- Александр Николаевич! - быстро заговорил он, едва Шабалин снял трубку. - Я хочу спросить насчет протокола происшествия места кражи!.. То есть происшествия места протокола!.. То есть происшествия про… вернее, кра…
- Редозубов, ты? - строго перебил Шабалин. - Ты что, машину по лотерее выиграл?
- Я? Нет! - возразил Редозубов. - Я просто хотел…
- Ты откуда звонишь? - снова перебил Шабалин.
- Я? С места происшествия… с кражи по улице Карла Маркса!
- Что ты там делаешь?
- Я? Тут магнитофон "Телефункен" заявляют…
- Это я знаю, мне дежурный сообщил. Я спрашиваю: что ты там делаешь?
- Пишу протокол осмотра.
- Протокол осмотра? - удивился Шабалин. - А с какой стати ты его пишешь? Где следователь?
- Следователя нет. Он в Таежном.
- Так, - подумав, сказал Шабалин. - Немедленно прекращай писать и ищи магнитофон! Протокол осмотра писать не наше дело! Мы - уголовный розыск. Еще не хватало, чтобы при наличии следственного отделения мы писали протоколы, а следователи лежали бы на печке и плевали в потолок! Не многого ли хотят!..
- Мне Чиладзе велел.
- Чиладзе? - Шабалин помолчал, видимо, размышляя. - Ладно. Чиладзе я сам потом объясню. А ты в любом случае закругляйся и занимайся делом! Ищи магнитофон! Организуй розыск по горячим следам! Вот наша работа! Я сейчас еду в Нюринь, завтра к обеду постараюсь вернуться, и будем разбираться со следователями. Пора, наконец, прекратить это безобразие! А ты пока ищи! Ищи активно!
"Значит, закругляться… Ну что ж…". Редозубов взял ручку, но тут опять нахлынули сомнения. Шабалину хорошо говорить: закругляйся!.. А как? Просто сунуть исписанные листы в папку и сказать "до свиданья"? Но для чего тогда приглашали понятых? Дать им протокол на подпись? Но ведь он не закончен!.. Что же делать?..
С кухни донесся громкий голос жены молоденького пилота:
- Нет-нет, вы сидите, Тамара Михайловна! Я сама варила, сама и отнесу! Что вы будете за меня краснеть: вдруг не получилось? А милиция в кофе разбирается! В кино видали? Когда преступников ловят, литрами кофе пьют!..
Вслед за тем дверь отворилась, и в комнату быстрым шагом вошла она сама, держа перед собой чашку с дымящимся кофе; ничуть не удивившись тому, что Редозубов сидит на полу возле телефона, держа на коленях листы протокола, она поставила чашку рядом с ним на ковер, затем, подогнув колени, присела слева от Редозубова и, привалившись к нему плечом, спросила:
- Можно взглянуть, о чем вы тут пишете, товарищ следователь?
- Я не следователь, - угрюмо ответил Редозубов.
- А кто же вы? - удивилась она.
- Инспектор.
- О! - воскликнула она. - Это еще интереснее! Вы знаете, в этом есть нечто… французское!.. Вот, например, Сименон. Или, вернее, Мегрэ!..
- Да, - пробормотал Редозубов. - И обстановка тут, - он устало обвел взглядом комнату, - как в лучших домах Парижа…
Девчонка засмеялась.
- Да вы не обращайте внимания, - сказала она, - у них всегда такой ералаш! Что же вы кофе не пьете? Выпейте чашечку, инспектор! - Должно быть, само это последнее слово, вернее, то, что она может его так запросто употребить- и не в игре, не в воображаемой ситуации, а в реальной жизни, - доставляло ей огромное удовольствие. - Пожалуйста, инспектор! - Почувствовав что-то неладное, она отодвинулась от Редозубова и оглянулась.
На пороге, скрестив на груди руки, с хмуро-ироническим выражением на лице, стоял молоденький пилот. Девчонка тоже нахмурилась.
- Прошу прощения, - обращаясь к Редозубову, высокопарно произнес молоденький пилот. - Нэлл! - с легким упреком заметил он жене (ее звали Нелли). - Как-то неудобно получается: ты вдруг оставляешь хозяев…
- Ты совершенно забываешь, дорогой, - невозмутимо и чуть даже надменно возразила девчонка, - что мы здесь не в гостях, а присутствуем… на месте преступления в качестве понятых!.. И наш гражданский долг состоит не в том, чтобы развлекать хозяев, а в том, чтобы помочь инспектору!
Молоденький пилот вытаращил глаза, видимо, и не подозревая в своей супруге-девчонке столь сильно развитого чувства гражданского долга. Неизвестно, сколько еще времени продолжался бы этот изысканный диалог молодоженов, но в прихожей раздался звон колокольчиков, и через несколько секунд в комнату в сопровождении хозяев стремительно вошел капитан Чиладзе.
- Готово? - спросил он у Редозубова и, не дожидаясь ответа, поднял с пола телефон, поставил на тахту и, склонившись, набрал номер. - Кто?.. Пришли за нами машину на Карла Маркса, мы закончили… Подписали? - спросил он, кладя трубку и кивая на протокол. - Стекла где?
Редозубов, покраснев, не спеша разложил листы и сказал, запинаясь от волнения:
- Я сейчас зачитаю… может быть… будут замечания…
- Можете быть уверены, - тотчас заверил молоденький пилот, - что с моей стороны никаких замечаний не последует!
- Да, что тут зачитывать? - поддержал вертолетчик.
- Что мы в этом понимаем? - пожала плечами его жена.
Понятые подписали протокол. Таким он и ушел в дело и, естественно, вызвал затем нарекания прокурора и начальника отдела. Однако тогда, сидя в машине, присланной дежурным, и осторожно держа за края осколки стекол, Редозубов откровенно радовался, что отделался так легко.
* * *
…- Въезжайте во двор, - сказал Редозубов пожилому сержанту-водителю, когда за углом выросло двухэтажное здание райотдела с выделявшимися свежим брусом стенами пристроя, где теперь размещались паспортный стол, учебный класс и заново отделанная ленинская комната.
Шофер кивнул. Машина подкатила к черному ходу и, пискнув тормозными колодками, остановилась.
Редозубов выбрался из кабины и, обойдя автомобиль, открыл заднюю дверцу - изнутри она не открывалась. Девушка, не замечая предложенной руки, спрыгнула на землю и быстро поднялась на крыльцо, первой скользнула в сумрак коридора, каблучки ее уверенно и четко процокали до кабинета начальника уголовного розыска; здесь она остановилась, ожидая, когда стажер откроет дверь.
- Проходите, присаживайтесь, - сказал Редозубов, пропуская ее вперед.
Девушка опустилась на стул, окинула взглядом кабинет и, очевидно, не найдя в нем ничего нового, уставилась в окно. Судя по ее поведению, она не собиралась спрашивать, кому и зачем так спешно понадобилась.
- Хотите закурить?
Она с нескрываемой ненавистью взглянула на стажера и отвернулась.
- Он сейчас придет, - сказал Редозубов. И то, что она не спросила, кто придет и зачем и чего им вообще от нее нужно, убедило стажера в том, что Шабалин прав: девушка все знает, по говорить не собирается.
…Шабалин с любопытством, словно бы впервые, разглядывал небольшой, но светлый, с продуманным расположением мебели, кабинет Проводникова. Даже теперь, в преддверии праздников, когда помещение замполита неизбежно загромождалось агитационными материалами: шелковыми флагами союзных республик, чеканными гербами, рулонами ватмана, штуками кумача, белилами и кистями, плакатами, транспарантами, - даже теперь кабинет воплощал в себе продуманность и порядок. В одном из углов были аккуратно сложены широкомензурные духовые инструменты: альты, тенора, баритоны, бас-геликон; стоял турецкий барабан с колотушкой. Медный духовой оркестр- гордость замполита - привлек особое внимание Шабалина. Взгляд его как бы говорил: "Валерий Романович! Ну есть же у вас работа: оркестр, женсовет, политзанятия, плакаты, милицейский хор… праздник ведь на носу!.. Что же мы тут сидим и переливаем из пустого в порожнее?" И в это время в кабинет с криком "Разрешите, товарищ капитан!" ворвался доморощенный художник - начальник вытрезвителя лейтенант Петрикеев и, размахивая кистью, стал требовать недостающей ему жженой охры.
Проводников едва успел выпроводить лейтенанта, как явились с молотками в руках два сержанта и невозмутимо доложили, что потерялась лестница.
- Найдите где хотите! - поморщившись, приказал Проводников. - Чтобы плакаты до обеда были приколочены!
Шабалин сочувственно посмотрел на замполита. "Мне бы ваши заботы, Валерий Романович!" - говорил его взгляд.
- Что у вас произошло с Савиной? - спросил Проводников.
- С Савиной? - Шабалин пожал плечами. - Мое отношение к Савиной вам известно, Валерий Романович. Я ни от кого его не скрываю. Считаю, что Савина не способна работать с подростками. Я имею в виду - с нашими подростками. В школе она, возможно, и справлялась, а здесь…
- Но пять лет она успешно работала и с нашими!
- Совершенно верно, - согласился Шабалин. - Работала. Но… Я уже не в первый раз сталкиваюсь с подобными историями. Есть такой сорт людей… да вы не хуже меня знаете, Валерий Романович… Вначале они берутся - с желанием, с огоньком, с азартом, день и ночь на службе, хватаются за все… даже за что их не просят… И вроде бы и получается у них, и результаты, кажется, неплохие, а потом… наступает какой-то спад. То ли интерес у них пропадает, то ли черная работа не нравится, то ли выдыхаются просто… не знаю. Но это уже необратимый процесс, Валерий Романович! Мне кажется, единственный разумный выход для них в этой ситуации - уйти. Честно сказать себе: не могу! И уйти. И никто не осудит.
- Вот тут я с вами совершенно не согласен, Александр Николаевич! - Проводников помолчал. - Мы исходим из того, что становление преступной личности - процесс обратимый. Исходим из того, что деградация личности алкоголика- процесс обратимый. Если бы мы не исходили из этого, наша работа потеряла бы всякий смысл. Так о каком же необратимом процессе может идти речь по отношению к нашему сотруднику! Вы правы, люди, о которых вы говорили, действительно, встречаются в органах. И легче всего указать им на дверь. Гораздо труднее, но и важнее помочь им выработать иммунитет к профессиональной деформации, вернуть их службе. И вы, Александр Николаевич, как начальник отделения, как воспитатель своих подчиненных, должны быть заинтересованы в этом не меньше меня. Вы согласны со мной?
Проводников с досадой сознавал, что убедить Шабалина ему не удалось. Все, что он говорил, было важно и правильно, но, пожалуй, слишком общо и, пожалуй, даже слишком правильно, как бы в расчете на идеал. Он поставил Шабалина в безвыходное положение: не согласиться с тем, что говорил замполит, было равносильно тому, как не согласиться с тем, что Земля круглая. И Шабалин ответил:
- В общем, да. Согласен, Валерий Романович.
Проводников встал из-за стола и, чрезвычайно недовольный собой, подошел к окну. Со стороны военкомата, зажав под мышками лестницу, шли, как римские легионеры на штурм, два сержанта. Проводников невольно усмехнулся.
- Ну, а коли согласен, - сказал Проводников, оборачиваясь от окна, - то давайте с этой позиции и подойдем к Савиной.
- Да с Савиной, Валерий Романович, мне кажется, дело обстоит еще проще…
- То есть?
- Работала, пока была незамужняя. А потом - дом, семья, ребенок… Вот в этом году давайте посчитаем: была в декрете, затем месяц брала без содержания, потом то ребенок заболеет, то сама… Объяснить, конечно, можно: мать, забота государства и так далее… Но кто же будет работать, Валерий Романович? Ведь у нас всего один инспектор детской комнаты по штату! Пусть она переходит на другую работу, где ее отсутствие не так будет ощутимо. А то что же получается: у меня Алибаев числится инспектором уголовного розыска, а фактически тянет и за всю детскую комнату! А что я могу с него спросить, если парень и так на износ работает, ночует, можно сказать, в отделе!
- Александр Николаевич, - Проводников секунду помедлил, - то, о чем вы говорите, руководству отдела известно. Хотя вы несколько сгущаете краски, но меры мы, конечно, соответствующие примем. Однако мы несколько отвлеклись. - Он вновь помолчал. Шабалин упорно уводил разговор в сторону, причем делал это таким образом, что казалось, то, о чем он говорит, представляется гораздо более важным, чем то, о чем хотел побеседовать с ним замполит. - Мы отвлеклись, - повторил Проводников. - Речь у нас шла не о Савиной, а прежде всего о вас.
- Обо мне? - искренне удивился Шабалин.
- Да. Именно о вас. О Савиной я упомянул лишь в связи с тем инцидентом, который у вас с ней произошел.
Шабалин поджал губы.
- Что ж, - сказал он, подумав. - Я готов исчерпать и этот инцидент, Валерий Романович!
8
Наутро после памятного осмотра в квартире вертолетчика Редозубов заполнил постановление о возбуждении уголовного дела, подколол к нему заявление потерпевших, свой злосчастный протокол и с этими бумагами явился к Чиладзе.
- А! - сказал тот, - Начало есть? Давай сюда! - Он утвердил постановление, размашисто расписавшись в верхнем левом углу листа, просмотрел еще раз заявление, перелистал, не читая, протокол осмотра и, возвращая бумаги, спросил: - Вопросы есть?
Редозубов пожал плечами.
- Тогда слушай сюда, - сказал Чиладзе. - Я там вчера кое-что поразведал… С другой стороны от портовской дороги дом строится, видал? Строит его бригада ПМК-17… Ну так вот, у них вчера сразу после обеденного перерыва исчез плотник. Они говорят, что, видно, где-то запил. Меня это объяснение не удовлетворяет. Нужно его найти! Дома он ни вечером, ни ночью не появлялся: дежурная часть ездила проверяла. Поезжай на стройку, опроси бригаду, может, кто подскажет, где его искать. А найдешь - нужно будет по минутам проверить, где он был и что делал после того, как исчез со стройки. Короче, установить алиби.
…Алиби!.. Откройте любой толковый словарь и найдите это слово. В латинском языке слово алиби имеет несколько значений, но в нашем существует лишь как специально-юридический термин, имеющий одно-единственное значение: отсутствие подозреваемого на месте преступления в момент его совершения как доказательство его невиновности. Несмотря на узость применения, слово это достаточно известно. Однако человек, не имеющий отношения к юриспруденции, никогда не произнесет его вскользь, без какой-либо внутренней подготовки, хотя бы и не заметной на первый взгляд ни окружающим, ни ему самому. Объясняется это тем, что в значении слова алиби всегда присутствует другое слово: преступление. И то, что Чиладзе именно вскользь, без всякой подготовки, совершенно буднично приказал: "Установить алиби!" - заставило Редозубова задуматься о многом. Оказывается, он, Редозубов, уже не принадлежит к тем людям, для которых употребление слова алиби является отвлеченным понятием и ни к чему не обязывает; для него это - рабочее понятие, точно так же, как горькие и - для большинства людей - далекие, связанные с великими бедствиями слова пропал без вести являются рабочим понятием для инспектора Комарова, специализирующегося на розыске преступников и пропавших без вести.
* * *
Добираясь с попутным самосвалом до строящегося дома, Редозубов прикидывал, с чего начать разговор с бригадой. Однако никаких ухищрений не понадобилось. Не успел он выпрыгнуть из кабины, как один из рабочих, оказавшийся бригадиром, вытер ладони о брезентовые штаны и подошел к Редозубову:
- Вы из милиции?.. Нашелся наш гусь. Сипягин! - крикнул он, оборотясь к рабочим, готовившим раствор. - Иди-ка сюда!
Один из них оставил лопату и неохотно подошел к бригадиру.
- Здравствуйте, - пробормотал он, коротко взглянув на незнакомого человека.
- Вот, рекомендую! - продолжал бригадир, веселый дюжий парень лет двадцати пяти. - Плотник-бетонщик Михаил Иванович Сипягин. Имеет строительное образование- техникум. Был на должности инженера. Ныне - бич. В нашей бригаде на перевоспитании. Но - скажу прямо- с задачей пока не справляемся! Видно, злодейка с наклейкой ему милее, чем наш коллектив. Вчера вот ушел на обед - и с концами. Ждать-пождать - нету. Сегодня является - глядеть на него муторно. Посмотрите, что он за работник: лопата из рук валится! Да главное не пойму: на что пьет? Зарплату уж третий месяц жена за него получает- по решению административной комиссии. В долг давно никто не дает. Воруешь, что ли, Михаил Иваныч?.. - Бригадир замолчал, вынул из нагрудного кармана брезентухи пачку "Беломора", предложил Редозубову, бичу, едва ухватившему папиросу дрожащими пальцами, и закурил сам, презрительно сплюнув в сторону.
На подошедшего действительно было жалко смотреть. Заляпанный раствором светло-полосатый пиджак под брезентовой робой, рваные, заправленные в окаменевшие кирзовые сапоги кримпленовые брюки, давно потерявшая свой первоначальный цвет рубашка с лавсаном, - весь наряд выдавал в нем именно кого-то бывшего, оторванного от прежней жизни и не пытающегося в нее вернуться. Он не испытывал ни стыда, ни угрызений совести, не возражал и не оправдывался, равнодушно отнесся даже к предположению бригадира о том, что пьет на ворованное, - лютая похмельная тоска глушила в нем все нормальные человеческие чувства.
Бригадир меж тем докурил, швырнул в ближайшую лужу окурок и, строго поглядев на бича, сказал:
- Ну я пойду, пожалуй, если больше не нужен…
- Да, пожалуйста, - ответил Редозубов. - Спасибо.
Оставшись один на один, стажер-сыщик и бич с неустановленным алиби помолчали.
- Ну, что будем делать, Сипягин? - неожиданно вырвались у Редозубова слова, явно отдающие интонацией и тоном Шабалина. - Где вы были вчера вечером?
- Дома, - не моргнув глазом, ответствовал бич.
Редозубов обмер. Эта ничем не прикрытая ложь убеждала его в правильности выдвинутой версии. Было совершенно ясно, что если этот человек причастен к краже "Телефункена", то вор он не только неопытный, но и просто случайный, совершивший преступление под влиянием момента, при стечении благоприятных обстоятельств, да и вряд ли, действительно, человек, столь опустившийся, имеющий в жизни одно-единственное желание - выпить, - пройдет мимо стоящего на подоконнике и хорошо заметного с улицы магнитофона.
"Что же теперь делать? - лихорадочно соображал Редозубов. - Сразу его разоблачить? Сказать, что дома его не было? Или немедленно отвести в отдел, снять отпечатки пальцев, сверить с теми, что остались на стеклах… и тогда уж…"
- Вообще-то, - прервал его размышления бич, - вы уж наверно проверили, что дома меня не было…
- Да… - осторожно подтвердил Редозубов.
- Да чего уж, - перебил Сипягин. - Лучше уж сразу во всем сознаться…
- Конечно! Ведь это для вашей же пользы!..
- Так и так вы дознаетесь, - неторопливо продолжал Сипягин.
- Вот именно! - горячо поддержал Редозубов, волнуясь и глядя на алкоголика с возрастающей симпатией. - Вам же самому будет легче!..
- Ладно! - решительно произнес Сипягин. - Я взял эти мешки!
- Какие мешки? - опешил Редозубов, ничего еще не понимая, но чувствуя, что алкоголик на сей раз говорит правду, одну только правду, и ничего, кроме правды, и версия рассыпается, словно карточный домик. - Какие мешки?!
Сипягин удивленно взглянул на него и ответил:
- С цементом.
- С каким цементом?!
Спившийся инженер пожал плечами и пояснил:
- С портландским-пятьсот.