- Уверена, что нет. Она хорошая женщина. Уж не знаю, как получилось, что судьба забросила ее сюда, в Лобаново, в чужой дом и сделала из нее садовницу, но держится она вполне достойно. Видно, что она много пережила и, скорее всего, либо осталась без жилья, либо сдает свою жилплощадь, чтобы как-то выжить. А может, помогает детям, откуда нам знать?
- Знаешь, Катя, вот сейчас, когда Сережа пропал, когда его нет и мы не знаем, что с ним, я никак не могу разобраться в своих чувствах. Меня сегодня, к примеру, так колотило там, у Мишина в кабинете и особенно в соседней "шпионской" комнате, что я представила, что я - фарфоровое хрупкое блюдо, которое сначала ошпаривают кипятком, потом опускают в ледяную воду, и наоборот… Еще немного, и я сломаюсь. Ну нельзя так с человеком. Постоянно спрашиваю себя, что же я такого сотворила в своей жизни, где нагрешила, что сейчас так страдаю. Неужели все, кто любит, так дорого платят за эту любовь? Да была бы она взаимная, можно было бы потерпеть, но Сережа меня никогда не любил.
- Думаю, что твой грех заключается в том, моя дорогая, что ты воспринимаешь Сергея как вещь. Тебе нет никакого дела до его чувств. Ты считаешь себя жертвой, потому что тратишь на него кучу бабок, а он изменяет тебе. А теперь представь себе, что испытывает он, когда пользуется твоими деньгами и при этом понимает, что его купили.
- Да все я понимаю. - Мне был уже неприятен этот разговор. Конечно, Катя была права. Чувства моего мужа занимали меня меньше всего. Важным для меня было обладание. Я платила. Значит, имела право обладать. Вот просто посадить его в кресло перед собой и смотреть, смотреть… До головокружения, до обморока.
- А что мне нужно было сделать, как поступить, чтобы он не страдал? Отпустить его на все четыре стороны и пообещать, что буду регулярно переводить ему необходимую сумму на его счет? Вот тогда он будет счастливым?
- Да. Ты же его любишь, значит, желаешь ему счастья.
- Но не до такой же степени!
- Ната, дорогая, но жизнь так устроена… Ты хочешь, чтобы в твоей жизни наступило равновесие, чтобы все было по-справедливому, но справедливости нет вообще!
- Как это?
- Если бы, к примеру, твой отец не оставил тебе ресторан и ты не смогла бы реализовать себя как ресторатор, как бы тогда сложилась твоя судьба?
- Не знаю. Думаю, что никак не сложилась бы. Учитывая, что я некрасива, что мужчинам не нравлюсь, и это при том, что за моим лицом и телом следят настоящие волшебники, что я одеваюсь в дорогую одежду, что все мои украшения сверкают бриллиантами, то можно себе представить, какой я была бы в дешевых тряпках, без маникюра, с помадой за рубль…
- Включи фантазию. Вот чем бы ты тогда занималась? Где жила бы, если бы родители не оставили тебе жилье?
- В каком-нибудь общежитии. Сожительствовала бы с каким-нибудь шофером или слесарем, может, курила бы и пила. Жрала бы жареную картошку, заедая ее хлебом, растолстела бы еще больше… Уф, мне от представленного дурно стало…
- Вот-вот, и я о том же. А теперь представь жизнь своего Сережи - без денег, но с амбициями и не без таланта. И тут судьба ему предлагает нежную дружбу с тобой, с человеком, который ради него, ради его улыбки и поцелуя одарит его всеми земными благами… Он обыкновенный человек со своими слабостями, он принял тебя как подарок судьбы, понимаешь?
- Катя, что ты такое вообще говоришь? Какой подарок? И вообще, ты на чьей стороне: на его или на моей?
- Просто захотела открыть тебе глаза на объективные вещи. Вот мы все думаем, что с ним что-то случилось, и предполагаем худшее, так? А что, если с ним случилось что-то очень хорошее, невероятное - он влюбился!
- А мне-то что делать? - спросила я, совсем уже не понимая, куда клонит Катя. - Думаешь, если бы я его отпустила, он бы не пропадал?
- Если хочешь знать мое мнение, он был здесь, на твоей даче, и не один. Думаю, те фотографии, где ты с ним, ему принес в клюве человек, которого он нанял специально для таких дел… Возможно, Сергей предполагал, что у тебя кто-то есть, но вместо того, чтобы доставить компромат, сыщик принес фотографии, где ты вместе с самим Сергеем. Может, этот сыщик поручил проследить за тобой своему помощнику. Какому-нибудь неопытному парнишке, который не знает Сергея в лицо. Вот он и проследил… Откуда ему знать, жена ты ему или нет?
- Постой. Но фотографии нашли в саду, как они там оказались?
- Говорю же, он мог приехать в Лобаново с девушкой, а фотографии были у него в машине или в доме. Чтобы девушка случайно на них не наткнулась, он и выбросил их в саду. А иначе как объяснить, что они были под яблоней, в укромном месте?
В дверь постучали. Снова Мишин. Делает вид, что работает в поте лица, ищет грабителей. Надо же как-то отрабатывать гонорар.
Мишин вошел. По его виду я поняла, что что-то случилось. Я поднялась на постели, устремив на него взгляд. Замерла в ожидании. И вдруг в какой-то момент я поняла, что то чувство, что я сейчас испытываю, сродни тому чувству, что я придумала себе, когда мысленно расправилась с мужем и в какой-то миг осознала, что его нет. Странное чувство невосполнимой потери и одновременно облегчения. А еще страха, животного, ледяного, сметающего все хорошее на своем пути и обрекающего меня на страдания до конца моих дней.
- Мы нашли его, - сказал Мишин. - Он здесь неподалеку, в лесу.
Невидимая рука плотно сжала мой рот. Я не могла говорить. Я только сидела на кровати и смотрела на Мишина.
- Ната. - Катина рука легла на мое плечо. - Ната…
Как часто ее рука ложилась на мое плечо, то остужая меня, то согревая.
Я медленно повернула голову в ее сторону и увидела бледное лицо. Вероятно, и у меня в тот момент было такое же белое, обескровленное лицо.
- Он мертв? - Катя как будто подслушала мои мысли.
- Да. Мы случайно нашли тело. Там свежее захоронение в лесу.
Тропинка, по которой Светлана Петровна добиралась до нашего сада по небольшому лесочку, оказалась последней дорогой для моего мужа.
Тело раскопали моей садовой лопатой.
- Как вы нашли-то? - спрашивала Катя, пока я, прислонившись к дереву, стояла, глотая ртом воздух.
- Заметили монеты на траве, потом пуговицу. Люблю я эти пуговицы, - вдруг произнес Мишин, забывшись, что стоят перед разрытой могилой. Для него пуговицы - реальные улики или следы. - Вот, видите, на вашем муже пиджак с такими же пуговицами. Тело тащили по тропинке, дальше по траве, чтобы зарыть под кустами. Да и ветки еловые как-то словно наспех побросали, спешили, видно.
Я стояла и смотрела на труп своего мужа. Тело лежало на боку, лицо было присыпано землей, но я точно знала, что это он, еще до того, как эксперт очистил лицо от комьев грязи. На его прекрасном теле, которое я так любила и которое он время от времени дарил своим любовницам, была та самая одежда, в которой я видела его последний раз, только на белом тонком свитере был еще и черный бархатный жакет с золотыми пуговицами. Пижонище! Убийцам или грабителям (никто пока не знал, сколько человек участвовало в преступлениях) даже в голову не пришло, что пуговицы на пиджаке могут быть из чистого золота. И этот пиджак - тоже подарок Саши Паравиной, очевидно, так же, как и я, безответно влюбленной в Сережу.
- Сомнений быть не может, это тело вашего мужа? - на всякий случай спросил Мишин.
- Да, это он, - кивнула я, чувствуя, как сводит шею, как ломит и болит где-то в шейных позвонках, словно голова готовится отделиться от туловища и покатиться по тропинке, по той самой тропинке, которую Сережа мой, думаю, и не видел, поскольку был мертв.
- Как он умер? - спросила я эксперта, переворачивающего тело. Мне казалось, что я во сне, а потому могу делать и спрашивать все что угодно. - Он не страдал?
- Его застрелили прямо в сердце, - ответил, не поднимая головы, - вот видите!
Под черным бархатом большая часть белого свитера была бурой от запекшейся крови.
- Но как он здесь оказался? Он не любил здесь бывать и называл этот дом моей вотчиной, - зачем-то сказала я.
- Ната, пойдем уже. - Катя взяла меня под локоть и повела в сторону калитки. - Не будем мешать.
- Катя, что теперь будет? Кто его убил? За что? А может… - Я остановилась и посмотрела ей в глаза. - Может, ты думаешь, что это я?
- Не говори глупостей! - возмутилась моя подруга и обняла меня. - И вообще, забудь обо всем этом. Мало ли кто что представляет себе, фантазирует. Быть может, я, окажись на твоем месте, давно бы уже привела приговор в исполнение. Но ты у нас девушка терпеливая…
Я понимала, что она специально отвлекает меня, что она напугана не меньше моего, но переживает не за смерть Сережи, а за меня, боится, как бы я не свихнулась.
- Катя, я в порядке, - сказала я. - Думаю, что нам лучше уехать в Москву. У меня голова не поворачивается в сторону леса, я вижу его…
Мишин сказал, что я просто должна вернуться в Москву, и эта его уверенность, с которой он мне это сказал, навела меня на мысль, что ему без меня будет легче и проще работать.
- Он меня отпустил, Катя.
Я зашла на кухню, нашла в холодильнике бережно спрятанную на холод водку, закуску.
- Я не пьяница, не алкоголичка, но чувствую, что мне надо выпить. Голова раскалывается почему-то.
- Я бы и сама хряпнула, - вздохнула Катя. - Но я за рулем.
Она сама заботливо протянула мне хрустальную рюмку, я плеснула туда холодной водки и выпила, закусила ломтиком лимона, затем съела подсохший бутерброд с икрой. Затем повторила это еще дважды.
- Все, теперь поехали, - сказала я. - У меня дела.
На самом деле мне просто захотелось остаться одной. В своей квартире, чтобы все осмыслить и понять, что же произошло в моей жизни: радоваться мне или умирать от горя.
- Ты точно справишься? - спросила меня Катя, проводив до самых дверей моей московской квартиры. - Надеюсь, ты не наделаешь глупостей?
- Катя, говорю же, я в порядке. В относительном, конечно, порядке. Все-таки убит мой муж. Любимый. - Я почувствовала, как голос мой дрогнул. - Тебе лучше уйти.
- Можно я буду тебе звонить время от времени?
- Нет. Возможно, я приму снотворное и лягу спать.
- Снотворное? - Она посмотрела на меня с подозрением. - Надеюсь, ты не жахнешь целую пачку?
- Нет. От силы две таблетки приму. Чтобы уж сразу уснуть.
- Хорошо, а я в "Цахес", надо бы отпустить Юру. Он, бедный, работает совсем без отдыха.
Она ушла, я сразу же набрала номер Юры, попросила его приехать, сообщила, что его сейчас сменит Катя.
- Что-нибудь случилось? - спросил он встревоженным голосом.
- Почему ты так решил?
- Чувствую, - коротко ответил он. Действительно, Юра всегда чувствовал, когда со мной что-то происходило. - Ты в порядке?
- Приезжай, прошу тебя.
Я приняла душ, почистила зубы, положила в рот розовую горошину клубничной жвачки - нельзя было допустить, чтобы от меня несло перегаром.
Надела мужскую белую рубашку из белого батиста, домашние черные брюки свободного покроя, приготовила себе лимонад, в точности такой, как готовила мне Катя в Лобанове. Напилась от души и стала ждать Юру. Уснула. Звонок Мишина разбудил меня:
- Скажите, почему вы не сказали, что на вас числится еще одна машина, BMW 2010 года?
- Да не знаю, а что? - растерялась я.
- Мог ваш муж отправиться в Лобаново на ней?
- Нет, не мог, она в гараже.
Я не могла ему сказать, что время от времени позволяю Юре пользоваться ею, в сущности, я бы подарила ее ему официально, да только он ни за что бы не согласился. Да и вообще, говорить о Юре мне не хотелось. А ведь если станут проверять машину, то найдут там полно отпечатков его пальцев. Что было делать?
- …сломана… - закончила я свою лживую фразу и почувствовала, что краснею. Мне было стыдно так отчаянно врать. А что, если моя личная тайна раскроется? Как я буду выглядеть перед всеми? Подумают еще, чего доброго, что это я убила своего мужа, чтобы нам с молодым любовником никто не мешал.
- Думаю, мы должны осмотреть вашу машину, - сказал Мишин. Потом где-то рядом с ним раздались мужские голоса, он попросил прощения и отключил телефон.
Я не знала, что делать.
Юра. Юрочка.
Я очень хорошо помню нашу с ним первую встречу. В помещении, которое Катя выкупила под кафе, полным ходом шел ремонт. Я пришла, чтобы посоветовать подруге с обустройством, сообщить имена и телефоны людей, которым я доверяла и которые могли бы недорого и со вкусом оформить "Цахес". Понятное дело, что все эти люди были предупреждены о том, что Катя - родной мне человек и чтобы они назвали ей сумму втрое меньше реальной - остальное я была готова оплатить из своего кармана. По тому же принципу она должна была закупать материалы - все должно было выглядеть таким образом, будто бы я не имела к этому никакого финансового отношения.
Дело было зимой, я вошла в пахнущее краской помещение в длинной чернобурке, в моей любимой шляпке с черными перьями наподобие охотничьей, в сапогах на шпильках. Словом, вся в черном, эффектная, наряженная для вечернего ужина с Сережей в "Метелице". Кроме рабочих в комбинезонах я увидела высокого черноглазого юношу в уютном красном свитере толстой вязки и джинсах. Он сидел, листая книгу Гофмана "Крошка Цахес, по прозвищу Циннобер" с изумительными иллюстрациями Дениса Гордеева. Увидев меня, он захлопнул книгу и встал, от растерянности не зная, куда деть руки.
- Думаю, я знаю, кто вы, - наконец сказал он приятным, низким и каким-то спокойным, завораживающим голосом.
У него были вьющиеся черные волосы, он был необычайно красив, молод и свеж. Щеки его мгновенно стали розовыми.
- Вы та самая Наташа Соловей. - Он улыбнулся красными, красивой формы губами. - А я племянник Кати Рихтер, вашей подруги, меня зовут Юра.
- Очень приятно, Юра. - Я протянула ему руку, забыв снять перчатку, и он зачем-то ее поцеловал. Я видела, как за нами наблюдали рабочие. Думаю, на них произвела впечатление не я, а моя чернобурка, да и шляпка с перьями тоже! - Обожаю этого художника!
- И я тоже. Вот думаю, может, расписать стены в таком же духе? Не думаю, что художник обидится, скорее наоборот, ему будет приятно, когда он увидит, что кафе наше расписано как шкатулка и роспись выполнена в таких же нежных тонах.
- Я тоже так думаю.
Потом появилась Катя, мы поговорили о наших делах, и я ушла.
Второй раз я увидела Юру поздно ночью, когда возвращалась домой после открытия выставки одного молодого художника, друга Сережи. Расхаживая по галерее и рассматривая картины, выполненные в современной чудовищной манере с потеками крови и отрезанными головами (кто бы что мне ни говорил, но и с художественной стороны это все было неоправданно и глупо!), я совершенно случайно заметила, что мой муж, проходя мимо одной милой девушки в черном платьице и норковой, кофейного цвета, пушистой пелеринке, задержался на мгновенье рядом с ней и, как ему казалось, незаметно поймал ее тонкую, маленькую руку, после отпустил, шепнул девушке что-то на ухо, и пара разошлась как ни в чем не бывало. Это было проявление близости, в этом я была уверена. Они были любовниками.
- Сережа, кто это? - спросила я, когда мы в уголке, среди знакомых, пили шампанское, заедая маленькими пирожными с кремом. - Кто эта девушка, которую ты разве что не поцеловал.
- О ком ты? - Он стал озираться по сторонам, словно не понимая, о ком идет речь. - Вон о той скелетообразной девице в мехах? Это же подруга дочки Паравиных.
- Я видела, как ты схватил ее за руку и что-то шепнул.
- Тебе показалось, Наташа. Я с ней даже не знаком!
Он так нагло лгал мне, что я почувствовала себя униженной предельно. Даже не дал себе труд придумать версию этого движения, поступка. И даже здесь, в этой ситуации, привязал эту девицу к семейству Паравиных, зная, что я никогда и ничего не стану проверять. Не такой я человек вроде бы… в его глазах.
Мысленно я вынула из потайного кармана своего соболиного манто кинжал и вонзила по очереди сначала в эту девушку, потом в Сережу. Я и тогда не поняла, в каком случае получила больше удовольствия, в первом или во втором. Я ненавидела их тогда обоих, мое воображение живо нарисовало мне картинку: обнаженные молодые тела, переплетенные наподобие виноградных лоз…
Помнится, я тогда рано ушла, не осталась на банкет, который устраивали Паравины, опекавшие юное дарование. Возвращалась на машине одна, слушая Шаде, и плакала. Вышла из машины, подошла к своему подъезду, и тут же из темноты заснеженных деревьев вышел Юра. Он просто молча стоял и смотрел на меня.
- Ты чего здесь? - Мой голос разбух от слез. - Катю ищешь? Но она не со мной.
- Я к вам.
- Что-нибудь случилось?
- Ну да. Все время думаю о вас.
Я от неожиданности чуть не рухнула, ноги мои подкосились, и мне пришлось прислониться к стене дома.
- Ты чего это? - Волна нежности накатила на меня. - Юра?
- Не знаю. Просто думаю о вас и ничего не могу с собой поделать.
- И?
- Вы плачете. Я могу вам помочь?
Я улыбнулась, картинка со стоящим передо мной Юрочкой затуманилась, сменяясь на другую: рука Сережи ловит девичью руку, пожимает ее…
- Мы можем поехать ко мне и там спокойно обо всем поговорить.
- Юра, дорогой, но о чем я могу с тобой говорить?
- Я на машине. - Он кивнул на скромный "Форд", слегка припорошенный снегом, стоящий чуть поодаль от моего "Мерседеса". Судя по снегу, Юра дожидается меня несколько часов.
- Я тоже. - Я знаком предложила ему сесть в мою машину, села сама, завела мотор и поехала в полную неизвестность.
Никто еще не был со мной так нежен, как Юра. И только с ним я ощущала себя легкой, изящной и желанной.
Думаю, что он был единственным человеком, который меня по-настоящему любил. И любит до сих пор.
6
- Ты же всегда хотела этого, - сказал мне Юра.
Мы расположились с ним на диване. Я легла и положила голову ему на колени. Он запустил пальцы в мои волосы и принялся перебирать их, играть ими. Я закрыла глаза. Какая водка, когда есть Юрины руки, его нежность, успокаивающая, придающая силы.
- Я не хотела, хотя много раз представляла себе его смерть. А как ты думал - он причинял мне такую боль!
- Тебе надо было расстаться с ним, и ты это всегда знала. И Катя тоже переживала за тебя. Конечно, мы говорили о тебе, все понимали… Но разве ты кого-нибудь слушаешь?
- Я любила его, - сказала я, чувствуя, что раздваиваюсь, потому что Юру я любила тоже, но какой-то другой, совершенно другой, но не менее сильной, а может, и более сильной любовью. - Не так, как тебя. Он был сделан из другого материала, вечно ускользающий и никому не принадлежащий. Он был как бриллиант, как драгоценность, очень дорогой и очень холодный.
- Чем я могу тебе помочь?
- Ты мне уже помогаешь. - Я поймала его руку, почти так же, как в свое время Сережа поймал руку той девушки в мехах, сжала ее, а потом поцеловала. Его рука была горячая, мягкая, под кожей ее набухли вены. Он был полон сил, несмотря на то, что целый день работал в кафе совершенно один, без помощников. - Твои руки пахнут луком.
- Извини. - Он попытался убрать руки.
- Нет-нет, что ты! Это же твои руки!