К концу месяца вернула себе всех клиентов и даже новых прихватила, молодых, безусых. Они были нежными, пылкими, смотрели на Лельку восторженными, влюбленными глазами. И девка вспоминала Сергея: "Когда-то и он клялся в любви. Называл единственной, судьбой, чайкой и розой, душой и мечтой. Только куда все это делось? Обманул подлец! И эти не лучше, такие же козлы! Но меня им не провести, я уже совсем иная. Куда уж зажечь, согреть не смогут".
Лелька улыбалась, но ее сердце оставалось холодным.
- Леля! Я люблю тебя! - шептал ей на ухо недавний солдат.
- Успокойся. Зачем слова? Докажи свое на деле, здесь, в постели, но сначала оплати.
- Пошли в парк!
- Э-э нет! На халяву не пройдет! Я не из тех, кто на улице промышляет.
Лельку поначалу обманули таким путем. Пригласили в ресторан, а сами завели в кусты. Рассчитавшись за одного, втроем ее тискали до утра. А когда натешились, еще и посмеялись:
- Нашими заработками твою транду не ублажить. Пусть успокоится тем, что дали, пусть всем будет хорошо! - И ушли без оглядки.
А вот такой же, как этот, стриженый мальчишка целый час уговаривал Лельку к себе в гости. Ей очень не хотелось, но парнишка ноги целовал:
- Подари мне вечер! Я на Диксоне служил! Все два года не видел женщин! А такую красивую, как ты, вообще впервые в жизни встретил.
И поддалась на уговоры. Парень привез ее к себе, а там целая кодла ждала их. Пятнадцать человек. Все после службы. На Лельку звериной стаей набросились, каждый под себя тянул. До утра не только перекурить, глотка воды не дали. Девка запросила пощады, но не услышали. Лишь утром выволокли на порог и оставили под забором одну, ни копейки не заплатив. Правда, потом из хозяина дома все выбила "крыша", с лихвой содрала за Лельку, но та больше не ходила на сторону одна.
Случалось ей выезжать по вызову, но и тогда она заявлялась к клиенту с сутенером.
- Лель! Выходи за меня замуж. Я прощу тебе все.
- Это ты тут пищишь? Ах ты, жопошный чирей! Простить меня вздумал! Чем же провинилась перед тобой? Тем, что жениться согласился? Мать твою хером били. Глянь, что у тебя меж ног - стручок гороховый и тот больше! Я ж во всей красе как разверну, как покажу свою звезду, ты тут не только облысеешь на все места, а сдохнешь в один миг. Я ж тебя в звезду запихну, заверну, и родная мамка не сыщет, куда подевался! А еще в мужики эдакая гнида навострилась! - смеялась девка озорно.
- Ты еще со мной не была, зачем зазнаешься? Знаешь, маленькое дерево всегда в сук растет.
А ну покажь свою медаль, есть ли чем хвалиться? - Подскочила к парню, вытряхнула из брюк и расхохоталась еще громче: - Дурачок! Тебе к бабе подходить совсем ни к чему! Беги отсюда, не то уши надеру!
Дай мне возбудиться! Тогда увидишь его!
- Пока у тебя вырастет твой иго-го, я уже старой стану! - Выдавила назойливого парня в дверь и увидела, как в двери Тоньки шмыгнула знакомая фигура.
"Неужели он? Но ведь не прошло еще три года. Хотя как по? Конечно, четвертый пошел. Ох и быстро летит время! Неужели он? И вдруг в притон? Хотя чему удивляюсь, все одинаковы. И Серега не лучше, много хуже других. Вломить бы паскуде за все разом! Да только выследить его нужно. Жизнь поломал, а клялся, что дышать без меня не сможет. Если б не он, все сложилось бы иначе. Жив был бы отец, не болела б мать. А и я разве жила б в притоне? Он один во всем виноват!"
Не выдержав, пошла в комнату Антонины. Но нет, не Сергей пришел к ней, давний Тонькин приятель - Володь-ка. Лелька попросила сигарет, сказав, что свои некстати закончились и завтра она вернет должок.
"И чего он мне мерещиться стал в последнее время? То в магазине, на улице, в кафе, теперь уж в притоне. Либо скоро впрямь увидимся, или нет его в живых. Хотя с чего б ему? Этому все по хрену. Беззаботно живет, ни о чем не болит душа, если есть она у гада", - думала девка.
Лелька в то время стала чаще навещать бабку. Привозила ей вино. Та понемногу пристрастилась. Особо когда перед сменой погоды болела голова либо после баньки не забывала пропустить стаканчик. Зато и спала крепко, и боль отступала. А главное, на душе теплело, забывались горести. И старуха, разомлев, частенько пела:
Хороша я, хороша,
Да плохо я одета,
Никто замуж не берет Девушку за это…
- А что, Лелька, будь у нас скопления, не простиковала б ты средь блядва. Жила б в доме солнышком. Да не повезло. Мамка твоя хреновой хозяйкой была. Ни заработать, ни отложить не могла. Единым днем жила. Все у ней промеж пальцев протекало. Готовить не умела. От того мужик всегда голодал. Плохо стирала, не умела прибрать в доме. Таких даже Господь не терпит, не дает много детей. А и мужниной любови не знают. Разве только колотушек досыта познала. Ну и злая она была, хуже собаки.
- Бабуль, почему как о мертвой говоришь? - спросила девка.
- А она и померла на прошлой неделе. Мне позвонили. Я сказала им, что хоронить невестку мне не на что. Пускай как хотят ее закопают. Добавила, что не отдам за нее последние копейки, самой на хлеб оставить надо. С голоду сдыхать не хочу. Невестка тож не щедрой ко мне была. За все годы пряника не купила. От того и я не раскошелюсь. Ушла, и ладно. Жаль, что помянуть нечем, - рассмеялась бабка.
- А от чего умерла она, тебе сказали?
- Не. Хотя, может, и запамятовала! Ну да хрен с ней! И так понятно, от чего дурные помирают, коли даже умным мало места на земле и их смерть гребет. А у нас в семье токмо ты да я умные.
Придвинулась к Лельке вплотную и продолжила тихо:
- Ты думаешь, что бляди только теперь появились на свет, а раньше они не водились? Шалишь, сучки завсегда имелись, девчонка ты моя! Вот когда война началась, мне шестнадцать годочков минуло. Трое старших братов на ей погибли. А я со стариками в доме осталась. Куда деваться, кто-то должен помогать им. Так-то вот косим траву на лугу с отцом и дедом, для, коровы, глядь - по дороге мотоциклы, танки, машины рекой идут. Наши уже кинули город. В немцев стрелять стало некому. Мы к дороге подошли ближе, глядим, какие же они есть. Отец в руках бутыль молока держал, бабка принесла. Глядь, немец к нам идет. Молока попросил. А что, жаль его? Едино сдавать уже некуда. Он напился, достал из кармана деньги - ихние, отец отказался, тогда шоколад принес, большую и нитку, и мне отдал. Я спасибо сказала. Он по плечу погладил. Бабку в щеку поцеловал. Потом показал на семь вечера и объяснил на пальцах, что в это время за молоком придет, - рассмеялась бабка. И продолжила сквозь хохот: - Моя бабка жопу отставила, себя за сиськи дергает, на часы показывает, мол, в девять вечера корову доит. Немец понял кое-как, но на всяк случай отскочил от бабки, чтоб, изображая корову, еще чего-нибудь не утворила. Ну да обошлось. Когда домой вечером воротились, соседи прибежали, всякие новости принесли про немцев. Говорили, как тебя вытащили из подвала второго секретаря горкома партии. Гог от мобилизации спрятался вместе со своим инструктором. А секретарша ихняя плюнула в лицо им и немцу. Ее тут же застрелили. Прямо при всех. Тут же долговязый офицер подошел к Шуре. Ну, она в горкоме комсомола работала. Он предложил ей поцеловать ее в щеку. Она ему трах по морде! И тут же пулю схлопотала. Ведь у ней парализованная бабка осталась, но кого это чесало? Шурка сама о том должна была думать. Ее, такую сознательную, и хоронить нынче некому, сетовали соседи. А еще немцы повесили объявление, что станут брать наших горожан на работу…
- На какую? - перебила Лелька.
- Разную. И в сучки тоже! У них бардак был с размахом - в три этажа!
- А бляди чьи?
- Свои, из нашенских набрали. Никого силой не тянули, сами шли. И платили там неплохо, сами бабы хвалились. Никто не жаловался.
- Ты-то где работала?
- Так вот пришел в тот вечер немец за молоком и меня с собой зовет, к ихнему главному. А поняли так: он большие звезды на погонах показал, потом на меня, мол, убирать у него будешь, за это платить станут хорошо. Я и пошла.
Бабка поправила фартук и опять заговорила:
- Уж и не знаю, чем глянулась ихнему начальнику. Привели меня к нему, а он сидит за столом, такой толстый, и лопочет не по-нашему. Тут переводчик подоспел. Втолковал, что берут на работу к офицеру. Надо будет убирать в кабинете, топить печки, подать чай. За это станут давать продукты и деньги. Если очень постараюсь и мной будут довольны, моя семья заживет без нужды…
- А к тебе немцы приставали? - перебила девка.
- Ну а как же? Я ж хорошенькой была по молодости. Случалось, идет офицер мимо, а сам хвать за сиську. Я только и успевала взвизгнуть и отскочить, а он, стервец, хохочет во всю глотку. В другой раз за задницу ущипнет. Я молчу, боюсь, чтоб не стрельнули, как других. А как-то под Новый год убираю в кабинете, ну, все, что обычно, делаю, тут ихний начальник пришел, стоит, смотрит и вдруг шампанское предложил. Говорю ему, мол, не пью, он сует - пей! Пригубила, на стол поставила, а тот офицер смотрит и хохочет. Целоваться полез. Я вырвалась, заплакала, обидно стало. Он что-то лопотал, потом извинялся, это без переводчика поняла.
- Так и не отодрал он тебя? - встряла Лелька.
- Нет! Что ты!
- Ох и дремучая моя бабка! - вырвалось у девки невольное.
- Чего? Да у меня тогда свой парень имелся - твой дед! Его любила, зачем мне немец?
- Он заплатил бы! А дед только пузо мог набить. Настоящей любви не знает.
- Ты в ней что смыслишь? Вон я со своим сколько лет прожила, пи разу не поругались. Душа в душу жили.
Дед на войне был?
То как же? Само собой. А вот меня чуть в зону не упекли за то, что на немцев работала.
- Не только ты, полгорода на них пахало, даже в притопах!
- Во! И я о том напомнила. Пригрозила, что Сталину пожалуюсь. Ведь три моих брата погибли на войне. Я-то всего уборщицей, другие шлюхами стали при немцах, и им ничего. Ну, другого не накопали и отпустили.
- Баб, а как ты с дедом встретилась после войны?
- Oй, и не говори! Мы ж с ним до войны три зимы миловались. Целовались только ночью, чтоб никто не видел. Ну, на сенокосе, чего греха таить, тяпнет, случалось, за титьку, прижмется весь как есть, а потом отскочит ровно ошпаренный. Я тогда ничего не понимала - с чего это он огнем горит? А тут в саду яблони обкапывала. И не оглянулись на шаги. Он же, озорник, сзади подошел, как обхватил, ну всю как есть. Ни свету белого, ни люду не стыдясь. А через дне недели свадьбу справили.
- Хочешь сказать, будто он терпел те две недели? Ни за что не поверю!
- А я и не брешу! Где уж две недели. Он четыре с лишним года воевал. Совсем мужиком сделался. Голова и та поседела. Вечером того же дня привел меня к реке, на наше место, и давай меня целовать да кофтенку расстегивать, все сорвал. Уж как просила его не трогать меня, слушать не стал.
- Зато потом отвернулся и захрапел! - съязвила Лелька.
Не бреши! То о своем Сереге призналась. Твой дед
свиньей не был! Схватил меня на руки, и плачет, и хохочет.
"Девочка моя! Как трудно пришлось, а все же сберегла себя для меня! Значит, впрямь любила. И дождалась… Спасибо, родная!" - всплакнула бабка, вспомнив.
- Всем порочившим меня - пасти заткнул. И за много лет никогда не изменял.
- Откуда знаешь? Иль счетчик у него на яйцах был? Никогда в эти сказки не поверю, - фыркнула Лелька.
- Дурочка моя губошлепая! О чем споришь? Ты не жила с мужиком постоянно. Лишь наскоками. А станешь женой, совсем другой разговор. Насквозь его знать будешь, что он хочет, о чем думает. А уж верен тебе или нет, то, как дважды два, мигом и без мороки узнаешь.
- Я никогда не выйду замуж! - нахмурилась Лелька.
- Не зарекайся, никто свою судьбу наперед не знает. Только Господь! Что даст, то и будет.
- Бабуль, зачем упреки бардаком до конца жизни слышать? В притоне все мужики восторгаются мной, а этот колотить, ругать станет. На хрена такая доля?
- Мои подруги девками выходили. А едино были биты и руганы за никчемность. Тут не угадаешь, на кого нарвешься. Чаще случается, когда путевым говно попадается. И живут, терпят, куда деваться?
- А ты дедом была довольна?
- Ну да! Он не шебутной, хозяйственный, спокойный, меру во всем знал, заботился обо всех. Чего еще надо?
- Мне, помимо того, нужно, чтоб был горячим в постели, ласковым.
- Это от тебя зависит. Но такое по молодости требуется, в старости прыть ни к чему…
- Хочу, чтоб подарки приносил!
- Сама должна стать подарком, а то ишь губищи развесила! Ублажай тебя во все места, а кто с себя есть? Тьфу, дура! Состаришься в своем притоне, выкинут взашей, любому будешь рада. Это нынче у тебя запросы! Погоди, милая, теперь путнего мужика сыскать мудрено. Их и в нашей молодости по пальцам считали. После войны и теперешней
голодухи того меньше стало. Ты не одна баба в свете. Все хороших мужиков хотят. Плохих никому не надо.
- Тогда одна стану жить!
- Не бреши много, природа любую свернет в бараний рог, от ей волком взвоешь…
Ой, бабуль, у моей двери очереди стоят…
Это покуда! Тебе старенья ждать недолго. Тогда вспомнишь меня, - грустно вздохнула бабка.
Лелька уходила от нее, когда за окном стемнело. Решила вернуться в притон, чтоб утром, отдохнув, принимать хахалей в хорошем настроении.
Проходя мимо дома Сергея, увидела свет во всех окнах, много теней мелькало, в доме гремела музыка. Девка приостановилась, затаив дыхание. Не случись лиха, может, и ее пригласили и жила б здесь до конца жизни, растила б детей на правах законной жены. Да не повезло…
Чего подсматриваешь?! Не про твою честь этот праздник! Вернулся сынок из армии. Ему друзья все рассказали, как ты ждала его со службы! - увидела мать Сергея, возвращавшуюся из магазина. Загруженная сумками, она остановилась передохнуть.
А о себе рассказала, как, не признав, выгнала меня, беременную, на улицу? - спросила Лелька.
Ты не первая, кого не взяла свекровь. Но они не пошли в бардак, а остались матерями, сами детей растят и работают в приличных местах, не замарав себя блядством. Но ты иначе не сумела, сучкой родилась, ею и сдохнешь. Хотела ко мне на шею влезть и выблядка пристроить. Но не получилось! - перешла на крик баба.
Сама ты сука! И муж не случайно от тебя сбежал! - заторопилась уйти Лелька. Она быстро нырнула в темноту неосвещенной улицы и вскоре услышала голос Сергея:
Ты с кем ругалась, мам?
Да с Лелькой! В окна она заглядывала…
Поздно спохватилась. Мне с ней говорить не о чем. А ты успокойся. Давай сумки, пошли домой, - услышала шаги и поспешила к себе.
- Сволочь! Козел облезлый! Если б не ты!.. - плакала девка, растирая по лицу слезы. - Сам падла, вместе со своей старой шкурой. Чтоб вы сдохли! - кляла на чем свет стоит.
А в душе ей так хотелось, чтоб Сережка окликнул, догнал, позвал погулять. Но нет, резко захлопнулась калитка, скрипнула щеколда. О Лельке забыли. Была она или нет, кто вспомнит?
Девка безжалостно обдирает клиентов, лихорадочно пополняет вклад. Она думает, какое дело начнет, когда придется уходить из притона…
"Вон Нинка свою парикмахерскую открыла. Трое мастеров да маникюрша с массажисткой. Говорит, что доходов мало. Однако собирается открыть косметический салон. Выходит, есть на что развернуться. Не из последних тянется. Ни одну из нас в ее заведении на халяву не обслужат. У-у, жлобка! Всегда такой была, даже в притоне! Анька не лучше ее! Пекарню открыла. Теперь и кондитерский цех. По деревням ее продукцию возят продавать. К вечеру буханки хлеба даже для самой не оставляют. Зато и живет как козел в капусте - шуба и та соболиная! А рыло все равно кривое. Посмотришь - стошнит, - зло усмехается Лелька. - Может, мне баню открыть? Нет, затрат куча, а доходов ноль. Иль фотографию. Зачем? Их на каждом шагу! А если библиотеку платную? Ерунда! В бесплатные никого не уговоришь зайти. Нынче все считающие, читающие извелись. А если свою бензоколонку купить? Нет, рисковое дело, оно не для меня, только для мужиков. Но что-то надо найти! Хоть уж прицениться, посоветоваться. Во! Свой бардак открою! Может, и не с таким размахом, как Софья, а все ж! Сучек натащу! Сгребу молодых. Отмою, накрашу, одену, подкормлю, и станут зашибать одной мандой за десяток! А я у них вроде главной заправлять буду. Серегу, коль объявится, так и быть, вышибалой возьму", - пытается успокоить саму себя.
"Так он и придет, держи карман. Проскочит мимо бегом, как от чумной. Он же чистый, мудак паскудный! Чтоб у тебя яйцы отгнили!" - мокнут глаза.
Одевшись понаряднее, Лелька решила отправиться к бабке, замедлив не без умысла шаги, проходя мимо дома парня. Но нет, калитка закрыта снаружи на замок, а окна плотными занавесками задернуты.
Она вошла в дом. В нем непривычно тихо. Девке даже страшно стало. Но напрасно - бабка спокойно спала в своей комнате. Перед ней стояла пустая бутылка из-под вина.
Бабуль! Бабуля! - затормошила Лелька и в ужасе отскочила, почуяв холод бабкиного тела.
Патологоанатом в морге сказал:
- Она за три дня до вашего прихода умерла. Перебрала винишка, подскочило давление, инсульт и свалил, а помочь было некому, кругом одна, так и померла не мучаясь, сиротской смертью, теперь многие так уходят.
Лелька похоронила бабку через день. А придя домой с кладбища, забила окна досками крест-накрест, села под образa помянуть покойную. На душе тоскливо и одиноко. Сами собой хлынули слезы, девка никак не могла их остановить. Никто из соседей не пришел проводить бабулю в последний путь. Лишь рабочие кладбища помогли, опустили гроб в могилу и тут же закопали. Получив за свою работу, даже поминуть отказались, сказав, что у них на очереди еще пятеро жмуров, всех до темноты нужно успеть закопать.
Лелька сидела в доме одна, не включая свет.
- Вот так же и я уйду. И тоже никто не пойдет за гробом. Бабке успею, может, памятник поставить - мраморную плиту с портретом. А мне что установят? Такое, что издалека будет видно. А верх в красный цвет покрасят, чтоб кобели не забывали поссать на могилу. Сколько лет уж мертвую осмеивать станут. Ну и черт с ними, зато и посмеются вслед. Есть чему! - хихикнула Лелька, вспомнив, как выскочил из ее комнаты клиент в одной рубашке. Средь бела дня навестить вздумал, а благоверная выследила, ворвалась с каталкой в самый разгар. Мужик с первого удара по хребту винтом в потолок сиганул, оттуда, без промежуточной посадки, в окно выпрыгнул без трусов. Жена за ним. Лелька к окну прилипла, залившись смехом. Клиент от каталки зайцем петлял.
Что там хохочущие горожане, указывающие на срамное? Бабья каталка страшнее смерти. Видно, часто перепадало ею. После того случая не отшибло от притона, но приходил лишь ночью, когда и голь не видно, и за любым углом от бабы спрятаться можно.
О прошлом случае ему никто не напоминал. И не такое бывало в притоне!
Лелька вышла на крыльцо дома, лицом к лицу столкнулась с Сережкой. Не успела она ничего сообразить, как он схватил ее, придавил к двери грубо:
- Сколько с меня за случку? Эх ты, сука бессовестная! Подстилка площадная! Дешевка уличная! А говорила, ждать будешь! - дохнул перегаром в лицо.
- Отвали, козел! Линяй к мамке своей. Она сопли подолом вытрет, старая блядь!
И получила тут же пощечину:
- Мою мать не трожь, тебе до нее не достать! Она - чистая женщина, а ты шлюха! - Цапнул за грудь больно и попытался задрать юбку.