Слезы потекли у нее из глаз, слезы раскаяния за то, что жила в неведении и была слишком эгоистична.
Горе по умершему Джеймсу как бы слилось с болезненным сочувствием к этому несчастному заброшенному существу. Она положила руки на край ванны, уткнулась в них лбом и разрыдалась, уже не сдерживаясь.
Джейсон вскочил, расплескивая воду, и закричал:
- Нет! Нет! Нет!
Почему-то ее плач вызвал в нем бурный протест. Бенет промокнула слезы полотенцем, постаралась сдержать всхлипывания.
Наблюдая за ней внимательно, Джейсон дождался, когда она вроде бы совсем успокоилась, и только после этого взял с полочки кусок мыла и с мрачным видом протянул ей, безмолвно отдавая приказ помыть его. Выражение его лица было серьезным, совсем как у взрослого.
Этажом выше в другой ванной были сложены резиновые и пластмассовые игрушки Джеймса. Купая Джейсона, старательно обходя или едва касаясь израненных мест, Бенет думала, что мальчику они бы пригодились. Но видеть, как он будет забавляться с игрушками, она была не в состоянии. Несмотря на царапины и ссадины, ее неприязнь к нему вдруг возникла вновь. Он причинил ей столько забот, заставил прожить столько ужасных минут, что избавиться от него стало бы великим облегчением, к каким бы неприятным для нее последствиям это не привело.
Ранним утром, предварительно убедившись, что Мопса и Джейсон еще спят, Бенет поспешила к станции метро за газетой. История пропавшего мальчика занимала всего три абзаца на второй полосе. Упоминалось, что мать Джейсона имеет еще двух детей - оба находятся на попечении местных властей. Она овдовела четыре года назад, и последние шесть месяцев сожительствует с мужчиной на восемь лет ее моложе. Ничего не писалось о возможном убийстве, никому не предъявлялось никаких обвинений. Не было даже намека на то, что кого-то собирались привлечь к ответственности.
Она отыскала открытое в такую рань кафе и, читая газету, выпила кофе и заставила себя съест пару тостов. Это напомнило ей те далекие дни, когда она жила на Уинтерсайд-роуд, пробуя свои силы в независимой журналистике, еще до знакомства с Эдвардом.
Посещение кафе было основным времяпрепровождением, знаком ее полного освобождения от житейской рутины, когда ничто не давило на нее, не указывало, каким путем идти и как надо беречь время.
Туда, в тот период, она уже никак не могла вернуться, даже если вообразить, что Джеймс вовсе и не рождался. Все равно его призрак закрывал ей дорогу в прошлое.
Как только открылся книжный магазин на Хай-Хилл, она вошла туда, отыскала отдел психологии и купила две книжки в бумажных обложках - "Синдром жестокого обращения с ребенком" и "Неведомая цель: Что толкает взрослого на издевательства над ребенком".
Ощущение, что полиция поджидает ее где-то поблизости, следит за ней, ушло. По сравнению со вчерашним днем она чувствовала себя совершенно иначе, и мир вокруг выглядел другим. Пропало садистское желание, тщательно спрятанное в тайники души, - увидеть, как жуткие чудовища-полицейские прижигают сигаретами Мопсу, выпытывая у нее признание.
Возвратившись домой, она застала Джейсона на полу кухни за рисованием. У него получилось нечто, похожее на женщину с кудрявыми волосами. Мопса протирала лакированную мебель по всей комнате, напевая себе под нос какой-то церковный гимн. Она высказала недовольство - хоть и весьма сдержанно - тем, что Бенет ушла, не оповестив ее, и поэтому они с Джейсоном беспокоились о ней.
"Что мне делать?" - размышляла Бенет. На обдумывание оставалось все меньше времени. - "Хочу ли я увидеть собственную мать на скамье подсудимых? Какова бы она ни была, но, к несчастью, по документам она моя родная мать. Готова ли я отправить ее в тюрьму или навечно в сумасшедший дом? Не думаю, что я выдержу всю эту процедуру от начала до конца".
Бенет устроилась на стульчике у окна и раскрыла первую из двух приобретенных ею книжек. Описанные в "Синдроме" истории из жизни читать было не только больно. Они мгновенно ввергали в депрессию. Самая длинная и самая насыщенная подробностями история была о мальчике, которого автор, скрывая его настоящее имя, по жуткому совпадению окрестил Джеймсом.
Мопса облачилась в голубой дождевик, повязала голову шарфом и вывела Джейсона на прогулку.
Телефон звонил дважды, но Бенет не брала трубку. Было невозможно даже вообразить разговор с кем-то посторонним, из внешнего мира, не связанным с ее замкнутым мирком. Или говорить с тем, кто не знал бы, что случилось с Джеймсом…
- Когда ты думаешь возвращаться домой?
Мопса дернулась, будто ее ударили.
- Ты так торопишься избавиться от меня?
- Когда тебе надо в больницу?
- В пятницу утром.
- Значит, самым правильным будет, если ты улетишь в субботу, - решила Бенет. - Не сочти, что я выгоняю тебя, но мы должны что-то предпринять по поводу этого ребенка. Причем ради твоего же блага. Я подожду, пока твой самолет взлетит, а затем передам его полиции. Тебя уже не будет в стране. И, чтобы успокоить тебя, скажу, что у нас с Испанией нет договора об экстрадиции. Они не выдадут тебя английским властям.
- Но у меня обратный билет только на среду следующей недели.
- Я куплю тебе билет на субботу.
- Ты готова потратиться? Ведь это самолет, а не автобус.
Бенет промолчала. То, что она повела себя так решительно, ей самой показалось чудом. Для чего были все ее сомнения и терзания, в результате которых она пришла от отчаянного желания немедленно вернуть Джейсона семье к хладнокровному выводу, что надо продержать его в своем доме еще четыре дня. Зачем? Для спасения Мопсы от унижения, от судебной процедуры и заслуженного наказания?
Частично, да. Но была еще и другая причина, чтобы не торопиться с возвращением Джейсона.
Весь вчерашний день, урезонивая Мопсу и даже дойдя до грани яростной ненависти и собственного нервного срыва, Бенет все-таки думала о матери мальчика, о женщине примерно ее лет, выступившей по телевизору с просьбой вернуть ей сына. Конечно, со стороны Бенет было чудовищно жестоко держать эту женщину в напряжении, в неведении лишний день, лишний час, даже лишний миг.
Но потом она, купая Джейсона, увидела следы побоев и пыток на его теле, а затем прочла книжки, которые ей на многое открыли глаза.
И она собирается как можно скорее вернуть его в тот же мир? В качестве злодея ей рисовалась не столько Кэрол Стратфорд, а скорее ее двадцатилетний приятель, Барри Махоун. В книжках приводились истории о молодых отчимах и сожителях. Бенет мысленно составила портрет этого Барри, здорового, привлекательного внешне, но, вероятно, безграмотного, тупую скотину с могучими кулаками. Возможно, крепко пьющего, склонного к насилию.
Ребенок вполне мог раздражать такого типа, тем более рожденный не от него.
Разве она не видела собственными глазами на нежной детской коже ожоги от сигарет и шрам, оставленный после удара каким-то острым предметом?
Ей нужно было время, чтобы как следует подумать. За эти четыре дня она выработает решение, как обставить возвращение Джейсона в семью. Кто-то должен быть извещен, какому обращению подвергался мальчик дома. У самой Бенет позиции слишком слабые, чтобы надавить на его родных и начать против них наступательные действия. Но возврата к прежнему не должно случиться. Иначе мать не получит своего сына обратно.
Сердце Бенет ожесточилось против Кэрол Стратфорд. Мопса была объектом ее тревоги и дочернего сочувствия, собственное состояние внушало ей беспокойство. Джейсон был беззащитной жертвой, и Бенет не могла не жалеть его, но Кэрол, у которой двое старших детей уже были отняты по закону, стала заочным врагом Бенет.
10
Джейсон числился пропавшим уже целую неделю.
Барри должен был как раз в среду вернуться на работу. Если бы Джейсон являлся его ребенком или брак с Кэрол был официально зарегистрирован, Барри имел бы право взять отпуск за свой счет и предоставить Кену мрачную перспективу вкалывать без напарника. Но подводить Кена без достаточных оснований ему не позволяла совесть, а тем более переход в категорию безработных не сулил ничего хорошего. Работа везде отыскивалась с трудом. Кен, разумеется, крепко подумает, но потом, со свойственным ему тактом, намекнет, что есть новая кандидатура напарника, а может, решится работать самостоятельно.
Барри предложил Кэрол оформить их брак. Это предложение исходило от него не впервые, а повторялось уже раз пять-шесть. Они были близки, как два моллюска в одной раковине, но с пропажей Джейсона что-то между ними разладилось. Они уже больше не занимались любовью. Ему не доставляло удовольствия касаться ее тела, хотя в сексуальном плане Кэрол была по-прежнему агрессивна. Она хотела его, а он ее - нет.
У Кэрол был солидный запас снотворного, и она глотала его с радостью, когда у них ничего не получалось.
Часто Барри приподнимался на кровати и смотрел на спящую женщину, любуясь ее разметавшимися кудрями. И боялся разбудить ее, чтобы она не спросила, кто ты такой и почему лежишь со мной рядом в одной постели?
Перейдя Китайский мост и вновь увидев свет в их окошке, он был все еще счастлив. Он застал ее нарядно одетой, накрашенной в меру - ту Кэрол, которую любил уже полгода.
Ничто не мешало им провести отличный вечер. Но почему не дома? Барри даже не решился признаться, что рассчитывал поужинать вдвоем. У них давно лежала в холодильнике копченая индейка, а бутылку турецкого вина он купил по дороге.
- Давай поженимся, Кэрол, - сказал он. - Если мы примем такое решение сейчас, то через три недели официально будем мужем и женой.
Она выдержала паузу.
- Если ты станешь моим мужем, я уже не смогу опираться на другое, более крепкое плечо.
- Я уж как-нибудь позабочусь о тебе.
- Ты и так заботишься. Что изменится в моей жизни?
Она пожелала уязвить его.
- Не твой ребенок пропал. Может, ты специально его убил.
Барри был настолько влюблен в нее, что простил ей страшное обвинение.
- Все наладится, когда мы будем женаты.
Она заткнула ему рот, словно кляпом.
- Ребенок выходит из нутра матери, а мужчина только трахает ее и забывает, что ему достается лишь удовольствие. Тебе ничего не стоит сделать мне своего ребеночка взамен чужого.
Он уговорил ее пойти к доктору на следующий день, и тот прописал ей транквилизаторы.
Под ручку они прошлись по Уинтерсайд-Даун. Впервые за всю неделю она прильнула к нему, и Барри был по-глупому счастлив.
- Ты лгала, когда говорила, что мужчина не имеет отношения к родившемуся ребенку. Ведь Дэйв, погибший в Боснии, до сих пор любим тобой, и свою любовь к нему ты перенесла на ваших детей. Разве я не понимаю? Ты видишь отражение Дэйва в Райане и в Тане.
- Джейсон больше всех походил на него.
Зачем надо было затевать эти сложные разговоры? До знакомства с Кэрол Барри вообще ограничивался дюжиной слов, и это его вполне устраивало. А теперь он осознал, что такое счастье, и захотел его добиться.
Быть счастливым. Не просто сытым, отдохнувшим и слегка навеселе, а именно счастливым. Но за это надо бороться.
Барри почувствовал, как ее рука крепко сжала его руку и подумал, что она обнадеживает его, хотя по-прежнему полна печали.
Он взглянул ей в лицо, но увидел, что оно обращено не к нему. Кэрол смотрела, как издали приближались к ним члены семейства Изадорос - Бьюти с коляской, где подпрыгивала Келли, и Карен с Диланом, сопровождающие ее, как эскорт.
Кэрол не виделась с Бьюти со дня исчезновения Джейсона. Бьюти, одетая во все отвратительно коричневое с зеленым, вдруг вызвала у Кэрол приступ раздражения.
- Прочь с моей дороги, жирная корова! - воскликнула Кэрол. - Ты только и делаешь, что портишь мне жизнь.
Бьюти распахнула невинные глаза.
- Да. Полиция приходила ко мне сегодня. Я сказала им об отметинах, которые могли быть на теле Джейсона, о которых ты умолчала при описании примет.
Барри был в растерянности. Он вырос в спокойной, дружной семье, и побои, а тем более истязания ребенка, были недоступны его пониманию. Давно прошли диккенсовские времена.
Но тут он столкнулся с настоящей женской дракой. Бьюти и Кэрол, шипя, как две кошки, вцепились друг в друга, и он едва успел их развести. Впрочем, из царапины, нанесенной коготком Кэрол, по щеке Бьюти потекла кровь.
Обе женщины истошно вопили, и Барри пришлось схватить Кэрол в охапку и отнести прочь на десять футов. Собрались соседи, с любопытством ожидая продолжения. В большинстве они были выходцами из других стран, и то, как дерутся англичане, являлось для них экзотическим зрелищем.
Барри потащил Кэрол домой, несмотря на ее протесты. Его сила превозмогла ее упрямство.
Какое счастье, что доктор дал Кэрол транквилизаторы. Она еще успела поговорить с Алкмини в пивной и просмотреть газету, принесенную Морин. Джейсон растворился в информации о тысячах детей, пропавших в Лондоне за последние пять лет. Правда, пока его имя было во главе списка.
Морин не сиделось на месте, и она скоро ушла в свою конуру, где ей было спокойно. У нее вызывали раздражение чужие дома. Заходя с визитом, она никогда не снимала пальто, вернее, плащ на все случаи жизни, который носила постоянно. Плащ дополняли коричневые туфли на размер больше, нелепо выглядящие на ее тонких лодыжках. Прическа у нее была такая, словно она подставила волосы под сильный душ, а потом, не вытирая, перевязав тугой лентой, оставила их сушить, не удосужившись коснуться гребенкой. В поступках Морин была нерешительна, зато передвигалась по комнате с молниеносной быстротой, хватая, теребя и переставляя с места на место попадающиеся под руку вещи, словно проверяя, есть ли под ними пыль.
Она повертела в руках "священное" фото Дэйва, будто впервые видела его.
Голос ее никогда не был ни громким, ни тихим. Все произнесенное ею было как-то однотонно и безжизненно.
- Почему ты не сделала аборт? - обратилась она к Кэрол.
Кэрол едва не убила ее взглядом, и в нем было столько ненависти, что Барри тут же представил, как ему будет плохо, если эта ненависть обратится на него.
- Ты мне сказала, когда Дэйв был еще жив, что не хочешь больше детей. Ты могла сделать аборт.
- Она испугалась, - вступилась за дочь Айрис, причем с таким видом, что только она обладает тайной, неведомой больше никому. - Ей страшно было подпасть под влияние обезболивающих средств. Вдруг колесо вновь бы закрутилось.
Барри по наивности подумал, что речь идет о транквилизаторах, прописанных ей сейчас врачом. Они как раз сейчас действовали на Кэрол, иначе она бы задушила Морин тут же на месте.
Кэрол упала на кровать, легкая и беспомощная, как газетный лист, который она только что прочла.
- Оставьте меня в покое! Завтра я приступлю к работе. Нечего вокруг меня толкаться.
- Правда! - поддержала ее Айрис. - Наша болтовня не вернет Джейсона.
Барри возмутился. Он сам боялся, что Джейсон мертв, и того же опасалась Кэрол, но Айрис уже похоронила его. Она приняла как должное, что ситуация разрешилась, и спокойно закурила сигарету.
- Работа отвлечет меня, - сказала Кэрол.
Барри был шокирован. Как может мать отвлечься работой, ничего не зная о судьбе своего ребенка? Они обязаны искать Джейсона - живого или мертвого, а если, к счастью, найдут живым, Кэрол уже не должна отпускать его от себя.
Он усиленно отгораживался от мысли, что Джейсон исчез навсегда.
Он не хотел, чтобы Кэрол вернулась в бар, к тем людям, с которыми он недавно повстречался. Но он не был ее супругом, не имел никаких прав, даже высказывать свое мнение.
Те люди были старше его и могли презирать юнца за проявляемую им ревность.
Он чувствовал, что Кэрол всегда была кошкой, которая ходит сама по себе. Как управлялся с ней Дэйв? Он был всегда грязный, пропахший соляркой, и ей нравилось запускать в его грубую кожу свои коготки. Но наверняка он любил ее за элегантность, за маникюр, за роскошные кудри.
После ухода Морин и Айрис они, сидя рядышком, смотрели телевизор. Барри взял ее за руку, и она позволила ему сделать это. Программа была скучной. И его мысли опять устремились к Джейсону. Заявление Морин о возможном аборте вызвало в нем массу эмоций. Неужели Кэрол так любила Дэйва, что решилась на рождение третьего ребенка?
Они с Кеном обставляли офис на Финчли-Хай-роуд. Им повезло в том, что новый владелец хотел пустить пыль в глаза и заплатил за дорогостоящие деревянные панели.
Через полчаса после начала работы за Барри явилась полиция. На этот раз не Треддик, а детектив Лэтхем и еще один человечек, представившийся сержантом Доусоном. Кен выглядел, будто его огрели обухом по голове, когда напарника увели с работы под предлогом выяснения некоторых дополнительных обстоятельств.
Пока они ехали в машине, никто не произнес ни слова. Барри только заметил, что везут его не в известный ему полицейский участок, а за пределы знакомого ему района.
Он с ужасом подумал, что ему предстоит опознать тело мертвого Джейсона.
Огороженную желтыми полицейскими лентами часть квартала заполняла толпа враждебно настроенных зевак. Машина буквально ползком миновала этот участок.
- Что теперь нам скажешь, Барри? - спросил Доусон, когда они наконец добрались до какой-то комнатки для допросов. - Могу сообщить тебе, что желторотый придурок, по описанию соответствующий твоей внешности и одежде, был замечен тем вечером в среду на Редьярд-гарденс.
Это было в первый раз, когда они назвали его не по фамилии, а по имени. Возможно, Доусон применил такой способ, чтобы сразу ошеломить его.
Барри удивился вопросу. Кто его мог там видеть?
- Я там не был. Вы провезли меня на машине, и я впервые увидел это место.
- Однако ты знаешь про него, - вмешался Лэтхем.
- А как же ему не знать? Живет поблизости, гуляет там с Кэрол. Нашел там игрушку Джейсона, - Доусон бил его фразами, словно боксерскую грушу кулаками.
- Почему бы тебе не сокращать путь домой таким образом, вместо того чтобы шагать через Китайский мост?
Барри знал, почему он не шел этой дорогой. Дома там навевали на него уныние, а с Китайского моста он мог уловить огонек, ждущий его в окошке Кэрол. Но как объяснить это таким людям, как Лэтхем и Доусон? У них обоих были пустые глаза. Как сказать им, что Редьярд-гарденс - не сад, а мертвая улица, где живут мертвецы, а от сада остались только участки осыпавшейся кирпичной стены? Они подумают, что он насмотрелся фильмов ужасов и от этого спятил.
- На меня этот квартал плохо воздействует, - сказал Барри. - Там не на что посмотреть. Я люблю места, где кипит жизнь.
- Кипит жизнь? Вот как?
Из этих слов Барри Лэтхем сделал свои, зловещие выводы.
- Вот, значит, какую жизнь ты предпочитаешь? Более увлекательную? Чтоб все вокруг кипело?
Глаза у него уже не были пустыми. В них зажегся обвинительный огонек, хотя Барри до сих пор не понимал, почему так неловко стал себя чувствовать в обществе этих двух полицейских.
Однако предчувствие, что дела его плохи, овладело им.