Кельтская загадка - Лин Гамильтон 4 стр.


* * *

Мы вошли в главную комнату. Хоть она и не была тем маленьким сокровищем, какое мне представлялось, я тут же влюбилась в нее. Слева от нас был каменный камин, на полке стояли в бутылках из-под вина огарки свечей, у их оснований растаявший воск образовал маленькие рельефные ульи. Напротив камина стоял старый диван, обитый не первоклассным мебельным ситцем, как мне представлялось, но вполне удобный, под прямым углом к нему располагались два больших кресла, из тех, в которые так и хочется плюхнуться. Третье стояло у одного из двух обращенных к морю окон слегка повернутым, чтобы лучше обозревать открывающийся вид. И какой это был вид: до самого утеса вереск, а дальше вплоть до горизонта вода. Я обратила взгляд на море. Было время необычного освещения, когда солнце еще светит, однако небо и вода почти черные, кружащиеся чайки видны белыми пятнами на фоне надвигающейся тьмы. Ветер внезапно прекратился, крики чаек тоже, и мир затих, тишина была какой-то зловещей, словно он затаил дыхание в ожидании чего-то ужасного.

Подумав, что целый час сидения с семейкой Бирна в мрачной библиотеке с красным бархатом, батальной живописью, мечами и наконечниками копий привел меня в безотрадное расположение духа, я отринула эти гнетущие мысли и повернулась лицом к комнате.

По контрасту с моим беспокойством о мире снаружи комната вызывала ощущение уюта и покоя. Справа от двери стоял придвинутый к стене грубо обработанный стол с двумя стульями по обе стороны. На столе высилась стопка книг, на спинке одного из стульев висел поношенный свитер. В глубине была маленькая открытая кухня, довольно примитивная с точки зрения обстановки: там были только ящик со льдом и двухконфорочная газовая плита, поэтому я решила, что электричества там нет. Однако вода была, на открытых полках над эмалированной раковиной с насосом стояли разные тарелки. Дверь справа вела, как я предположила, в спальню. Я огляделась вокруг.

- Брета, - позвала я. - Идите поприветствуйте нас.

На лицах мужчин появилось недоуменное выражение. Через несколько секунд Брета бочком вошла в дверь справа от камина. О таких молодых женщинах, подумала я, люди всегда говорят, что у них красивое лицо, умалчивая об избыточном весе. У нее было много хороших черт, превосходные темные волосы контрастировали с безупречно белой кожей и голубыми глазами, но в эту минуту она выглядела ужасно. У меня возникло желание отвести ее в салон красоты к моей подруге Мойре и там привести в порядок. Темные волосы Бреты были растрепаны, она вертела свесившуюся прядь вокруг пальца. В черных джинсах и мешковатой трикотажной рубашке бурого цвета она походила на бродяжку. Светлая кожа покрылась пятнами. Она страдает, внезапно поняла я, несмотря на свое равнодушное поведение, но было ли то горе из-за смерти отца или разочарование из-за того, что ее лишили наследства, оставалось только догадываться.

- Откуда вы узнали? - обвиняюще спросила Брета.

Я указала на пол:

- Черепаха. Я увидела, как из-под дивана высунулась ее коричневая головка.

- Это он, - сказала Брета, опустилась на колени и сунула руку под диван. - Его зовут Вигс.

Больше ничего она, как будто, говорить не собиралась.

- Вигс, - повторила я и пошла к кухонному столу. На нем стояла початая бутылка виски. Я открыла ее и понюхала. Запах мне очень понравился. Взяв четыре стакана, я обернулась к остальным.

- Может, нам выпить за знакомство? Тем более, дождь начинается, - добавила я, потому что в комнате внезапно потемнело.

- Стоит ли этим молодым людям пить? - сурово спросил Алекс, глядя на бутылку "Бушмилса".

- Мистер Стюарт, это Ирландия, - засмеялся Майкл. - Впитываем виски с материнским молоком. Виски ведь изобретено здесь. Ирландскими монахами. Для лечебных целей, разумеется. Рецепт попал в Шотландию, и там виски превратили в бурду.

Думаю, мы с Алексом правильно сделали, что не стали спорить о сравнительных достоинствах ирландского и шотландского виски.

Через несколько секунд ветер почти горизонтально захлестал каплями дождя по окнам. Брета снова ссутулилась в одном из стоящих перед камином кресел, обитом набивной тканью с махровыми розами, и поглаживала голову черепахи. Я разлила по стаканам виски. Брета опять надулась.

Я почувствовала раздражение. Не могу передать, до чего не люблю людей, которые постоянно дуются. К счастью, Дженнифер Лучка переросла эту фазу. Собственно, не столько переросла, сколько преобразилась, когда из дома ушла Барбара, любовница ее отца. Наглая блондинка, я называю ее Мисс Совершенство из-за того, что она сама создает себе фасоны одежды, утюжит все, даже носки, бегает на дальние дистанции, никогда не подаст салата, не украшенного каким-нибудь цветком, и работает вице-президентом банка. Если на то пошло, наглых я люблю еще меньше, чем надутых. Дженнифер, видимо, тоже.

- Может, разведем огонь? - воскликнул Майкл. Заглянул в дровяной ящик, пожал плечами и направился к двери. - Сейчас вернусь.

Я стояла возле окна, глядя в туман. Сквозь него было видно всего на несколько футов, и Майкл скрылся почти сразу же. Дождь барабанил по крыше, разбивался об оконные стекла. Вдали послышался громкий крик, возможно, чайки или убегавшего от дождя животного, этот звук снова вызвал у меня раздражение.

Пробыв под открытым небом дольше, чем мне представлялось необходимым, Майкл, вымокший до нитки и очень грязный, вернулся с охапкой темных штуковин, формой и размером напоминавших кирпичи.

- Торф, - сказал он, заметив выражение моего лица. - Вам потребуется завести еще, мистер Стюарт. Мне пришлось ползать на четвереньках, доставая последние из-под дома. Огонь у нас будет.

Через несколько минут торф затлел, и Майкл встал спиной к камину, чтобы обсушиться. Торф, решила я, это и есть знаменитые ирландские брикеты.

- Да, совсем забыл, - неожиданно сказал Майкл, доставая из кармана рубашки размокший листок бумаги. - Мое указание. Я ничего не сказал остальным, потому что они не сказали бы о своих. Может быть, у них это пройдет, - добавил он. - Мистер Бирн жестоко отчитал их на этом видео. Испортил им настроение. В общем, здесь написано вот что: "Яростная волна".

- "Я морская зыбь. Яростная волна", - сказала я, очень сомневаясь, что у членов семьи это пройдет. Они как будто слишком уж расстроились. - Совершенно непонятно. Кстати, о непонятном. Кто такой Падриг Гилхули?

В комнате воцарилась полная тишина. Рука Бреты замерла на голове черепахи.

- Никто, - ответил Майкл. - Итак, мое указание связано с двумя другими. Как по-вашему? Это означает что-то?

- Искусная смена темы.

- Не знаю, - сказал Алекс, тоже достав свой конверт. - Мое связано с одним.

- Конечно, означает, - сказала я, оставив попытку разузнать что-то о Гилхули. - Указания размещены в определенном порядке. Эмин Бирн, судя по его высказываниям на видео, бывал иногда очень проницательным и нелицеприятным в оценке характеров. - Я замялась перед тем, как продолжать, осознав, что он дал оценку и характеру Бреты. Однако Брета как будто не обращала на это внимания и лишь продолжала мерно поглаживать голову черепахи. - Зная вас обоих, он решил, что первым раскроет свое указание Алекс, а вслед за ним Майкл.

- Но что это означает? - спросил Майкл.

Мы - я имею в виду нас троих, Брета продолжала сидеть с отсутствующим видом - размышляли несколько минут, что это может означать. Рядом с горящим камином, при стуке дождя, с бутылкой виски было приятно так бессмысленно развлекаться, пытаясь понять, что все это значит: вести игру в двадцать вопросов с человеком, который знал ответ, но покинул этот мир.

Особенно воодушевился Майкл.

- Может, указания ведут к затонувшему неподалеку от берега судну с золотыми слитками, - предположил он.

- Возможно, - согласился Алекс.

- Но и морская зыбь, и яростная волна - это поверхность, а не глубь океана. Вряд ли следует воспринимать это буквально. Может быть, это анаграмма, какой-то загадочный шифр.

Брета громко вздохнула.

- Это стихотворение, - сказала она, взглянув на нас так, словно мы были неразумными существами, несколькими ступенями ниже ее любимого животного, которое она все еще держала на руках.

Мы взглянули на нее.

- Продолжай, Брет, - раздраженно сказал Майкл. - Нельзя же только сказать: "Это стихотворение" - и остановиться. Какое стихотворение? Что там дальше?

Брета промолчала. У меня возникло желание потрясти ее так, чтобы глаза на лоб вылезли, но я решила не проявлять по этому поводу никаких эмоций. Алекс получил свой замечательный маленький коттедж. Я сказала ему, что он исполнил свою роль, сообщив остальным свое указание, и теперь ему нужно отдыхать, забыв об этой неприятной семейке.

- Песнь Авархина, - сказала наконец Брета.

- Что? - хором спросила мы.

- Песнь Авархина. Произносится Авархин, пишется A-m-a-i-r-g-e-n, иногда A-m-h-a-i-r-g-h-i-n. Оно очень древнее. Считается, что Авархин был филе, то есть поэтом милезийцев, первым кельтом, ступившим на ирландскую землю. Говорят, он читал нараспев это стихотворение, сойдя с корабля на ирландскую землю. Все это, разумеется, чушь.

- Кто такие милезийцы?

- Ничего не знаете? - ответила Брета.

Черт, подумала я, противная молодая особа.

И решила сказать Робу, что ему повезло иметь такую дочь, как Дженнифер, ненамного младше Бреты, хоть иногда он и находит ее трудной.

- Если хотите знать, - сказала Брета, - стихотворение из книги "Лебор Габала".

"Лебор Габала". Это говорило не больше, чем ответ на вопрос относительно Падрига Гилхули. Я напомнила себе, что очень довольна, что у меня никогда не было детей. Будучи, как многие из моих подруг, большинство которых, как и я, заняты бизнесом, не слишком твердой в этом вопросе, я довольна, что время от времени получаю возможность прояснять свои мысли по этому поводу.

- Ну, раз ты такая умная, - сказал Майкл - судя по тону, он был так же раздражен, как и я, - какая строка следует дальше?

- Рев моря, - самодовольно ответила Брета.

- Это наверняка имеет какое-то отношение к воде, - сказал Майкл.

- Следующая строка об олене, - язвительно сказала Брета. По крайней мере, она не молчала.

- Но мы не знаем, использовал ли Эмин все стихотворение, так ведь? - сказал Алекс. - Для этого нужно увидеть другие указания.

- У Бреты есть указание. Мистер Маккафферти - или это был мистер Макглинн? - положил его в сейф в кабинете твоего отца, - сказал Майкл. Брета сохраняла скучающий вид.

- Кончай, Брег, - сказал Майкл, робко коснувшись ее руки. Она отдернула руку. Он, не смутясь этим, продолжал: - Пошли, возьмем твой конверт. Любопытно поискать эту штуку, что бы она собой ни представляла. А если она действительно чего-то стоит, как говорит твой отец, и ты найдешь ее, все будет хорошо. Будешь обеспечена, может быть, до конца жизни.

Но Брета не обращала на нас внимания.

Дождь прекратился так же внезапно, как начался, появилось солнце. Мы с Алексом вышли наружу осмотреться. За домом над черными горами все еще висели тучи, однако вокруг нас был мир сочных, ярких цветов, главным образом зеленого, но, кроме того, желтого, фиолетового и темной синевы моря.

- Я могу привыкнуть к этому месту, - сказал Алекс, осматриваясь по сторонам. - Это не совсем то, что я ожидал при названии Коттедж Розы. Мне представлялось нечто вроде английского усадебного сада. Но, кажется, меня это устраивает больше.

- Рада за вас, Алекс, - сказала я. - Мы сможем сделать его поистине замечательным.

Он улыбнулся:

- Мне он нравится таким, как есть.

Майкл вышел и присоединился к нам.

- Не обращайте на нее внимания, - сказал он, указав на дом. - Она очень тоскует по отцу, как бы это ни выглядело со стороны.

В дверях появилась Брета, и он быстро сменил тему:

- Да, надо уходить. Погода может снова испортиться.

Майкл указал на новую гряду черных туч над морем и жестом пригласил нас в дом.

- Есть сюда другой путь? - спросила я, осматриваясь. - Другая дорога?

- Нет, - ответил Майкл. - Хотя можно проложить тропинку от главной дороги вон там, - сказал он, указывая на что-то, чего я не могла разглядеть. - Однако придется производить расчистку, - он указал на кусты и камни. - Обойдется недешево, это уж точно. Проще всего добираться сюда так, как мы пришли. Оставить машину у ворот "Второго шанса" и идти пешком. Члены семьи не могут помешать вам идти по их владениям, - добавил он. - Здесь есть право прохода.

Но могут попортить нам немало крови, подумала я. Майкл наблюдал за моим лицом.

- Я бы тоже хотел проложить сюда дорогу, - сказал он с легкой улыбкой.

В доме я собрала стаканы и пошла к раковине ополоснуть их, Алекс последовал за мной с полотенцем, чтобы протирать. Майкл принялся тушить огонь. Пока мы занимались делом, я не столько увидела, сколько почувствовала, как Брета поднялась из кресла и подошла к столу в другом конце комнаты. Мы все трое, ощутив это движение, повернулись и молча смотрели, как она взяла книгу, полистала ее, потом одной рукой прижала к груди. Другой, не замечая наших взглядов, медленно потянулась к свитеру на спинке стула. Посмотрев на свитер несколько секунд, подняла его к носу и глубоко вдохнула, потом прижала к лицу, по щеке ее покатилась большая слеза. Это свитер ее отца, подумала я. Его запах напоминает ей о нем. Она действительно очень тосковала по нему.

Наконец Брета заметила, что мы наблюдаем за ней. И взглянула прямо на Алекса.

- Я знаю, в завещании говорится - коттедж и все находящееся в нем, - сказала она дрожащим голосом, - но вы не будете возражать, если я возьму этот свитер?

- Конечно, берите, дорогая моя, - мягко ответил Алекс. - И книгу. Берите, пожалуйста, все, что хотите.

- Только книгу и свитер, - сказала Брета, крепко держа и то и другое.

* * *

Настроение у нас было подавленное, когда Майкл запер дверь, отдал ключ Алексу и мы пошли к большому дому; каждый был погружен в собственные мысли. Брета не выпускала книги и свитера, поэтому Майкл взял Вигса и пошел вперед. Я с легкой печалью наблюдала, как лучи предвечернего солнца освещают дождевые капли на листьях и цветах утесника и вереска, превращая их в сияющие аметисты и топазы. Близился вечер, и чайки кружились над водой возле берега, высматривая еду, или покачивались на гребнях волн, резко выделяясь на темном фоне.

- Осторожнее, - крикнул шедший впереди Майкл. - Здесь очень скользко.

Он был прав. После дождя тропинка была очень скользкой, и я несколько раз едва не поехала вниз по склону. Я осторожно шла вдоль кромки утеса, время от времени оборачивалась взглянуть, как там Алекс и Брета.

Хотя я старалась не смотреть вниз, что-то там привлекло мое внимание, и я остановилась. Окликнула Алекса, находившегося в нескольких ярдах от меня.

- Скажите еще раз, какое у вас указание?

- Я морская зыбь, - ответил он. - А что?

- Постойте минутку, - ответила я. Подо мной была небольшая бухточка у подножия утеса. По обе стороны от меня были отвесные обрывы, а прямо передо мной крутая, слегка поросшая травой тропинка, ведущая к воде. Я осторожно, учитывая свой выбор обуви, начала спускаться, оскальзываясь на мокрой земле и траве. Пройдя две трети пути, я потеряла туфлю, потом опору и покатилась по травянистому склону все быстрее и быстрее. Сверху доносились крики остальных. Страшно мне почему-то не было. Каким-то образом я понимала, что остановлюсь вовремя. Меня больше беспокоило, что я непристойно выгляжу, то и дело оказываясь вверх тормашками, чем то, что я могу разбиться о скалы. И в самом деле, почва вскоре слегка выровнялась на песчаной дюне, и я остановилась.

Я лежала на песке, точнее на гальке, в нескольких футах от качавшегося в прибое пришвартованного к бочке ялика. Ялик был белым там, где не отшелушилась краска, планширы были синими. Как я и предполагала еще наверху, на носу у него было написано его название - "Океанский гребень".

Майкл стал спускаться за мной, тоже оскальзываясь, но удерживаясь на ногах.

- Оставайтесь на месте, - крикнул он. - Я спущусь и помогу вам подняться.

- Ялик называется "Океанский гребень", - крикнула я ему и остальным. - Как думаете, это как-то связано с указанием?

Я огляделась вокруг. Владельца лодки нигде не было видно. Я нашла туфлю и осторожно пошла вдоль каменистого берега к ялику, стоявшему под большим скальным выступом. Лодка, насколько мне было видно, была совершенно пуста. Я решила, что нужно посмотреть повнимательней. В конце концов, если это был ответ на первое указание, там могло быть что-то, ведущее нас дальше, например записка в корзине для рыбы. Какой-то голосок напоминал мне, что я забыла о своем решении не вмешиваться в эту игру, но я не обращала на него внимания - видимо, скатившись кубарем с холма, я утратила здравый смысл.

Там было глубоко, и лодка стояла далековато от берега, чтобы можно было до нее дойти, поэтому я решила испробовать другой способ. Осторожно взобралась на большой камень в надежде, что с него будет лучше видно, есть ли что в лодке. Там, как я и думала, не было ничего, даже весла.

Глядя вокруг со своего наблюдательного пункта, я увидела у подножия крутого скалистого утеса возле края бухточки что-то похожее на ботинок, отчасти скрытый большим камнем. Может быть, подумала я, кто-то уронил ботинок с яхты, и его вынесло на берег. Но когда я спустилась с камня и пошла к нему, ко мне пришло внезапное предчувствие, а за ним ощущение кошмарного сна, который я не могла прекратить, сна, который заставлял меня медленно, неохотно идти к ботинку. Подойдя, я увидела, что ботинок надет на ногу. И эта нога была частью изломанного тела Джона Херлихи.

Глава третья
Рёв моря

- Я думала, - произнесла я. Для меня это было облегчением, я имею в виду возможность снова думать после двух дней хождения в каком-то дрожащем, бессмысленном тумане, неспособной даже на самое легкое умственное усилие, Я все еще чувствовала себя слабой, словно после серьезной передозировки кофеина или адреналина, и подскакивала при каждом громком звуке. Однако наконец я начинала приходить в себя, шок от обнаружения Джона Херлихи постепенно проходил. Роб же, в отличие от меня, как будто не был склонен к легкой умственной деятельности.

- Почему я думаю, что это приведет к затруднениям? - проворчал он, ставя перед нами две пенистые кружки килкенийского крим-эля на покрытый стеклом столик в баре гостиницы, где мы все остановились. - Не забывай, что мы здесь на отдыхе.

- Знаю, - ответила я и подумала, что из-за злополучной смерти Джона Херлихи это не совсем тот отдых, какого мне хотелось. - Но мы приехали сюда, чтобы составить Алексу компанию, и это касается Алекса. Мне казалось, - продолжала я, пока Роб не мог меня остановить, - что будет забавно поискать сокровище, ту драгоценную вещь, о которой говорил Эмин Бирн.

Роб скорчил гримасу.

Назад Дальше