- Может, это приманка для духов? Что-нибудь в него, скажем, помещали… Может быть, мед, ароматные травы? И подвешивали посредине жилища? - выдвинул предположение Тарас Левченко, самый мрачный и серьезный из всей студенческой троицы.
- Приманка для духов? Возможно, возможно… - кивнул одобрительно Корридов. - Штучка явно, явно магического ритуального назначения, - повторил он.
- Вы хотите сказать, шаман тут жил? - оживился Кленский. - Колдун?
- Называйте как хотите. Жрец, шаман, колдун. Говорить пока об этом рано. Слишком мало информации. Хотя да… Не могу отрицать: действительно, этому человеку принадлежали удивительные вещи…
- Ого! - воскликнул Вениамин. - Шаман?
- Место-то, значит, того! - ерничая, заволновался студент Саша. - Может, святой водичкой окропить? На всякий случай?
- Корридов у нас атеист, - объяснил Кленский.
- Правда, Арсений Павлович? - оживились студенты.
- Перерыв! - вместо ответа буркнул Корридов.
Все разошлись на отдых. Китаева ушла готовить обед.
А Кленский присел на край раскопа. Рядом расположился Тарас Левченко, уже поспешивший, пользуясь небольшим перерывом, раскрыть книгу. Читали в экспедиции, как уже было сказано, все запоем.
- Что вы читаете, Тарас? - полюбопытствовал журналист.
Левченко молча прикрыл книгу, показывая Кленскому обложку.
- "Антихрист"? - удивился журналист. - Мережковского почитываете? Забавный выбор!
- Почему забавный?
- Да все вдруг словно сговорились, - пробормотал Кленский, вспоминая литературный выбор Нейланда и своего Рене Менара. - Странные совпадения… В смысле интереса к языческим богам…
- Что вы имеете в виду?
- Да так…
- Не знаю, что вам пришло в голову, но мой выбор, - Тарас побарабанил пальцами по синей обложке книги, - явно по теме!
- Что значит по теме?
Тарас кивнул на пакеты с костями, выстроившиеся по краю раскопа. На огромный лосиный череп, выступающий наполовину из земли, с которого обмахивал кистью пыль, стоя на коленях, как идолопоклонник, Яша Нейланд.
- Вы же видите, сколько здесь костей. Что, если когда-то здесь было капище - и приносились жертвы?
- Вот как?
- Причем, судя по всему, жертвоприношения были обильными! А как известно, Кленский, идолы "тучнеют от дыма алтарей, на которых им приносят жертвы от стад".
- Идолы?
- Ну а вы как думали? Ну, хорошо, ритуальные предметы мы находим… Так?
- Да…
- А этот… кому здесь поклонялись?
- Кумир?
- Я уверен, мы с вами, по сути, сидим и болтаем на древнем капище.
- А вот Корридов ни в чем столь категорично не уверен.
- А-а… - махнул рукой студент. - Надо улавливать намеки. Ведь и в мелочах нет ничего случайного, Владислав Сергеевич. Вы правы - мы даже книги для чтения не случайно выбираем.
- Пожалуй… - усмехнулся Кленский. - Помните эти строчки Владимира Соловьева?
И верьте иль не верьте, - видит бог,
Что тайные мне силы выбирали
Все, что о ней читать я только мог.
- Вот-вот… А вы послушайте, что Мережковский пишет про изгнанных когда-то языческих богов: "Из капищ своих побежали в места пустые, темные, пропастные и угнездились там, и притворили себя мертвыми и как бы не сущими - до времени".
- Притворились, говорите, мертвыми и как бы не существующими - до поры до времени?
- Да. И слушайте дальше: "И боги сии ожили, повыползали из нор своих: точь-в-точь как всякое непотребное червие и жужелица и прочая ядовитая гадина, из яиц своих излезая, людей жалит…"
- Излезая! - задумчиво повторил Кленский, вспоминая вчерашнюю историю с полчищами слизнеподобных тварей, нескончаемым потоком "излезающих" из ямы в земле.
А Тарас Левченко, многозначительно помолчав, продолжал:
- "Так и бесы из ветхих сих идолов - личин своих исходя…"
- Что новенького нашли? - перебила его, появляясь на раскопе, Вера Максимовна Китаева. - Как сказал бы поэт: "Земля… Что шлешь нам из глубин?"
А Корридов, в силу глубоких финансовых причин вынужденный иметь дело с дилетантами, вздохнул, слушая эти разговоры, и объявил:
- Надо еще поработать! Перерыв закончен. - И осторожно босыми ногами встал на раскоп.
Вскоре с берега Мутенки, через водяные ворота, появились проголодавшиеся Прекрасные Школьницы и Дашенька, нагруженные щетками, тазиками и пакетами, полными вымытых в реке археологических находок. Поднялись девушки по той самой тропе, защищенной укреплениями, по которой и тысячелетия назад из городища когда-то ходили по воду.
- Как себя чувствуешь? - заботливо приложила ладонь к Дашенькиному лбу Китаева.
Аккуратная, хозяйственная Вера Максимовна в нынешней экспедиции была не только главной опорой Корридова, "не врубавшегося" ни в какой быт… Она вообще "следила за порядком". Например, проверяла, не перегрелась ли Дашенька на солнце, - и отправляла ее в тень.
За глаза она называла девушку "наша партизанка" "Тип Зои, будет молчать до последнего, пока не госпитализируют!"
В общем, в этой экспедиции Китаева была почти что незаменима. Сама себя она называла даже "заместитель руководителя экспедиции".
- А когда обедать будем? Скоро?
- Скоро, - успокоила девушек Вера Максимовна.
- А что будет на обед?
- На обед борщ и макароны с тушенкой. Компот…
- Опять макароны! - застонали девицы.
- У нас в спонсорах не Французская академия наук, - парировала этот выпад Китаева.
- Вот у предков было прекрасное меню, - заметил Вениамин. - Говядинка, свинина, баранина, дикие гуси, бобры… - Он кивнул на коробки с найденными во время раскопок костями животных, которые стояли на краю раскопа.
- Мясо бобра - вкусная вещь! - уверенно объяснил Саша.
- Откуда знаешь?
- Читал.
- А так говоришь, как будто всю жизнь питался бобрами.
Все засмеялись.
И тут, глядя перед собой в пространство, дотоле все время молчащий Яша Нейланд вдруг произнес:
- После обеда я уезжаю.
- Яша, голубчик! - сразу заволновалась Вера Максимовна. - Что же вы не предупредили заранее? Или вас тоже меню обеда расстроило?
- Нет.
- Но надо же заранее предупреждать о своих планах. Это непорядок!
- Вот я и предупреждаю, - так же отстраненно глядя перед собой в пространство, механически сообщил Яша. - Заранее. Я не сейчас уезжаю, а после обеда.
- Вас не переспоришь… - Китаева махнула рукой. - Прямо беда с вами, Яша!
При этих словах сенбернар Кент вдруг сел на задние лапы и, задрав к небесам голову, завыл.
В обед, за борщом, непонятно отчего вдруг возникла дискуссия о том, почему именно московские князья в свое время сумели возвыситься, хотя на первый взгляд исторический шанс и возможности у них были ниже среднего. Почему Москва стала тем, чем стала, а не, скажем, Тверь?
Дискуссия была краткой: добравшись до макарон, выяснили с помощью Корридова, что у московских рождалось мало детей, а потому и было у князей московских меньше свар и дележки. К тому же они были очень наглы и напористы, решительны…
- Очень нахальные, - снисходительно усмехаясь, как будто речь шла о его проживающих в Митине родственниках, заметил Корридов. Это было его свойство: о людях, отделенных от него веками и даже тысячелетиями, он часто говорил в настоящем времени. Так, словно этой дистанции во времени не существовало вовсе.
- Собственно, это свойство за москвичами сохранилось до сих пор, - усмехнулся студент Саша, прибывший в Москву на учебу откуда-то издалека и еще не преодолевший комплекса неприязни, присущего почти каждому иногороднему.
А Вениамин, вдруг потеряв всякий интерес к московским князьям, обеспокоенно глядя на своего сенбернара, воскликнул:
- Кент, ты опять ничего не ешь?
В самом деле, собачья миска была почти нетронута.
Вообще-то насколько обожал "эту археологическую жизнь" сам Вениамин и другие археологи, настолько ненавидел ее Кент. Изнеженный, домашний сенбернар плохо переносил укусы комаров, страдал от репейников и колючек и никак не мог привыкнуть к походной пище, которую сами археологи "хавали" за здорово живешь. Поди-ка покопай хотя бы пару часиков - все становится вкусным. Но Иннокентий от тушенки мучился животом, а кашей - почти всегда подгоревшей - брезговал…
И обычный для собак грустный взгляд у Кента был просто трагическим.
Вениамин признавался, что дома, в Москве, стоило хозяину произнести слово "экспедиция" - сенбернар становился самой послушной собакой на свете.
Кстати, Кентову тушенку обычно доедал лисенок, с некоторых пор - на удивление Кленского, видевшего прежде лис только в зоопарке, мультфильмах и на воротниках, - повадившийся подбираться совсем близко к палаткам. Настоящий лис, с пушистым - ну в точности воротник! - хвостом.
После компота, когда Арсений Павлович покинул стол, интеллектуальный порог беседы сразу резко снизился, и молодежь завела разговор попроще. Обычный треп, который начинается, когда все сыты и некуда спешить. На сей раз обсуждали Купель Венеры.
Дело в том, что речка Мутенка, на которой Прекрасные Школьницы ежедневно мыли археологические находки, была полна всяких неожиданностей, подвохов. То мелко, то глубоко. За бобровой запрудой следовала иловая яма, потом мшистое поваленное дерево.
В общем, Мутенка была мрачна и живописна. Огромные ивы нависали над ней, образуя темные тенистые своды, а те, что упали от времени, - мосты и навесы, переправы. Оттого Мутенка и протекала укромно.
Там, где не было островков осота, течение ее было довольно быстрым, а вода чистой, прозрачной, перебирающей крупный белый речной песок. Но тут и там, особенно на изгибах, течение речки перемежалось глубокими иловыми ямами. Зеленовато-мутными, непроницаемыми, таинственно зыбкими, страшными из-за их непредсказуемости. Что-то словно выскальзывало со змеиной ловкостью из-под ног, стоило наступить на этот ил…
Ох и мутна была речка Мутенка, темна и черна от скользкого глубокого ила…
Но в одном месте светлый песочек - "воробью по колено" - переходил в углубление, словно бы выложенное гладким камнем. Искусственного или естественного происхождения - понять было невозможно. Прогретое солнцем, пронизанное зеленью лесных крон… С необыкновенно красивой прозрачной водой.
Называлось это место Купель Венеры.
Откуда появилось это название, никто не знал. Считалось, что существует оно еще с тех времен, когда неподалеку находилась усадьба помещика Неведомского, известного собирателя античных редкостей. Усадьба, от которой после "известных событий" одна тысяча семнадцатого года мало что осталось.
- Говорят, если в полнолуние в Купели Венеры искупается девушка, то она станет обладать необычайной женской притягательностью, - заметила Прекрасная Школьница Наташа.
- С чего бы это? - фыркнула ее подруга Зина.
- Ну, магические силы…
- Фигня все это! - высказал здравое предположение семилетний Коля, маленький сын Корридова, явно унаследовавший от доктора наук материалистическое мировоззрение.
- Как сказать… - вдруг таинственно заметил Тарас. - Сказка - ложь, да в ней намек. Недаром шаман из бронзового века тоже эти места облюбовал…
- То есть?
- Может, колдуется тут хорошо? Легко идет… Место, видно, особенное.
- Как это - особенное?
- Так… И при помещике Неведомском, говорят, нечисто тут было, неспокойно. Кто знает, может, и до сих пор…
- Что - и сейчас?
- А то! У древних богов знаете какая сила…
- Какая?
- Такая… Может, эта легенда о Купели Венеры не такая уж и неправда.
- Попробовать, что ли? - заметила Валя. - Искупаться?
- В полнолуние?
- Ну да…
- Уж лучше когда "кровавая луна" будет! - засмеялся студент Саша. - Уж если сходить с ума - то по полной программе!
- С богами шутки плохи, даже если их времена давно минули, - с самым серьезным видом заметил Левченко.
- Нет, Тарас, у вас уже определенно начинает складываться репутация специалиста по аномальным явлениям, - усмехнулся Кленский.
А самая прекрасная из школьниц, Зина, сказала, что ей эта купель ни к чему! Пусть Клаудиа Шиффер в ней купается, а она, Зина, и так хороша - дальше уже некуда.
Остальные посмеялись.
Робкая Дашенька, как всегда, промолчала. У Владислава Сергеевича вообще было ощущение, что эта девушка считает себя, очевидно, бесконечно невзрачной. Дашенька была похожа на ту самую застенчивую менаду, про которую Рене Менар написал: "Скульптор изобразил стыдливую вакханку, не умеющую играть на металлических тарелках. Ее лицо с опущенными глазами как будто говорит: уйдите, и я сыграю на тарелках, если никого не будет".
Вот и теперь, при разговоре о Венериной Купели, Дашенька даже не улыбнулась.
- Ни бэ ни мэ… Как всегда! - фыркнула в ее адрес Зина.
- Только, говорят, надо в этой Купели Венеры купаться непременно - ну, совершенно! - обнаженной… - эротическим полушепотом снова заметила красавица Наташа.
- Это кто говорит?! - строгим, учительским голосом сразу же бдительно поинтересовалась Китаева.
- Легенда, Вера Максимовна! - нашлась Валечка. - Легенда так утверждает…
- Ну, в общем, хватит болтать всякие глупости, - оборвала разговор руководительница Общества юных археологов.
Вера Максимовна тактично, но довольно бдительно следила за нравственностью Прекрасных Школьниц.
Впрочем, в этом, кажется, пока не было необходимости.
Мрачные студенты на Прекрасных Школьниц особого внимания не обращали. Так, во всяком случае, казалось со стороны.
Корридов, обожавший свою жену, в ее отсутствие - в это лето она отчего-то не приехала - был полностью поглощен наукой. К тому же при нем был его маленький сын Коля.
Сам же Владислав Сергеевич современных юных девиц недолюбливал. За их немыслимую, на его взгляд, развязность.
К тому ж юные красавицы вряд ли бы ответили взаимностью. Они не обращали на него никакого внимания.
А уж Кленский скорее отдал бы предпочтение Китаевой… А что? Вера отлично выглядела для своего возраста. Была довольно приятна, изящна, хорошо пахла, всегда аккуратно причесана. С этим своим изящным шелковым шарфиком на голове, который не давал прическе растрепаться даже в походных условиях.
Несколько, правда, раздражали ее чрезмерная энергия и восторженность - "ах, какая прелесть, ах, это настоящее научное открытие!" - и постоянное занудное стремление к порядку. Но, в общем, сосуществование с этой женщиной казалось Кленскому вполне возможным и сносным: бывает и хуже.
Еще недавно Владислав Сергеевич даже подумывал: "А может, приударить? А почему бы и нет? Лучше, чем ничего. Вдруг получится?"
Но подумывал он, как это с ним бывало все последние годы, крайне вяло. Опыт подсказывал Кленскому: эта рассудочная оценка все равно окончится скукой и разочарованием. Как выяснялось обычно в итоге его любовных недолговечных связей, "ничего" все-таки лучше.
Надо было признать, что Вера Китаева тоже на него поглядывала. Очевидно, "накал" ее эмоций был на том же уровне: "А почему бы и нет? Вдруг получится?"
Так они и оценивали друг друга, пока Кленскому не явилась как чудное виденье таинственная зеленоглазая Вита. Дивная Вита! С которой даже Прекрасные Школьницы конкуренции не выдерживали. Что уж там Вера Максимовна с ее комсомольским задором тридцатилетней выдержки.
В общем, с "нравственностью" в экспедиции все было пока более или менее в порядке. Девственности Прекрасных Школьниц, если таковая еще присутствовала - в чем у Кленского были серьезные сомнения, - ничто не угрожало.
Что же касается еще одного члена экспедиции, Яши Нейланда, то он и вовсе в расчет не шел, даже в опасениях бдительной Китаевой. С Яшей Прекрасные Школьницы даже никогда и не кокетничали. "Психа", как именовали Нейланда между собой девочки, они - это было заметно - явно побаивались.
После резкого замечания Китаевой разговор о Купели Венеры быстро увял.
Все стали прощаться с Яшей Нейландом, уже приготовившимся - с рюкзаком за плечами и в камуфляжной панаме на голове, с которой он вообще никогда почти не расставался, - к отъезду.
- Ну что ж… Пока!
- Пока-пока…
- Всегда вам рад! - Корридов пожал Яше на прощанье руку. - Вы молодец: работаете аккуратно и добросовестно… Возвращайтесь, Яков, снова, когда сможете. Жаль с вами расставаться! Вы сейчас на автобус?
- Да… Только, пожалуй, еще по дороге зайду на раскоп - попрощаюсь с археологией… так сказать. Всем до свиданья!
- Прощайте, Яша…
При этих словах сенбернар Кент, все это время равнодушно лежавший перед своей миской с нетронутой едой, почему-то вдруг сел на задние лапы… И снова, задрав к небесам голову, завыл.
- Да что такое с собакой творится! - озадаченно воскликнул Вениамин.
- Грустно, видно, псу расставаться, - объяснил кто-то.
- Да, прощаться он не любит, - согласился Вениамин. - Прямо как человек.
В отличие от чувствительного Кента в экспедиции много слов и эмоций на прощанья не тратили…
Тут все лето одни люди приезжали, другие уезжали. Вернее, приходили или уходили по тропинке, ведущей через поле, а потом и через лес, к дороге, по которой раза два-три в сутки проезжали автобусы. Этот путь занимал пешком не меньше часа.
На машине к палаткам было трудно проехать - машины обычно оставляли в деревне Корыстово. Как, например, это сделал и сам Кленский.
Состав экспедиции был не только крайне разношерстным - он к тому же все время менялся.
Поэтому, наскоро и довольно равнодушно попрощавшись с Нейландом, все разошлись кто куда.
Кроме Кленского, который остался сидеть за столом с чашкой кофе. Он любил после обеда "покофевать". Для него это было равнозначно покейфовать - то же самое.
Журналист проводил глазами Яшину панамку камуфляжной расцветки, удаляющуюся по тропинке к раскопу, - до тех пор, пока Нейланд не скрылся за деревьями…
И вдруг обнаружил, что томик Проспера Мериме, столь дорогой сердцу Нейланда, лежит на столе. Яша, видно, его забыл.
Кленский даже хотел Якова догнать… Успеть-то еще было можно! Если Яша задержится хоть ненадолго на раскопе, как обещал…
Кленский взял книгу в руки… Но поленился.
"Ладно… обойдется! Потом вернется - и заберет", - решил Владислав Сергеевич, листая книгу, испещренную какими-то Яшиными пометками и пробегая глазами выделенные цитаты:
"Презрение, насмешку, жестокость можно было прочесть на этом невероятно прекрасном лице. Коварство, переходящее в злобу. Глаза немного скошены, уголки рта приподняты, ноздри раздувались…" - прочитал он.
Кленский перелистал страницы:
"Ты лучше сделаешь, если оставишь идола в покое".
Полистал еще:
"Я сильно сомневаюсь, чтобы небо могло создать подобную женщину… Я очень жалею любивших ее. Она, наверное, радовалась, видя, как они умирают от отчаяния".
Владислав Сергеевич закрыл книгу и усмехнулся.
В общем, Яша Нейланд уехал.
Зато почти тут же, минут через двадцать или тридцать после того, как Нейланд исчез из виду - Кленский еще сидел с опустевшей чашкой кофе за столом, - прибыл Миха.