Неприкасаемые - Пьер Буало

В романе "Неприкасаемые" известные французские писатели Пьер Буало и Тома Нарсежак обращаются к одной из самых острых социальных проблем современного капиталистического общества - безработице. Роман отличают напряженность повествования, характерная для произведений детективного жанра, и глубокий психологизм.

Содержание:

• "Каторжане безделья" 1

• Неприкасаемые 2

• Примечания 33

Буало-Нарсежак
Неприкасаемые

"Каторжане безделья"

"Ночью он просыпается с криком: "Это я первый! Я был первым!" И опять засыпает, бормоча в полусне: Совсем я спятил. Завтра перестаю искать работу". Эта фраза не отрывок из романа, а цитата из статьи французской журналистки Мари Мюллер "Поколение, которое ищет работу", опубликованной в парижском еженедельнике "Нувель обсерватер". Мюллер рассказывает о девятнадцатилетнем Лоране, крепком, здоровом и жизнерадостном парне, который дал себе неделю срока, чтобы найти работу. Однако ищет он ее уже долгие месяцы, перебиваясь мелкими, случайными заработками. Если хочешь получить место, нужно всегда прийти первым к окошечку бюро по найму, непременно первым примчаться туда, где можно надеяться хоть на какую-то работу. Но трудно, почти невозможно обогнать два миллиона человек - столько сегодня безработных во Франции, - у каждого из которых одна цель - быть первым среди последних и продать свои свободные руки, жаждущие лишь одного - трудиться.

Безработица - незаживающая социальная язва капиталистического общества, несущая людям горе и страдания. Словно рак, она подтачивает человеческую личность, утратившую смысл своего существования, наглядно олицетворяя несправедливость и бесчеловечность буржуазного общества. Безработица в буквальном смысле слова убивает личность. "Когда не имеешь работы, - признался американский безработный Гарри Мауреру, автору вышедшей в США книги "Без работы" , - кажется, что умираешь. Полностью исчезают все жизненные стимулы". Страшное признание!

Огромный эмоциональный и моральный ущерб безработица боль ш е всего наносит молодежи. Во Франции, например, более половины безработных - лица моложе 25 лет. В США каждый пятый молодой американец не имеет работы. Полные сил люди, которые, в сущности, еще не вкусили по-настоящему полноценной жизни, оказываются за бортом, чувствуя себя ненужными, никчемными, лишними. У них развивается комплекс социальной неполноценности, они ощущают себя изгоями, париями буржуазного общества, которое лицемерно прокламирует пресловутый принцип "равных возможностей".

О безработице на Западе без конца пишут политические и профсоюзные деятели, экономисты и социологи, историки и публицисты. Страницы прессы изо дня в день заполняются сообщениями о самоубийствах, росте нервных заболеваний, алкоголизме, распаде семей, неотступном страхе перед будущим, беспросветном отчаянии, преступности. Все это чудовищные, будничные спутники безработицы. Эту болезненную трагическую тему современности не обходит стороной и художественная литература. Все чаще появляются произведения, авторы которых обращаются к изображению жизни безработных, особенно молодых, в сегодняшней Франции.

"Как это ужасно, - говорит известная писательница-коммунистка Мадлен Риффо, - быть молодым и не иметь места в жизни… Психологи и психиатры теперь приходят к выводу, что существует нечто вроде синдрома безработных. Когда вступаешь в жизнь, в которой для тебя нет места, возникает ощущение, что тебя никто не ждет, что ты никому не принесешь пользы, будешь просто есть хлеб отца с матерью, хотя они и так-то зарабатывают не слишком много, что ты не нужен обществу, никому не нужен".

"Безработица, - заявляет видный публицист, коммунист Андре Вюрмсер, - невозможность найти применение своим способностям и знаниям подавляют молодежь капиталистического мира".

О проблемах безработицы с большой тревогой размышляют и буржуазные литераторы. Нет никакой случайности в том, что этой больной социальной проблеме посвятили свой новый роман "Неприкасаемые" (1980) известные прозаики Пьер Буало и Тома Нарсежак.

Знаменитые соавторы Пьер Буало (род. в 1906-м) и Тома Нарсежак (род. в 1908-м) почти тридцать лет пишут вместе и выпустили за это время более тридцати романов, завоевав огромную популярность не только у себя на родине, но и за ее пределами. Советский читатель знаком с их творчеством по переведенным на русский язык книгам "Та, которой не стало" и "Инженер слишком любил цифры".

Буало и Нарсежак разработали оригинальный тип психологического детективного романа, далеко отойдя от традиционной схемы детектива, чья суть сводилась к раскрытию или разгадке преступления. В их книгах, как правило, сыщики не гоняются за убийцами, а полицейские - за ворами. Почти все произведения Буало и Нарсежака раскрывают кризис личности в нынешнем буржуазном обществе. Писатели неизменно берут самый острый момент в судьбе человека, который - зачастую не по своей вине - оказывается жертвой несправедливого мира, попадает в безвыходную "ловушку" обстоятельств. Капиталистическая действительность увидена глазами жертвы, затравленной одиночки, бессильной что-либо изменить в своей судьбе. Зловещая, мрачная атмосфера зла и кошмара, неизбежности таинственного преступления пронизывает многие романы Буало и Нарсежака. Однако писатели очень часто выводят персонажей, которые сами загоняют себя в тупик, поддаваясь слабостям своего характера или порочности собственной натуры.

И все-таки в своих лучших книгах Буало и Нарсежак возлагают вину за трагическое положение личности на жестокую, бездушную реальность современного капиталистического мира. В этом аспекте особенно интересен роман "Неприкасаемые".

Хотя этот роман завершается убийством главного героя, он почти лишен признаков традиционного детектива. В романах последнего десятилетия "Брат Иуда", "Клещи", "Проказа", "Глупый возраст", "Алая карта", "Неприкасаемые", написанных в так называемой "новой манере", писатели отказываются от собственно детективных сюжетов, больше внимания уделяя социальной проблематике. Напряженность повествования - непременная черта детектива - теперь достигается не раскручиванием запутанного клубка преступления, а обрисовкой социального поведения его жертвы, глубоким исследованием ее индивидуальной психологии. Именно в таком ключе написан роман "Неприкасаемые": его герой попал в ловушку безработицы, из которой он никак не может выбраться.

Это остросоциальная книга, где писатели с незаурядным мастерством психологов изображают внутренний мир безработного - "инвалида безделья", как с горечью называет себя главный герой романа Жан-Мари Кере. Но Буало и Нарсежак подчеркивают типичность этой драмы. "На моем примере, - пишет Кере, - можно проследить судьбы тысяч, десятков тысяч людей моего поколения". Перед нами своеобразная исповедь поколения, которое ищет работу.

Писатели нашли сильный, трагический образ-символ для людей, у которых отнято право на труд, а значит, возможность достойной человека жизни: "Мы, безработные, те же неприкасаемые…" И у них были основания сравнивать положение сегодняшних безработных на Западе с положением самой обездоленной касты бывшей колониальной Индии. Этот образ и определил название романа.

Жан-Мари Кере - человек способный, образованный (он закончил два курса католического факультета, где изучал философию), чуткий к чужому горю и склонный к мучительному самоанализу. Когда-то он был священником в лицее бретонского городка Ренн, но, пережив кризис веры, стал атеистом и уехал в Париж, чтобы затеряться там в толпе. У него нестерпимо болит душа от окружающей несправедливости, зла и цинизма, он с трудом переносит "монотонную серость жизни". Буржуазное общество представляется Жану-Мари Кере огромной пустыней, где царит ледяное равнодушие к человеку. Однако он не сумел осуществить свою мечту и "заново построить жизнь". Жан-Мари Кере хотел обрести одиночество и духовную свободу, но суровая действительность быстро развеяла его наивные иллюзии, столкнув его с изнанкой "свободного мира" - безработицей.

Письма, которые он пишет своему бывшему духовному наставнику, - это полная горечи исповедь человека, потерявшего место в жизни, охваченного "непреходящим удушьем вынужденного безделья".

Сначала Кере служил литературным секретарем у преуспевающего поставщика детективных, эротических и сентиментальных книжонок Марсо Ланглуа. Но хозяин умер, и он погрузился в "трясину безработицы". Буало и Нарсежак рисуют изнутри социальную и душевную драму безработного, показывая трагедию "распадающейся личности". Сперва в сердце Кере еще брезжит надежда, что ему удастся выкарабкаться, а мучает его лишь "тягостное ощущение безграничности времени". Постепенно "бездействие начинает походить на анемию", порождая апатию и безразличие ко всему. Затем безработного Кере все больше начинает "угнетать сознание собственной никчемности". У него возникает чувство своей ненужности, бесполезности, его парализует страх перед завтрашним днем, и кажется, что "само будущее сгнило на корню". Наконец, "безработица приводит к особой нервной болезни сродни депрессии, и, к несчастью, против нее нет сколько-нибудь действенных, средств". Человек сломлен и побежден, он ощущает себя "нахлебником", балластом общества.

Буало и Нарсежак, анализируя психологию безработного, приходят к важному социальному выводу, что безработица представляет собой "наистрашнейшую форму насилия" над личностью. "Все человеческое уже выдавлено из тебя, - признается их герой, - словно мякоть из плода, и осталась лишь пустая оболочка". Безрезультатные, унизительные поиски работы, по сути, являются "организованным, законным, упорядоченным выклянчиванием милости". И самое страшное наступает тогда, когда человек окончательно теряет волю к сопротивлению, превращаясь в пассивную игрушку неодолимой действительности. "Но что значит бороться? - спрашивает Кере. - Весь мир знает, что безработица растет, а общественный механизм все глубже увязает в проблемах".

И вот однажды жена с презрением бросает в лицо Жану-Мари Кере страшные слова: "Ты становишься профессиональным безработным". Какое абсурдно-жестокое сочетание слов! Но в нем горькая правда капиталистических будней: ведь сегодня в странах Западной Европы и США "профессиональных безработных", подобных герою романа Буало и Нарсежака, насчитывается свыше 20 миллионов.

Страдания Жана-Мари Кере обрываются трагически: он погибает от пули своего бывшего ученика Ронана де Гера, экстремиста, который боролся за так называемую "автономию Бретани". Вместе с этим персонажем в роман входит тема судеб столь социально неоднородного и пестрого движения "молодежного протеста" во Франции, апогей которого пришелся на события мая - июня 1968 года.

Группка юношей бретонского городка, заводилой в которой был Ронан, создала организацию с громким названием "Кельтский фронт". Их борьба за "независимость для Бретани" сводились к "дракам, ночным вылазкам, листовкам". Но фанатичный Ронан де Гер, подогретый провокационными лозунгами "леваков", этот "ребенок, который играет в бунт", решает совершить "революционный акт" и бессмысленно убивает полицейского комиссара.

Ронана приговорили к тюремному заключению. Вернувшись в Ренн, он начинает мстить Кере, считая его единственным виновником своего ареста. Так главный герой романа неведомо для себя попадает и в другую ловушку, расставленную фанатичным, безжалостным врагом.

Буало и Нарсежак осуждают бессмысленный террор "бунтарей-автономистов", убедительно показывая, сколь необоснованны их претензии считать себя единственно последовательными "борцами" с ложью, несправедливостью и лицемерием капиталистического общества. Идея бунта ради бунта, которую исповедовали участники "Кельтского фронта", потерпела крах. Все эти "борцы", кроме движимого патологической жаждой мести Ронана, остепенились, стали примерными конформистами и даже не думают посягать на устои буржуазного образа жизни и морали. Путь индивидуального террора и абстрактного, лишенного социального содержания протеста - это дорога в никуда; он ведет лишь к душевной опустошенности. Таков еще один важный социальный вывод, следующий из романа "Неприкасаемые".

Герой романа "Неприкасаемые" не помышляет о борьбе с действительностью, он слабый одиночка, который не в состоянии преодолеть "смутный, парализующий страх" перед жизнью. Кере ничего не предпринимает, чтобы избавиться от своего преследователя; перед гибелью его охватывают метафизические сомнения, какое-то экзальтированное раскаяние в том, что он отошел от религии.

Разумеется, эти мотивы снижают социально-критический пафос романа Буало и Нарсежака. Но не они определяют суть романа "Неприкасаемые", в котором французские писатели по-своему обвиняют буржуазный мир в чудовищном преступлении, в том, что он превращает миллионы жизнеспособных людей в безработных - "каторжан безделья"

Лев Токарев

Неприкасаемые

Дорогой друг!

Итак, Вы сумели меня найти. Благодаря Провидению, как Вы считаете. Возможно! Не думайте, однако, что я намеревался скрыться в Париже. Нет. Мне просто хотелось затеряться в толпе… исчезнуть и попытаться заново построить свою жизнь. Я порвал разом все прежние связи. Конечно, я должен был бы поделиться с Вами своими сомнениями - ведь Вы столько лет были моим духовным отцом, - но я заранее предвидел Ваши возражения, и они казались мне несостоятельными. Я же был тогда до такой степени истерзан, такое мною владело отчаяние, что я просто не вынес бы того страшного разговора, который неминуемо восстановил бы нас друг против друга. И я предпочел скрыться незаметно, как спасаются бегством. Должен признаться, мне было бы приятней, если бы то, что Вы называете Провидением, не принимало в моих делах ни малейшего участия. Прошу прощения, что позволил злобе выпустить свое жало. Но не волнуйтесь - оно направлено против меня же самого. Что-то во мне так и осталось жестким комком - хотя каким только испытаниям я не подвергал себя. И Ваше письмо еще больше накренило выстроенное мною и без того шаткое сооружение. А теперь я и вовсе ничего не понимаю, все во мне смешалось - и радость и злость. Правда, радость, кажется, все же одерживает верх.

Вы поступили мудро, не пытаясь прощать меня. Прощение было бы оскорбительно. Вы же раскрыли мне объятия, и я, быть может, - поскольку Вы уверяете, что готовы все понять, - расскажу Вам о своей жизни. Прошло уже десять лет. Десять лет - это время, за которое самое суровое порицание может смениться простым любопытством. А раз уж один из Ваших друзей, встретив меня на улице, когда я возвращался домой, не преминул сообщить Вам об этой встрече, возможно, и правда, в том проявилось нечто большее, чем просто счастливая случайность. Видимо, есть тут намек на некую перемену, которая может благоприятно изменить мою жизнь. Ведь мне так нужно бывает излить кому-то душу.

Я выскажу Вам все, вывернусь наизнанку. Времени у меня, к несчастью, сколько угодно, так как уже много месяцев я без работы. Но сегодня мне хочется лишь поблагодарить Вас. Я за собой вины не признаю, но когда это подтверждает кто-то другой, меня переполняет чувство благодарности. Так что от души спасибо Вам.

Ваш всем сердцем

Жан-Мари Кере

Дорогой друг!

Я выждал четыре дня. Пытался вновь обрести хладнокровие, чтобы беспристрастно рассказать о себе, если сумею. Рассказать без всякой снисходительности и уж, конечно, без претензий на литературу. Да, я потерял веру. Случилось это внезапно. Конечно, бывают знаменитые обращения, прозрения, подобные вспышке молнии. Бывают, как я знаю, и внезапные катастрофы. Горизонт вдруг исчезает. И то, что сияло в лучах истины, становится тусклой действительностью. Перед глазами теперь лишь изнанка вещей, более того, лица, оказывается, никогда и не было. Нахлынуло это на меня однажды вечером, воскресным вечером… Я мог бы с точностью указать Вам число и час - настолько воспоминание это живо в моей памяти.

Я смотрел передачу из жизни животных. День выдался тяжелый, я устал и рассеянно следил за передвижениями бегемота, как вдруг в объектив попало небольшое стадо зебр, щипавших траву возле источника.

Зебры всегда вызывают у меня восхищение - они такие легкие, такие простодушные. В них есть что-то от пухленького, толстощекого, шаловливого малыша. Они спокойно паслись, поднимая время от времени голову и настороженно прислушиваясь к звукам вокруг, потом, успокоенные, принимались снова за еду. Они не заметили львицы, притаившейся за кустом.

Я так и вижу, как вся она подобралась, готовясь к прыжку. Олицетворение убийцы. Каждый мускул ее дрожал от жажды крови, из глаз, точно дротики, летели смертоносные молнии. Вдруг зебры, словно заслышав сигнал тревоги, все, как одна, бросились прочь. Львица пустилась вдогонку, срезая путь по диагонали; через несколько мгновений она отсекла одну из зебр от стада, уже скрывшегося в облаке пыли, и я понял, что преступление совершится.