Утром она проснулась оттого, что стены ее заговорили противным женским голосом: "Служащая Галина Романова. Через пять минут вы обязаны прийти в пятую палату. Повторяю…" Галина подскочила. Голос доносился из селектора, который она вчера приняла за радио. Она бросила взгляд на будильник - без пятнадцати семь. Галина быстро надела форму, удобные туфли и понеслась в пятую палату.
В палате, на аккуратных одинаковых постелях, спали двадцать детей. Галину встретила хмурая нянечка с номером "пять".
- На тебе левая половина. - Она обвела рукой палату. - Будишь, сажаешь на горшок, будишь, сажаешь на горшок. Потом - умывание. Потом одеваешь. Номера на кроватках совпадают с номерами на шкафчиках. После этого ты должна отвести их в столовую. В столовой они должны быть в семь двадцать.
"Какая армейская дисциплина, - неприязненно подумала Галина. - И… опять номера".
Будить и сажать на горшок оказалось не так уж легко. Многие дети капризничали, многие пытались вырваться из ее рук. Когда у номера пятого все были одеты и умыты, она только-только начала застегивать пуговицы у первого мальчика.
Дети были недоразвитые, со стеклянными бессмысленными глазами. Только один мальчик с большой головой доверчиво спросил:
- Ты меня бить будешь?
- Нет, конечно. - Галина попыталась улыбнуться как можно лучезарнее. - Ты такой хороший, зачем тебя бить? Как тебя зовут?
- Артем. А Вову отправили в Комнату. - Мальчуган равнодушно выговорил незнакомое взрослое слово.
Галина покосилась на камеру и произнесла как можно более слащавым голосом:
- Всем мальчикам нужно ходить в комнату, чтобы делать пи-пи.
В столовой нужно было уследить сразу за всеми детьми: чтобы не сунули ложкой в глаз друг другу, чтобы руки не совали в тарелки и не проносили еду мимо рта. После завтрака Галина почувствовала себя полностью обессиленной. Но это было только началом. После, в игровой комнате, ей нужно было присматривать за всеми двадцатью. За те полтора часа, что она пыталась уследить за детьми, она поняла, что все они делятся на четыре категории: самоубийцы, садисты, варвары и плаксы.
Самоубийцы пытались залезть повыше и рухнуть оттуда или, на худой конец, засунуть в рот невесть где найденную вилку. Садисты сосредоточенно били остальных, плаксы голосили, а варвары ломали игрушки, отдирали куклам волосы и ковыряли штукатурку. Притом орали одновременно все двадцать.
"Пожалуй, это самое трудное задание в моей жизни", - подумала Галина, когда ее сменили. Теперь она могла позавтракать, но еда не лезла в рот. Она просто выпила две чашки крепкого кофе. К ней подсела воспитательница по имени Валентина. Она не носила никаких цифр - видно, была местным авторитетом.
- Устала? - участливо спросила она у Галины, после того как представилась.
Галина не стала скрывать.
- Ничего. Сейчас отдохнешь от детей. Иди в прачечную.
Прачечная располагалась на первом этаже. На кафельном полу в ряд стояли современные стиральные машины. Нянечка с номером "два" объяснила Галине, что ей нужно просто загружать грязное белье в бак, нажимать на кнопку, а через сорок минут доставать чистое и нести в гладильную. После того как отвратительно пахнущее грязное белье было выстирано, ей пришлось его гладить. К обеду она еле стояла на ногах. Потом ей пришлось укладывать детей в тихий час, а пока они спят, мыть туалеты.
Едва прикоснувшись к подушке, она заснула мертвым сном.
- Пожалуй, неплохое приобретение для интерната. - Заведующая рассматривала фрагменты из записей. - Работящая, старательная.
- Мне тоже она кажется надежной, - сказал Михаил. - Только вот одно… - И на немой вопрос Анастасии Валериановны добавил. - Она Роману не нравится.
- Странно, - сказала директриса, промотав кусок записи там, где Галина отходит ко сну. - Очень странно. Ты ведь знаешь, что у меня интуиция железная. А мне эта девка приглянулась. С ней проблем не будет. К тому же, для новенькой, у нее неплохой рейтинг.
- Но Рома ни разу не ошибался!
- Посмотрим, - сухо сказала директриса.
Глава пятая
По Москве Борис Кантор передвигался в сопровождении двух джипов с охраной. В первые же дни после приезда он развил бешеную деятельность.
Главный московский офис компании "Самоцветы" в эти дни буквально стоял на ушах. Наблюдая шефа в таком взвинченном состоянии и зная его вспыльчивый нрав, все сотрудники носились как угорелые. Обычно заполненные курилки пустовали. Никто не стремился попасть под горячую руку.
После своего визита в прокуратуру Борис Кантор провел длительную консультацию с собственным адвокатом на предмет содержания под стражей Валерия Зайцева.
Здесь, увы, ничего нельзя было поделать.
- Если Зайцев сам отказывается встречаться, то заставить его мы не можем, - объяснял адвокат. - По закону он имеет полное право сам выбирать себе защитника.
- Эта сука решил нас всех кинуть, - кипятился Борис. - Он сдаст нас всех, а сам планирует выйти чистеньким.
- Ну таким уж чистеньким он не выйдет, - возражал адвокат. - И кроме того, запомните: раз вы находитесь на свободе, значит, в прокуратуре на вас ничего нет.
- Я в курсе. - Кантор раздражался все сильнее. - Именно это я говорил Турецкому.
Кантор знал, что Валерий Зайцев не мог рассказать про него ничего конкретного. Да и про Татьяну тоже. Главное, что нет доказательств.
Пока нет доказательств.
Но он также знал, что отныне за ним будет вестись самое тщательное наблюдение. Да оно уже велось. За его кордоном постоянно следовала синяя "девятка".
Но вопросы с прокуратурой волновали Кантора куда меньше, чем предстоящая встреча с Трениным. Ему не нравилось, что Тренин задерживался в Европе. Он должен был прилететь сразу же, как только Борис сообщил ему о своем возвращении. А он отговорился делами.
После разговора с Турецким Борис всерьез задумался о своем партнере. Тренин ему никогда не нравился. В свое время Борис пригласил его в бизнес только ради связей, которыми располагал Тренин.
Нельзя сказать, что это был плохой выбор. На тот момент Тренин действительно обеспечил их хорошей протекцией. Но потом он слишком много о себе возомнил.
Чем больше Борис анализировал сложившуюся ситуацию, тем меньше она ему нравилась. Он вспоминал события, о которых невзначай напомнил ему Турецкий.
Два года назад бесследно исчезла крупная партия камней. Это было два года назад. Камни были успешно проведены через таможню и переданы одному из работавших на них сбытчиков. Затем три месяца товар мертвым грузом лежал у него на квартире. И вдруг, за неделю до начала реализации, произошло нечто непонятное. Их сбытчика нашли в собственной квартире с пулей в голове. А камни исчезли бесследно.
За два года камни из той партии так и не всплыли на московском рынке. Тогда они решили, что это банальное ограбление. Хотя и спланированное, но все-таки случайное. Убытки за тот провал исчислялись суммой в двадцать пять миллионов долларов.
Следующий эпизод. После того случая прошло полгода. И вдруг их давний покупатель неожиданно отказался от дальнейшего сотрудничества, причем без объяснения причин. Просто отказался, и все. А еще спустя три месяца он вместе со всей семьей эмигрировал в Австралию.
Следующий эпизод. Хотя нет, это было раньше. Неожиданно проснувшийся интерес к их компании со стороны ГУБЭП. Несколько лет их никто не трогал даже пальцем, ни одной проверки, ни одного вопроса. И вдруг три проверки за полгода. Что они решили тогда? Тогда они отнеслись к этому как к вполне естественным побочным осложнениям. Тренин сказал: "Рано или поздно это должно было начаться".
А эта поездка Кокушкина в Намибию? Ведь его пасли с самого начала. Бабушкин говорил, что в Намибии Юрий Данилович был в прекрасной форме и чрезвычайно осторожен. И все-таки на него вышли. Или там был хороший наводчик?
А как объяснить убийство Юрия Даниловича? Он не принимал этого решения. Тренин? Тренин сказал, что не имеет к этому никакого отношения.
Тогда кто?
А слежка за Татьяной?
А убийство ювелиров?
Сейчас Борис ясно видел одну непрерывную цепь событий. Но почему же он не замечал ее раньше? Почему он никогда не связывал все эти события между собой?
Против них работал кто-то свой.
Или же кто-то очень умный и хитрый.
В прокуратуре Турецкий назвал ему этого человека. Вилес Лапнис.
Но он никогда не слышал о человеке по имени Вилес Лапнис. Да и где гарантия, что этот человек действительно существует, а не является одной из приманок следователей. Чтобы он занервничал. Чтобы он потерял бдительность.
Чтобы он совершил ошибку.
Турецкий настойчиво намекал ему на причастность ко всем этим событиям Тренина.
Но Тренин партнер, многолетний партнер, на пару с которым они раскрутили этот, бизнес, принесший им многие миллионы.
А Турецкий противник. Хитрый и умный противник, преследующий всего лишь одну цель. И цель эта заключается в том, чтобы посадить его, Бориса Кантора, в тюрьму. Посадить и отнять все, ради чего он надрывается вот уже более десяти лет.
Почему в таком случае надо верить Турецкому?
Он вовсе не сторонний наблюдатель, каким пытался представить себя во время их беседы в прокуратуре. Он враг. Враг, заинтересованный в его поражении.
На какие-то несколько секунд Борис вспомнил их последний разговор с Татьяной. Когда она предлагала ему бросить все и уехать. Может, она права? Может быть, он не почувствовал того момента, когда наступает конец и пора уходить? Ведь он всегда знал, что этот момент наступит. Этот момент всегда наступает. Ведь он и сам многие годы готовил себя к такому финалу. Может быть, он действительно зарвался?
По его подсчетам, "Самоцветы" могли еще исправно функционировать года три-четыре. А после этого не мешало бы потихоньку исчезнуть. Что там называла Татьяна? Доминиканская Республика? Это где-то в Америке. На Гаити. А что? Хороший вариант. Начать практиковать вудуизм. Нарожать детей. Детей… У них с Татьяной не могло быть детей…
Эта мысль сразу же отрезвила Бориса.
"Как в старом анекдоте, - подумал он. - Пять секунд летел, а сколько всякой херни в голову пришло!"
Какая, к черту, может быть Доминиканская Республика?
Нет, он никуда не поедет. Он останется здесь. По крайней мере, до тех пор, пока со всем не разберется. Со всем и со всеми. Жить, лежа в шезлонге со стаканом мартини в руке, - это не для него. Сейчас он должен думать о другом.
О встрече с Трениным.
О том, как обеспечить безопасность новой партии камней.
О том, как обеспечить собственную безопасность.
Встреча партнеров состоялась в главном московском офисе и происходила на повышенных тонах. Поначалу Яков Севастьянович держался спокойно, но уже через полчаса не выдержал, и оба партнера принялись крыть друг друга самыми последними словами.
Еще через пятнадцать минут успокоились.
- Нам обоим надо разобраться в том, что происходит, - сказал Яков Севастьянович. - Ты у нас тут не один такой правдоискатель. Думаешь, меня это не волнует?
- Хорошо, давай разберемся. - Борис сел в кресло. - Давай по порядку. Кто дал приказ убить Кокушкина?
- Я так понимаю, ты хочешь сказать, что это сделал я? Мы уже выясняли с тобой этот вопрос, Боря. Два месяца назад, если ты запамятовал. Я знаю об этом ровно столько же, сколько и ты. И вообще, если уж быть до конца откровенным, я думал на тебя. - Яков Севастьянович усмехнулся. - Это ведь ты спишь с его женой. Как считают следователи, у тебя был мотив.
- Не остри, Яков. Сейчас не время. Ты прекрасно знаешь, что причина смерти Кокушкина вовсе не в этом.
- Я не знаю, в чем причина его смерти. Их может быть тысяча. Ты никогда не думал, что Юрий Данилович имеет на стороне свой личный бизнес, о котором мы с тобой не имели представления? Или ты думаешь, что только мы одни желаем обеспечить себе безбедную старость? В конце концов, Кокушкин сам вляпался. Не пойми меня неправильно, но его смерть пошла на пользу нам обоим.
- Значит, кто-то совершенно бескорыстно решил нам помочь? Ты случайно не знаешь кто?
- Мне плевать кто. Пусть даже Санта-Клаус.
- А Зайцев?
- Зайцев? Ты вообще кончай мне задавать вопросы в таком тоне. Что Зайцев? Ты сам что думаешь? Только честно.
- Если честно, я думаю, что Зайцев сам виноват. Купился как школьник.
- Вот! - поднял палец Яков Севастьянович. - Вот именно! И я, представь себе, думаю точно так же.
- Но в последние дни, - продолжил Борис, - я начал думать, что это была подстава. Менты не случайно на него вышли.
- Конечно, не случайно. Они там, знаешь ли, тоже работают. Не только взятки берут. Этим делом занимается Генеральная прокуратура. А это совсем не то же самое, что районное УВД. Или даже городская прокуратура.
Борис задумался. Тренин был тертый калач. На все вопросы он давал абсолютно вразумительные ответы. Придраться было не к чему.
- Ты знаешь человека по имени Вилес Лапнис? - спросил Борис.
- Лапнис? - переспросил Яков Севастьянович. - Нет. А кто это?
- В прокуратуре мне сказали, что он пытается уничтожить наш бизнес, выгнать нас с рынка, посадить или же вообще убить. Ты точно его не знаешь?
- Я точно его не знаю! - повысил голос Тренин. - А ты уверен, что в прокуратуре тебе сказали правду?
- Не уверен.
Они помолчали.
- У тебя есть настоящий враг? - спросил Борис.
- Полно, - усмехнулся Яков Севастьянович, - или даже еще больше.
- Я имею в виду настоящего врага, такого, который пойдет на все, чтобы разрушить твою жизнь.
- Черт его знает, - пожал плечами Тренин. - Я никогда об этом не задумывался. Может, и есть, а может, и нет. По крайней мере, на ум мне никто не приходит. Лапнис… - задумчиво повторил он. - Нет, я уверен, что никогда о нем не слышал.
- Ладно. Что мы станем делать дальше? Прокуратура дышит нам в затылок. Неизвестно, что Зайцев им наговорит. С нашим адвокатом он встречаться отказывается.
- Зайцев ваш человек, - резонно ответил Яков Севастьянович. - Вы с ним работали, вы с ним и разбирайтесь.
- Но проблема-то общая.
Внутренне Борис понимал, что Тренин прав. Он действительно не имел к Зайцеву никакого отношения. Это был их человек. Его и Татьяны.
- Я подумаю об этом, - сказал Борис.
- Подумай, Боря.
- Я считаю, что сейчас нам надо забыть все наши разногласия и сконцентрировать все свои усилия на том, чтобы нормально принять новую партию. Я считаю, что после этого можно будет сделать перерыв. Пусть прокуратура от нас отстанет.
- Я согласен с тобой, - кивнул Яков Севастьянович. - Знаешь, в последнее время я все чаще задумываюсь о том, что хотел бы встретить старость спокойно.
Они расстались вполне дружелюбно.
Всю дорогу, пока он ехал в машине, Яков Севастьянович напряженно думал.
И уже приехав домой и устроившись возле разожженного камина, он все еще продолжал думать.
Когда он брал в руку телефон, он все еще не был уверен.
- Слушаю, - раздался голос на том конце.
- Доброй ночи, Аркадий Семенович. Это Яков Севастьянович.
- Рад вас слышать, Яков Севастьянович. Вы подумали над моим предложением?
- Подумал. И решил принять его. Но у нас есть одна проблема.
- Вы имеете в виду Кантора?
- Да, он что-то подозревает и может быть опасен.
- Решение этой проблемы я беру на себя. Через пару дней все будет улажено. После этого, я думаю, нам с вами стоит встретиться.
- Согласен. Нам будет что обсудить. У меня к вам еще один маленький вопрос. Вы знаете человека по имени Вилес Лапнис?
- Впервые слышу.
- Тогда доброй ночи.
Бросив трубку, Яков Севастьянович пододвинул к себе бутылку коньяка и практически до самого утра сидел со стаканом в руке, глядя на прыгающие в камине языки пламени.
Борис Кантор был застрелен в пятницу утром на выходе из собственного дома. Накануне вечером ему стало известно о внезапной смерти Валерия Зайцева. Об этом ему сообщил лично Александр Борисович Турецкий. Утром Борис Кантор собирался ехать в прокуратуру, чтобы потребовать проведения самого тщательного расследования смерти Зайцева.
Выстрела никто не слышал.
Когда Борис Кантор начал падать, с обеих сторон к нему бросились люди. С одной стороны охранники, с другой проводящие слежку оперативники.
Кантор был убит первым же выстрелом. Пуля попала в голову.
На место тут же была вызвана дополнительная оперативная бригада во главе с майором Станиславом Брилиным.
Экспертиза установила, что выстрел произведен из окна чердака дома напротив. Там была обнаружена еще горячая гильза.
Убийцу не нашли.
Глава шестая
Татьяна Леонидовна отказалась провожать Бориса в аэропорт. Ей было невыносимо даже видеть его.
После его отъезда она два часа сидела в шезлонге, глядя на воду в бассейне. Тишь, гладь, пустота… Такой же спокойной была ее жизнь, такой же бессмысленной. Она поняла, что самое ужасное - не измена, не ложь, не горе. Самое страшное это - пустота.
Для чего дальше жить?
Вся ее предыдущая жизнь, связанная с мечтами о деньгах и благополучии, казалась ей не более значимой, чем бег хомячка в колесе. Самое главное - для чего?
Раньше она думала, что во имя любви к единственному и неповторимому Борису Кантору. Теперь же ее идол превратился в ничто. Значит, вся ее жизнь - ради этого "ничто"?
Андрей подходил несколько раз, стоял рядом, но чего-либо сказать не решался - уходил. Принес стакан воды и кофе. Татьяна не притронулась к воде, встала, прошла к холодильнику, достала замороженную водку. Щедро налила стакан ледяной тягучей жидкости и стала пить залпом. Пила до тех пор, пока не стала задыхаться, а из глаз покатились слезы. В желудке сразу потеплело, а голова словно заполнилась туманом. Татьяна на несколько секунд присела на стул, потом пошла в комнату.
- Ты есть хочешь? - спросила она у Андрея.
- Не беспокойтесь, там замороженная пицца есть. Если что - подогрею.
- Я не беспокоюсь. Мне просто надо чем-то заняться. - Она села на диван рядом с ним. - Может, тебе что-нибудь приготовить? Что ты любишь?
Андрей немного подумал, сказал неуверенно:
- Может, гуляш с картошкой?
Татьяна вспомнила, что в холодильнике осталась хорошая говядина. Она с готовностью встала.
- Хорошо. Тебе картошку как сделать?
- А как вам нравится?
- Мне все равно. Я же сказала.
- Тогда пюре.
Татьяна с готовностью пошла на кухню, достала мясо, стало очень-очень аккуратно, так, словно делает большое и важное дело, его резать. Сзади подошел Андрей. Татьяна чувствовала, как он стоит и смотрит на нее.
И вдруг - он ее обнял.
Татьяна изумленно обернулась и встретилась с его глазами - он смотрел не дерзко, не выглядел завоевателем. Он ожидал, что Татьяна оттолкнет его. Она даже растерялась - мужчины целуют в первый раз совсем с другим видом. А он именно ее поцеловал.
Татьяна не была возмущена. Просто удивилась. Она просто тихонько отстранила его и вновь повернулась к своей работе.
- Не нужно меня утешать, - сказала она без тени злости. - Но все равно спасибо.
Ни слова не говоря, он вышел на веранду. А Татьяна продолжала думать о своем.