нельс, превозмогая артрит в бедрах и коленях, прошел к месту дачи свидетельских показаний.
- Доброе утро, Хорас, - поздоровался он с Хорасом Уэйли.
- Доброе, Нельс, - ответил коронер.
- Вы тут столько порассказали, - заметил Нельс. - И о вскрытии покойного, и о своей работе судебно-медицинского эксперта, которая, конечно же, заслуживает всяческих похвал, о том, об этом… Я слушал вас вместе со всеми, Хорас. И, знаете… кое-что для меня осталось неясным.
Он замолчал, ущипнув себя за подбородок.
- Спрашивайте, - нарушил молчание Хорас.
- Ну вот, к примеру, эта самая пена… - начал Нельс. - Что-то я не все для себя уяснил.
- Пена?
- Вы рассказали, как надавили на грудную клетку покойного и через некоторое время изо рта и ноздрей пошла странная пена.
- Да, - ответил Хорас. - Так обычно и бывает. По первому времени пены может и не быть, но как только утопленника начнут раздевать или попытаются сделать ему искусственное дыхание, появляется пена, как правило, обильная.
- И какова же причина? - поинтересовался Нельс.
- Выходит пена в результате давления. А образуется в легких в процессе химической реакции, когда вода смешивается с воздухом и слюной.
- Вода, воздух и слюна, - повторил Нельс. - Но что заставляет их смешиваться, Хорас? Вы говорите о химической реакции… что это такое?
- Все дело в дыхании. Реакция проходит в момент дыхания. Это…
- Вот тут-то я и недопонял, - перебил Хораса Нельс. - В смысле, когда вы давали свидетельские показания. Вы говорите, что пена образуется тогда и только тогда, когда есть вода, слюна и воздух. Так?
- Так.
- Но человек утонувший дышать не может, - возразил Нельс. - И как же тогда эта пена… Ну, вы понимаете, что завело меня в тупик?
- Ах, это… Да, конечно, - ответил Хорас. - Попробую вам объяснить. Пена… она образуется на более ранней стадии. Человек погружается в воду и борется за свою жизнь. В конце концов вода неизбежно попадает в дыхательные пути… понимаете?.. И в результате воздух в легких под давлением воды вытесняется, что и приводит к выходу пены. Химическая реакция происходит в тот момент, когда тонущий перестает, именно перестает дышать. Или в момент последних вздохов.