Бирюков пожал плечами, прислушался к голосам девчат, остановившихся у самого дома Чернышева. Послышался разговор на крыльце. Екатерина Григорьевна кому-то сказала: "Да ты проходи, проходи в избу. Там он". По веранде стукнули каблучки, и, к удивлению Антона, в комнату вошла Зорькина. Бойко поздоровалась:
- Добрый вечер, Маркел Маркелович! - и, заметив Антона, смутилась: - У вас гости?
- Милости просим, - ответил Чернышев, хотел что-то добавить, но Зорькина опередила его:
- Знаете, зачем я к вам пришла?
- Знаю, - с самым серьезным видом сказал Чернышев и наклонил голову в сторону Бирюкова. - Жених у меня нынче какой гостит, а? Молодой, симпатичный - и вдобавок жениться не успел…
Зорькина засмеялась:
- Где уж нам уж выйти замуж, мы и в девках проживем.
- Да ты что, Марина Васильевна! - Чернышев шутливо протянул к ней руки. - Личное обязательство беру: в будущем году, а то и раньше, выдать тебя, голубушка, замуж.
- Ох, всыпят вам за невыполнение этого обязательства! - в тон ему ответила Зорькина и сразу стала серьезной: - Мне, Маркел Маркелович, завтра до зарезу надо Виктора Столбова на ферму. Пусть он нам бульдозером площадку разровняет.
- У нас же на бульдозере Проня числится.
- Вот именно, числится. Виктор за час сделает, а Проня неделю провозится. Чего доброго, еще и птицеферму снесет с лица земли. У него же бульдозер то не заводится, то не останавливается. Пошлете завтра Столбова или мне самой с ним договариваться?
- Что же сразу не договорилась?
- Субординацию соблюдаю. Откажете, тогда инициативу проявлю.
- Как тебе, голуба моя, откажешь? Будет завтра у тебя на ферме Столбов, но… - Чернышев хитро подмигнул: - За это ты должна моего гостя сегодня в клуб сводить. Согласна?
- Сегодня там ничего интересного не будет. В магазин пиво привезли. Любимчик ваш Сенечка Щелчков весь вечер будет анекдоты рассказывать. А кроме него, на баяне никто не играет.
- Пригрози Сеньке, завтра к рулю не допущу!
- Ему хоть загрозись, - Зорькина отбросила со лба завиток волос, улыбнувшись, посмотрела на Бирюкова: - Идемте, если хотите. Вы ведь как-то уже обещали.
В клубе и в самом деле было невесело. Несколько девичьих пар танцевали под радиолу что-то непонятное, скорее, не танцевали, а толклись на месте. Четверо парней, поочередно передавая друг другу кий, гоняли шары на бильярде. Вокруг них толпились болельщики, среди которых Антон сразу узнал шофера председательского "газика". Шофер был навеселе. Увидев Зорькину с Бирюковым, он так обрадовался, будто ждал их весь вечер:
- М-марина! Слышала п-последнюю хохму с Проней?
- Как бульдозером хату свою чуть не снес?
- С-старо! Сегодня сама Фроська новый с-случай про с-своего муженька рассказывала. З-значит, пришла она с работы, Степка-пацан с-сметаны запросил. Фроська - в погреб, развязывает одну молочную кринку, другую, третью, а там с-сметаной и не пахнет, во всех - одна п-простокваша. Степка в погреб с-спускаться мал еще. Кто с-сметану снял? Кроме Прони, некому. Ну Фроська и давай его к-костерить. Проня христом-богом клянется, отпирается. Прошло несколько дней, все нормально. А вчера вечером опять. Пришла Фроська с работы, Проня, как м-министр, сидит в хате, показывает под стол: "Смотри!". Фроська заглядывает - под столом кот. Вся м-морда в сметане, облизывается. Фроська в погреб: кринки развязаны, и с-сметану - как корова языком слизнула. Спрашивает Проню: "Ты в погребе был?". Проня: "Нет. Кот оттуда выскочил". - "А кто научил кота кринки развязывать?" Проня к-кулаком по с-столу: "И тут я виноват! Что я - кошачий дрессировщик?!"
- Значит, с-сегодня баяна не будет? - засмеявшись, спросила Зорькина.
- А, да ну его! - шофер махнул рукой. - Не дразнись. П-поговорить охота.
- Я вот передам Маркелу Маркеловичу.
- Н-не вздумай! З-завтра как огурчик буду.
- Придется домой идти, - Зорькина посмотрела на Бирюкова: - Вы останетесь?
- Нет, - торопливо ответил Антон.
Они вышли из клуба и молча пошли вдоль сумеречной засыпающей деревни. Поравнявшись с домом Чернышева, Бирюков хотел проститься, но Зорькина шла так, как будто была уверена, что он не оставит ее одну до тех пор, пока сама она этого не захочет. И Антон подчинился, хотя все время, находясь рядом с ней, чувствовал непривычную скованность. Казалось, вот-вот, как прошлый раз, Зорькина отпустит какую-нибудь злую остроту. Через некоторое время она действительно сказала:
- Вы удивительный собеседник. Вот бы вас с Виктором Столбовым одних оставить. Было бы выразительнейшее молчание.
Бирюков улыбнулся:
- Не такой уж Столбов молчун.
- В сравнении с вами - да, - Зорькина вздохнула. - Что-то происходит с Витькой в последнее время. Совсем нелюдимым стал.
- Раньше не был таким?
- Особой разговорчивостью не отличался, но с девушками, бывало, за словом в карман не лез. Одно время мы дружбу водили, так мне, например, с ним не скучалось.
- Как это Нина умудрилась отбить Виктора у вас?
- Вы любопытный, как я погляжу.
- Профессиональная привычка.
- Вы следователь?
- Оперуполномоченный уголовного розыска.
- Это страшнее?
- Смотря для кого.
Зорькина засмеялась:
- Например, для меня. Не напрасно же вы моими женихами прошлый раз интересовались. Все с колодцем разбираетесь?
- Откуда вам известно, что с колодцем?
- Господи… - Зорькина усмехнулась. - В деревне все известно. В открытую говорят, что убитый был землей засыпан. И убийцу даже знают. Удивляются, почему он до сих пор не арестован.
- Кто же этот убийца?
- Так я вам и скажу - кто… В деревне трепачей полно.
- А все же…
- Надо самим разбираться, а не деревенские сплетни собирать. У нас есть такие говорунчики, наговорят, только слушай.
Не спеша вышли к околице, остановились у озера. В вечерних сумерках вода походила на темное зеркало с вкрапленными в него мерцающими точками звезд. Изредка зеркальная гладь всплескивала - наверное, шальная щука или окунь хватали задремавшую рыбешку. Вспыхнувшие от всплеска круги быстро исчезали, и звездные крапинки опять появлялись на своих местах. Теплый воздух крепко отдавал настоем полевых цветов. Нарушая тишину, однотонно скрипел коростель. В приозерных кустах с ним перекликалась какая-то одинокая всхлипывающая птица.
- Красота, как в сказке… - задумчиво сказал Бирюков и показал на белеющее у края обрыва бревно: - Присядем?
Не дожидаясь согласия, он подошел к бревну и сел. Зорькина осторожно, стараясь не помять юбку, села рядом. Обхватив колени ладонями, стала глядеть на озеро. Антон чувствовал, что ей хочется о чем-то спросить, что она ждет, чтобы он заговорил первым. Но он умышленно молчал. И Зорькина не вытерпела:
- Почему вы прошлый раз спрашивали меня о моряке?
Бирюков словно ждал этого вопроса. Сейчас, после показаний Гаврилова, у него в руках был крупный козырь, но из осторожности он не стал раскрывать карты и ответил вопросом:
- Почему вы прошлый раз скрыли, что у вас был знакомый моряк?
- Это допрос? - Зорькина настороженно взглянула на Антона, но тут же лукаво-насмешливо улыбнулась и посмотрела на звездное небо. - Шикарное название для детективного рассказа… "Допрос под звездами". Не правда ли?
- Увлекаетесь детективами?
- Нет. Ими у нас ребята увлекаются. А мы, девчонки, больше про любовь читаем. Толстого, Мопассана, Флобера…
- Классическая любовь, судя по авторам.
- Современные писатели скучно о любви пишут. Вот разве только… который "Алкины песни" написал. Скажите… вы верите в настоящую любовь?
Антон засмеялся и подумал: "Почему она сменила тему?"
Зорькина продолжала смотреть на озеро.
- Я вполне серьезно. Вы должны знать это. Наверняка в институте изучали преступления, случившиеся на любовной почве. Так это у юристов называется? К тому же в городе жили, там народу больше.
- В городе я только учился, а жил в Березовке, - Антон показал на озеро: - Вон на той стороне, за островом.
- Ваша фамилия Бирюков? - она всем корпусом повернулась к Антону. - Фу ты, господи! Вы ж на своего отца как две капли воды похожи. Мы с Игнатом Матвеевичем на областное совещание недавно ездили. В президиуме рядом сидели, - и засмеялась. - А я-то считала тебя, вроде Кайрова, издалека залетевшим в наши края.
- У вас тут все Кайрова знают? - спросил Антон, отметив, как Зорькина легко перешла на "ты".
- Он же давно в районной милиции работает. Одно время ухаживать за мной пытался. Духи дарил. Сказал, французские, за десять пятьдесят. Красивый такой флакончик, маленький. Жалко мне стало его денег. Духи с благодарностью вернула, показала на Витьку Столбова и говорю: "Этот парень французских духов не дарит, но из ревности усы ваши попортить может". Терпеть не могу усатых кавалеров. Вот когда у стариков усы или борода, приятно смотреть, а пижонских усиков не терпит моя душа, что хочешь с ней делай. Как увижу молодого усача, так и хочется шпильку запустить.
"Вот откуда "невезучесть" Столбова с Кайровым началась", - подумал Бирюков и засмеялся.
С озера донесся глухой всплеск.
- Так мы земляки, оказывается, - опять сказала Зорькина, помолчала и вдруг заявила: - Был у меня знакомый моряк.
- Я знаю, - Антон решил, что пришла пора говорить начистоту. - Иннокентий Иванович Гаврилов все рассказал. За исключением… Почему оборвалась ваша дружба с Георгием?
Зорькина долго молчала. Бирюков чувствовал рядом ее плечо, казалось, даже слышал дыхание, видел руки, обхватившие колени. Наконец она повернулась к нему и заговорила:
- Во всем виновата я. Начиталась классических книг и решила проверить, любит ли Зорькин меня. Попросила подружку, чтобы она написала Георгию, будто я стала встречаться с Витькой Столбовым. Интересно, чудачке, было, что Георгий ответит. Ждала, ждала, но так и не дождалась.
- После этого вы не переписывались?
- Нет. Зорькин оказался парнем с характером. Только позднее я поняла свою глупость.
- Юрием он себя никогда не называл?
- Нет. Он не стеснялся своего имени и не подстраивался ни под кого.
Зорькина съежилась, опять долго молчала, глядя на озеро.
- Осенью, помню, было, в сентябре, - тихо заговорила она. - Дед Слышка тогда почтальоном работал, приносит мне телеграмму: "Приеду двенадцатого вечером. Георгий". Обрадовалась, бегу к подружке, которая по моей просьбе письмо насчет Витьки Столбова написала. Подружка посмотрела на телеграмму и говорит: "Она ж фальшивая". Тут только я сообразила, что нет на телеграмме ни откуда, ни когда послана и - ни одной печати. Просто на бланке рукой Слышки написана записка, и все. Я - к нему. Старик клянется, что такую ему дали в райцентре на почте. Ждала я Георгия двенадцатого, тринадцатого, неделю, месяц… И по сей день его нет.
- В деревне не знают, почему Слышка на пенсию ушел? - спросил Антон. - Годы пенсионные раньше подошли, но он работал…
- Выгнали, наверное. Был слушок, чужие письма читал. У него какое-то необычайно болезненное любопытство.
- Столбов знал, что к вам моряк едет?
- Да, когда я с ним заговорила о Георгии, Столбов понял, что у меня к нему, к Витьке то есть, ответной настоящей любви нет. А без настоящей любви… Витька парень сильный, ему подачки не нужны. Он никогда не будет домогаться взаимности, зная, что девушка к нему равнодушна.
- Жалеешь, что такого парня, как Виктор Столбов, упустила? - впервые обращаясь к Зорькиной на "ты", спросил Антон.
- Как сказать… - Зорькина убрала руки с колен и обхватила ладонями локти. - Ухаживал Витька за мной, я была к нему равнодушна. Стоило ему подружиться с Ниночкой Бровцевой, во мне заговорило бабье самолюбие: стала напоказ носить подаренные Витькой лакировки и косынку. Пять лет туфли лежали, фасон уже устарел, а я все равно в них щеголяю. Глупо, конечно… Порою самой даже смешно.
По небу яркой полоской чиркнул метеор, и Антону показалось, будто след его погас в озере.
- Скажи, Бирюков, - с трудом выговорила Зорькина, - это Георгия нашли в колодце?
- Не знаю, Марина, - ответил он, помолчал и добавил: - Пока не знаю.
Давно утих скрип коростеля. Только в приозерных кустах по-прежнему тоскливо всхлипывала одинокая птица.
15. Резкин навещает бабушку
Проснулся Антон Бирюков от горластого петушиного крика. Во дворе Маркел Маркелович загремел рукомойником. Было слышно, как он громко фыркает, умываясь остывшей за ночь водой. Хлопнула дверь, глуховатый со сна голос сказал:
- Подъем! Пора завтракать.
Завтракали вдвоем с Маркелом Маркеловичем. Прихлебывая горячий чай, Чернышев слушал Антона. Отставил пустой стакан, усмехнулся:
- Я сразу сообразил, не за бульдозером Марина вчера забежала. Распоряжение председателя, видишь ли, потребовалось. Наболело на душе, не вытерпела - сама пришла к тебе.
- Правда, что в деревне уже кого-то подозревают? - спросил Антон.
Чернышев нахмурился и, почти как Зорькина, ответил:
- Деревенские сплетни не собирай, у нас наговорят семь бочек арестантов. Сам разматывай клубок, на то тебя и учили.
Бирюков поднялся из-за стола.
- Пойду к Стрельникову, надо с телеграммой разобраться.
Чернышев посоветовал:
- Можешь что-нибудь из исторических событий копнуть, это Егору Кузьмичу для затравки нужно. Болтун Слышка, конечно, изрядный, но в хронологии большой дока. Память имеет - дай бог каждому! Когда какой царь правил, когда какие события произошли, дни рождения выдающихся людей - назубок, как отче наш, чеканит. А в своей деревне - всех наперечет. Как-то мужики ему экзамен учинили. Не поверишь, ходячая энциклопедия - и только! Смешно сказать, день рождения Степки - самого младшего Прониного сына - и то вспомнил.
Егора Кузьмича Бирюков застал за необычайным занятием. Сидя перед палисадником своей избы на скамеечке, старик увлеченно скоблил ножом осколок разбитого чугунка. Обрадовавшись неожиданному собеседнику, он усадил Антона рядом с собой и с самым серьезным видом, будто только что сделал интересное открытие, заговорил:
- Вот, слышь-ка, как нынешняя медицина ни старается, а раньше люди здоровше были. К примеру, мой дед, которого я очень даже хорошо помню, переносил на своем собственном загорбке по десять пудов весу. И очень даже просто переносил. Откуда такая силища в человеке бралась? Вижу, затрудняешься ответить. А я вот тебе очень точно могу сказать. Пищу тогда люди в какой посуде приготовляли? В натуральных глиняных горшках и в настоящих чугунках. А теперь что с этим делом получается? Кастрюли - алюминиевые, миски - из каких-то матерьялов, как резиновые, стали. Опять же про деревянные ложки забыли, стальными да алюминиевыми обжигаются. Это в самый раз и сказывается на человеческом организме. Вот доводилось мне читать в медицинском журнале одну завлекательную статью… - старик помолчал немного и начал почти дословно пересказывать прочитанное.
- У вас феноменальная память, - похвалил Антон.
- Какая? - Егор Кузьмич насторожился.
- Хорошая, говорю, память. Слышал от людей, что вы даже дни рождения всех в Ярском помните.
- Всех, пожалуй, не помню, а большинство, слышь-ка, назову. Кого, к примеру, хочешь знать?
- Ну, скажем, когда Пронин Степка родился?
- Самый младшой, стало быть? - Егор Кузьмич задумался. - Дак это очень даже простая для меня дата. Степка Прони Тодырева родился семнадцатого апреля и аккурат в тот год, когда забросили культстановский колодец. Стало быть, в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом. Арифметика тут совсем несложная, потому как этого числа апреля, только в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, была создана в молодом советском государстве пожарная охрана, и мне собственнолично было доверено организовать таковую охрану в Ярском, хотя я молоденьким совсем тогда был. Вот такая тут арифметика. Потому, как дата совпадает, вполне может стать Пронин Степка пожарным, когда вырастет. А сам Проня Тодырев родился, если хочешь знать, девятого сентября одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года, аккурат через сто лет после знаменитого писателя Льва Толстого, какой написал очень большую книгу про войну и мир. - Егор Кузьмич снял картуз, погладил макушку. - Антересная штука получается: в одинаковые числа люди родятся, а ума дается каждому по-разному. Возьми того же Проню…
Бирюков уже знал, что Стрельникова можно остановить только вопросом.
- Егор Кузьмич, вы помните, в сентябре шестьдесят шестого года Зорькиной была телеграмма от жениха?
- Марине? - уточнил старик. - Дак, слышь-ка, я за свою почтальонскую жизнь столько телеграмм доставил в Ярское, что все и не упомнишь.
- Эта телеграмма была за несколько дней до того, как вы ушли на пенсию, и написана была она вашей рукой.
Старик опять погладил макушку.
- Кажись, припоминаю. Доставлял такую телеграмму.
- Почему она была написана вашим почерком?
- Потому что сам ее писал. История, слышь-ка, такая вышла. Телеграмму эту я точно получил в узле связи в райцентре. Положил вместе с прочей корреспонденцией - так по-ученому называется почта. Потом оказалось, что телеграммы нет. Или обронил где, или спер кто, не скажу. А дело серьезное, я понимаю. Взял телеграммную бланку и собственноручно написал, как было в настоящей телеграмме. Имя жениха помню. Георгий - так по-грузинскому Егорий называется, стало быть, тезка мой. - Егор Кузьмич вздохнул. - Только жених не приехал. Для обману прислал сообщение или для испугу, потому что Марина в то время с Витькой Столбовым любовью увлеклась. За двумя зайцами стрельнула и ни одного не поймала.
- И еще, Егор Кузьмич, меня интересует… Почему вы ушли на пенсию, как раз в тот день, когда забросили культстановский колодец? Совпадение это или какая-то причина была?
Старик опустил глаза. Подумавши, вздохнул:
- Гляжу, у тебя вылитый мой характер. Страсть любопытный. И хорошо это, и опять же плохо. Сколько я неприятностей из-за своего любопытства поимел - не перечесть! А с пенсией у меня, слышь-ка, неантересная история. Но поскольку с любопытством ты, как и я… К тому же полюбился мне. Опять же, за что полюбился? За правильность характера, за уважение ко мне. Так вот, стало быть, из уважения к тебе расскажу историю про пенсию, - Стрельников передохнул, виновато поморщился. - Я, слышь-ка, раньше уже сказывал, что старуха оконфузила. Показалось ей по глупому уму, что я любовные письма чужие читаю. Баба, ежели она даже самая умная, все одно остается бабой. А моя Андреевна и умом не отличается, стало быть, вдвойне баба. Раззвонила по всей деревне об моем любопытстве. Слух до начальства дошел… Как сейчас помню, тринадцатого сентября шестьдесят шестого года последний раз газеты на культстан привез… Не прояснилось еще, кто в колодце оказался?
- В деревне больше меня знают, - уклонился от ответа Антон.
- Дак, вишь-ка, деревенским сильно верить нельзя. В деревне кто на кого злость имеет, тот на того и бочку катит. К примеру, послушай того же Проню Тодырева. У него самый, плохой человек - Витька Столбов. Опять же, почему Витька? Потому что сопатку Проне начистил принародно. Так вот Проня до сей поры не может обиды забыть, хотя сам виноватый был - с кинжалом на Витьку набросился.
- С каким кинжалом?
Егор Кузьмиич опустил глаза.