35
Клинычев пришел в прокуратуру в самом конце рабочего дня. Услышав голоса в кабинете врио прокурора, он примостился на краешке стула в приемной, изредка бросая виноватый взгляд на Земфиру Илларионовну.
- У вас повестка? - спросила секретарь.
- Нет. Очень хочу поговорить с товарищем прокурором, - поспешно ответил Клинычев. - Очень нужно.
- Поздновато вы пришли. Рабочий день заканчивается.
- Подожду, может быть, примет?
Земфира Илларионовна пожала плечами.
Клинычев нервно поглядывал на стрелку стенных часов, неумолимо приближающуюся к цифре, обозначающей конец работы.
Иногда разговор за дверью прерывался, и тогда Клинычев с надеждой замирал на стуле.
Громко и неожиданно прозвенел звонок.
Земфира Илларионовна прошла в кабинет к Холодайкину и, вернувшись, бросила:
- Товарищ Холодайкин вас примет, но придется подождать.
- Очень большое спасибо. - Клинычев приложил обе руки к груди.
Ему пришлось ждать около часа, пока Холодайкин освободится. Потом врио прокурора еще долго продолжал писать, не обращая никакого внимания на присутствие Клинычева. Тот нервничал, непрестанно вытирая носовым платком вспотевший лоб и ладони.
Наконец Холодайкин обратил на него внимание:
- Клинычев, Клинычев, - укоризненно покачал головой врио прокурора, - обманули вы меня… (Леонид опустил голову.) Ведь Бутырину вы деньги давали. За икру. Отпираться будете?
- Нет, не буду.
- Оно лучше, - Алексей Владимирович поудобней устроился в кресле и приготовился слушать.
- Понимаете, сестра замуж выходит. У нас без подарка нельзя. Вот я и решил послать к свадьбе…
- К свадьбе, говорите?
- Ну да!
- Это два с половиной-то пуда икры на свадьбу?
- Совсем немного. Вы были когда-нибудь на свадьбе у нас на Кавказе?
- Не приходилось.
- Не меньше двухсот человек бывает. А то и больше.
- Возможно, - недоверчиво посмотрел на него Алексей Владимирович. - Любят, стало быть, у вас икру в Сухуми?
- Еще как!
- Ну, а деньги где взяли?
Клинычев растерянно уставился на Холодайкина, а потом тихо сказал:
- Азаров дал.
- Откуда они у него?
- Сам не знаю.
- Так-так. - Врио прокурора невольно придвинулся к столу: - И знал, для чего они тебе?
- Знал.
- А сам он не хотел купить икры?
- Нет. Говорит, и так заработает не меньше. - Клинычев вдруг осекся, поняв, что выдал себя, но Холодайкин промолчал, что-то усиленно соображая. - Вы отметьте где-нибудь. Я вам все, как было, открыл. Откуда я знал, что Бутырин браконьер? Думал, сам дома делает икру… А так бы я никогда…
- Погодите, - остановил его Алексей Владимирович, - так у вас же ни у кого нет наличных денег?
- Действительно, нету. А у Азарова есть. Выдал мне новенькими двадцатипятирублевками. Гражданин прокурор, вы примете во внимание, что я вам все рассказал?
- Добровольное признание учитывается, - уклончиво ответил врио прокурора, протянул Клинычеву листок бумаги, ручку и добавил: - Запишите подробно, когда, сколько, зачем и при каких обстоятельствах дал вам деньги Азаров. Кто-нибудь был при этом?
- Нет, не было. И еще…
- Что еще?
- Как-то к нам в экспедицию приходил человек…
- Какой человек? - заинтересовался Холодайкин.
- Ну, молодой. Моего возраста. Гридневу спрашивал.
- И все? - равнодушно произнес врио прокурора.
- Нет. Просил Азарова показать яд, змей…
- А что Азаров? Показал?
- Не знаю.
- Кто был в это время на базе?
- Мы со Степаном, то есть с гражданином Азаровым.
- Так Азаров показывал ему яд? Говорил с ним наедине?
- Не знаю. Я пошел в лес. Змей ловить.
- Ладно, запишите все в протокол. И подробней. Особенно про деньги.
Клинычев покорно стал писать, грызя кончик ручки…
- Ну что, кончили? Давайте. - Холодайкин бережно принял показания и внимательно прочел.
- Свои порядки устанавливают, - недовольно сказал Клинычев.
- Кто это?
- В экспедиции решили деньги со всех взять и вызвать адвоката из Москвы.
Алексей Владимирович усмехнулся:
- Пусть вызывают. Законом разрешается.
- А почему я должен отдавать свои деньги, заработанные с риском для жизни? Откуда я знаю, виноват Азаров или нет?
- Из Москвы, говорите? - Холодайкин хмыкнул. - Смотри-ка!
- И я говорил: если он виноват, то и двадцать адвокатов не помогут. Венька Чижак доказывал, что поможет. Его самого-то какой-то известный адвокат в Москве защищал.
- А что, у Чижака есть судимость? - насторожился врио прокурора.
- Суд был. А что и как, не знаю.
Холодайкин кивнул.
- Ладно, проверим. Ну вот что, Клинычев, засиделись мы. (Тот суетливо поднялся.) Вы ступайте, а у меня еще дел по горло.
- До свидания, - вежливо попрощался Клинычев и, пятясь, вышел из кабинета.
Холодайкин некоторое время выждал, потом тоже покинул прокуратуру и направился в КПЗ.
Азаров подтвердил, что давал взаймы Клинычеву деньги. Но откуда они у него появились, объяснить отказался наотрез.
Человека, который спрашивал Гридневу, не знает. А лабораторию и террариум ему не показывал: не было времени, надо было спешить на отлов змей.
На следующий день снова раздался звонок из больницы. Звонила следователь Седых, интересовалась делом Азарова.
Холодайкин опять просил ее не беспокоиться. И в заключение сказал:
- Следствие-то, в общем-то, закончено. Передаю на днях в суд.
- А Рославцева? - вырвалось у Веры Петровны.
- Что Рославцева?
- Вы получили ее показания?
- Это вряд ли повлияет на исход дела.
- Нет, я все-таки думаю…
- Простите, Вера Петровна, у меня люди…
- Жаль. - Седых повесила трубку, не попрощавшись.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ВСТАТЬ! СУД ИДЕТ!
36
Уже неделю в Талышинске шел обложной дождь, густой туманной дымкой закрывавший небо и окрестные сопки. Сырость заползала всюду, загоняла людей в помещения. Серые здания, серый лес, везде один серый цвет, в котором разливали свою желтую тоску тусклые электрические лампочки в окнах домов, горевшие чуть ли не весь день. Багрянец осенних деревьев померк. Опавшие листья валялись на дорогах, в канавах, в размокших садах и огородах, словно мусор после большого многолюдного гулянья.
В народном суде Талышинска второй день разбиралось дело Азарова. Накануне зал был переполнен. Талышинцы и раньше были заинтригованы необычной экспедицией змееловов, а здесь случилось такое! Как в каждом маленьком городке, молва разносила мгновенно любую сенсационную новость, обраставшую неимоверными подробностями и преувеличенными фактами. Особенно завораживало сообщение о пропаже змеиного яда. Естественно, различного рода слухи и домыслы раздули историю до ужасающих размеров. Своеобразно и ловко были приплетены в нее московские жулики, связанные с заграницей, браконьеры и даже дети фармацевта Горохова, которые превратились в семь близнецов. Все вместе взятое и явилось причиной паломничества в суд.
Но первый же день судебного следствия глубоко разочаровал жителей Талышинска. Кто-то даже заметил, что суд напоминает выдвижение Азарова на премию: столько хорошего и доброго было сказано в его адрес свидетелями. Да и само преступление, по мнению большинства, оказалось обыденным. Во всяком случае, не стоило тащиться в такую погоду через весь город, тем более что посудачить и порядить на улице было нельзя. А ведь именно в этом состояла основная приманка для талышинских любителей почесать языки, которые ничем не отличались от себе подобных в любом уголке земного шара.
Когда народный судья Паутов, с пустым левым рукавом, засунутым в карман пиджака, объявил о продолжении судебного разбирательства, в зале находилось, помимо членов экспедиции, проходивших основными свидетелями, всего несколько человек. В первом ряду одиноко пребывала Давыдова, считавшая своим долгом присутствовать здесь как непосредственно участвовавшая в расследовании. В уголке незаметно пристроился Геннадий Васильевич Седых. Вчера он не был и поэтому внимательно наблюдал за происходящим. Лесник Михеич, родители Зины Эповой да тетя Капа - вот и все, кто пришел в этот день. И лишь один Клинычев расположился в стороне, напряженно вслушиваясь в каждое слово. Он старался не смотреть в сторону своих коллег.
Степан сидел, понуро опустив голову. Порой казалось, что его совершенно не интересовало происходящее в зале.
Холодайкин, в форменном пиджаке с петлицами, был обложен бумагами, в которые он частенько заглядывал, надевая очки. Очками он пользовался крайне редко, в основном в кино. Но на суде считал необходимым иметь их под рукой. Это выглядело солидно.
Напротив, за своим столиком, сидел московский адвокат Шеманский, прилетевший за день до процесса и успевший развить бурную деятельность. С красивыми седыми бачками, в ослепительно белой накрахмаленной рубашке, он внимательно поглядывал на своего оппонента, изредка делая запись в блокноте сверкающей авторучкой. Защитник был похож одновременно на маститого художника и пожилого заграничного киноактера.
Как только возобновилось слушание дела, адвокат Шеманский поднялся и обратился к суду:
- Я прошу уважаемый суд допросить в качестве свидетеля Азарова-отца для установления личности обвиняемого.
- Какое у вас мнение на этот счет? - спросил судья у гособвинителя.
- Мне кажется, - подал голос Холодайкин, - это излишне. Только отнимет время.
Судья Паутов перекинулся парой слов с народными заседателями. Защитник ожидал ответа стоя и немного склонив голову набок.
- Суд считает возможным удовлетворить ходатайство защиты, - провозгласил председательствующий.
- Благодарю, - слегка поклонился Шеманский, усаживаясь на стул.
Азаров-старший хотел было подойти поближе к столу, но Паутов остановил его:
- Вот сюда, пожалуйста.
Подождав, пока отец Степана встанет на положенное место, судья обратился к нему:
- За дачу заведомо ложных показаний вы несете ответственность по статье 181 Уголовного кодекса РСФСР.
Азаров-старший растерянно осмотрелся:
- Как ложных? Я врать не умею, потому как двадцать пять лет в партии состою.
- Это для порядка, - сказал Паутов.
Старик пробежал пальцами по пуговицам пиджака, откашлялся, оглянулся на Степиных друзей, словно ища у них поддержки, потом посмотрел на сына, как бы давая понять, что будет говорить и за него тоже.
- Иван Никанорович, - доверительно обратился к нему Шеманский, - какие у вас установились взаимоотношения с сыном, когда вы вновь, так сказать, обрели друг друга?
- Хороший сын Степан, чуткий, - убежденно сказал тот.
Одна из народных заседательниц, Савельева, молоденькая ткачиха, в яркой шерстяной кофточке, явно с симпатией смотрела на Ивана Никаноровича.
- Ваш сын оказывает вам материальную помощь? - продолжал адвокат.
- Регулярно каждый месяц присылает пятьдесят рублей. Как государственную пенсию - всегда в срок. Иной раз к празднику какому дополнительно. А уж к моим и матери именинам - подарки в обязательном порядке.
- Благодарю вас, - одобрительно кивнул защитник. - У меня еще вопрос, сын предлагал жить с ним, в его семье?
- Все время об этом говорит. Да куда бросишь хозяйство? Домик у нас, корова. Были мы у него со старухой в Ташкенте. Климат, - старик сделал ударение на последнем слоге, - не подходит. Для сердца неважно.
- Больше вопросов нет, - сказал защитник.
- У государственного обвинителя вопросы будут? - спросил судья.
- Будут, - отозвался Холодайкин, надевая очки и заглядывая в бумаги. - Сколько было лет обвиняемому, когда вы его потеряли?
- Два года, - глухо ответил Иван Никанорович.
Мать Азарова приложила к глазам платочек. В зале стало тихо. Савельева достала платок и высморкалась.
- Когда вы нашли сына?
- Четыре года назад.
- Значит, прошло почти тридцать лет?
- Целая жизнь, - вздохнул старик.
- Выходит, вы потеряли его совсем маленьким, несмышленым ребенком, а встретились со взрослым мужчиной, имеющим семью?
- Выходит, так, - подтвердил Азаров-старший.
- То есть как бы совсем чужим для вас человеком, которого вы не воспитывали, не знали, как он жил все эти годы?
- Нет, это не так. Не я виноват. Война. Многие совсем потеряли. А Степа мне родной, - с болью возразил Иван Никанорович. - Как вот встретились - и словно всю жизнь не расставались…
- Я возражаю против такого рода вопросов! - вскочил Шеманский.
- Товарищ прокурор, прошу задавать вопросы по существу, - обратился Паутов к Холодайкину.
- Хорошо. - Врио прокурора снял очки. - По чьей инициативе вы нашли друг друга - по вашей с супругой или подсудимого?
- По нашей с супругой, - ответил Иван Никанорович и поспешно добавил: - Но сын нас тоже разыскивал.
Все посмотрели на Степана. За все время, пока допрашивали отца, он ни разу не поднял головы.
- Вопросы еще будут? - Паутов поскорее хотел закончить с этим допросом.
- У меня всё. - Алексей Владимирович спокойно откинулся на спинку стула.
В наступившей тишине вдруг послышались тихие всхлипывания. Степан тревожно посмотрел в ту сторону, где сидели родители.
В зале произошло какое-то движение.
- Не надо, Мария, возьми себя в руки. - Азаров-старший быстро пробрался через уступивших ему дорогу людей к своей жене, безвольно опустившей голову на плечо Анны Ивановны.
- Что там? - встал судья Паутов, вглядываясь в зал.
Иван Никанорович, совершенно потерявшийся, ответил:
- Понимаете… Сердце неважное у нее…
И здесь поднялся Петр Григорьевич Эпов. Вместе с Клавдией Тимофеевной они вывели Азарову. Иван Никанорович, извиняясь, вышел за ними.
Единственным человеком, сохранявшим полное спокойствие, была вторая заседательница, Рехина. Полная, лет сорока, в строгом черном костюме, она невозмутимо глядела прямо перед собой, сложив на столе пухлые, в ямочках руки.
Во время заминки в дверь прошмыгнула Земфира Илларионовна. Она скорыми, осторожными шажками пробралась к Холодайкину и сунула ему пакет. Алексей Владимирович, бросив благоговейный взгляд на внушительные штемпеля и сургучные печати, поспешно вскрыл его и, надев очки, прочел текст на глянцевом с золотым тиснением бланке.
- Товарищи судьи, - торжественно сказал Холодайкин, - только что из Министерства иностранных дел поступили дополнительные сведения, Я ходатайствую, чтобы они были заслушаны и приобщены к делу. Это показания журналистки Рославцевой, взятые по нашей просьбе в посольстве Советского Союза в Италии.
Он произнес это так, словно сам был приобщен к такой высокой сфере, как центральная пресса, Министерство иностранных дел, Италия.
Народная заседательница Рехина, не отрываясь, смотрела на листок веленевой бумаги, подрагивающий в руках Холодайкина.
- "Я, Рославцева Ольга Никитична, 1944 года рождения, действительно находилась в июле месяце в Талышинском районе по заданию редакции газеты "Комсомольская правда" под псевдонимом Гриднева", - читал врио прокурора.
Степан Азаров слушал, положив подбородок на ладонь и глядя в пол.
- "В о п р о с. Вам известно, чем занималась экспедиция герпетологов Дальневосточного отделения Академии наук СССР?
О т в е т. Да, известно. Поэтому я туда и поехала.
В о п р о с. В качестве кого вы находились в экспедиции?
О т в е т. В качестве лаборантки.
В о п р о с. Какова цель вашего пребывания в Талышинске?
О т в е т. У меня всегда одна цель - написать об интересных людях. Очерк, статью, может быть, книгу.
В о п р о с. Когда вы вылетели из Талышинска?
О т в е т. Двадцать шестого июля.
В о п р о с. Когда прибыли в Москву?
О т в е т. Двадцать седьмого июля, днем.
В о п р о с. Когда вы отбыли в Италию?
О т в е т. Двадцать восьмого июля, вечером.
В о п р о с. Что вы можете сказать о гражданине Азарове Степане Ивановиче?
О т в е т. Он, на мой взгляд, человек разносторонний, талантливый. Честный и справедливый.
В о п р о с. Что вам известно о пропаже сухого яда на четыре тысячи двести сорок три рубля?
О т в е т. Ничего.
В о п р о с. Что вы можете сказать о причинах?
О т в е т. Ничего не могу сказать. Но сам факт меня встревожил. Я знаю, какой благородный и крайне рискованный труд - добывание этого яда и как он нужен стране.
В о п р о с. По возвращении в Советский Союз вы думаете еще раз побывать в экспедиции?
О т в е т. Разумеется. Если успею. Моя командировка здесь затянулась. Если я опоздаю в этом году, то обязательно приму участие в работе экспедиции на следующий год".
Государственный обвинитель закончил читать и, подойдя к судейскому столу, протянул бумагу Паутову:
- Прошу приобщить к делу.
- Уважаемые товарищи судьи, - поднялся Шеманский. - Не имея возможности обратиться лично к Рославцевой-Гридневой, я прошу разрешения задать несколько вопросов государственному обвинителю. Сразу оговорюсь: вопрос касается только процедуры получения показаний. Я понимаю, моя просьба необычна. Но согласитесь, что допрос свидетеля произведен также несколько необычно. В моей практике это впервые. В вашей, вероятно, тоже.