- Значит, пьет.
"Нет в тебе, Светка, стержня," - говорил Павел Петрович. - ты даже, когда слово "нет" произносишь, оно у тебя звучит "чего изволите?!". Об тебя ноги вытирают, а ты молчишь. По щеке наотмашь бьют, ты задницу подставляешь. Да еще с такой готовностью. Нате! И все вокруг думают - либо сволочь, либо идиотка. Одно время сам думал, что сволочь, теперь понимаю - идиотка. Да еще с идеей фикс - самопожертвование, самопожертвование, самопожертвование.
У любой идеи должен быть конец пути. Пункт Х. Хочешь - У. Хочешь - Z. Но финальная точка, цель, к которой стремишься. А у тебя что? У тебя даже карты нет, куда идти и ради кого и чего тащить на себе грязный занозистый крест. Вся спина в шрамах, но ведь тащишь!
Копится в тебе вся эта грязь, копится, а однажды возьмет да и прорвется. И что ты тогда будешь делать? Или станешь сволочью. Или…"
Эх, ей бы одолеть эту лестницу, отдать деньги и отдохнуть немножко. Присядет где-нибудь, закроет глаза, и будет думать о Паше. Облако, оно какое? Мягкое? Пушистое? Или из белой кожи, гладкое, скрипящее, пахнущее мускусом и ванилью. С такого и соскользнуть недолго. Сделаешь неловкое движение, и попа поедет, так и канешь куда-то вниз… Внизу - хорошо: рот заполнит сладкая ванильная вата, в глазах - ветер, а руки и ноги - легкие, как перышки. И еще немного вниз - навстречу.
Вроде бы эта. Сверилась по бумажке. Сама себе кивнула - точно. Царапнулась в дверь.
- Какого черта?
- От редактора. Деньги вам принесла, - сердце вдруг опять съежилось, и стало нехорошо. Пусто как-то стало и неловко.
- Заходи, гостем будешь, - последовало вызывающее приглашение.
Светлана Борисовна открыла дверь. Вошла. И тихо охнула. Вот и свиделись, не прошло и жизни. Здравствуй!
Открытое письмо работникам телеканала "ТВ-Комп"
Верните нашу Галю!
Суки! Куда вы дели нашу Галю? Ваш проект мы смотрели только из-за этой смешной и правильной девчонки. Она настоящая. Не то, что ваши Пети, Коли, Кати, Оксаны и Камиллы. Почему вы ее выкинули?! Мы требуем официального ответа и опровержения. Она учила нас, как правильно поступать и что делать, когда весь мир вокруг - мусор. А вы ее погнали. Сказали - нам такие не нужны. Какие-такие? Галка не боялась говорить вам правду в глаза. Она вообще ничего не боялась. Прыгнула с парашютом, нырнула к акулам и даже съела килограмм червяков. Она всех парней на проекте сделала, мы ею гордимся и хотим быть на нее похожими. И внешне, и внутренне. Но вместо нее мы должны теперь смотреть на всяких уродин и тихонь. На фига серые мышки, когда есть наша Галка?!. Верните Галчонка, а то перестанем смотреть ваш дурацкий проект. И все перестанут. Это мы вам обещаем - группа девочек из 10 "А".
P.S. Где вы обычно проводите свой кастинг?
Каждую ошибку, считайте за улыбку.
МАРИНА
- Мы вам обязательно позвоним!
Марина кивнула и вышла из кабинета, цокая каблучками. На безрыбье и антилопа гну. Конечно, решение принять участие в подобном эксперименте полный бред, но… если жизнь в самом ближайшем времени не изменится, то она просто свихнется. Что ни день, то живот крутит от ненависти. И в затылке ломит. Черт бы побрал любовь и гениальные мозги Игоря! Ведь все равно было понятно, что рано или поздно сбежит к старшей Селезневой. Привычка сверху нам дана, замена счастию она. Сказал классик. Время внесло свои коррективы: привычка способна заменить все остальные чувства. Вот и она, Марина, уже привыкла думать об убийстве. До замужества смотрела исключительно мелодрамы, теперь дома целая коллекция DVD-триллеров. И на первом месте - "Идеальное убийство". Но в кино редко бывает, как в жизни, а в жизни редко бывает, как в кино. Ей ли, жене режиссера, об этом не знать?
Марина взглянула на часы: начало второго. Придется возвращаться на работу. И опять же к Селезневой. В ее холодные змеиные объятия. Селезнев не прав: Алиса - не эфа - анаконда. Сожрет, и не подавится.
Как же не хочется принимать участие в этом шоу - улыбаться, изображая радость и игнорируя вопросы об их общем муже: "Что-то вы, Мариночка, плохо выглядите!". "Да? А мне казалось, что я выгляжу прекрасно, Алиса! Ой, опять запамятовала ваше имя-отчество. Уж не серчайте".
"Склероз, Мариночка?"
"Что вы, Алисочка! После ночи отличного секса женщина всегда выглядит прекрасно, а вот о мелочах совершенно забывает. Впрочем, вы, наверное, уже забыли об этом, а?".
О мелочах?
О сексе!
Ага! Получи фашист гранату! По самому больному! И чтоб клочки по закоулочкам. Что, съела?
Съела! Но анаконда не подавится, сама же сказала. Женская дуэль - целое искусство, но как бы больно ни уколола, в ответ получишь не менее сильный и болезненный удар. Причем именно тогда, когда расслабишься и решишь, что больше тебе ничего не угрожает.
Распродажа! Распродажа! Распродажа! Каждая вещь по полцены. Странно, как же мы раньше жили в очередях и без распродаж. И действительно - за полцены. Правда, знающий человек сразу скажет, что джемперок из прошлогодней коллекции, но где он, этот знающий человек! Другое дело, что анаконда просто удавится от зависти: в узел завяжется и сдохнет. Так ей и надо.
Как же не хочется на работу! Воздух прозрачный, легкий, осень, блики солнца… Плюнуть бы на все, и засесть в ближайшем кафе, глядя на переменчивый Невский. Вот и Селезнев недоумевает, зачем ей работать: денег в доме много, хватает на всех: и на жизнь, и на развлечения. Конечно, агентство можно бросить. И что? Оказаться запертой в четырех стенах. Я, ребенок, няня. Нет, если уволится, то няни точно не будет. Селезнев не поймет.
Работа, работа… Зачем человек работает? Чтобы получать удовольствие или зарплату? А нельзя ли совместить? Философский вопрос. С кондачка на него не ответишь.
Стремясь оттянуть неизбежное, Марина забежала в итальянский бутик. Вот это, будьте любезны, и это! Два дорогих костюма переместились в примерочную. Рывок и легкая занавеска скрыла ее от посторонних глаз. Теперь можно сесть на табуреточку и успокоиться. В ее распоряжении целых десять минут. Плюс-минус. Слезы - под пудру, гримаса-улыбка. На людях плакать нельзя. И зачем она пошла на этот странный кастинг? Ведущий смотрел на нее так же, как и старшая Селезнева - немигающее, выжидательно. Чуть-чуть замешкаешься - поздно: пропустишь смертельный бросок.
- Вы понимаете, что именно произойдет после того, как вы подпишете договор?
- Понимаю.
- Вы уже не сможете отыграть назад. После эфира ваша жизнь изменится. Окончательно и бесповоротно. Вы действительно хотите этого?
Хочет ли она?
Но ведь есть шанс, что Селезнев увидит эту передачу и все поймет. И даст развод. Или, наоборот, скажет, что всегда любил только Марину, а другие женщины ему не нужны. А чего она хочет - развода или того. Что другшие женщины не нужны? Свободы, свободы, свободы! Уже одно слово опьяняет.
"Я схожу с ума! Я действительно схожу с ума. Потому что в первый раз в жизни не знаю, что мне нужно и чего я хочу. Я хочу уйти от мужа? Или хочу с ним остаться? Я хочу, чтобы он ушел к своей бывшей, или чтобы этой бывшей никогда не было? Кто знает, как я поведу себя, если он действительно уйдет. Мне всегда нужно то, что мне не принадлежит. Так было в детстве, потом в школе. Я таскала чужие игрушки, книжки, завтраки, но как только устанавливала свое право собственности, теряла к ним интерес. Сейчас у меня есть все, о чем я так долго мечтала! Но мне это не нужно. Я хочу свободы… Хочу уехать далеко, далеко и не вспоминать об этих днях.
Что вообще со мной происходит? Почему я чувствую себя выбитой из колеи? Зачем я подписала этот контракт? Господи, зачем я это сделала? Что теперь будет?
А, может, все дело в том, что я просто не могу ее убить? Потому что мне не хватает смелости? И я давлюсь ненавистью, как рвотой. Мне плохо, плохо, плохо!
Пальцы нащупали шприц в сумочке. Всего лишь один укол, и больше никаких мучений. Вот только кому доза - Алисе или Марине.
Чуть нажала на поршень. На кончике иглы появилась маслянистая капля. Как там, в книжке? Куда колоть-то? Блин, опять забыла. Все-таки Алиса права, склероз есть. Рука вновь потянулась к сумочке - уже за книжкой. Шприц упал. Вот и выбор - Алисе. Она ж не идиотка, чтобы себе грязный шприц колоть!
Занавеска в примерочной вежливо, но при этом настойчиво дернулась:
- Дама, вам что-нибудь подошло?
- Что? Ах, да, костюмы. Нет, это не мой стиль.
И вышла - держа спину. Хотя только сама знала, насколько тяжело далось.
Сегодня около дома два пожилых бомжа решали мировые проблемы. Рядом на газетке - просроченная банка шпрот и бутылка политуры. Марина мимоходом пожалела:
- Бедные, как можно пить такую гадость. Бомжи…
И в ответ получила достойное:
- Мы не бомжи, у нас стиль жизни такой.
У нее стиля нет, одна пародия.
Автореферат диссертации на соискание степени доктора культурологических наук Мазурика С.П
…На первый взгляд, стремительное появление и столь же стремительное исчезновение развлекательных передач на всех российских телеканалах носит бессистемный характер. Но это далеко не так. Развлекательные программы в первую очередь зависят от рейтинга. Они же во многом служат моделями поведения в социуме, формируя различные установки и стереотипы. Отношения телевидения и зрительской аудитории - процесс взаимообратный, долгий и сложный. Телевизионная журналистика имеет ярко выраженные интерактивные черты, предполагающие изменение отношений между редакционным коллективом и аудиторией, замену однонаправленного воздействия прессы на массы, их взаимодействие, переход от монолога журналистов к диалогу с аудиторией. Таким образом, журналист и аудитория становятся равноправными информационными партнерами.
Российское телевидение сегодня - это не что иное, как театр спровоцированной ситуации: несмотря на то, что любой проект имеет сценарий и каждому (участнику, ведущему, зрителю) отведена своя роль, развлекательные передачи создают иллюзию спонтанности, импровизации. Поэтому именно игра и все ее составляющие служат связующим звеном между ведущим и аудиторией.
Люди играют в отношения, чувства, изображают эмоции ради достижения определенных целей. Происходит своеобразная "примерка" социальных ролей, осознание себя в реальной, а не иллюзорной действительности.
В искусстве (хотя можем ли мы считать телевидение искусством?) игра, став для человека первостепенной, постепенно вытесняет другие интересы. Владимир Ворошилов сделал игру смыслом своей жизни. Его интеллектуальное детище "Что? Где? Когда?" шло на первом канале в течение четверти века, идет и теперь, и после кончины ведущего. "Телевидение, вобравшее в себя все виды искусства, телевидение, которое стоит ближе всего к самой жизни, не могло не использовать фантомы, блуждающие в головах людей. И я не хотел придумывать совершенно новую игру, а потому взял за основу уже известный образ - рулетку".
Эта игра давала и участникам, и зрителям главное - модели жизненного поведения в экстремальной ситуации, когда за одну минуту найти ответ-решение сложно, но вполне реально. Сам Ворошилов видел себя в этом документальном спектакле в пяти воплощениях - сценарист, режиссер, организатор, ведущий и телезритель: "Телезритель и режиссер - одно лицо. Да, режиссер - тот же телезритель, подключившийся к процессу игры задолго до передачи. Во-вторых, как же можно быть ведущим и не быть организатором? В-третьих, как можно быть режиссером документального спектакля, если ты не его автор?"
Функции ведущего Ворошилов понимал от слова - "вести". Ведущий должен знать, куда он ведет. Выполняя функции драматурга, он выстраивает, организует и цементирует действо, при этом он должен обладать личной энергетикой, интуицией и предчувствием, не бояться импровизаций. Провокации, в которых обвиняли Ворошилова, сам он называл авторскими приемами, по прошествии времени просто переставшие быть импровизациями. "Что? Где? Когда?" - яркий пример театра спровоцированной ситуации.
Игра многолика. Игровое шоу - развлекательное действо, где зрители, герои и ведущий передачи играют заранее определенную роль, но традиционно - телевизионным шоу управляет ведущий.
ВАДИМ
- Милый, ты будешь ужинать?
Вадим поморщился от звука этого голоса. Из всех возможных женщин отец почему-то выбрал Лику. Натуральную блондинку с ногами от ушей и огромными, как блюдца, карими глазами. В конторе ему завидовали все: такая красавица! К тому же и хозяйка отменная. А ему хоть волком вой, каждый вечер делая над собой мучительное усилие, и ложится с Ликой в постель. Когда она касалась его, Вадима била дрожь отвращения.
- Я не слышу, ты ужинать будешь? - Лика выглянула в коридор из кухни. Никакого халата: топ и джинсы. Как давно он хотел, чтобы она была, как все - в бигуди и в халате. Так намного легче ненавидеть и проще оправдать себя.
- Нет, спасибо. Поел по дороге.
- Папа! - кислый детсадовский запах, темно-красные колготки, гармошкой у щиколоток. На левой щеке акварельное пятно. - Ты мне что-нибудь купил?
Господи! Опять!
- Лика! Возьми ребенка! Мне нужно еще поработать, - Вадим бросил куртку в прихожей и бросился в кабинет. Хлопнул дверью. Повернул ключ для надежности.
Прислушался.
- Папа! Я хочу тебе показать картинку! Пусти, я хочу к папе!
- Детка, папа очень устал. Папа много работает. Почему не любит? Кто тебе это сказал? Какие глупости! Дура твоя Ксюша. Ничего она в папах не понимает. С чего ты взяла, что он тебя ненавидит? Конечно, папа тебя очень любит. Сильно-пресильно. Просто у взрослых столько проблем… Ты все равно не поймешь. Иди мыть руки, будем с тобой ужинать. А картинку подпишем и отдадим нашему папе завтра. То-то он обрадуется.
Угу. Как же.
Хоть в одном Лика права. У взрослых действительно слишком много проблем. И он действительно очень устал. Но вот что касается любви… Тут жена ошибалась. И по отношению к себе, и по отношению к дочери.
Дочь…
Его родители обожали внучку. Дашка стала для них долгожданным даром, символом того, что подозрения и страхи относительно сына остались в далеком прошлом. Баловали ее безмерно, Лику - возвели на пьедестал женского почета. Сам Вадим давно уже превратился в придаток к собственной семье.
- Тебе, сын, крупно повезло, - приговаривал при встрече отец. - Жена-красавица, дочка - прелесть.
Прелесть? Кто ж спорит! Но он так и не смог побороть в себе природной брезгливости, появившейся в день Дашкиного рождения.
Лика очень боялась рожать, внушив себе, что обязательно умрет. Не умерла. Настояла на том, чтобы он присутствовал при родах. Под давлением родни - своей и жениной - Вадим согласился, хотя и сопротивлялся до последнего. Примерно представлял, что его ждет, но надеялся, что будет держать жену за потную холодную руку, а все остальное скроет плотная ширма.
Роды были трудными, мучительными и долгими. Никакой ширмы. В него вцепилась обезумевшая от боли самка, располосовав когтями ладонь. Кровь хлестала на пол. Или ему казалось, что пол был в крови? Раскинутые ноги, пронзенные судорогой. Окровавленные перчатки… Выбившаяся из рубашки белесая женская грудь с торчавшим соском. Огромный живот с прожилками вен. Запах кала и боли. Головка младенца. Тонкая шейка, обмотанная пуповиной. Послед, который выдавливали всей бригадой, навалившись Лике на живот…
- Принимайте дочку, папаша!
Вадим выскочил из родильной палаты и склонился над каким-то ведром. Что может быть прекрасного между мужчиной и женщиной, если эта связь заканчивается ТАК?! И почему общество отвергает другие формы любви? По крайней мере, они не несут такой боли.
- Выпей, - врач-акушер протянул Вадиму стопку коньяка. - За счет заведения.
- Простите, - прошептал Вадим, брезгливо вытер рот платком и осушил залпом.
- За что? - удивился тот. - Нормальная реакция. Жена ведь тебя уговаривала, так? А ты не хотел. Но в конечном итоге она настояла. И вот результат…
- Вы думаете, так нельзя? - он присел на топчанчик, ноги совсем не держали, почему-то не хотелось, чтобы врач это заметил. - Лика просила быть с ней рядом. Разве можно отказать беременной женщине?
Прозвучало неискренне. Врач тут же заметил: и слабость в ногах, и фальшь на языке.
- Многие женщины настаивают на совместных родах, потом себе локти кусают. Баба, она ведь как думает? Кричать не буду, ведь я очень сильная, а кричат только слабые. Никакой боли не боюсь - был бы милый рядом. Да и вообще у нас все будет очень быстро и очень красиво. Муж нежно поцелует в лоб и прошепчет: "Тужься, любимая, тужься".
Розовая идиллия, мать ее. Но в реальности - кровь, разрывы, вой животный, и если клизму плохо поставили, то и дерьмо. Самое главное, никто ей в этот момент не нужен: ни муж, ни сват, ни брат. Она наедине с космической болью.
- Действительно так больно?
- За себя не скажу, не рожал, - усмехнулся врач. - Но пациенток спрашивал. Одна, знаешь, как сказала? Что во время родов тебя как бы разрывает изнутри, и, кажется, что этим разрывам нет конца и края. Пограничное состояние между жизнью и смертью. По-моему, они не от боли кричат, а от другого…
- Чего?
- Давая жизнь, они видят смерть. Вот, что самое страшное. Смерть может затянуть. Потому и больно. - Врач помолчал, потом достал фляжку из кармана халата и налил Вадиму еще в пластиковый стаканчик. - Пей, мужик, скоро легче станет. Сколько работаю, никак привыкнуть не могу. И почему мы норовим изобрести велосипед именно там, где не надо?! Что за мода такая - рожать вместе с мужем? Наши предки и близко не допускали мужчину к роженице, из всех родственников разве что мать могла присутствовать, да и то считалось дурной приметой. Мы же папашу тянем. Как на кастинг. Приходи на меня посмотреть! Ну, и что? Вот ты, к примеру, поддался на провокацию. Пришел. Увидел. Победил ее страхи? Наверное. А зачем? Знаешь, старик, говорят, что если в браке есть хоть одна малейшая трещина, мужу на родах присутствовать нельзя. Все чувства отрубает. Ладно, пошел штопать твою красавицу. Привет передавать?
- Не надо. Сам потом приду.
Но он не пришел. Сбежал. Прав оказался врач: трещина стала глубже, острее по краям. Лика это чувствовала, но молчала, по-женски надеясь, что все пройдет и будет, как раньше. Дашке в прошлом месяце исполнилось пять лет. И все это время они с Ликой не были близки. Ни разу.