Нет, телефон не прослушивается – ничьего присутствия, кроме Васикова, я не ощущаю.
Когда я снова вернулась к действительности, выйдя из неглубого транса, в который мгновенно ввела сама себя, Васик надрывался, крича в трубку почти вовсе нечленораздельные слова, общий смысл которых был – недоумение по тому поводу, куда это я провалилась.
– Здесь я, здесь, – проворчала я, и крики тотчас сменились взрывом дурацкого хохота.
– Ну так что? – отсмеявшись, спросил Васик. – М-мне... То есть – нам к тебе ех-хать? Дашка сейчас оклемается... мы возьмем такси и...
– Погоди, погоди, – умерила я его пыл, – никуда из квартиры не выходите, – я сама приеду к вам. Понятно?
– По-понятно, – в очередной раз икнув, проговорил Васик, – ж-ждем. Я только на минутку выйду – куплю пивка и сразу н-назад.
– Не смей! – прикрикнула я. – Никакого пивка. Я же говорила тебе – вообще сегодня не пей. А ты что сделал? Сам напоролся, как свинья и Дашу напоил.
– Он сама! – обиженно воскликнул Васик. – Никто ее не поил. Я только покупал...
– А зачем покупал?
– Чтобы пить, – признался Васик и тяжело вздохнул, – в ш-ш-штопор я вошел, – посетовал он, – очень трудно остановиться. И воо-обще... Если б я Дашку не это самое... не напоил, то как бы я ее увез к ней на квартиру? – вполне резонно заметил он, – она бы в трез-з-звом виде ни за что не согласилась бы.
Вообще-то он прав. Все хорошо, что хорошо кончается. Только в данном случае – плохо, что ничего еще не кончается. Все только началось, как мне кажется.
Пьяному Васику, видимо, понравилось, как звучит звук "з". Он повторял:
– В трез-звом виде, в трез-звом виде... – пока я его не остановила.
– Сидите дома, – еще раз сказала я, – и никуда не высовывайтесь. Я скоро подъеду. Да и еще! Никому не открывайте дверь. Кроме меня, естественно.
– П-понял, – сказал Васик и, помедлив немного, натужно пошутил, – надеюсь, ты приедешь в трез-звом виде.
И снова расхохотался. На меня эта шутка, придуманная, наверное, единственно для того, что оправдать произнесение так понравившегося Васику жужжащего "в трез-звом виде", должного впечатления не произвела, что самого Васика нисколько не смутило.
Он продолжал хохотать и хохотал, скорее всего, еще долго после того, как я повесила трубку.
Лихорадочно одевшись, я вдруг остановилась посреди прихожей и вернулась на кухню. Оставленная мной в пепельнице сигарета дотлела до фильтра, но еще слабо дымилась. Я притушила ее пальцем и тут же закурила новую.
"Разберемся на месте, – подумала я, – посмотрим, что я смогу выяснить, когда приеду к дому Васика".
Глава 4
Василий Петрович Донин никак не мог уснуть, ворочаясь в проваливавшейся под его тяжелым телом слишком мягкой постели.
Он и вздыхал, и поднимался пить скользкую ночную воду из горлышка чайника, и считал в уме до ста. Дольше считать не хватало терпения и мысли с пустого счета сбивались на другие – лихорадочные и будоражащие, и он три раза выходил курить на балкон, чтобы холодный ночной воздух остудил тело и было потом приятно согреваться в постели и так незаметно уснуть.
Ничего не помогало.
Даже Василий Петрович попробовал пихнуть в бок давно и сладко спящую рядом супругу Розалию Аркадьевну, с целью ее разбудить и заняться с ней известного рода упражнениями, после которых, как Василий Петрович знал по опыту довольно долго совместной супружеской с Розалией Аркадьевной жизни, засыпается легко и спится крепко – но Розалия Аркадьевна, не пожелав открыть глаза, так в ответную пихнула локтем Василия Петровича, что тот едва не скатился с кровати и долго еще растирал ушибленные супругой ребра и что-то ворчал себе под нос.
Наконец часам к трем ночи Василий Петрович Донин понял, что вернее всего уснуть сегодняшней ночью ему не удастся.
Кряхтя, он поднялся с кровати, шаркая босыми ногами по холодному линолеуму, прошел на кухню и включил там свет, закрыв предварительно за собой дверь поплотнее.
Там, рассеянно глядя на разбегающихся по стенам тараканов, Василий Петрович снова закурил, но так и просидел с дымящейся сигаретой, ни разу не затянувшись, пока его не заставил очнуться от оцепенения серый столбик невесомого пепла, упавший с кончика сигареты на голую коленку Василия Петровича.
Василий Петрович выругался, швырнул окурок в раковину и поднялся, чтобы включить маленький, стоящий на холодильнике телевизор.
Ни один канал не работал, кроме одного – по которому передавали яркое шоу – где под вкрадчивую музыку извивались вокруг сверкающего застывшей змеей столба девушки, постепенно освобождаясь от скудных лоскутов, покрывающих их без всякого сомнения великолепные тела – обнажая те его части, которые вообще-то не принято обнажать.
Этот-то канал и стал смотреть Василий Петрович. И, несмотря на то, что был взвинчен настолько, что не мог заснуть, увлекся – даже не заметил, как дверь на кухню открылась и перед ним, закрыв экран телевизора появилась Розалия Аркадьевна.
Василий Петрович вздрогнул и заморгал.
– Ну и как это называется? – зловеще осведомилась Розалия Аркадьевна, уперев мускулистые руки в массивные бока – перед тем, как выйти замуж за Василия Петровича, тогда – подающего надежды комсорга – она довольно длительное время работала крановщицей на стройке.
– Но один канал больше на работал, – сглотнув, пояснил Василий Петрович, – вот я и... А что такого? Для того и показывают, чтобы смотреть.
– Старый хрен, а туда же, – процедила Розалия Петровна и выдернула вилку из розетки, отчего экран маленького телевизора вздрогнул и покрылся серым снегом. – Ну-ка, пошли спать. Тебе завтра на работу, а ты полуночничаешь тут.
Василий Петрович вздохнул и уже поднялся было со стула, но что-то подкосило его и он снова шлепнул дряблую задницу на мягкое сиденье.
Теперь и Розалия Аркадьевна присмотрелась к своему мужу и поняла, что что-то с ним творится неладное. Вовсе не сластолюбие, характерное для старых партийных работников, хоть и перековавшихся в крупных бизнесменов, заставило его подняться ночью от теплого бока спящей жены и уединиться на кухня для просмотра эротического тележурнала.
Розалия Аркадьевна не стала гнать мужа в постель. Она открыла шкафчик, достала оттуда початую бутылку дорогого французского коньяка и стопочку.
Наполнив стопочку, она подала ее Василию Петровичу, и тот махом выпил.
– Ну, – промолвила Розалия Аркадьевна, когда Василий Петрович отдышался, – рассказывай, что там у тебя случилось? На работе что-нибудь?
Василий Петрович вздохнул и, прежде чем начать рассказывать, выпил еще одну стопочку коньяка.
– На работе, – проговорил он, обреченно опустив глаза в пол, – где же еще. Такое началось, что – не приведи господи. Шеф опять колобродит чего-то. Опять наколобродит, а отвечать – кому? Василию Петровичу Донину. Все документы-то на меня составлены, хоть и фирма шефу принадлежит целиком.
– Опять с бандитами связался твой шеф? – предположила Розалия Аркадьевна, присаживаясь напротив мужа.
– А черт его знает, с кем он связался, – уныло пробасил Василий Петрович и почесал вялую шертку на обвисшем животике, – собирается передавать крупную сумму каким-то ребятам, говорит, что получит фантастические проценты. Требует, чтобы я дал свои подписи на сбор суммы, без моих подписей по линии бухгалтерии, сама знаешь, ничего не получится.
– Может быть, и вправду большие деньги заработаете? – осторожно спросила Розалия Аркадьевна. – Сейчас-то все возможно – времена какие... Обманул кого – и вот, пожалуйста – миллионер. Ты сам, вспомни, каким путем в бизнесмены выбился?
Василий Петрович отмахнулся от жены и снова покосился на бутылку. Розалия Аркадьевна слила остатки коньяка в стопочку – получилось – почти полная и пододвинула мужу.
– Так-то оно так, – продолжал Василий Петрович, опрокинув стопочку, – только и то верно, что бесплатный сыр в мышеловке бывает. А мой шеф, хоть и жук большой, но все же найдутся и такие, кто его обмануть сможет. А обманут – фирма рухнет, разорится.
Розалия Аркадьевна думала, склонив украшенную редкими кудерышками голову.
– Ну и пускай, – сказала она, – пускай разоряется. У тебя пенсия большая, да и в банке счет хороший – проживем.
– Не в этом дело! – скривившись от того, что глупая жена не сможет понять его волнений, воскликнул Василий Петрович. – Шеф суетиться – кричит на меня, что, мол, я, старый козел, ни чего не понимаю, что, мол, удача сама в рожу прет, а я отворачиваюсь. Даже грозился мне. Все, чтобы я подпись дал.
– Ну, грозился, это он зря, – резонно возразила Розалия Петровна, боевито тряхнув кудерышками, – он что – не понимает, сколько у тебя старых друзей в правительстве города сидит? Сколько у тебя старых связей? Да он без тебя никто! И звать никак! Это ты его человеком сделал. А до тебя он кто был – жулик с деньгами и все. Да пусть он только пальцем...
Василий Петрович вздохнул и закурил сигарету.
– Что-то слишком он суетиться, – проговорил он, – шеф-то. Сам на себя не похожий. Только про этот свой вклад и говорит. Даже странно – никогда его таким не видел. Вот я думаю – влетит он по глупости и по жадности в авантюру, а как следствие, да суд? Меня посадят. По бумагам-то я – президент фирмы.
– Откажись, – твердо сказала Розалия Аркадьевна, – откажись и все. А будет приставать еще к тебе – сходи к Петру Петровичу. Или к Захару Ильичу. Они враз этого мелкого жулика за химок и...
– Да давно он уже не мелкий жулик! – застонал Василий Петрович. – Он теперь уважаемый в деловых кругах человек. А на мои связи он теперь – тьфу! Кстати, Захара Ильича посадили, я тебе не говорил? А начиналось все так же, как и меня – уговорили какие-то бумаги подписать, посулили денег. Он подписал, через полгода большой шухер и все – Захар Ильич под следствием, а через несколько месяцев – готово дело. Правда, немного дали, но все равно – теперь вся его карьера-то... Вот так и со мной будет, – Василий Петрович свесил нагруженное тремя сальными подбородками лицо на грудь.
– В милицию надо, – зашептала Розалия Аркадьевна, – чтоб их всех повязали.
– Какая милиция! – снова вскинулся Василий Петрович. – О чем ты говоришь! Как дитя малое, ей-богу. Прямо не знаю, что и делать. Сегодня сказал шефу, что подписывать не буду ни при каких условиях, а он на меня заорал, пообещал с землей сровнять. Что теперь со мной будет?
На это Розалия Аркадьевна ничего не ответила. И тут – как только в ее разговоре с мужем родилась и расширилась пауза – звякнула балконная дверь.
Розалия Аркадьевна вздрогнула.
– Что это, Вася?
– Ветер, – не поднимая головы, отозвался Василий Петрович, – или с крыши сосулька опять упала. Знаешь ведь – у нас последний этаж – как весна, так сосульки падают и всякая гадость с крыши на балкон течет. Сколько я раз я говорил этим дворникам...
На балконе снова что-то щелкнуло. Потом завозилось, а потом до застывшей в страхе Розалии Аркадьевны долетел протяжный скрип.
– Какие сосульки, Вася, – пораженная внезапной мыслью, прошептала она, – все сосульки давно стаяли. Это не сосульки...
Тогда поднял голову и сам Василий Петрович.
– Посмотреть, что ли, – неуверенно выговорил он, приподнимаясь.
– Не надо, – ухватила его за руку Розалия Аркадьевна и вскочила, тряхнув внушительным бюстом, – ты говорил, что твой шеф обещал тебя с землей сровнять. Может, это он прислал кого-нибудь?
– Да о чем ты говоришь? – Василий Петрович попытался было усмехнуться, но усмешка у него не вышла. – Это так... выражался. Фигурально.
– Милицию надо!
– Да какую!.. Это кот с крыши прыгнул на балкон! Ты котлеты, которые там оставила, закрыла тарелкой? Нет? Вот он запах учуял и это...
Василий Петрович осекся. Он явственно услышал, как скрипнула, приоткрываясь, балконная дверь и по ногам потянуло уличным холодом.
Розалия Аркадьевна закрыла себе рот обеими ладонями, будто боялась, если она издаст малейший звук, будет еще страшнее.
Василий Петрович, сделавшийся вдруг белым с ног до головы, как холодильник, на котором стоял телевизор, поднялся со стула. У Василия Петровича были худые несоразмерно обрюзгшему туловищу ноги. Сейчас они заметно дрожали, словно от подгибаясь от напряжения держать отвисший живот, жирную грудь, пару трясущихся рук и облитую сейчас потом голову Василия Петровича.
Из гостиной, куда выходила балконная дверь, мягко полетели едва слышные аккуратные шаги. Звук приблизился и смолк за дверью. Видно, пришелец остановился в недоумении перед полоской света, выбивавшейся из-за плотно прикрытой кухонной двери.
Ничего почти не соображая и полностью не отдавая себе отчета в своих действиях, Василий Петрович открыл рот и издал хриплое простестующее восклицание. Потом его понесло к двери, он открыл дверь и тут же качнулся назад, негромко пискнув.
Розалия Аркадьевна наконец отодрала ладони от своего лица и протяжно завопила, сползая на пол со стула – обеими руками отмахиваясь, точно от видения, от своего супруга, который вытаращив глаза, шел от двери прямо на нее. И по всему было видно, что Розалию Аркадьевну пугало не столько входное пулевое отверстие в левой стороне голой груди Василия Петровича, сколько бессмысленное и странное выражение его лица, трясущиеся подбородки, по которым вперемешку стекала из раззявленного беззвучного рта слюна и кровь.
Крик Розалии Аркадьевны оборвался, она с всхлипом втянула в легкие новую порцию воздуха – то ли для того, чтобы снова закричать, то ли для того, чтобы осмысленно позвать на помощь, то ли...
Неважно, впрочем. Потому что в следующую секунду Розалия Аркадьевна ощутила, что закричать никак не может – по крайней мере пока кто-нибудь не вытащит плотно залепившую ей горло пулю.
* * *
Еще когда я только подходила к дому, где находилась квартира Васика... да нет, раньше – когда я, расплатившись, выходила из такси – я почувствовала, что что-то не так.
Неясное предчувствие с каждым шагом, приближавшим меня к дому, укреплялось. Эта не было обыкновенная интуиция, таким образом проявлялись экстрасенсорные способности, доставшиеся мне от моей родной сестры, которая, в свою очередь, получила их от нашей прабабки.
Дремавшие в Наталье экстрасенсорные способности разбудил Захар, а Наталья, сумев установить со мной контакт уже после своей смерти, помогла мне ощутить себя как экстрасенса.
До сих пор не понимаю, как могла моя покойная сестра-близнец общаться со мной – отделенная бесконечным океаном безсущественного мрака и вечного холода.
Просто не укладывается в голове. Даже – когда я вспоминаю события прошлого года, мне кажется, что все, что со мной было – не происходило в действительности, а являлось продуктом ночного кошмара.
Отчасти это так и было.
* * *
Когда я вошла во двор дома, в котором находилась квартира Васика Дылды, я была уже совершенно уверена в том, что неподалеку находятся люди, которые враждебно настроены по отношению ко мне и к моим друзьям.
Поэтому я отошла в тень еще голых деревьев и продвигалась к подъезду, где жил Васик вдоль стены дома. Если бы кто-нибудь увидел меня со стороны, то наверняка решил бы, что крадется вор.
Вот только никто не мог меня увидеть – пустынен был двор по позднему времени, да и слабо освещен. А свет из окон и от одинокого фонаря и вовсе не проникал туда, где находилась я.
Не дойдя нескольких шагов до Васикова подъезда, я остановилась. На лавочке у подъезда сидел какой-то парень. Я присмотрелась – короткая стрижка, кожаная куртка, темные брюки...
Свет фонаря падал на его начищенные ботинки, как в лужу. Чего это он такой нарядный по ночам на лавочках сидит? Пьяный?
Да нет, не выглядит он пьяным. Не качается, бессмысленных воплей не издает, с лавочки не падает, даже не сплевывает через каждую минуту, как обычно делают очень пьяные люди, которых тошнит.
Наоборот – сидит прямо, как статуя.
Попытаться установить с ним контакт? Но я не вижу его лица. Да вообще – он в тени сидит, мне виден только его силуэт. В этом случае сложно войти в телепатический контакт. Вот если бы он поднял лицо...
Всего минут пять я простояла на одном месте, кусая губы и думая, как бы мне поступить. Потом человек, сидящий на лавочке вдруг пошевелился. Достал из кармана сотовый телефон и набрал какой-то номер.
И поднял лицо – когда приставил телефон к уху.
"Попался, – подумала я, вглядываясь в необычно острые черты его лица, словно обглоданного какой-то страшной болезнью, – теперь я получила возможность покопаться в его мозгах, пока он занят разговором по телефону. Сейчас я узнаю все – зачем он здесь, кто его послал и... все узнаю. А он даже и не почувствует моего присутствия".
Когда я почувствовала, что невидимый и малоосязаемый канал телепатической связи установлен и уже успел надежно оформиться в стылом ночной воздухе, я закрыла глаза, готовая смотреть и слушать.
– Алло, – проговорил человек, когда смолкли длинные гудки, – это я, шеф.
Что такое, черт возьми? Я ничего не вижу. Абсолютно ничего – черная пелена перед глазами. Зато прекрасно слышу, как этот человек разговаривает по телефону. Но ведь этот разговор лежит на поверхности сознания, а мне надо забраться в подсознательную область его мозга.
Что-то не получается у меня. Сейчас сосредоточусь и попробую еще раз.
– Адольф, это ты? – ответил человеку незнакомый мне голос. – Ты на месте? Как там обстановка? Все в порядке?
– Нет, – проговорил человек на лавочке и, надо думать, качнул коротко стриженной головой, – объект не появлялся. Я же говорил, что нужно поставить жучок на этот телефон.
– Я сказал – нет. Ты своим жучком можешь испортить все дело! Разве ты не понимаешь? Я тысячу раз тебе говорил – действовать исключительно осторожно. При малейшей опасности быть замеченными – уходить. А ты что сделал? Послал каких-то сопляков. Разве так устраивают слежку? Вот они у тебя и облажались – слежку, судя по всему засекли. А ты еще с жучком со своим. Я же сказал – нельзя, ни в коем случае нельзя...
– По-моему, вы все слишком усложняете, – прорвавшись в одну из пауз, успел вставить человек на лавочке, – проникнуть в квартиру и поставить жучок для меня не составит никакого труда. И следов никаких не останется.
– Видимых следов, – поправили его.
– Что значит – видимых следов? – удивился человек на лавочке. Я вас не понимаю.
– Потому что ты дурак, – резко ответили ему, – потому что ты считаешь себя профессионалом, каковым не являешься. Профессионал это тот, кто постоянно учится и способен воспринимать все новые и новые навыки. А ты нахватал что-то по верхам, пару дел удачно провернул и уже загордился. Так нельзя, мальчик мой. Ну, ладно, это я отвлекся. Значит так – сегодня уже вряд ли кто появится. И маячить у самого подъезда тебе не следовало бы. Нужно было отойти подальше и спрятаться. Да, я знаю, что освещение не позволяет вести наблюдение издалека, но для этого есть приборы. К тому же... Ну, да ладно, черт с тобой. На всякий случа посиди еще и сматывай удочки. Я Старого вместо тебя пошлю. Он-то свое дело знает. Дождись его, тогда уходи, понял меня? Все, отбой.