Миша играл вальс Шопена. Он играл с полузакрытыми глазами, весь отдаваясь музыке, и хотя Коля понимал, что его питомцу явно не хватает и мастерства, и таланта, он все равно ловил себя на мысли, что гордится Мишей, любуется им. В конце концов так ли уж необходимо оперативному уполномоченному уголовного розыска быть первоклассным музыкантом. Достаточно, если он в своей профессии мастер, а музыка, искусство никогда не дадут ему закостенеть в узком, чисто служебном мирке. Это Коля понял давно, еще в двадцать втором, в Петрограде, когда первый раз привела его Маша в Зимний, и восхищенный, остолбеневший от восторга и удивления, стоял он на первых ступеньках Иорданской лестницы и думал, что даже в самых удивительных и красивых сказках матери не было такой красоты. Маша! Маша! Ни на секунду, ни на мгновение не уходят мысли о тебе… Ты всегда рядом, и даже если тебя уже нет, ты все равно рядом, потому что те, кого мы любим больше собственной жизни, умирают только один раз – вместе с нами. Коля очнулся. Рудаков втолкнул в дверь дородного, лет сорока пяти мужчину в высокой смушковой шапке "пирожком". Воротник длинного пальто тоже был сделан из смушки.
– Дезертир, – коротко доложил Олег. – Хотел смыться, да ребята его вовремя прихватили.
Ввели второго – лет двадцати трех, перепуганного, но нахального. Он посмотрел на Колю:
– Чего хватаете? Делать вам нечего? Я вот позвоню сейчас в Моссовет Дубкову, он вам пропишет закон!
– Кто вы такой? – спросил Коля у первого. – Документы.
– Я директор завода! Немедленно отпустите меня! – крикнул задержанный. – Я еду в главк, вы срываете правительственное задание!
– Вот его чемодан, – Олег взял из рук сотрудника огромный кожаный чемодан и раскрыл. Чемодан был доверху набит пакетами с крупой и сахаром. Под пакетами лежало пять кругов колбасы.
– Это вы тоже везете в главк? Там что же, банкет? – Коля прочитал служебное удостоверение директора и добавил: – У вас есть две возможности.
– Какие? – Директор опустил голову.
– Если вы настаиваете, что ехали в главк, я передам вас в военный трибунал, – это первая возможность.
– Я отвергаю ваши намеки! – заявил директор. – Делайте, что хотите!
– Идемте, – Коля вышел на улицу. У дверей клуба стоял ЗИС-101. – Садитесь. – Коля сел рядом с шофером, хлопнул дверцей.
– Куда прикажете? – спросил шофер. – Впрочем, догадываюсь: в НКВД, так?
– Мерзавец ты, Афанасий, – сказал директор. – Обещал помочь и продаешь меня при первом же испытании.
– Вы тоже не из Парижской коммуны, – злорадно отозвался шофер. – А органы разберутся, кто из нас большая гнида.
– Замолчите оба, – приказал Коля. – Где ваш завод?
– На Бутырском валу, – с готовностью отозвался шофер.
– Поехали.
…Это был не завод, а всего лишь мастерская по производству замков. В связи с нехваткой на фронте оружия и боеприпасов ее, как и многие другие подобные предприятия, превратили в маленький заводик по производству гранат. Во дворе стояли военные грузовики, около десятка женщин в ватниках грузили на них ящики с гранатами РГД. Женщины увидели ЗИС, побросали ящики и бросились к автомобилю:
– Тит Иваныч, – закричала пожилая женщина с красной повязкой на рукаве. – Разве это дело? Вот товарищи военные отказываются принимать!
– В чем дело? – Директор вылез из кабины. К нему тут же подошел молоденький лейтенант в замасленном, порванном обмундировании.
– Вас под трибунал, надо! – заорал он. – Что это за гранаты? Как они будут работать? Запалы где? Где запалы, крыса тыловая, к стенке тебя!
– Тихо, – директор в отчаянии посмотрел на Колю. – Алла Петровна, что же, я и отлучиться уже не могу? Где у вас голова, Алла Петровна? Запалы в третьей кладовой!
– А ключи – у вас… – спокойно парировала пожилая. – Вы так торопились в свой главк, Тит Иваныч, что про все на свете забыли!
– Сломали бы замок, – директор схватился за голову.
– За это – трибунал, сами знаете, – мстительно сжала губы Алла Петровна.
– А если бы я совсем не вернулся? – завопил директор.
– Тогда по вашей вине на фронте погибли бы люди, – тихо сказал Коля. – Так куда вы ехали?
– Работайте, – директор передал Алле Петровне ключи, и женщины ушли. – Я хотел… уехать из Москвы… – Директор бессильно присел на подножку ЗИСа. – Нервы не выдержали, товарищ полковник. Вы бы послушали, что немцы по радио передают.
– Продукты из чемодана раздайте своим работницам. Если встретимся еще раз, я лично сам пущу вам пулю в лоб, понятно?
– Все понял! – повеселел директор. – Прощаете, значит?
– Не прощаю, а даю возможность загладить совершенное вами преступление. Здесь вы делаете дело. А в яме вы уже ничего делать не сможете. Работайте.
Коля повернулся к шоферу:
– Почему не на фронте?
– Вот бронь, – шофер протянул Коле удостоверение.
Коля прочитал:
– А совесть у тебя есть?
– Сам страдаю, – уныло сообщил шофер. – Только решу – пора идти, жена в слезы, я назад.
– Значит, проводить тебя требуется? – спросил Коля.
– Нет! – Шофер отскочил. – Я сам! Можете не проверять! Афанасий Крючков – уже на передовой! Как часы.
– Учти сам и на ушко своему Титу скажи, – Коля поправил кобуру с пистолетом. – Москва закрыта. Нарушите свое обещание – мы вас из-под земли достанем! От нас уйдете – вас все равно расстреляют, советую помнить.
Коля ушел. За воротами его догнал ЗИС. Афанасий высунулся в окошко:
– Можно я вас подброшу, товарищ полковник?
– Подбрось. Я, понимаешь, устал ужасно.
Коля сел в кабину:
– Бронь твою я забыл тебе отдать. Держи.
Афанасий взял удостоверение, порвал на мелкие клочки и выбросил на мостовую…
Шли по Садовому кольцу. Фонари не горели. Темные громады домов сливались с мокрым асфальтом. Миша догнал Колю и пошел рядом.
– Как настроение? – подошел к ним Олег. – Честно сказать, я за одну сегодняшнюю ночь совсем разуверился в людях.
– Что так? – насторожился Коля.
– Николай Федорович, – вздохнул Олег. – Да вы оглянитесь: куда ни взгляни – одна накипь. Трусы, гады, смотреть противно. Если бы мне до войны кто-нибудь про сегодняшнюю ночь сказал, я бы его в НКВД сдал как контрреволюционера! А сейчас и сам вижу: много мы не замечали. И карали мало. Больше надо было к стенке ставить.
– Эх, Олег, Олег, – грустно покачал головой Коля. – Не ко времени разговор, а то я бы сказал тебе.
– Я бы тоже, – поддержал его Миша.
– Ну, скажи, скажи! – подзадорил друга Олег. – Ты у нас вообще адвокат по призванию. Что, неправ я?
– Ты просто узколобый. Не обижайся, – грустно сказал Воронцов. – Разве дело в том, что мы мало наказывали или применяли высшую меру? Да в любую трудную минуту вся сволочь всплывает на поверхность, это исторический закон! Что же ты, увидел десяток шкурников, а шесть миллионов москвичей не увидел? А эти шесть миллионов – они ведь настоящие! Они, между прочим, сейчас у станков стоят, в окопах мерзнут, и они, именно они защищают Москву! Вот она, Москва-то! Цела! И мы по ней идем!
– Ладно тебе, оратор, – смутился Рудаков. – Я одно хотел сказать: не ожидал я, что у нас столько еще дряни.
– Ребята. – Коля остановился, притянул Мишу и Олега к себе. – Вы оба правы, только Воронцов смотрит глубже, это уж точно. А не ожидал ты, что будет столько дряни, потому, что привык акафисты читать, а не правде-матке в глаза смотреть. Ничего. Партия в этом деле порядок наведет. – Коля посуровел и закончил: – Главное, не об успехах на каждом углу кричать. Главное – грязь железной метлой выметать, с любыми недостатками и просчетами бороться, невзирая на лица! Это придет, ребята, вы не сомневайтесь. Это будет!
Коля ушел в голову колонны. У Самотеки Садовое кольцо перегородили "ежи". В проходе дежурили двое красноармейцев.
– Привет пехоте, – поздоровался Олег. – Что слыхать?
– Постреливают, – отозвался красноармеец, всмотрелся в петлицы Олега и добавил: – Товарищ капитан.
– Закуривайте. – Польщенный Олег протянул красноармейцам портсигар. Он не привык еще к своему новому, досрочно присвоенному званию и весь расцветал, когда посторонние обращались к нему "товарищ капитан".
Красноармейцы прикурили. Тот, что был помоложе, спросил:
– Ловите, значит? И много их?
Олег оглянулся на Воронцова и сказал с заминкой:
– Есть, к сожалению. Да ведь это и понятно. В тяжелый час вся муть поверху плавает.
– Это точно, – подтвердил боец. – Дерьмо – оно завсегда плавает, товарищ капитан. Кстати сказать, окно видите? Во-он в том доме, на углу бульвара. Второе от края, пятый этаж?
– Вижу. А что?
– Человек оттуда прыгнул. Минут пятнадцать назад.
– Какой человек? – растерялся Олег. – Вы ходили? Смотрели?
– У нас – пост. На поглядки времени нет.
Подошел Миша.
– За мной! – Олег побежал.
На тротуаре лежал мужчина лег тридцати в светлом габардиновом плаще. Он был мертв.
– Пойдем в квартиру.
Лифт не работал, поднимались пешком. Воронцов все время оглядывался и наконец сказал Олегу:
– Посмотри.
Только теперь Олег обратил внимание, что двери большинства квартир были полуоткрыты или открыты совсем. На ступенях лестницы то и дело попадались домашние вещи, словно кто-то второпях спускался с верхнего этажа и забыл запереть чемодан.
Вошли в квартиру. В коридоре сидела молодая женщина. Она посмотрела на Олега и Мишу, спросила ровным голосом:
– Вы из НКВД?
– Я сотрудник милиции, – сказал Олег. – Что произошло?
– Я звонила в НКВД. Это касается их, а не вас.
– Вам придется разговаривать со мной, – повысил голос Олег. – Кто этот человек, который лежит там внизу?
– Мой муж, – женщина подняла на Олега глаза – равнодушные и пустые.
– Почему он… сделал это?
– Он трус. – Женщина пожала плечами. – Побоялся возмездия.
– И вы об этом так спокойно говорите.
– А как, по-вашему, я должна говорить? – Она снова пожала плечами. – Немцы войдут в Москву?
– Нет!
– Послушайте… – Она включила приемник.
– Почему приемник не сдали?
– Муж сказал, что есть разрешение, – она увеличила громкость.
– …тели Москвы! – послышался из динамика уверенный громкий голос. – Германские войска у ворот города! На улицах московского предместья Химки – немецкие танки! Мы призываем всех честных граждан…
Олег выключил приемник.
– Без акцента говорит, – тихо сказал Воронцов.
– Объяснитесь все же, – обратился Олег к женщине.
– Он был как сумасшедший. – Женщина сжала виски пальцами. – Твердил все время: "Я буду ждать немцев, все погибло, ты должна быть со мною". Я ничего не понимала. Я говорю: позвоню в НКВД, замолчи, не смей! Он смеялся мне в лицо: "Павлик Морозов в юбке! Ну, позвони! Позвони, дура!" И я… позвонила. Я хотела, чтобы он убил меня! А он прыгнул в окно.
– Успокойтесь. – Олег протянул ей стакан с водой. – Не о ком вам жалеть, вы все правильно сделали.
Она кивнула:
– Вы идите. Не ваше это дело, не милиции.
Олег обернулся. В дверях стоял Коля, рядом с ним – трое в штатском.
– Это – наши сотрудники, – объяснил им Коля, хотя на Олеге и Мише были форменные плащи с петлицами.
– Вы из госбезопасности? – спросил Олег.
– Да, – подтвердил один из мужчин. – Что здесь?
– Типичный случай паникерства. Человек перетрусил и покончил с собой. Жена ни при чем.
– Разберемся, – мужчина и его спутники вошли в комнату. – Пришлите нам понятых и продолжайте заниматься своим делом.
Коля откозырял, обратился к своим:
– Пошли, товарищи.
Миша обернулся: жена самоубийцы смотрела с такой тоской, с таким отчаянием, что Миша не выдержал:
– Вы крепитесь, вам теперь никак нельзя себя распускать.
Она улыбнулась сквозь слезы:
– Спасибо вам.
Начинало светать. В предрассветном небе возникли рыбообразные силуэты аэростатов воздушного заграждения. Громады домов вдруг высветлились и словно повисли в воздухе. Миша и Олег шли замыкающими. Оба молчали.
– О чем думаешь? – спросил Олег.
– Так, – Воронцов поднял воротник плаща, сунул руки в рукава. – Холодно чего-то.
– Ноябрь на носу, – хмыкнул Олег. – Переживаешь?
– Не могу понять, – сказал Миша. – Почему этот… ее муж… стал таким?
– А чего тут непонятного? – повернул к нему голову Олег. – Привык человек жить в свое удовольствие. А пришла беда – растерялся. Знаешь, что я тебе скажу? Я перед войной, ну, перед самым началом иду как-то по улице, смотрю – мать честная: одеты-то все как! Ну, думаю, хорошо стали жить люди, ничего не скажешь. А навстречу девчонка идет, лет пятнадцати. Расфуфыренная, как старорежимная барышня. И серьги на ней, и кольца, и туфли, на высоких каблуках. Ты пойми: я не против хорошей жизни. Я против обжорства. Заметил сейчас, какая мебель у них в квартире была? Музейная!
– Тебя послушать, так все наши беды от мебели, – перебил Миша. – Нет, брат, тут сложнее. Настоящего человека ни мебель, ни золотое кольцо подлецом не сделают.
– А тогда в чем ты видишь причину? – разгорячился Олег.
– В одном, – спокойно отозвался Воронцов. – Газеты пишут о справедливости? Пишут! Значит, каждый должен за эту справедливость стеной стоять! Начальство ты или нет, а совесть свою не продавай, не разменивай! А то у нас как порой бывает? Подхалимство, угодничество. Ты не улыбайся! Это все разъедает души, как ржа железо. А потом удивляемся, откуда предатели, неустойчивые люди. Вот кончим войну, все по-другому будет. Такое испытание очистит нас, закалит. Будем правду-матку в глаза резать, со всякой пакостью в открытую бороться.
– Воронцов, Рудаков, ко мне! – послышалось впереди.
Коля остановил отряд и наблюдал за "пикапом", который разворачивался на углу.
– Проверьте, – приказал Коля подбежавшим друзьям.
Воронцов и Рудаков направились к автомобилю.
– Чья машина? – Олег осветил лицо водителя фонариком.
– Связисты мы, – отозвался шофер. – Вы что, сомневаетесь, товарищ капитан? Вот разрешение нашей конторы. Чиним телеграфный кабель, – он протянул Олегу сложенную вчетверо бумажку.
Олег развернул документ, прочитал. Спросил, не возвращая бумаги:
– А почему здесь печать не вашей конторы, а Наркомата связи?
– А уж это не наша забота! Позвоните туда, на бланке есть номер телефона.
– Воронцов, – обратился Олег к Мише. – Проверьте. И пусть наши подойдут.
– Есть! – Воронцов ушел.
– А где остальные? – спросил Олег.
– Работают, – ухмыльнулся шофер.
Из открытого канализационного люка высунулся рабочий в комбинезоне, протянул руку:
– Дай-ка еще. – Заметив Олега, рабочий растерянно заморгал и юркнул обратно в люк.
– Он что у тебя, шибко нервный? – усмехнулся Олег. – Давай-ка, вылезай из кабины, осмотрим машину.
– А чего смотреть? – удивился шофер. – Инструмент в кузове.
– Ладно. – Олег шагнул к кузову, и в ту же секунду автомобиль резко взял с места. Виляя из стороны в сторону и с каждым мгновением набирая скорость, "пикап" мчался к Садовому кольцу.
– Стой! – Олег рванул клапан кобуры. – Стрелять буду! – Он побежал вслед за автомобилем, который удалялся с каждой секундой. Олег прицелился и начал стрелять по скатам. После третьего выстрела на том месте, где был "пикап", расплылась вспышка ярко-белого пламени, тяжело ударил взрыв. Из окон соседних домов посыпались стекла. К небу поднялась шапка черного дыма. Олег оглянулся: из люка высунулся "рабочий" и стрелял из автомата по бегущим сотрудникам. Олега он не видел.
– Ах, ты, – не целясь, Олег надавил на спусковой крючок. Диверсант выронил автомат и с криком полетел в люк. Коля, Воронцов и остальные сотрудники окружили Олега.
– Это… вам… не радист… – У Олега прыгали губы. – Это похуже, товарищ полковник.
Коля подбежал к люку. Оттуда ударила автоматная очередь.
– Я сейчас, – Олег поднял пистолет. – Я сейчас.
– Оставь, – Коля отвел дуло пистолета. – Так ничего не сделаешь.
– Гранатой их! – крикнул старшина.
– Там кабель, – отрезал Коля. – Если они уже уложили взрывчатку… Сами понимаете…
– Наверняка уложили, – сказал Олег.
– Их надо выманить хитростью, – предложил Коля. – Раз немцы забросили такую группу – они ее не наобум забросили. Прицел у них был. Может, по этому кабелю связь Ставки с фронтами идет, мы не знаем.
– А они знают, – усмехнулся Олег.
– На то и разведка, – строго посмотрел на него Коля. – Выходит, где-то наши прошляпили, раз сведения об этом люке попали к врагу. А может, их человек у нас работает. Потом разберемся. Главное, у них ничего не вышло, – Коля подошел к самому краю люка, крикнул: – Выходите по одному! Через тридцать секунд мы забросаем вас гранатами!
– Момент! – послышалось снизу. Над краем шахты появились руки. Потом с грохотом упали два автомата. Еще через мгновение вылезли двое и встали около люка, подняв руки.
– Немцы? – спросил Коля.
Задержанные переглянулись и ничего не ответили.
– Доставьте их на Лубянку. Воронцов, осмотрите шахту!
Один из задержанных посмотрел на часы и покачал головой:
– Нет, – он тщательно выговаривал каждую букву. – Через минуту – взрыв. Не успеть.
– Ждите, – Коля свесил ноги в люк и начал спускаться. – Всем отойти!
Внизу было темно, под ногами хлюпала вода, откуда-то тянуло гарью. Коля посветил фонариком: на бетонной стене аккуратными полосами был уложен свинцовый кабель. В углу поблескивала стальная крышка распределительного щита. А в пространстве между трубками кабеля, на распределительной коробке и на кабельных входах и выходах аккуратно были уложены толовые шашки. Коля начал их разбирать. Вытер разом взмокший лоб, крикнул:
– Рудаков! Опустите задержанных ко мне!
В отверстии показались чьи-то ноги, послышался голос Олега:
– Лезь, свинья. Лезь, тебе говорят!
– Ротенбрикет! – завопил немец. – Шнеллер!
Коля посветил фонариком. Вот она, смерть. Крупнее остальных, с красной этикеткой. Осторожно вынул ее из штабеля, начал подниматься. Высунулся из люка, крикнул:
– Ложись! – И, сколько было сил, бросил шашку в сторону, стараясь, чтобы она упала посредине мостовой. Шашка с оглушительным грохотом взорвалась в воздухе. Коля с трудом вылез из люка и сел на краю, свесив ноги вниз. Отряхиваясь, поднимались сотрудники. Олег пинком поднял обоих немцев, дулом автомата толкнул к стенке дома:
– Бегом, сволочи! – и, встретив безразличный Колин взгляд, добавил: – Другого приказа не будет?
– Не будет.
Загрохотала короткая очередь.
– Уберите их в подворотню, отметьте место, – приказал Коля. – Нужно, чтобы их нашла машина.
– Я позвоню, вызову, – предложил Воронцов.
– Давай.
Рассвело. Медленно ползли вниз аэростаты, верхние этажи домов стали розовыми. Миша свернул в ближайший двор. В одном из окон первого этажа горел свет. Воронцов подошел, заглянул внутрь. Это было какое-то учреждение. За столом, уронив голову на сцепленные руки, спала женщина.