- Ладно, посмотрим… Пока что хорошо бы инкубатор наладить… Мне так давно хотелось инкубатор. Подумать только, при нынешних ценах на кур… если он даст сразу шестьдесят пять цыплят! Только вот брала-то я его с рук, и к нему не было инструкции. Хотя сверху, на медной пластинке, что-то написано.
Она принесла кофейник и маленькими глотками выпила свою чашку, не переставая изучать гостя.
- Кое-кто небось утром-то на рынке сказал: "Тати с ума сошла! Кто же сейчас покупает инкубаторы".
Она засмеялась.
- А уж что бы они болтать стали, если б…
Вдова обвела его взглядом. Потихоньку она прибирала его к рукам. А уж бояться не боялась нисколечко. И давала ему понять, что не боится.
- Рюмашку хотите? А старик не получит и разозлится.
Она принесла бутылку водки и налила ему несколько капель.
- А теперь попробуем настроить инкубатор… Старику же самое время пойти да приглядеть, как там коровы у канала пасутся. Вы разбираетесь в этой конструкции? Я знаю, что яйца надо класть сюда, в этот ящичек. А лампу, по-моему, надо подвесить в этом углу… Что там написано на пластинке?
Может быть, она не умела читать? Вполне возможно. Или буквы были слишком мелкими.
- "Довести температуру до тридцати девяти градусов и поддерживать ее в течение двадцати одних суток инкубации…"
- А как узнать, когда будет тридцать девять градусов?
- По термометру.
Оба сидели на корточках перед аппаратом. Было жарко, и с обоих струился пот.
- Покажите мне, где здесь тридцать девять градусов…
- Чтобы попробовать, нужен керосин.
- У меня есть… Сейчас…
Она сходила в сарай, прочистила фитиль и зажгла лампу.
- Вы уверены, что ее нужно приделать именно здесь?
Большой красный автобус уже давно прибыл в Монлюсон, высадив по пути почти всех женщин. Шофер зашел перекусить в полутемный зал маленького ресторанчика и в четыре часа должен был отправляться в обратный путь.
От Монлюсона до Сент-Амана, то приближаясь к Шеру, то удаляясь от него, тянулся Беррийский канал шириной не более шести метров, по спокойной воде которого плыли игрушечные баржи; в некоторых местах через него были перекинуты игрушечные мостики, в том числе подъемные, которые поднимали и опускали с помощью цепей сами матросы.
Был конец мая. Созревал крыжовник, наливалась клубника. В углу двора зеленела большая грядка бобов.
- Тут написано, что надо налить воды. Значит, надо налить!
Тати смотрела с недоверием, а Жан искал, куда нужно налить воды, чтобы поддерживать влажность в инкубаторе.
Он снял пиджак. Воротничок и манжеты его белой рубашки в голубую полоску были сильно потерты.
Он был худощав, но лицо казалось несколько одутловатым.
- Сейчас посмотрим… Если через несколько минут температура поднимется до тридцати девяти…
- Я уже приготовила яйца… Одни леггорновские… А где вы собираетесь сегодня ночевать?
Он улыбнулся - он давно все понял. Еще в автобусе, хоть они и словом не перекинулись, а уже поняли друг друга.
- Не знаю… Может быть, здесь?.. Вот, смотрите! Тридцать семь. Почти тридцать восемь. Ну всё, через несколько минут…
- Хотите спать на чердаке?
- Можно и так.
- И будете делать все, что понадобится?
Он встал на пороге двери в кишащий птицами двор.
- Ну, если вы не боитесь, - проронил он, потягиваясь.
- А чего я должна бояться?
- Вы же не знаете, кто я и откуда…
- Я никогда не боялась мужчин!
- Но все-таки, вдруг я…
- Что?
- Вдруг я только вышел из тюрьмы?
Кажется, она и сама догадалась.
- Ну и что?
- Вдруг ночью я вас ограблю и сбегу?
Его игривое настроение постепенно улетучилось. Он посмотрел на нее почти серьезно:
- Странная вы женщина… Послушайте! Старик… это ваш свекор, не так ли?
- А вас удивляет, что я с ним сплю, да? Прежде всего, я не виновата, что он такая скотина. И потом, разве вам больше бы понравилось, если бы я позволила вышвырнуть себя из дома, где все сделано моими руками, чтобы это перешло к другим, в том числе этой воровке Фелиции, которую вы видели?
- О, смотрите! Уже тридцать девять…
- Так вы думаете, что он работает? Тогда его надо перенести в погреб. Постойте, я вам помогу.
- Лучше подождать до завтра и тогда уж положить яйца.
Она с сожалением согласилась:
- Значит, потеряем день.
Пока они устанавливали инкубатор в прохладном погребе, она продолжала:
- Поступайте, как хотите. Как я вам уже говорила, я приняла вас за иностранца, за югослава или что-то в этом роде. Если вам нужна крыша над головой, пища, иногда деньги…
За изгородью он увидел девушку, сидевшую на берегу канала с ребенком на руках. Она кормила его грудью. Мост был поднят. Неслышно двигалась баржа, которую хозяин толкал шестом. Еще дальше, по другую сторону канала, виднелся кирпичный заводик. В безветренном небе летали неповоротливые голуби.
- Заметьте, я не хочу вас принуждать.
Он посмотрел на пятно, напоминавшее клок звериной шкуры, на ее широкое лицо с лукавыми глазами, на ее коренастое приземистое тело, на розовую комбинацию, которая больше, чем обычно, торчала из-под платья.
- Ну, что ж, попробуем, - сказал он. - Если это вас не пугает.
Увлекая его, как добычу, в дом, она промолвила:
- Меня не испугаешь, мой мальчик!
Она сразу перешла на "ты". Отныне она стала его хозяйкой.
- Ты умеешь пользоваться дробилкой? Ну и отлично! Тогда приготовь мешок овса и гречихи для птицы. А вечером увидишь, как мы проучим старого Кудера!
2
Его железная кровать, стоявшая почти посреди чердака, прямо под слуховым окном, пахла сеном, отдававшим затхлой плесенью, но в этом даже была своя прелесть. Пока он пытался заснуть, его отвлекал стук капель, падавших иногда откуда-то сверху, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Но ведь в доме не было водопровода. И дождя не было, иначе бы он слышал стук капель о наклонное стекло слухового окна.
Внезапно ночь сменилась утром, и единственное, что осталось у него в памяти от этой ночи, был запах сена и плесени, ставший для него ароматом деревни. Дневной свет выделил два ярких прямоугольника над его головой. В углу чердака возвышался портняжный манекен - огромный разбухший торс, имитировавший женскую фигуру, у которой вместо бедер была точеная деревянная подставка.
На чердаке не было ни туалетного столика, ни таза. Он надел брюки, заправил в них рубашку с открытым воротом и пригладил ладонью волосы.
Капли продолжали стекать из подвешенного к балке марлевого мешка с творогом. На полу стояла миска, наполовину заполненная желтоватой жидкостью.
Все это и многое другое, включая тюфяк, и составляло аромат чердака - сплетенные гирляндами головки чеснока и лука, травы, названий которых он не знал, наверное, лекарственные, причем настолько высушенные, что от малейшего прикосновения превращались в пыль.
По лестнице, когда-то перевезенной с мельницы, он спустился в кухню, где в камине уже пылали несколько поленьев. По утрам печь не растапливали. Он заметил голубой кофейник с большим черным пятном на месте отбившейся эмали и, будучи уже как бы дома, достал из шкафа чашку, налил кофе и нашел сахар.
Было шесть часов утра. Во дворе никого, но он услышал шум под навесом, где и нашел Тати, пересыпавшую компоненты птичьего корма из мешков в чан.
Уже привыкая к его присутствию в доме, она позвала:
- Подсоби мне!
И, глянув на его незашнурованные туфли, добавила:
- Там, в прачечной, возьми сабо. Это сабо Кудера. И принеси горячей воды - она на печке.
От росы и птичьего помета земля была вязкой, и на ней отпечатывались следы куриных лапок.
Солнце взошло, но в воздухе еще сохранились остатки утреннего пара. Между рядами деревьев по обеим сторонам канала виднелась длинная пелена тумана. Старик, видимо, доил в хлеву коров, поскольку слышался ритмичный звон стекающего в ведро молока; из хлева веяло тяжелым животным запахом, и иногда старик задевал башмаками перегородку между стойлами, издавая характерный стук.
- Постарайся запомнить пропорцию, в которой я уже издавна смешиваю корм! Ведро отрубной муки. Ведро отрубей. Полведра рыбной муки. Теперь добавь воды, чтобы чуть-чуть залить отруби.
От нее пахло постелью. Поверх розовой комбинации, в которой она, по всей вероятности, спала, был надет старый линялый халат без пуговиц и без подкладки, а волосы были убраны под платок. На голых ногах просвечивали голубые вены.
- Теперь наполни ведра.
Время от времени она украдкой на него посматривала.
- У меня была девушка, которую мне прислали из отдела социального обеспечения. Она мне помогала. Но из-за этой скотины Кудера пришлось от нее отказаться. Он заманил ее в хлев и пытался пощупать. Хорошо еще, что дело не зашло слишком далеко. Сюда, сюда…
Пока он таскал воду, она деревянной лопатой наполнила кормушки, к которым сразу устремились куры.
- Сейчас займемся свиньями.
Он находил живность всюду, в каждом закутке, в каждой из построек, окружавших двор. Кур, еще сидевших на яйцах. И кур, уже выведших цыплят, помещенных в решетчатые загончики. И кроликов, шевелившихся в обитых сеткой клетках, установленных в несколько рядов.
Когда все трое вернулись в кухню, Тати влезла на стул и, отрезав три ломтя ветчины, бросила их на печку. У окна в тишине они позавтракали.
- Ты сумеешь накосить травы для кроликов?
- Наверное, сумею.
Она пожала плечами - это не ответ.
- Пойдем, я дам тебе серп и мешок. Перейдешь мост. Там, между каналом и Шером, травы сколько угодно.
Когда он уходил, держа серп в отставленной руке, Тати напомнила:
- Постарайся не порезаться.
Он еще не знал, что сегодня воскресенье. Он даже об этом не подумал и слегка удивился, увидев неподвижные баржи с закрытыми люками, означавшими, что речники еще не проснулись. Затем он заметил человека с удочкой, который слез с велосипеда и устроился на берегу.
Шлюз находился в сотне метров от дома - такой узкий, что Жан мог бы перемахнуть через него одним прыжком. Ставни на домике шлюзовщика были еще закрыты. От воды исходил легкий пар, и на поверхности иногда лопались пузырьки воздуха.
Перейдя мост, он смог лучше сориентироваться в окрестностях. У поворота канала он заметил деревушку, вернее, предместье городка, до которого было около одного километра. Перед ним был луг, круто спускавшийся к Шеру, где чистая вода пенилась на валунах, а по ту сторону реки стоял густой лес.
Дом Фелиции, девушки с ребенком, стоял напротив шлюза, между каналом и Шером, среди штабелей красного кирпича.
Он нагнулся, чтобы накосить травы, еще влажной от росы. Изредка вдоль канала проезжали люди на велосипедах. Он увидал, как на одной из барж открылся люк и едва одетая женщина принялась развешивать белье на веревках, натянутых от носа до кормы.
Послышалось мычание. Старый Кудер пересек мост, погоняя двух коров, которые медленно переступали, покачивая полным брюхом. Выйдя на заросший травой берег канала, они наклонили к земле розовые морды, и старик с прутиком безучастно остановился.
Жан понял, что сегодня воскресенье, увидав стайку празднично одетой молодежи на велосипедах, а затем и женщину, видимо жену шлюзовщика, которая вышла из дома и направилась в деревню с молитвенником в руке.
Он подошел к старику.
- Ну вот… - промолвил он, забыв, что старик был глух.
Одновременно Жан подмигнул ему, но старик отвернулся, не поддержав попытку завязать разговор. Он не доверял Жану и, наверное, боялся его, ибо, когда тот подошел еще ближе, старик сделал пару шагов назад, к коровам, словно желая сохранить дистанцию.
С почти полным мешком травы Жан вернулся домой. Тати в шляпке и воскресном платье ставила кастрюлю на печку, где уже был разожжен огонь.
- Я полагаю, в церковь ты не ходишь? - спросила она, не обернувшись.
Из кастрюли несло вареным луком. Она достала из ящика щепотку гвоздики и пару лавровых листиков.
- Дай кроликам травы. И иногда присматривай за рагу. Когда оно хорошо проварится, добавь немного воды… только совсем немного… и сдвинь кастрюлю с огня.
На стене под календарем висел осколок зеркала. Она посмотрелась в него, поправила шляпку, нашла свой молитвенник в чехле из черной шерсти и, наконец, повернулась к нему.
- Ну как, все в порядке? - спросила она.
И опять такой же короткий взгляд, в котором он прочитал удовлетворенность, даже обещание, но и некоторую сдержанность. Она его не боялась. Просто ей нужно было еще некоторое время за ним понаблюдать.
- Порядок!
- Тебе нужно еще набрать воды из колодца, чтобы помыться. Мыло и полотенце в прачечной.
Почему вдруг в ее глазах появились веселые искорки?
- Держу пари, что у тебя нет бритвы. Сегодня возьмешь бритву старика. Она должна быть в его комнате. А я привезу тебе новую, когда поеду в Сент-Аман.
Через несколько секунд, невысокая и коренастая, с ног до головы в черном, она шла вдоль канала, прижав к груди молитвенник и держа в другой руке зонтик.
Он побрился в кухне перед осколком зеркала и вышел во двор, где помылся ледяной водой из колодца.
Когда он почувствовал себя чистым, стоя посреди двора с еще мокрыми волосами, в расстегнутой рубашке, ему страшно захотелось курить. Сигарет у него не было, не было и денег для их покупки.
Пошарив по дому, он нашел в кухне на камине початый пакетик серого табака. Трубки старика висели на полке. Он выбрал одну из них и, поскольку испытывал некоторую брезгливость курить ее после Кудера, нашел в шкафу бутылку водки, налил немного в головку и тщательно ее вытер.
Время от времени он поглядывал на асимметричное дегенеративное лицо Рене, сына вдовы Кудер, неподвижно застывшего в кепи и мундире на фотографии.
- Вот тоже скотина, - проворчал Жан.
Он знал, что говорил. Грязная скотина, и к тому же двуличник!
Рагу медленно варилось, в кастрюле булькало мясо, и, когда ему показалось, что все хорошо проварилось, он не забыл добавить воды, как велела Тати. Затем от нечего делать он вышел на дорогу вдоль канала; он чувствовал себя легко, как человек, которого ничто ни с чем не связывает.
Старик по-прежнему находился с коровами на другой стороне канала. Рыболов закинул две удочки с большими красными поплавками, надеясь поймать то ли карпа, то ли линя, и неподвижно сидел на складном стульчике.
Часто проезжали люди на велосипедах, с привязанными к рулю охапками сирени. Наверное, они направлялись в город к родственникам. Один из матросов, стоя в лодке, с помощью кисти на длинной ручке обмазывал смолой борт своей баржи.
Жан дошел до шлюза. Шлюзовщик, имевший деревянный протез, сидел на пороге своего дома и чинил верши для угрей. Дверь была открыта. Где-то слышался детский плач. И с другой стороны канала дверь домика, стоявшего посреди штабелей кирпича, тоже была открыта, только нельзя было разобрать, что происходило внутри.
Жан собрался повернуть назад, чтобы присмотреть за рагу. Его трубка едва дымилась. Раньше он курил только сигареты. Он обернулся, услыхав звонки двух велосипедов, и увидел двух жандармов, ехавших медленно и внимательно разглядывавших его.
Наконец жандармы слезли с велосипедов и подошли.
- У вас есть документы?
Как накануне женщины в автобусе, эти двое тоже не ошиблись. Их пышные брови были подозрительно нахмурены. Они переглядывались с лукавым видом людей, которых не проведешь.
Из заднего кармана брюк Жан вынул сложенную бумажку, которую они внимательно изучили. Один из жандармов тоже вынул из сумки какие-то бумаги и сравнил их с документами Жана. Пошептавшись между собой, они вновь обратились к нему:
- Вы знаете, что не имеете права покидать департамент?
- Знаю.
- И что вы должны у нас отметиться, как только найдете жилье?
- Я уже нашел… и собирался сходить к вам завтра.
В обращении жандармов угадывалось некоторое уважение к Жану. Если бы он был простым бродягой, они говорили бы ему "ты". Но перед ними был человек, о котором разосланы особые инструкции, благо он провел пять лет в Фонтевро.
- И какое же жилище?
- У мадам Кудер.
- Она наняла вас?
- Да, взяла работником.
- Мы заберем ваши документы. Вам их вернут после того, как их посмотрит капитан.
Они уехали. Жан, заложив руки в карманы, перешел на другую сторону канала и начал слоняться вокруг кирпичного заводика в надежде увидеть Фелицию. Он даже несколько раз посмотрел в открытую дверь дома. Но видимо, девушка ушла на мессу, поскольку в полумраке кухни он заметил кровать и плетеный манеж, в котором копошился ребенок. Какая-то женщина, обнаружив его присутствие, вышла рассмотреть его поближе. Взгляд ее был недобрым. Не найдя что сказать, она захлопнула дверь перед его носом, оказавшись в почти полной темноте.
Не зная, чем заняться, он уселся рядом с рыболовом, который явно не испытывал необходимости вступать с ним в разговор и время от времени, приманивая рыбу, бросал в воду пахнувшие сыром шарики.
Вскоре он увидел Тати, возвращавшуюся с мессы, а следом - тех же жандармов, ехавших вдоль канала. Они остановились около дома и вошли в кухню. Жандармы вышли только через четверть часа, вытирая усы, - это означало, что им налили по стаканчику.
Тати не переоделась. Камея на ее груди так же привлекала внимание, как пятно на левой щеке. Она собрала посуду в ведро, вытерла стол и предложила:
- Можно посидеть на воздухе. Поставь у двери кресло и стул.
Он понял, что это было частью воскресной традиции, и принес плетеное кресло с красной подушкой на сиденье и треугольной подушечкой в изголовье. Тати пошла снять туфли, которые, видимо, были ей тесны, и вернулась в новеньких голубых шлепанцах.
- Давай положим яйца в инкубатор. Сегодня утром градусник показывал тридцать восемь с половиной. Если чуть поднять фитиль…
Но сегодня воскресенье. Она еще успеет. Жандармы выпили водки, о чем свидетельствовали два грязных стакана.
- Ты взял трубку у Кудера?
И действительно, а где же был старик? Он исчез сразу после завтрака.
- У меня кончились сигареты, - признался Жан.
- Я дам тебе три франка, сходишь и купишь. Но не вздумай оставаться до вечера в деревне!
Посмотрев ему вслед, она разложила вязание и долго выбирала спицы.
Деревня почти вымерла. И только двое мальчишек лет шестнадцати-семнадцати, с лоснящимися лицами, развлекались на улице, что-то громко крича друг другу.
На обратном пути Жан встретил старого Кудера, который тоже принарядился и в черном костюме и широком белом галстуке, казалось, направлялся на свадьбу или похороны. Неторопливыми слабыми шагами он шел вдоль канала. Он притворился или не заметил нового жильца в своем доме.
- Однако ты там не задержался. Это хорошо! Садись! Возьми стул.
Он принес из кухни стул с плетеным соломенным сиденьем и уселся на него верхом. Потом молча выпустил голубую струйку табачного дыма, глядя на мальчишку, ловившего рыбу удочкой из длинного срезанного в лесу хлыста.
Тати вязала. Позвякивали спицы, и иногда она шевелила губами, считая петли. Когда она поднимала голову, он чувствовал, что она смотрит на него.
Наконец после долгого молчания она решилась заговорить: