На какой глубине я находился? Собственно, это был вопрос жизни и смерти. Судя по давлению, можно было предположить, что вертолет находится глубоко. Однако в скольких метрах от поверхности моря? В двадцати? Тридцати? Сорока? Я попробовал припомнить морскую карту. Канал Торбэй - а он проходил довольно близко от восточного побережья острова - достигал глубины ста пятидесяти метров. Я, однако, находился у самого берега, но это могло означать, что надо мной пятьдесят метров воды, если не больше. Если это действительно так, я погиб! Что говорят предписания по снижению глубинного давления? "Человек, находящийся десять минут на глубине более пятидесяти метров, должен регулярно задерживаться при подъеме на поверхность, в сумме не менее восемнадцати минут". Когда человек дышит сжатым воздухом, в его тканях осаждается азот, а когда он всплывает, кровь переносит азот в легкие, которые выделяют его в процессе дыхания. Если подниматься на поверхность слишком быстро, легкие не успевают выделять азот, в результате чего в крови образуются пузырьки азота, что приводит к крайне мучительной, парализующей человека кессонной болезни. С глубины в тридцать шесть метров и то надо подниматься не меньше шести минут. У меня же не было никаких возможностей задерживаться при подъеме, а каждая дополнительная секунда пребывания в вертолете делала мое возвращение на поверхность все более опасным и болезненным. От всех этих мыслей мысль о тех, кто ждет меня во всеоружии наверху, как-то потеряла остроту. Я пару раз вздохнул как только мог глубже, чтобы заполнить все клеточки легких кислородом, прошел под водой к вырванной ударом двери и поплыл вверх, стараясь не слишком торопиться.
Падая на дно морское, я совершенно потерял представление о времени. То же самое произошло со мной и теперь, при подъеме. Я плыл медленно, чтобы максимально использовать запас кислорода в легких. Каждые десять секунд я выпускал изо рта немного воздуха, чтобы отрегулировать давление в легких. Вода надо мной была такая темная, как будто я находился на глубине не менее ста метров. Я не видел никакого просвета. И вдруг неожиданно, за мгновение до того, как у меня кончился запас воздуха в легких, я заметил, что вода как-то светлеет, и тут же ударился обо что-то головой. Я схватился за это "что-то", подтянулся и начал жадно хватать воздух, ожидая появления декомпрессионных судорог.
Их не было, а это значило, что я был на глубине не более двадцати - двадцати пяти метров.
На протяжении последних десяти минут моему рассудку досталось не меньше, чем телу, и даже, как оказалось, больше, иначе не могло случиться, чтобы я сразу не распознал то, за что держался. Это был руль небольшого катера, и если бы это требовало еще каких-либо доказательств, то их бы мне представили два медленно вращавшихся сантиметрах в шестидесяти от меня винта. Я вынырнул как раз под ожидавшим меня катером. Это уже был пресловутый рок. С тем же успехом я мог вынырнуть прямо под лопастями винта и быть оскальпирован. Впрочем, это могло произойти в любую минуту, стоило только тому, кто был у руля, несколько подать назад. К счастью, я был слишком занят опасностями, грозившими мне в эту минуту, чтобы еще беспокоиться о том, что только могло произойти.
На расстоянии тридцати - сорока метров от правого борта я увидел скалы. По отношению к катеру они были неподвижны, это говорило о том, что катер стоит на месте, а его винты вращаются только для того, чтобы нивелировать силу ветра и течения. Время от времени яркий сноп света обшаривал воду вокруг. Я не сомневался, что команда внимательно наблюдает за поверхностью моря и их оружие снято с предохранителей, хотя мне никого не было видно. Не видел я также и самого судна, хотя мне обязательно надо было его запомнить. Я вытащил из ножен кинжал и вырезал большое U на нижней тыльной стороне руля.
И тут я услышал голоса, их было четыре. Я узнал их сразу. Если бы даже мне пришлось жить вечно, я все равно никогда не забыл бы ни один из них.
- С твоей стороны ничего, Квинн?
Это был Имри, человек, организовавший на меня охоту на палубе "Нантсвилла".
- Все спокойно, сэр.
Я почувствовал, как у меня поднимаются волосы на голове. Квинн, он же Дюрран, - липовый таможенник. Человек, который чуть не задушил меня.
- А с твоей стороны, Жак?
- Ничего. Они уже пятнадцать минут как скрылись под водой. Надо иметь стальные легкие, чтобы еще быть в живых.
- Все. Смываемся, - подвел итог Имри. - Все получат премию за ночную работу. Крамер?
- Слушаю, капитан Имри, - голос был такой же хриплый, как и у Имри.
- Полный вперед! Идем к проливу.
Я изо всех сил оттолкнулся ногами от руля и постарался нырнуть как можно глубже. Вода за мной вскипела и засветилась фосфорическим блеском. Я плыл на глубине двух-трех метров в сторону рифов. Как долго? Не знаю. Скорее всего, не больше минуты. Мои легкие уже не очень слушались меня. Когда я вынырнул, море было пусто. Только вдали я увидел слегка фосфоресцирующий силуэт удаляющегося судна. Прожекторы были уже выключены. Капитан Имри свое задание выполнил. Суденышко плыло в полной темноте, не светились даже позиционные и бортовые огни.
Я не спеша доплыл до скалы и, ухватившись за нее, застыл в воде, чтобы дать моим измученным мышцам, да и всему организму, снова обрести силы. На это у меня ушло не меньше пяти минут. Мне никогда не пришло бы в голову, что силы могут полностью покинуть человека за каких-нибудь пятнадцать минут. Я с удовольствием провалялся бы на этой скале несколько часов, даже целый день, но спустя пять минут я снова погрузился в воду и поплыл к берегу. Время работало против меня.
Трижды я делал попытки взобраться с надувной лодки на борт "Файркрэста", и трижды мне не удавалось этого сделать. Высота борта не превышала ста двадцати сантиметров, но для меня это была целая гора. Десятилетний мальчишка с легкостью преодолел бы это препятствие, но я не был десятилетним мальчишкой. Я был очень старым Калвертом.
Я окликнул Ханслета, но он не пришел мне на помощь, хотя я звал его трижды. "Файркрэст" был темным, неподвижным и мертвым. Куда он делся, черт побери?! Спал он, что ли? Или сошел на берег? Нет, этого он сделать не мог, так как обещал оставаться на судне на случай, если с нами захочет связаться дядюшка Артур. Значит, спит? Я почувствовал, как во мне поднимается слепая и бессмысленная ярость. Это уже было слишком! Особенно после того, что мне пришлось пережить! Я заорал изо всех сил, а потом ударил по стальной обшивке рукояткой люгера. Но Ханслет не появился и после этого.
Наконец на четвертый раз мне удалось вскарабкаться на палубу. То есть в конце концов я все-таки лег брюхом на борт, держа в руках нос резиновой лодки, а потом просто свалился на доски палубы. Закрепив лодку, я пошел на поиски Ханслета, приготовившись сказать ему пару теплых слов.
Однако мне пришлось оставить их для себя. Я обыскал судно от носа до кормы, я не пропустил ни одного помещения. Ханслета не было. Не было и следов поспешного ухода или борьбы. Стол в каюте не был накрыт, а на камбузе не было грязной посуды или остатков еды. Всюду было чисто, все было в образцовом порядке. Только Ханслета не было нигде.
Я прошел в салон, опустился в кресло и попробовал объяснить себе его отсутствие. Эти попытки продолжались минуты три, потому что я вообще не был способен о чем-либо думать. Я встал и вышел на палубу, чтобы убрать лодку и подвесной мотор. Хотя теперь я не собирался изощряться в поисках места хранения для них… Впрочем, у меня не было и сил для этого. Я просто выпустил воздух из лодки и убрал ее вместе с мотором в задний трюм. Если кто-нибудь еще решит обыскать судно, я просто всажу в него пулю. При этом он может представиться даже полковником жандармерии, директором следственной полиции, генеральным инспектором или кем-то там еще. Все равно я сначала всажу в его ногу пулю, а потом уже выслушаю, что он там хотел мне сказать. Ну а если я признаю одного из моих приятелей с "Нантсвилла", я буду целиться в голову.
Я прошел обратно на корму, чувствуя себя совершенно больным. Вертолет покоился на дне моря вместе с пилотом, грудь которого разворотили очередью из пулемета. Одного этого было достаточно, чтобы я чувствовал себя умирающим.
Я разделся и крепко растерся полотенцем, и эти несложные движения окончательно лишили меня сил. Ничего удивительного, последние три четверти часа тоже никак нельзя было назвать отдыхом. Я бежал, спотыкался, ударялся о стволы деревьев этого проклятого леса, искал и надувал лодку. А спуск ее на воду был уж чистейшей акробатикой. Конечно, это было делом крайне изнурительным, но чтобы у меня была такая полная пустота в голове и ватные ноги… Я ведь был сильным человеком, сильным и весьма тренированным… Приходилось признать, что полное изнурение коснулось не столько тела, сколько сердца и мозга.
С трудом одевшись, я, конечно, не забыл и о шейном платке. Синяки, оставленные на моей шее клешнями Квинна, теперь расцвели всеми цветами радуги. Я заглянул в зеркало и увидел в нем собственного дедушку. Лицо деда на смертном одре - глубокие морщины, желтая кожа. Только что кожа на лице не имела восковой гладкости, а была буквально пошинкована иглами сосен. Я производил впечатление больного черной оспой.
Я проверил свои люгер и "лилипут", которые, перед тем как покинуть Дюб Сджэйр, вложил в водонепроницаемый футляр, после чего позволил себе принять хорошую порцию виски. Это на меня хорошо подействовало. Мои красные кровяные тельца вновь стали на ноги и постепенно начали свой хоровод. Мне показалось, что неплохо было бы подкрепиться еще, и я уже протянул руку к бутылке, по именно в эту минуту я услышал шум мотора. Оставив в покое бутылку, я выключил свет, хотя сквозь плотные шторы его и так не было видно снаружи, и занял позицию за открытыми дверями салона.
По сути дела, я был уверен, что это совершенно излишняя предосторожность, поскольку моторка могла только привезти назад Ханслета. Но почему, черт побери, он не использовал нашу лодку, укрепленную на корме? Видимо, кто-то отвез его на берег, а теперь привез обратно.
Мотор заработал медленнее, потом выключился, снова включился, замолк, и я услышал удар по корпусу "Файркрэста", гул голосов, шаги на палубе и шум удаляющегося мотора.
Шаги раздались прямо над моей головой. Гость был один и направлялся в сторону рубки. Это была уверенная поступь человека, который знает, куда идет. Но это не были шаги Ханслета. Я сжался в укрытии, вытащил люгер, снял его с предохранителя и приготовился достойно встретить гостя, в лучших традициях жителей шотландских гор.
По стуку дверей рубки я определил, что гость побывал в рубке, а потом покинул ее, и я увидел сноп света его карманного фонарика, которым он освещал лестницу, спускаясь ко мне в салон. Внизу он на мгновение остановился, и луч фонарика стал обшаривать стену в поисках выключателя. Я сделал шаг вперед, обхватил согнутой рукой его шею, одновременно дав ему коленом по почкам и сунув дуло люгера в его правое ухо. Приходилось действовать жестко - это мог быть мой друг Квинн. Крик боли убедил меня в ошибке.
- То, что у тебя в ухе, это не слуховой аппарат, мой мальчик, - предупредил я, - это дуло люгера. Легкое нажатие на спусковой крючок - и тебя нет. Для тебя же лучше не нервировать меня.
Перспектива путешествия в иной мир явно не устраивала его, и он остался стоять неподвижно, только из его горла вырывались какие-то нечленораздельные звуки. То ли он хотел что-то сказать, то ли глотнуть воздуха. Я немного ослабил свою хватку.
- Медленно протяни левую руку и поверни выключатель, - велел я.
Он сделал это очень осторожно и, действительно, очень медленно. В салоне стало светло.
- Подними руки вверх… Выше!
Образцовый пленник выполнял все мои поручения очень старательно. Я развернул его внутрь салона и велел сделать три шага и повернуться ко мне лицом.
Он был среднего роста, на нем была каракулевая куртка и меховая казачья папаха. Холеную седую бороду разделяла пополам полоска черных волос. Другого такого украшения, наверное, в мире не было. Загорелое лицо было красным от гнева, а может, от удушья. Он без моего разрешения опустил руки, уселся на диване, достал монокль и, сунув его себе в глаз, уставился на меня с холодной яростью. Я посмотрел на него точно так же, положил люгер в карман, налил в стакан виски и подал его контр-адмиралу сэру Артуру Арнфорд-Джессону, командору Ордена Бани и владельцу целой коллекции других наград, кстати, моему шефу.
- Вам следовало постучать, сэр.
- Действительно! Вы всегда так принимаете гостей?
Судя по его голосу, я слишком долго сжимал его шею.
- У меня не бывает никаких гостей, адмирал. И друзей здесь у меня нет. Тут у меня только враги. По крайней мере, те, кто до этой минуты приходили сюда, были врагами. Впрочем, вас я никак не ожидал.
- Остается надеяться, что меня вы действительно не ожидали, - он помассировал себе шею, глотнул виски и закашлялся. - Я и не собирался сюда… Калверт, вы хоть имеете представление, сколько слитков золота находилось на борту "Нантсвилла"?
- Я знаю их стоимость - около миллиона фунтов стерлингов.
- Восемь миллионов, если хотите знать точно. Как правило, золото, которое дядя Сэм гребет лопатой в Европе, чтобы заполнить свой Форт Нокс, перевозят в небольших количествах. По соображениям безопасности. Но в этот раз Английский банк был уверен, что беспокоиться не о чем - на борту были наши агенты. Банк задержал доставку, и поэтому на корабль загрузили сразу тысячу четыреста сорок слитков, впрочем, не информируя об этом ни единого человека. Сейчас банк в панике. А правительство!.. И мне придется всю эту кашу расхлебывать!
Естественно, он приехал сюда, чтобы кашу расхлебывал я. Что, впрочем, было действительно совершенно естественно.
- Вы должны были предупредить меня… о своем прибытии.
- Я пробовал! Но в полдень вы не вышли на связь. Это элементарная ошибка и, боюсь, очень существенная! Вы, Калверт, проигнорировали приказ, вы и Ханслет! Тогда я понял, что дела очень плохи и я должен взять их в свои руки. Я прилетел на самолете, а сюда меня доставил спасательный катер.
Я припомнил виденный нами в проливе катер, который отчаянно боролся с волнами.
- Где Ханслет? - спросил дядюшка Артур.
- Не знаю.
- Не знаете? - спросил он уже обычным спокойным тоном, который я не выносил. - Калверт, вы больше не владеете ситуацией? Правильно я вас понял?
- Так точно, сэр. Боюсь, что, скорее всего, его похитили. Хотя и не знаю как… Что вы делали последние два часа, сэр?
- Что?!
Почему, черт побери, он не вынет из глаза монокль! Он носил его не из снобизма, его правый глаз практически был слеп, но его вид с моноклем страшно раздражал меня.
- Спасательный катер, на котором вы приплыли, адмирал, должен был прийти два часа назад. Я видел его с вертолета. Почему вы сразу не отправились на "Файркрэст"?
- Я сделал это. Мы подошли к "Файркрэсту" в сумерках, но на борту никого не было. В вашей кладовке я не нашел ничего, кроме фасоли в банке, поэтому я отправился перекусить в другое место.
- Отель "Колумб" тоже не предложил бы вам ничего лучшего. Может, только гренку к этой фасоли, да и то если повезет.
"Колумб" был единственным отелем в Торбэе.
- О нет! Я съел прекрасный ужин. Копченую форель, телячье филе, а к этому - прекрасное рейнское вино. На "Шангри-Ла".
Тень улыбки сопутствовала его словам. Адмирал приоткрыл свою ахиллесову пяту; слово "лорд" было для него самым приятным из всех, но барон с семизначной цифрой годового дохода значил для него столько же, сколько и лорд.
- На "Шангри-Ла"?.. Припоминаю, вы мне говорили, что хорошо знаете Скаураса. Не так ли? Вы говорили, что хорошо знаете миссис Скаурас, а также ее мужа. Ну, и как там старый Тони?
- Прекрасно, - ответил он ледяным голосом.
Дядюшка Артур понимал шутки, но не распространял их на мультимиллионеров.
- А его жена?
- Гм… Хорошо.
- Мне кажется, не слишком. Я видел ее бледной, несчастной, с черными кругами под глазами. Выглядела она почти так же, как я сейчас. Супруг третирует ее. И физически, и психически. Вчера вечером он публично оскорбил ее. А еще я видел на ее руках синяки и кровоподтеки от веревки. Как это объяснить, сэр?
- Это совершенно исключено! Я был знаком с первой миссис Скаурас. Она в начале года умерла в Ницце…
- В психиатрической клинике. Скаурас сам мне об этом сказал.
- Это не играет роли. Она боготворила его, и он безумно любил ее. Человек не может так измениться, А кроме того… сэр Энтони - джентльмен.
- Вот как? В таком случае расскажите мне, как он заработал свои первые миллионы. Вы видели сегодня миссис Скаурас?
- Да. Она появилась позднее, - медленно сказал дядюшка Артур, - когда мы ели филе.
Это опоздание его явно не удивило.
- Мне показалось, честно говоря, что она не слишком хорошо себя чувствовала. На правом виске у нее был синяк, упала, поднимаясь на борт. Ударилась головой о поручни.
- Не о поручни, а о кулак своего супруга. Однако вернемся к моменту вашего прибытия на "Файркрэст", если вы позволите, сэр. Всюду ли вы побывали и все ли проверили?
- Я осматривал судно, только кормовая каюта была заперта, я не смог в нее попасть. Я подумал, что там находится что-то такое, что вы не хотели бы показывать случайным гостям.
- Или что-то, что гость, прибывший сюда перед вами, не хотел вам показать… Например, Ханслета под хорошей охраной. Наши друзья, скорей всего, ждали меня или известие о моей смерти. Если бы я погиб, они убили бы Ханслета или взяли бы его как пленника. Если бы я вернулся, убили бы обоих. К тому времени они уже поняли, что я слишком много знаю, чтобы продолжать любоваться этим светом. Необходимо время, чтобы открыть сейфы и вытащить оттуда столько тонн золота. Наши друзья знают, что время - их злейший враг, и это их очень беспокоит.
- Ожидали известия о вашей смерти? - механически повторил дядюшка Артур. - Не понимаю.
- Вертолет, который вы мне прислали, был сбит сегодня сразу после захода солнца. Пилот погиб, машина на дне моря. Имри и его сообщники думают, что и я там нахожусь.
- Еще лучше!
Дядюшка Артур почти не проявил никаких эмоций, как будто сыпавшиеся на него удары ошеломили его совершенно, но, скорее, можно было предположить, что он обдумывал, как аккуратно, но решительно сказать мне, чтобы я подумал о другой работе. Он закурил тонкую длинную, невероятно черную сигару и затянулся несколько раз.
- Когда мы вернемся в Лондон, - сказал он, - напомните мне, Калверт, чтобы я показал вам секретные папки, где находятся копии ваших рапортов.
- Хорошо, сэр.
- Два дня назад я имел удовольствие ужинать с помощником государственного секретаря. Он спрашивал меня, какая из стран Европы имеет лучших агентов. Я ответил, что не знаю, но в любом случае могу назвать лучшего тайного агента Европы - Филиппа Калверта.
- Очень мило с вашей стороны, адмирал.
Если бы я мог убрать с его лица маску из бороды, виски, сигары и монокля, быть может, истинное выражение его лица позволило бы мне догадаться, что на самом деле рождается в его мозгу.
- Тридцать шесть часов назад, сэр, вы хотели выбросить меня с работы…