Проносясь по кампо Санта-Мария-Формоза, он вспоминал кое-что из сказанного Паолой - она осталась глуха к его словам, когда он напомнил ей, что рядом дети, слепа к его изумлению перед ее реакцией.
- Это все потому, что ты мужчина, - прошипела она жестко, со злостью. А потом добавила: - Нужно сделать так, чтобы заниматься подобными вещами обходилось дороже, чем не заниматься. А до тех пор ничего не изменится. Мне наплевать, что в их деятельности нет ничего противозаконного. Это неправильно, и кто-то должен их остановить.
Как это часто случалось, Брунетти вскоре выкинул из головы ее яростные крики и обещание - а может, то была угроза - предпринять что-либо самой. И вот теперь, три дня спустя, он пожинает плоды своего безразличия, сворачивая на набережную Сан-Лоренцо и спеша в квестуру, где сидит Паола, арестованная за преступление, о намерении совершить которое она его предупреждала.
Брунетти впустил тот же самый молодой офицер, он отдал комиссару честь, когда тот вошел. Комиссар, не обращая на него внимания, устремился вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и вскоре оказался в комнате для младшего офицерского состава: Руберти возвышался за своим столом, Паола молча сидела напротив него.
Руберти встал, приветствуя начальника.
Брунетти кивнул. Он взглянул на Паолу, та ответила на его взгляд, но он не нашел, что ей сказать.
Он жестом велел Руберти садиться и, когда тот исполнил его приказание, проговорил:
- Расскажите мне, что случилось.
- Примерно час назад нам позвонили, комиссар. На кампо Манин сработала сигнализация, так что мы с Беллини отправились туда.
- Пешком?
- Да, комиссар.
Руберти молчал, и Брунетти кивком попросил его продолжать.
- Добравшись до площади, мы обнаружили разбитую витрину. Сигнализация трезвонила, как безумная.
- Откуда именно? - поинтересовался Брунетти, хотя ответ был ему известен.
- Из задней комнаты, комиссар.
- Да-да. Но из какого здания?
- Из туристического агентства, комиссар.
Видя реакцию Брунетти, Руберти снова умолк, и комиссару пришлось подтолкнуть его вопросом:
- А потом?
- Мы вошли в здание, сэр, и я выключил электричество, - объяснил он зачем-то. - Затем мы снова вышли на улицу и увидели на кампо женщину. Она как будто ждала нас, и мы спросили, не видела ли она, что случилось. - Руберти опустил глаза, на мгновение поднял их на Брунетти, взглянул на Паолу - оба молчали, и он продолжил: - Она сказала, что видела, кто это сделал, и, когда мы попросили ее описать преступника, ответила, что речь идет о женщине.
Он замялся, еще раз посмотрел на них обоих, но они по-прежнему молчали.
- Мы попросили ее описать ту женщину, и она стала описывать себя. Я указал ей на это, и она во всем созналась. Она разбила витрину, комиссар. Вот что случилось. - Он на минутку задумался и добавил: - То есть она прямо этого не сказала, комиссар. Но кивнула, когда я задал ей соответствующий вопрос.
Брунетти опустился на стул, стоявший справа от Паолы, и оперся руками о стол Руберти.
- Где Беллини? - спросил он.
- Он все еще там, комиссар. Дожидается приезда владельца.
- Как давно вы его там оставили? - спросил Брунетти.
Руберти взглянул на часы:
- Более получаса назад, комиссар.
- У него есть телефон?
- Да, комиссар.
- Позвоните ему, - приказал Брунетти.
Руберти потянулся к аппарату, но не успел набрать номер, как на лестнице раздались шаги, и в кабинет вошел Беллини. Он поздоровался с Брунетти и не выразил ровно никакого удивления, обнаружив комиссара в квестуре в такой час.
- Buon di, Беллини, - поприветствовал его Брунетти.
- Buon di, Commissario, - ответил офицер и взглянул на Руберти в надежде, что тот хотя бы намекнет ему, что происходит.
Руберти только и мог, что пожать плечами.
Брунетти потянулся через стол, заставленный стопками досье, и взял рапорт. Он разглядел аккуратный почерк Руберти, прочел время и дату, имя офицера, термин, каким Руберти охарактеризовал совершенное преступление. Больше в отчете ничего не было, никакого имени ни в графе "Задержанный", ни даже в графе "Допрашиваемый".
- Что сказала моя жена?
- Как я уже говорил, комиссар, она, в сущности, ничего не сказала. Просто кивнула, когда я спросил ее, она ли это сделала, - ответил Руберти и закончил согласно уставу: - комиссар, - заглушая вздох удивления, сорвавшийся с губ напарника.
- Думаю, вы неправильно истолковали ее слова, Руберти, - произнес Брунетти. Паола дернулась, словно собираясь что-то сказать, но Брунетти внезапно припечатал рапорт о задержании ладонью и смял его в плотный комок.
Руберти еще раз вспомнил то время, когда только начинал служить в полиции и падал с ног от недосыпа, не забыл он и то, как комиссар пару раз закрывал глаза на его грехи или ошибки молодости.
- Да, комиссар, вполне возможно, что я неправильно истолковал ее слова, - ответил он спокойно.
Брунетти взглянул на Беллини, тот кивнул, не слишком хорошо понимая происходящее, но точно зная, как нужно поступить.
- Хорошо, - сказал Брунетти и встал. Маленький шарик мятой бумаги, еще недавно бывший протоколом допроса, лежал у него в руке. Он сунул его в карман пальто. - А сейчас я отведу жену домой.
Руберти тоже вышел из-за стола и приблизился к Беллини. Тот сообщил:
- Владелец приехал на место происшествия, комиссар.
- Вы говорили ему что-нибудь?
- Нет, комиссар, только что Руберти вернулся в квестуру.
Брунетти кивнул и склонился над Паолой, не прикасаясь к ней. Она поднялась, опираясь на подлокотники кресла, но держалась от мужа на расстоянии.
- В таком случае, спокойной ночи, офицеры. Увидимся утром.
Оба полицейских отдали ему честь, Брунетти помахал им рукой и сделал шаг назад, чтобы пропустить Паолу к двери. Она прошла первой, Брунетти последовал за ней. Закрыл дверь, и они друг вслед за другом спустились по лестнице. Молодой офицер был на своем месте, открыл им дверь, услужливо придержал ее и кивнул Паоле, хотя понятия не имел, кто она такая. А потом, как и полагается, отдал честь шефу, выходившему из квестуры в промозглый венецианский рассвет.
3
Очутившись по ту сторону двери, Брунетти двинулся налево и свернул в первый же поворот. Там он остановился и дождался, пока Паола его нагонит. Они по-прежнему молчали, бредя рядом по пустынным калле, ноги сами вели их домой.
Когда они оказались на салиццада Сан-Лио, Брунетти наконец решился начать разговор, но не смог заставить себя сразу приступить к делу.
- Я оставил детям записку. На случай, если они проснутся.
Паола кивнула, но он старался не смотреть на нее и не заметил этого.
- Не хотел, чтобы Кьяра беспокоилась, - произнес он и, осознав, что его слова похожи на упрек и попытку заставить жену почувствовать себя виноватой, понял, что сожалений по этому поводу не испытывает.
- Я забыла, - сказала Паола.
Они вошли в подземный переход и сразу же вынырнули на кампо Сан-Бартоломео. Веселая улыбка статуи Гольдони сейчас казалась чрезвычайно неуместной. Брунетти поднял глаза на часы. Поскольку он родился в Венеции, он знал: к тому, что они показывают, нужно прибавлять час, значит, времени без малого пять - слишком поздно, чтобы снова ложиться спать. С другой стороны, чем заполнить часы, оставшиеся до того момента, когда можно будет с чистой совестью отправиться на работу? Он огляделся, но все бары были закрыты. Ему хотелось кофе, но еще больше - спокойно посидеть и поговорить.
Перейдя через мост Риальто, они свернули налево, потом направо, в подземный переход, тянувшийся вдоль Руга-Орефичи. Где-то в середине улицы как раз открывался бар, и они по молчаливому согласию заглянули в него. На прилавке высилась груда свежих сдобных булочек из pasticceria - кондитерской, все еще завернутых в белую бумагу. Брунетти заказал два эспрессо, проигнорировав булочки. Паола их даже не заметила.
Когда бармен поставил перед ними кофе, Брунетти насыпал обоим сахару и подвинул Паоле ее чашку по барной стойке. Бармен перешел к другому концу прилавка и начал по одной выкладывать булочки в стеклянную витрину.
- Ну, так что? - спросил Брунетти.
Паола сделала глоток, добавила еще пол-ложечки сахара и ответила:
- Я ведь предупреждала тебя, что сделаю это.
- Я иначе понял твои слова.
- Это как же?
- Мне показалось, ты утверждала, что все должны так поступить.
- Все должны так поступить, - повторила Паола, но в голосе ее уже не было прежней ярости.
- Не думал, что ты серьезно. - Брунетти взмахнул рукой, словно пытаясь этим жестом охватить все, что случилось до того, как они попали в бар.
Паола поставила чашку на блюдечко и в первый раз посмотрела ему прямо в глаза:
- Гвидо, мы можем поговорить?
Комиссар хотел было возразить, что именно этим они и занимаются, однако он слишком хорошо знал свою жену и понял, что она имеет в виду, поэтому просто кивнул.
- Три дня назад я рассказала тебе, чем они занимаются. - И, не давая ему возможности прервать ее, добавила: - А ты возразил мне, что в их деятельности нет ничего противозаконного, что таково их право, поскольку это - туристическое агентство.
Брунетти кивнул и, когда бармен подошел ближе, знаком попросил еще кофе. Тот отправился к аппарату, а Паола продолжила:
- Но ведь это неправильно. Ты это знаешь, я это знаю. Это мерзко - устраивать секс-туры, организовывать богатым - и не очень - мужчинам поездки в Таиланд и на Филиппины, чтобы они там насиловали десятилетних детей… - Он попытался возразить, но она вытянула вперед руку, останавливая его. - Я в курсе: сейчас данный вид деятельности незаконен. Но разве кого-нибудь арестовали? Осудили? Тебе известно столь же хорошо, как и мне: им достаточно лишь изменить текст рекламных сообщений, и бизнес продолжит существовать. "Радушный прием в отеле. Ласковое отношение местных жителей". Не говори мне, будто не знаешь, что означают подобные фразы. Бизнес остался прежним, Гвидо. И мне это отвратительно.
Брунетти по-прежнему молчал. Официант принес им еще две чашки кофе и убрал ненужную посуду. Дверь открылась, в помещение ворвался порыв влажного ветра, вслед за ним вошли двое мужчин плотного телосложения. Официант устремился к ним.
- Я говорила тебе, что это неправильно и что их нужно остановить.
- Думаешь, ты сможешь?
- Да, - ответила она и, предупреждая любой его вопрос или возражение, продолжила: - Не я одна, не только здесь, в Венеции, разбив витрину в туристическом агентстве на кампо Манин. Но если б все женщины Италии ночью вышли на улицу с камнями и разбили окна во всех туристических агентствах, организовывающих секс-туры, тогда очень скоро в Италии этот бизнес перестал бы существовать. Разве не так?
- Это риторический вопрос? - поинтересовался он.
- Нет, просто вопрос, - ответила она.
На сей раз сахар в кофе положила Паола.
Брунетти выпил свою чашку и только потом заговорил:
- Ты не можешь так вести себя, Паола. Ты не можешь вот так разбивать окна в фирмах, делающих то, что, по твоему мнению, они не должны делать, и в магазинах, продающих то, что, как тебе кажется, они не должны продавать. - Прежде чем она успела вставить слово, он спросил: - Помнишь, как церковь пыталась запретить продажу противозачаточных средств? Как ты на это отреагировала? Если ты не помнишь, я напомню: было то же самое - крестовый поход против явления, которое ты понимала как зло. Но в тот раз ты была на другой стороне, ты была против людей, поступавших так, как ты сейчас считаешь вправе поступать, когда пытаешься помешать другим делать то, что тебе кажется неправильным. Более того, ты думаешь, будто это твоя обязанность. - Он почувствовал, как поддается гневу, наполнявшему его с того самого момента, как он встал с постели, мчавшемуся вместе с ним ранним осенним утром по улицам города и теперь стоявшему рядом в этом тихом баре.
- Это одно и то же, - продолжал он. - Ты решаешь, будто что-то неправильно, а потом начинаешь мнить себя чуть ли не Богом, словно ты - единственная, кто может это остановить, единственная, кому открыта истина в последней инстанции.
Он подумал, что тут она обязательно что-нибудь вставит, но Паола промолчала, и он вновь заговорил, не в силах совладать с собой:
- И эта история - отличное тому подтверждение. Чего ты хочешь? Чтобы твою фотографию напечатали на первой странице "Газеттино" с подписью "Великая защитница маленьких детей"? - Сознательным усилием воли он прекратил словоизлияния. Порылся в кармане, подошел к бармену и заплатил за кофе. Потом открыл дверь и придержал ее перед Паолой.
Оказавшись на улице, она двинулась налево, сделала несколько шагов, остановилась и подождала, пока он подойдет поближе.
- Вот, значит, как ты это представляешь? Думаешь, все, чего я хочу, - это привлечь к себе внимание?
Брунетти прошел мимо, не ответив на ее вопрос.
Она окликнула его сзади, в первый раз за весь разговор повысив голос:
- Это так, Гвидо?
Он остановился и обернулся. Ее обогнал мужчина, толкавший перед собой тележку с перевязанными веревкой пачками газет и журналов. Брунетти подождал, пока он пройдет, и ответил:
- Да. Отчасти.
- И насколько велика эта часть? - язвительно поинтересовалась она.
- Я не знаю. Затрудняюсь разделить.
- Ты думаешь, именно по этой причине я так поступила?
Он ответил, поддавшись раздражению:
- Почему твои поступки непременно должны иметь смысл, Паола? Господи, ну почему все, что ты делаешь, читаешь, говоришь, надеваешь, ешь, обязательно наполнено глубоким значением?
Она долго молча глядела на него, потом опустила голову и пошла прочь, по направлению к дому.
Он догнал ее:
- Что это означает?
- О чем ты?
- Этот взгляд.
Она остановилась, вновь посмотрела на него и сказала:
- Иногда я спрашиваю себя, куда подевался тот мужчина, за которого я вышла замуж.
- А это что значит?
- Это значит, что, когда я выходила за тебя, Гвидо, ты верил во все то, над чем сейчас смеешься. - И прежде, чем он успел спросить ее, что она имеет в виду, она сама ответила: - В справедливость, правду, в возможность решить, что правильно, а что нет.
- Я по-прежнему во все это верю, Паола, - возразил он.
- Теперь ты веришь в закон, Гвидо, - проговорила она мягко, словно беседовала с ребенком.
- Именно, - согласился он, повышая голос, не обращая ни малейшего внимания на все густеющую толпу прохожих, спешивших мимо, - близился час открытия продуктовых лавок. - Послушать тебя, так моя работа глупа и грязна. Ради бога, ведь я - полицейский. Я должен подчиняться закону и претворять его в жизнь! - Он почувствовал, как его вновь охватывает ярость при мысли о том, что долгие годы она недооценивала и отрицала важность его работы.
- В таком случае зачем же ты солгал Руберти? - спросила она.
Ярость его улетучилась.
- Я не лгал.
- Ты сказал ему, что произошло недоразумение, что он неверно истолковал мои слова. Однако он знает, и ты тоже знаешь, и тот, второй полицейский, знает, что означали мои слова и что конкретно я совершила.
Он промолчал, и она подошла ближе:
- Я нарушила закон, Гвидо. Я разбила им витрину и сделаю это снова. И я буду бить им стекла до тех пор, пока твой закон, драгоценный закон, которым ты так гордишься, чего-нибудь не предпримет - либо по отношению ко мне, либо к ним. Потому что я не намерена позволить им продолжать заниматься их грязным делом.
Не сдержавшись, он протянул руки и схватил ее за локти. Но вместо того, чтобы притянуть ее к себе, сам сделал шаг ей навстречу, потом обнял, прижимая ее лицо к своей шее. Поцеловал в макушку и зарылся лицом ей в волосы. И вдруг отпрянул, прижимая ладонь к губам.
- Что такое? - вскрикнула она испуганно.
Брунетти отнял руку, на ней была кровь. Он потрогал губу и ощутил что-то твердое и острое.
- Нет, дай я, - сказала Паола, наклоняя его лицо вниз, к себе. Она сняла перчатку и двумя пальцами дотронулась до его губы.
- Что? - спросил он.
- Осколок.
Он почувствовал мгновенную резкую боль, а затем она осторожно поцеловала его в нижнюю губу.
4
По дороге домой они зашли в pasticceria и купили большую коробку сдобных булочек - якобы для детей, но зная, что делают друг другу нечто вроде праздничного подарка по случаю примирения, неважно, насколько прочным оно окажется. Первым делом, вернувшись домой, Брунетти выкинул записку, оставленную на кухонном столе, глубоко зарыл ее в пластиковый мешок с мусором, стоявший под раковиной. Прошел по коридору в ванную, тихо-тихо, поскольку дети все еще спали, долго стоял под душем, надеясь смыть с себя беды, столь неожиданно и столь рано явившиеся к нему этим утром.
К тому времени, как он, побрившись и одевшись, вернулся на кухню, Паола уже была в пижаме и клетчатом фланелевом халате, таком старом, что оба они успели забыть, откуда он взялся. Она сидела за столом, читала журнал и макала булочку в большую кружку caffè latte - кофе с молоком, словно только недавно пробудилась после долгого и спокойного ночного сна.
- Полагаю, я должен войти, поцеловать тебя в щеку и сказать: "Buon giorno, саrа, хорошо ли ты спала?" - увидев ее, проговорил он без тени сарказма в голосе и в мыслях. Быть может, он пытался сделать так, чтобы оба они забыли о ночном происшествии, понимая, что это невозможно. Или хотя бы отсрочить последствия Паолиного поступка - очередной неизбежный спор, ведь ни один не мог принять позицию другого.
Она подняла на него глаза, задумалась над его словами и улыбнулась, подумав, что и она с радостью отложит дискуссию на потом.
- Ты придешь сегодня обедать домой? - спросила она, вставая и отправляясь к плите, чтобы налить кофе в широкую чашку. Добавив горячего молока, она поставила чашку на стол туда, где он обычно сидел.
Опускаясь на стул, Брунетти подумал, в какое странное положение они попали и - что еще более странно - с какой готовностью оба приняли его. Ему доводилось читать о Рождественском перемирии, объявленном на Западном фронте в 1914 году: немцы вылезали из окопов, переходили линию фронта, угощали своих противников, Томми, сигаретами и давали огоньку, британцы помахивали Гансам руками и улыбались им. Массированные бомбардировки положили конец братанию. Брунетти тоже не видел возможности продолжительного перемирия с женой. Однако он наслаждался ситуацией пока мог, поэтому, положив в кофе сахар и взяв в руку булочку, ответил:
- Нет, мне придется ехать в Тревизо, побеседовать со свидетелем ограбления банка на кампо Сан-Лука, совершенного на прошлой неделе.