– Я ей не сказала, – ответила мисс Тимменс. – Я пошла к ней домой, и первое, что увидела, открыв дверь, была крошечная пара тапочек, нагреваемых на каминной решетке. "О, вы привели Нетти? – начала мать, прежде чем я успела сказать хоть слово. – Я подогрела для нее тапочки. Она сильно замерзла? Ей понравилось? Она хорошо себя вела?" Как видите, девочка не приходила домой, так что я просто ответила: "Ой, дети еще не вернулись, моя сестра и Мария Лис присматривают за ними. Я просто пришла проведать вас". Бедняжке Саре Тревин и так не сладко, не стоит ее беспокоить, – подытожила мисс Тимменс, будто извиняясь за свой обман.
Сквайр одобрительно кивнул и велел мне принести выпить что-нибудь горячее для мисс Тимменс. Миссис Тодхетли, выглядевшая так, словно была напугана до беспамятства, спросила, что же теперь делать.
Да, что же теперь делать? Что можно сделать? Началось какое-то обсуждение, один говорил одно, другой – другое. Казалось, ничего нельзя придумать.
– Случись с ней что-нибудь по пути домой, упади она в снег, например, или что-нибудь в этом духе, мы бы увидели или услышали ее, – заметила мисс Тимменс. – Она непременно пошла бы напрямую – той дорогой, которой мы пришли сюда и вернулись обратно.
– Ребенку легко потеряться – дороги и поля сейчас как одна большая белая равнина, – возразила миссис Кони. – Она могла заплутать и среди деревьев треугольной рощи.
Мисс Тимменс с сомнением покачала головой.
– Она бы не пошла туда, мэм. С тех пор, как там нашли Даниеля Феррара, дети не любят это место.
– Послушайте, – вдруг заговорил старик Кони. – Давайте обыщем все места, где она могла бы сбиться с пути, по обеим сторонам от дороги.
Он поднялся, и все остальные встали вслед за ним. Ничего лучше и придумать было нельзя. К тому же, все мы чувствовали бесконечное облегчение от того, что можно начать действовать. Сквайр приказал Макинтошу (который все еще не пришел в себя) принести фонарь, и мы все, надев самые теплые пальто, вышли наружу, оставив матушку и миссис Кони поддерживать тепло в камине. На фоне снега мы выглядели сплошным темным пятном, и я вдруг обнаружил, что мисс Тимменс тоже была среди нас.
– Я не могу сидеть без дела, – шепнула она мне. – Если малышка все это время пролежала в снегу, мы найдем ее мертвой.
Стояла прекрасная тихая и холодная ночь, высоко в небе светила луна, снег, белый и чистый, искрился в ее лучах. Том Кони и Тод, в которых пробудились все их лучшие качества и способности, решительно бросились вперед, проваливаясь глубоко в снег возле изгороди, располагавшейся теперь вровень с дорогой. Роща, столь губительная для несчастного Даниэля Феррара, была осмотрена первой. И в этот момент мы убедились в пользе фонаря, который приказал принести сквайр, над чем мы втихомолку посмеивались: фонарь освещал самые темные места, где стволы деревьев росли почти вплотную. Макинтош, ненавидевший рощу, был не в восторге от поисков, несмотря на то, что находился в хорошей компании. Но, судя по всему, Нетти здесь не было.
– Она бы не свернула сюда, – повторила мисс Тимменс, глубоко в этом убежденная. – Уверена, она бы не стала. Она скорее понеслась бы дальше, к матери.
То быстро шагая, то еле плетясь сквозь снег, то громко, то тихо зовя ее по имени, мы продолжили поиски Нетти Тревин. Было уже за полночь, когда мы вернулись домой и встретили миссис Тодхетли и миссис Кони, которые в беспокойстве стояли у дверей, завернувшись в шерстяные шали.
– Нет. Безуспешно. Нигде не можем ее найти.
С этими словами сквайр почти упал на один из стульев в гостиной, словно он и минуты больше не смог бы удержаться на ногах, до смерти вымотанный поисками и разочарованием. Возможно, так оно и было. Что же делать дальше? Что вообще можно сделать? Мы стояли вокруг камина в гостиной, глядя друг на друга, как куча бессмысленных мумий.
– Что ж, – сказал сквайр, – первым делом стоит выпить чего-нибудь горячего. Я до смерти замерз. Который сейчас час? – В этот момент часы на каминной полке пробили один раз. – Половина первого.
– И она наверняка уже мертва, – выдохнула мисс Тимменс слабым, полностью обессиленным голосом. – Не могу не думать о ее бедной овдовевшей матери.
Миссис Кони, часто болевшая, заявила, что она уже больше ничем не поможет и хотела бы лечь в постель. Старик Кони ответил: он пока ложиться не собирается, так что миссис Кони повел домой Том. Не прошло и десяти минут после этого – хотя я и не засекал точного времени, – как я увидел Тома Кони, просунувшего голову в дверной проем и манившего Тода к себе. Я пошел с ним.
– Послушайте, – сказал нам Кони, – после того как я отвел мать домой, решил поискать немного на заднем дворе: мне кажется, я видел следы детских ботиночек в снегу.
– О нет! – воскликнул Тод, бросаясь к задней двери, через двор к полю.
Да, так и было. Недалеко по тропинке, ведущей в овраг Крэбб, снег был взрыхлен и испещрен следами, словно кто-то шел туда и обратно. А потом от тропинки отделялись маленькие следы, по всей видимости, детские, ведущие наискосок через глубокий снег, словно оставивший их сбился с пути. Когда мы прошли по этому следу половину пути через поле, Тод остановился.
– Я уверен, это следы Нетти, – сказал он. – Выглядят похоже. Кто еще это мог быть? Она могла упасть в овраг. Кому-нибудь из вас лучше вернуться и захватить одеяло – и сказать, чтобы подогрели воды.
Страстно желая быть полезными, мы с Томом Кони вместе побежали обратно. Тод продолжил идти по следу. Теперь маленькие следы вели к тропинке, как если бы их владелец внезапно обнаружил, что заблудился, и затем эти следы полностью терялись среди других, крупных, которые уверенно держались тропы.
"Интересно, – подумал Тод, когда остановился, потеряв след, – не был ли огромный призрак Макинтоша всего лишь несчастной маленькой девочкой, одетой в белое? Какой же этот парень непроходимый трус! Это его следы. Чтобы подобным образом разбросать снег, бежать надо было быстро".
В этот момент, когда Тод стоял лицом к оврагу, огонек, напоминающий пламя свечи, маленький и отчетливый, яркий, словно светлячок, возник на противоположном берегу и запетлял среди заснеженного кустарника и стволов деревьев. Что это был за огонек? Откуда он взялся? Мы бы, наверное, никогда не перестали задаваться столь бессмысленными вопросами. Тод не знал, понятия не имел. Он думал о том, как испугался Макинтош, и о призраке, глядя на то, как огонек то исчезает в одном месте, то появляется на расстоянии нескольких ярдов от него. Однако чары призраков не имели власти над Тодом – в том смысле, что они его не тревожили, – и он пошел дальше, пытаясь найти новые очертания маленьких следов.
"Не представляю, что привело сюда Нетти, – думал он. – Надеюсь, она не разбила себе голову в овраге! Проклятый трус! Так взрыхлить снег!"
Но наконец в следующее мгновение он опять увидел следы. Маленькие ножки вновь свернули в сторону, провалившись в глубокий снег. С этого момента Тод больше не терял след, что привел его к низкой узкой лощине (не больше канавы), которая огибала изгородь, ограждавшую овраг.
Сперва Тод ничего не увидел. Ничего, кроме ровного снега. Но, присмотревшись, он заметил что-то прямо под ногами. Было ли это всего лишь углубление в снегу или что-то лежало на нем? Тод опустился на колени в глубокий мягкий белый ковер (провалившись в него почти до талии) и вгляделся, протянул руку, чтобы коснуться того, что там лежало.
Нетти Тревин! Она была здесь! Льняные локоны смешались со снегом, ее маленькие ручки и ножки обнажены, прекрасное белое платье промокло насквозь. Она лежала здесь, в глубокой яме. Тод, грудь которого вздымалась от переполнявших его эмоций, взял ее на руки с нежностью матери, баюкающей младенца. Бледное личико было совершенно безжизненным, сердце, казалось, перестало биться.
– Очнись же, несчастная крошка! – воскликнул он, прижимая ее к груди. – Очнись, малышка! Очнись, маленькая замерзшая птичка!
Никакого ответа. Девочка лежала в его руках бледная и неподвижная.
– Надеюсь, она не замерзла до смерти! – пробормотал он, охваченный странным чувством. – Нетти, ты меня слышишь? Боже, что же делать?
Он побежал через поле с девочкой на руках и почти сразу встретился со мной. Я бросился ему навстречу.
– Прочь, Джонни Ладлоу! – грубо крикнул он, весь во власти спешки и страха. – Не останавливай меня! О, это одеяло? Хорошо. Заверни ее, парень.
– Она мертва?
– Будь я проклят, если знаю.
Он шел быстро, прижимая к себе девочку, завернутую в одеяло. Ну и переполоху же они наделали, появившись в дверях.
Глупая малышка, не в силах преодолеть свою робость, улучила момент, когда задняя дверь была открыта, и ускользнула сквозь нее в надежде добраться домой, к матери. Вероятно, сбитая с толку пустой белой равниной, или, возможно, собственной робостью, а может, перепутав заднюю дверь с главным входом, через который она вошла, девочка отправилась прямо через поле, не представляя, что идет в противоположном направлении. Это ее встретил Люк Макинтош – величайший из идиотов! – и своим внезапным появлением, всполошенным воплем напугал так же сильно, как и она его. Девочка побежала вперед, ослепленная ужасом, и ее бег прервался у изгороди, где она упала в канаву и осталась лежать, засыпанная снегом. Наиважнейшим вопросом сейчас было – могла ли она вернуться к жизни или же в самом деле умерла?
Я отправился за Коулом и бежал всю дорогу. Он послал меня назад, сказать, что придет сразу следом и что эта Нетти Тревин – изрядная дурочка.
– Мастер Джонни! Мистер Ладлоу! Это вы?
Слабый задыхающийся голос позвал меня, когда я дошел до угла возле амбара, это была миссис Тревин. Встревоженная столь долгим отсутствием Нетти, она пошла искать ее, вся в синяках, и вынудила Марию Лис признаться: Нетти пропала. Я сказал ей, что малышку нашли, и рассказал где.
– Живую или мертвую, сэр?
Я запнулся, прежде чем ответить. Коул прибудет немедленно, сообщил я, и мы должны надеяться на лучшее. Но она пришла к наихудшим выводам.
– Нэтти была единственным, что у меня оставалось, – прошептала женщина. – Мой маленький ягненочек…
– Не плачьте, миссис Тревин. Как знать, все еще может закончиться хорошо.
– Если бы я только могла прижать ее, умирающую, к своей груди, попрощаться с ней! – причитала она, слезы катились по ее лицу. – Мир был так жесток ко мне, мастер Джонни, и она была моим единственным утешением.
Мы вошли в дом. Коул примчался как ветер. Мало-помалу девочка, неподвижно лежавшая на кровати, начала согреваться: она была спасена.
– Тебе было холодно в снегу, моя милая? Ты испугалась? – нежно спросила мать, когда Нетти смогла говорить.
– Мне было очень холодно и страшно, пока я не услышала музыку ангелов, мамочка.
– Музыку ангелов?
– Да. Я знала, что они играют для меня. После этого почувствовала себя такой счастливой и уснула. О, мамочка, ничего нет слаще, чем музыка ангелов!
"Музыкой" был звон церковных колоколов, доносившийся до оврага по разреженному воздуху: сладкоголосые колокола Тимбердейла, приветствовавшие Новый год.
Артур Конан Дойл
Представлять в сборнике детективов Конан Дойла – все равно что ломиться в открытую дверь. Поэтому ограничимся лишь кратким комментарием: напечатанные здесь рассказы взяты из разных этапов его творческого пути. "Тайны крытого экипажа" – из очень раннего периода, когда Шерлок Холмс еще фактически "не изобретен", но уже намечены многие сюжетные ходы, которые, пусть и несколько иначе, будут использованы в грядущей холмсиане. А "Защита", наоборот, произведение позднее, родившееся в пору, когда автор, уже тяготясь своим самым знаменитым персонажем, испытывал потребность создавать детективные ситуации словно бы "в пику" Великому Сыщику. При виде методов, применяемых как немецкими шпионами, так и их разоблачителями, Холмс, наверно, мог только грустно улыбнуться… но это он. А вот в качестве элементов, из которых слагается грандиозное панно британского детектива, оба рассказа сохраняют неувядающую ценность и по сей день.
Тайны крытого экипажа
Утро вроде бы выдалось ясное, но было очень похоже, что весь день хорошая погода не продержится; а, согласитесь, оказалось бы обидно в первый же день отпуска промокнуть насквозь. Кроме того, Фанни только недавно выздоровела после коклюша. В общем, мы предпочли взять крытый экипаж – из тех, что непочтительно называют "ворчунами" или "грохоталками" за звуки, с которыми их колеса катятся по булыжной мостовой. Во избежание обвинений в мотовстве скажу: отпуск предназначен именно для того, чтобы отдыхать, и раз уж нам это все равно предстоит, лучше начнем сразу.
Так что от улицы Хаммерсмит до Александра Палас наша семья проследовала с полным комфортом, на четырех колесах. Для меня лично, правда, комфорт оказался весьма относительным: экипаж не резиновый, а жена и свояченица да еще трое детей (Томми, Фанни и Джек) полностью заняли его внутреннее пространство. Не знаю уж, как бы поступил в моей ситуации Джон Джилпин, а я просто взял с собой непромокаемый плащ и пристроился на козлах, рядом с кэбменом.
Внешность кэбмена выглядела весьма примечательно. С первого взгляда можно было понять: передо мной настоящий ветеран, умудренный энциклопедией лондонских улиц. Его обветренное лицо с седыми бакенбардами выглядело дружелюбным, однако в разговор он вступать решительно отказывался. Я делю людей на две категории: легкокрылые бабочки и жуки, замкнутые в хитиновом панцире. Так вот, лондонские извозчики в массе своей – жуки. Но мой нынешний сосед был уж всем жукам жук, поэтому я постарался разговорить его прямо-таки из принципа. Он, конечно, сперва молчал, разве что поскрипывал слегка хитиновыми надкрыльями, однако дорога была долгой, а я свое дело знаю. И после того, как мы задержались на минутку у кабачка "Зеленый якорь", где я смазал заржавевшее кэбменовское горло стаканчиком джина, жук превратился в бабочку. Бабочка, разумеется, получилась слегка жукообразной, старина мыслью не "порхал", а тарахтел подобно своему экипажу, скрипуче, но зато непрерывно. Кое-что из поведанного им стоит того, чтобы быть увековеченным на бумаге.
– Вы говорите, сэр, на двухколеске я бы мог зарабатывать больше? Оно, пожалуй, и так. Но есть разница! Четырехколесный двуосник – солидный экипаж, и возница на нем тоже чувствует себя солидней. Не то что вертопрах какой-то на одноосной тарантайке, с которой и мальчишка сладит. Вот такое мое мнение, если хотите знать. Деньги деньгами, а обстоятельность обстоятельностью. Вы согласны, сэр?
– Ну разумеется! – подтвердил я.
– Мне довелось всю жизнь зарабатывать свои трудовые пенни на "ворчуне". И уже поздно изменять привычкам. Нет уж. Как начал на "ворчуне", так на нем и закончу. Знаете, сэр, сколько я наездил? Ровным счетом семь и… Да, семь-и-сорок лет, вот сколько, хоть вы мне верьте, хоть нет.
– Долгий срок! – кивнул я.
– Да, сэр. Немного найдется работенок, которые выматывают человека так, как наше дело. Холодные и темные первые часы смены, холодные и темные последние часы… "Мокрые" часы… Вообще никакие часы… Мало кто повидал их столько, сколько довелось мне.
– Охотно верю: за сорок семь-то лет! – согласился я. – Этот срок, конечно, позволит увидеть самые разные стороны жизни…
– Стороны жизни! – Он прищелкнул кнутом, погоняя лошадь. – Я повидал такие ее "стороны", сэр, что как вспомню иные из них – ночью заснуть не могу, право слово… Стороны смерти – вот это точнее будет!
– Смерти? – удивился я.
– А то! Если бы, сэр, вот всеми святыми клянусь, я записал бы всякое-разное, что со мной случалось, – так не нашлось бы человека, который не подумал бы, будто я вру. Кроме, понятно, лондонских кэбменов: им тоже известны эти "стороны жизни". Если хотите знать, раз было дело – я взял плату с мертвеца да и проездил с ним чуть ли не полночи. О, сэр, не пугайтесь: дело было не с этим кэбом, с другим. В этом самом "ворчуне", которым я правлю сейчас, ни один мертвец ни в жисть не ездил, нет!
– Как это было? – спросил я, будучи весьма рад, что его не слышит Матильда: насколько мне известен характер моей супруги, ее вряд ли бы успокоили заверения насчет "другого кэба".