- Андрюша, я писатель и не могу не писать. Понимаешь?
- Понимаю. Писатель пишет, художник рисует, Лебедев точит свои гайки - пять вместо четырёх. Каждый занят своим делом, и у каждого есть цель - все зарабатывают деньги.
- Причём тут деньги? Поэт сочиняет стихи, потому что не может их не сочинять, художник создаёт свой шедевр, потому, что не может не создавать его…
- А Лебедев точит гайки, потому что не может их не точить, - продолжил Андрей.
Молодые звонко рассмеялись. Действительно, как можно сдержаться, представив, что токарь точит гайки, которые никем не запланированы, на которые никто не выделял ни денег ни материалов, а просто потому, что он не может не точить гаек?
- Я серьёзно, а ты…
- Папа, ну как можно серьёзно говорить о гайках?
- Да причём тут гайки?
- А что же тогда?
- Неужели вы не понимаете, что они из нас дураков делают?
Василий вдруг испугался своих собственных слов. Он застыл, в нелепой позе, как будто его разбил паралич.
- Господи, что же это делается?
- Вася, что с тобой? - испугалась Катя.
Молодые тут же прекратили смеяться.
- Когда же это случилось? - продолжал Василий, глядя в никуда.
- Папа, что произошло? - Андрей подумал, что всему причиной его смех.
- Я сказал они.
- Ну и что?
- Я всегда, слышите, всегда говорил мы, а сегодня впервые сказал они.
- Ну и что? - не понимала Любаша.
Зато Катя всё прекрасно поняла. Она замахала на детей руками, показывая, чтобы те больше не открывали своих ртов. Молодые, поняв, что переборщили с шуткой поспешили уйти, но отец не отпустил их.
- Нет уж, будьте любезны остаться! Вы просто не понимаете, что сейчас происходит.
Катя хотела что-то сказать, но Василий не дал ей.
- Я тысячу раз слышал эту притчу, но всегда относился к ней, как к сказке.
Невестка хотела что-то спросить, но Катя знаком остановила её.
- Впервые я услышал её из уст командира…
Василий начал свой рассказ и снова ощутил себя на войне. Он со своими товарищами смотрел на водокачку и ждал, когда она рухнет. Наконец та рухнула и похоронила под собой фашистов.
- …тогда командир и сравнил эту водокачку с вавилонской башней, - продолжал Василий. - Мне казалось, что это могло случиться с немцами потому, что они считали только себя полноценной расой. К сожалению, эта притча относится не только к ним, но и к нам.
- Ты хочешь сказать, что мы тоже строим такую же башню? - спросила Любаша.
- А в чём разница? Те считали себя высшей расой, а мы убеждаем, что кроме коммунизма у человечества нет и быть не может никакого будущего. Фашисты сжигали книги и изгоняли своих писателей, и у нас делается тоже самое. Даже номерки на руках похожи. Только они делали татуировку, а у нас пишут шариковой ручкой.
- В таком случае, согласно этой притче, Советский союз ожидает та же учесть что и Германию? - продолжил мысль отца Андрей.
- Ничего другого и быть не может.
- Ну, это уж ты, дорогой, чересчур хватил, - вмешалась Катя. - Пока что Советский союз самая сильная страна в мире. Спутник первый - наш, космонавт первый тоже наш. Разве что Америка - она на пятки нам наступает?
- Америка от нас недалеко ушла. Мы насаживаем всем свой коммунизм, а они свой империализм. Хрен редьки не слаще.
- Так ты папа и Америку приговорил? - не удержался Андрей.
- Действительно, что-то мы слишком далеко зашли. Уже до Америки докатились. Давайте спустимся на нашу грешную землю.
Разговор сразу прекратился. Все молчали и не знали что делать. Тишину прервал отец.
- Вероятнее всего, тебе предложат место заместителя главного редактора, - обратился он к сыну.
- Уже обратились, - удивился Андрей.
- Это логично. Сгноить меня в психушке, неэтично - герой всё-таки. Выгнать невозможно по тем же причинам, а этот ход устраивает всем. Сын в заложниках - это почище, чем номерки на руке!
- Я откажусь.
- Даже и не думай. Ты думаешь они остановятся перед моими прежними заслугами? Как бы ни так! Считай, что мне предложен очень лояльный вариант.
- Ничего себе лояльный! - возмутилась Любаша. - Ты же писать не сможешь!
- Писать я смогу.
- А что толку, если они тебя публиковать не будут? - негодовал Андрей.
- Опубликуют позже.
- Когда? - спросила Любаша.
- Когда башня рухнет. - Василий посмотрел на недоверчивые взгляды домочадцев и ещё раз подтвердил. - Рухнет, рухнет, - даже не сомневайтесь.
- И кто тогда опубликует?
Василий обвёл взглядом свою семью и пожал плечами.
- Не знаю. Может быть вы, - он остановил взгляд на сыне и невестке, а может быть…
Лицо отца вдруг засияло, и он улыбнулся.
- Вы долго нас без внуков держать будете? Сколько можно ждать?
Любаша опустила глаза и засмущалась:
- Потерпите чуть-чуть. Немного уже осталось.
Разговор, казавшейся до селе тяжёлым и неприятным, будто ветер, переменился в противоположную сторону. Вместо холода и безысходности теперь он нёс радость и надежду, вместо запаха затхлости повеяло свежестью. Семья уже забыла, что только что они обсуждали. Появился новый объект, о котором говорить можно было бесконечно.
Глава 18
Как быстро летит время! Кажется, сосем недавно мечтали, что День Победы должен быть обязательно нерабочим, что военные парады снова будут греметь своей медью на Дворцовой площади. Не успели оглянуться, а всё, о чём думали, сбылось. И не только сбылось, но стало настолько привычным, что самим не верится, будто когда-то этого праздника не было. Также, как и прежде, проходит по Дворцовой площади военная техника, как и прежде, следуют стройные колонны солдат, как и раньше ветераны тонкими струйками стекаются на Марсово поле, чтобы ещё раз пережить то, что пережить невозможно, ибо то, что случилось с этими людьми, не подчиняется законам логики, ибо нет такого числа, которое могло бы счесть их подвиги, ибо нет таких подвигов, которые не выпали бы на их долю.
Однако нет ничего постоянного. Если вглядеться в эти людские ручейки, то и здесь можно заметить перемены: Если раньше ветераны шли по полю бравой походкой, то теперь, шаркая ногами и опираясь на палочку, они скорее плелись, на встречу со своей молодостью. Если раньше они за ручку вели своих детей и внуков, чтобы похвастаться ими перед своими однополчанами, то теперь дети и внуки вели своих стариков, чтобы те, хоть на несколько часов смогли забыть о своих болячках в кругу друзей. Если раньше то здесь, то там слышался звон стаканов и тосты за Победу, то теперь ветераны всё чаще и чаще пили молча, не чокаясь, поминая того, кто не пришёл в этот год и не придёт более уж никогда. За кустом персидской сирени, как бы случайно стояла карета скорой помощи. Иногда можно было заметить, что милиционер, дежуривший на поле, усаживал в неё ветерана, которому вдруг стало плохо, или пожилой человек не рассчитал своих сил, поминая товарищей. Карета уезжала, а на её место снова, как бы случайно, вставала следующая. Количество посетителей поля резко уменьшилось. Теперь никто не стоял - скамеек хватало на всех.
На боковой дорожке, напротив казармы Павловского полка, где теперь располагалось "Ленэнерго", сидели трое мужчин и женщина пенсионного возраста. Рядом с ними, немного поодаль, расположились трое ещё не солидных, но уже и не молодых людей. По их поведению безошибочно можно было определить, что это были дети ветеранов. Они внимательно наблюдали за родителями и обсуждали что-то очень важное. По их лицам можно было предположить, что эта проблема никакого отношения ко дню Победы не имеет.
Ветераны тоже отошли от военной тематики и перешли к обсуждению, как говорится, текущего момента.
- Ты давно освободился? - спросил Василий Николая.
- На прошлой неделе.
- Почему на прошлой? Вам же в шестьдесят первом по пятнадцать лет дали, значит по моим расчётам…
- У них там свои расчёты. Когда на зоне кого-то мочат, следователь сильно не упирается: берут зэков, которые за убийство сидят и на них всё вешают.
- Но ведь должны же хоть какие-то доказательства быть предъявлены суду!
- Я тебя умоляю! Какие в зоне доказательства? Свидетелей сколько угодно: что следак скажет, то и засвидетельствуют.
- А сын когда вышел?
- Так он и второй срок тоже со мной вместе получил.
Василий недоверчиво посмотрел на товарища, но вспомнив, как сам сидел в психиатрической больнице, сочувственно покачал головой.
- Да, у нас это умеют. А почему не сообщил?
- Я же знал, что мы здесь увидимся.
Кузьма, докончив читать передовицу, сложил газету вчетверо и с раздражением сунул её в карман.
- Вот я не понимаю, - обратился он ко всем, - что значит социализм с человеческим лицом?
- Выходит, что мы всю жизнь с нечеловеческим жили? - поддержала его Маша.
- На своё бы лучше посмотрел, - зло сказал Николай. - У самого лицо обгажено, вот он и считает, что у всех такое же.
- Да тише ты! Мало что ли сидел за это? - одёрнул товарища Кузьма.
- А что я такого сказал? Просто на таком высоком посту можно было и вывести родимое пятно.
- Они не выводятся.
- Прямо! - Николай закатал рукава и показал руки. - Помните, всё в татуировках было - вывел.
- Причём тут татуировки? Я говорю, думай, что болтаешь.
- Ничего страшного. У нас сейчас, это, как его? Плю, плю…
- Плюрализм, - помог Василий.
- Тьфу ты господи! - сплюнул Николай, - слава и те не наши - американские. Слушать противно.
На соседней скамейке разговор шёл явно не о политике.
- Надо как-то сообщить им, - сказал Андрей.
- Представляете, какой это будет для них удар? - Николай с сожалением посмотрел на родителей.
- Шило в мешке не утаишь. Узнали мы, узнают и они, - рассуждал Александр, - только неизвестно при каких это будет обстоятельствах. А сейчас мы рядом и вон скорая помощь на всякий случай дежурит.
- До этого не дойдёт, - уверенно сказал Андрей, - они ещё не старые.
С плюрализмом, слава богу, было покончено, оставалось разобраться с застоем.
- Я понимаю, у Брежнева был застой, у Черненко, у Андропова, но этот-то молодой! О каком застое может идти речь?
- Имеется в виду застой экономический, - объяснил Василий.
- Полный бред, - не выдержал Кузьма. - У самой богатой страны мира экономический застой! Чего не хватает?
- Мозгов! - вставила своё слово Маша.
- Во, во! Тебя бы туда! Ты бы своей метлой им бы мозги прочистила! - засмеялся Николай.
- А что? Во всяком случае, хуже бы не было, - ответила Маша.
- Да, хуже просто некуда! - согласился Василий. - Смешно сказать, в самой богатой стране мира - продовольственные карточки. Прямо как в блокаду!
- В Японии, где кроме камней вообще ничего нет, где атомная бомбардировка была, люди живут по-человечески, а у нас? - продолжал возмущаться Кузьма.
- Интересно, что бы про всё это командир сказал? - задумался Василий.
- А вы знаете, что ему в этом году восемьдесят восемь лет исполнилось, - сказала Маша. - Я телеграммой поздравила, а он даже не ответил.
- Совсем старый стал. Надо бы навестить, - предложил Василий.
- Уж больно далеко его Кузьма загнал. Надо же, так и живёт в Сибири.
- В этом году обязательно навестить надо, - согласился Кузьма, - а то ведь и не успеть можно, возраст не шуточный!
- Типун тебе на язык! - зло посмотрел на него Николай. Он глянул на соседнюю скамейку и махнул рукой.
К ветеранам подошли сыновья и, пряча свои лица от родителей, стали переминаться с ноги на ногу, будто были в чем-то виноваты перед ними.
- Вот, что ребята, - начал Николай, - мы решили съездить в Кемерово.
- Лететь надо завтра, - прервал отца Александр, - билеты уже заказаны.
- Почему завтра и почему обязательно лететь? - не понял Николай.
- Господи! Горе-то какое! - вдруг раздался крик Маши. - Сглазил-таки, окаянный!
Женщина побледнела, повернулась в сторону храма на крови и перекрестилась. Её ноги задрожали и она плавно, как в замедленной съёмке, повалилась на землю. Милиционер, дежуривший у вечного огня, подбежал к Маше и стал поднимать её.
- Отойди, сержант, это наше дело.
Трое мужчин подняли женщину и отнесли к скорой помощи. В машину сели ещё Николай и Александр. На крыше автомобиля загорелись синие мигающие фонари и скорая уехала. Через несколько минут на освободившееся место, как бы случайно, припарковалась другая карета скорой помощи. Праздник на Марсовом поле продолжался.
***
Чёрная "Волга", чуть притормозив у перекрёстка, пересекла двойную сплошную линию и выехала на полосу встречного движения. Милиционер вместо того, чтобы остановить нарушителя, вытянулся перед, пролетающей мимо него машины, и отдал честь.
- Не боишься? - спросил водителя пассажир, сидящий на заднем сидение.
- Кого? - переспросил водитель, - ментов?
- Журналистов. У нас ведь сейчас гласность.
- А для чего я затемнённые стёкла поставил? Вас никто не узнает.
- Хитрый ты парень, как я погляжу.
- Андрей Васильевич, разрешите высказать своё мнение?
- Валяй.
- Помните, вы вчера в Ленинграде были на Марсовом поле?
- Ну и что?
- К сожалению там не было затемнённых окон.
- Тебя что-то смущает?
- Вы встречались там с человеком, как бы выразиться помягче…?
- Ну, что там за церемонии? Называй вещи своими именами.
- Вы встречались с человеком, который может вас скомпрометировать.
- Кого ты имеешь в виду?
- Ферзь младший и Ферзь старший.
- Ты считаешь, что они могут скомпрометировать?
- Это же уголовники!
- Как знать, как знать! - задумчиво сказал пассажир, - может так случиться, что именно знакомство с людьми такого плана вскоре будет престижно.
Водитель от этих слов даже вздрогнул. Машина резко вильнула и чуть было не врезалась во встречный грузовик.
- Ты руль-то держи! А то ещё убьёшь, не дай бог!
Автомобиль выровнялся и сбавил скорость.
- Что же теперь будет, Андрей Васильевич?
- Если себя хорошо вести будешь, то ничего не будет. Как возил меня, так и возить будешь.
- Так ведь в магазинах ничего нет. Люди злые, как волки ходят…
- Если как волки, значит им придётся дать кого-нибудь съесть. Главное, чтобы этими кто-то мы не оказались.
Автомобиль затормозил у здания райкома партии, и пассажир, так и не объяснив водителю, что же теперь будет, вышел и скрылся за дубовыми дверями.
Если совсем недавно райком партии напоминал собой муравейник, где сотрудники вечно куда-то спешили, вечно чего-то не успевали, то сейчас он напоминал собой умирающего льва. Раненый исполин лежал и ничего не делал. Он понимал, что должен умереть, но всё-таки надеялся на чудо. Чудо у всех сотрудников олицетворялось с личностью первого секретаря райкома. Авторитет этого человека был очень высок. Все сотрудники понимали, что райком доживает свои последние дни. Все понимали, что нет такой силы, которая смогла бы спасти эту организацию, но все верили, что первый секретарь райкома при любой ситуации останется, как говорится "на плаву", и не только спасётся сам, но и не забудет их - его верных соратников, а теперь уместнее сказать - слуг.
Первый секретарь шёл по коридорам и слышал, как впереди него катился мягкий и тревожный шёпот: "Первый пришёл. Андрей Васильевич идут". Сотрудники выдумывали какие угодно причины, чтобы выйти в коридор и украдкой заглянуть в глаза своему повелителю, прочитать, если это удастся, хот какую-то надежду, относящуюся лично к нему. Однако лицо "Спасителя" было словно каменное. Он зашёл в свой кабинет, где его уже ожидали второй и третий секретари, и сел в своё кресло.
- Время у нас пока есть, - перешёл первый секретарь к делу, даже не поздоровавшись.
- Вы сказали пока? - немного испуганно спросил третий секретарь.
- Авторитет Ельцина огромен.
- Вы считаете, что он не будет сохранять партию? - предположил второй.
- Он её разрушит, - уверенно сказал Андрей Васильевич. - Вспомните, что он делал, когда был в МГК. Если бы не политбюро, он бы уничтожил всё. Его так и прозвали - бульдозер.
- Да, ситуация, - покачал головой второй секретарь.
- Я же говорю, что время у нас ещё есть. Партийный контроль за кадрами ещё никто не отменял. Необходимо на ключевые посты поставить своих людей.
- Вы имеете в виду предприятия?
- Я имею в виду банки. Ваши предприятия давно на ладан дышат.
- Это раньше любое слово райкома воспринималось, как приказ, а теперь… - третий секретарь развёл руками. - Нынче все самостоятельные.
Первый секретарь достал из письменного стола чистый лист бумаги и что-то написал.
- Вот тебе помощник, - сказал Андрей Васильевич, протягивая листок третьему секретарю. - Иванов Александр Николаевич, 1945 года рождения, недавно освободился из мест заключения.
- Уголовник?
- А ты сам хочешь заниматься со своими самостоятельными?
- Но ведь он в Ленинграде живёт! - удивился третий секретарь.
Первый секретарь ничего не ответил. Он только посмотрел на своего помощника так, что у того мурашки побежали по спине, а ноги в коленках задрожали.
- Так точно! - почему-то по-военному ответил третий.
Что, так точно, никто не понял, но этого было и не надо. Ясно одно: человек готов выполнять любые распоряжения своего шефа, без всяких ограничений.
- Да и вот что ещё, - добавил Андрей Васильевич тоном, которым обычно говорят кому-то вдогонку, - Я бы очень хотел, чтобы этот человек обо мне ничего не знал.
Словно гора свалилась с плеч третьего секретаря. После поручения шефа он понял, что его будущее определено на долгие годы вперёд. Чтобы не случилось со страной, он не останется за бортом, а будет всегда третий.
- Разрешите выполнять!? - выкрикнул третий.
- Выполняйте.
Переполненный счастьем, помощник вышел из кабинета.
Оставшись наедине со вторым секретарём, Андрей Васильевич встал со своего места, подошёл к дивану, сел и предложил своему собеседнику последовать его примеру. Этот приём Андрей Васильевич хорошо знал и умело использовал. Подчинённый, оказавшись рядом с начальником на одном диване, не будучи ничем разделён с ним, как бы переходил на один уровень со своим начальником. Это доверие моментально кружило голову, человеку начинало казаться, что до самого верха остаётся совсем немного - один шаг, да нет, меньше - пол, какой там пол - всего руку протянуть. Но вот начальник неожиданно встаёт и снова садится на своё место. Снова огромный дубовый стол разделяет начальника и подчинённого. Но в памяти навсегда осталось, что счастье было близко, что оно возможно, и этим счастьем может одарить только один человек, вернее не человек, а божество - шеф. Второй секретарь тоже прекрасно знает этот психологический приём. Знает, но ничего поделать с собой не может - у плебея психология может быть только плебейская.
- Кстати, - усмехнулся Андрей Васильевич, - очень удобные обращения: первый, второй, третий. Коротко, ясно и с точки зрения конспирации оправдано.
- Так точно, товарищ первый!
- Господин. Привыкайте к этому слову.