Несмотря на расслабляющее действие борща (ну или, допускаю, вина), через три часа я снова в игре. Еле-еле разлепив глаза, поскорее наливаю в крышку термоса крепкий кофе без сахара и возвращаю себя в скучную действительность. Горячий напиток струится по довольному организму, изгоняя похмелье. Так-то лучше! Уже осмысленным взглядом смотрю на время – семь часов вечера. Значит скоро ужин с доктором Бахманом. Надеваю скромный костюм – униформу разочарованных в жизни писателей. В качестве намёка на то, что для меня ещё не всё потеряно, цепляю на шею галстук оптимистичного персикового цвета. Этот галстук мне подарила Марина на прошлый день рождения. Он отлично смотрится в сочетании с голубой рубашкой. Оглядываю себя в зеркале. Что там из меня получилось? Получился загадочный мужчина с грустными глазами. Шутю.
После непродолжительного ожидания спускаюсь в столовую. Снаружи сгущаются сумерки, поэтому в камине трещит огонь, а на столе горят свечи в массивных подсвечниках. Лиля бегает с посудой между кухней и столовой. Накрывает к ужину. Алинка в нарядном платьице путается у неё под ногами. Как может, участвует в материнских хлопотах. Инстинктивно проявляет женскую солидарность. Эрих, тоже в костюме, представляет меня высокому, костлявому, безукоризненно одетому джентльмену с трубкой в зубах.
– Познакомься, Никлас. Это герр Росс. Герр Росс – писатель и сейчас гостит в Замке. Герр Росс. Это доктор Бахман.
Я сердечно улыбаюсь и жму докторскую руку – будто стиснул пучок мокрых веток.
– Мне очень приятно, – сдержанно произносит Бахман, проводя голосом границу в наших отношениях. Вроде того, что мы тут слуги истинного искусства, а ты не пошёл бы к чёрту, добрый человек.
– Взаимно, герр Бахман, взаимно, – бормочу я, думая о том, что посылать меня к чёрту поздно. Кто не знает: я уже оттуда.
Эрих продолжает исполнять роль хозяина. Он кивает мне в сторону стола. Только теперь я замечаю, что над столешницей едва возвышается макушка крохотной женщины с узкими глазками.
– А это фрау Бахман. Понтип – из Таиланда. Прошу любить и жаловать!
Фрау Бахман приветливо улыбается и машет мне рукой.
"Халло! – Халло!"
В отличие от своего замороженного мужа фрау Бахман весьма непосредственная особа. Такой вывод я делаю, заметив, что она сбросила легкие сандали и устроилась на стуле, скрестив ноги по-азиатски. Что ж. У немцев есть пословица: "Andere Länder – andere Sitten" или в вольном переводе на русский: "Каждый сходит с ума по-своему".
В этот момент Лиля заканчивает беготню, и ужин переходит в новую фазу. Мы рассаживаемся за столом вперемежку – мальчик-девочка, мальчик-девочка. На этот раз меню радует даже меня. На первое – мадрилен со сметаной, на второе – утка с грибами и рисом. Есть ещё печёные булочки с куриными кнелями, а на десерт – лимонный пудинг с соусом из жжёного сахара. Если так пойдет и дальше – три недели я как-нибудь продержусь.
Эрих потчует собравшихся замковым вином. Как и положено серьёзному руководителю, доктор Бахман не пьёт ни капли спиртного. Зато крошечная, как бюджет Гаити, Понтип с удовольствием пробуёт всё и безостановочно нахваливает угощение, вгоняя Лилю в краску смущения. Не отказывается весёлая тайка и от вина. С мелодичным звоном вчетвером сдвигаем хрустальные бокалы: Эрих, Лиля, Понтип и я. Бахман с осуждением смотрит на нашу оргию, глодая утиную косточку. Ну и чёрт с ним! Я не собираюсь брать Бахмана на шпагу. Каждый сам творец своего несчастья. Просто в отместку за высокомерие не буду называть его доктором.
– Надеюсь, Эрих у тебя всё готово к приёму моих коллег? – задаёт Бахман вопрос управляющему, когда мы переходим к кофе. Лиля ставит на стол вазы с конфетами и фруктами. Алинка радостно пищит и тянет ручонки к сладостям.
– Разумеется, Никлас, – отвечает Эрих. – Для каждого участника выставки приготовлена комната в южном крыле. Для семи мужчин на третьем этаже, для четырёх женщин – на втором. Как раз над вашей студией. А ты с Понтип будешь жить рядом с башней – жилищем герра Росса. Мы отвели вам большую комнату – когда-то владетелю Замка она служила спальней.
Бахман милостиво кивает.
– А где будет размещена собственно выставка? – интересуюсь я.
– На первом этаже западного крыла, – сообщает мне Лиля. – Как раз под замковой картинной галереей.
– Мы с Никласом решили, что работы наших художников будут смотреться очень гармонично в старинных интерьерах, – говорит Эрих, опять подливая всем вина.
– Восточное крыло так и не закончили? – снова спрашивает Бахман.
Управляющий отрицательно крутит большой головой.
– Ещё не совсем. Я на время проведения выставки закрыл доступ в восточное крыло и отпустил рабочих. Думаю, так будет лучше. Не хочу, чтобы они попали на глаза бургомистру.
– Что же, это разумно, – замечает Бахман.
– Мы можем завтра с утра осмотреть помещения для выставки, – предлагает Эрих. Бахман опять кивает, берёт свою трубку и принимается набивать её табаком. Эрих закуривает сигарету. Понтип тоже достаёт сигареты. Я не курю, поэтому никотин заменяю кофеином – наливаю себе чашку кофе. Лиля уносит недовольно захныкавшую Алинку спать. Впрочем, Лиля быстро возвращается, присоединяется к нам и прикуривает сигарету о ближайшую свечку. За окнами уже совсем темно. Поднявшийся к вечеру ветер воет в трубах. Каменная громада Замка начинает гудеть, как огромный орган. Несмотря на эти тревожные звуки, в столовой уютно. Мы молчим, наслаждаясь исходящим из камина теплом. Косматые облака табачного дыма плавают в мерцающем свете сгоревших до половины свечей.
Я с тревогой замечаю, что Эрих начинает беспокойно ёрзать на своём месте. Явно назревает новая лекция про винографолию, но Лиля спасает положение. Он тихо просит Бахмана:
– Никлас, расскажите нам о вашей выставке.
Тот пожимает плечами.
– Что вы хотите знать, моя дорогая?
– Над чем сейчас работают ваши художники? Какие работы они хотят выставить? Мне всё интересно.
– Не забывай, Никлас, что Лиля у нас гид, – улыбается Эрих. – Именно она будет проводить экскурсии по вашей выставке.
– Для посетителей я специально приготовил целую стопку рекламных проспектов с цветными иллюстрациями и пояснениями, – говорит Бахман, – а что касается творчества нашей студии, то мы считаем себя продолжателями так называемой Дунайской школы.
– Что это за Дунайская школа? – интересуюсь я. Мне действительно любопытно, ведь моя мама была художницей.
Бахман снисходительно смотрит на меня, попыхивая трубкой.
– Дунайская школа живописи и графики – особое течение немецкого Возрождения. Она появилась в первой половине шестнадцатого века. Самыми яркими представителями Дунайской школы являются Дюрер, Кранах Старший, Альтдорфер, Грюневальд, Хубер и кое-кто ещё.
"И кое-кто ещё! Уж не себя ли имеет в виду этот напыщенный сухарь?"
– Чем же эта школа характерна? – поддерживает интеллигентную беседу Лиля.
– О, моя дорогая, это сказочный мир, в котором вымысел переплетается с реальностью, библейские легенды объединяются с точными зарисовками природы, причудливость переплетается с простотой.
– Боже, как интересно! – восклицает Лиля. – Я с нетерпением жду этой выставки!
– Скоро сами всё увидите, – обещает Бахман, выпуская густые струи дыма, кажется, даже из ушей.
Эрих принимается составлять с Бахманом план мероприятий на завтра, но я их не слушаю. Я устал и хочу домой. Выбрав подходящий момент, встаю, благодарю Лилю за чудесный ужин. Прощаюсь: "Чюсс! – Чюсс!"
Откланявшись, выхожу в холодный коридор. В нём царит мрак. Лишь через бойницы падает рассеянный лунный свет. Путь в свою башню занимает несколько минут. Карабкаюсь по лестнице в комнату. Неожиданно меня охватывает рабочее настроение. Включаю настольную лампу и сажусь к ноутбуку. Сочинять бессмертный литературный шедевр.
Когда я работаю, то совершенно забываю о времени. Так и на этот раз. Пишу, забыв обо всём на свете, пока, наконец, печальный звон колокола не отрывает меня от ноутбука. Я смотрю на часы. Ого! Полночь. Жуткое время, когда вся нечисть выходит на охоту за грешниками. Я в нечисть не верю. Чтобы добавить себе работоспособности, постановляю выпить допинг, но оказывается мой термос не бездонный. Кофе в нём больше нет. Теперь придётся идти в столовую. Отругав себя за неорганизованность, спускаюсь по лестнице в коридор и, стараясь не шуметь, почти на ощупь пробираюсь во мраке. Все обитатели Замка спят. В Германии принято рано ложиться и чуть свет вставать. Меня окружает гробовая тишина. Лишь время от времени в какой-то щели тоскливо завывает ветер. Сырость и сквозняки – постоянная проблема Средневековья.
Вот я уже у двери столовой. Лиля её никогда не закрывает. Поднимаю ногу, чтобы пересечь порог и замираю на месте. Не знаю, что это было – просто я вдруг совершенно точно почувствовал, что в коридоре кто-то есть. А может быть, это сработало шестое чувство? Так или иначе, но теперь я стою в нелепой позе с поднятой ногой, судорожно сжимаю вспотевшими руками термос и изо всех сил вглядываюсь и вслушиваюсь во тьму коридора. Боюсь пошевелиться. Сам не знаю почему. Выждав бесконечную минуту, я набираюсь безумной храбрости и нарушаю гробовую тишину:
– Кто здесь?
Должен признаться, что мой голос слегка дрожит. Впрочем ответа я не получаю. Мрачный Замок по-прежнему нем. Стонет только ветер. Видимо моё шестое чувство решило пошутить. Тогда несколько раз глубоко вздохнув, я успокаиваюсь и, наконец, опускаю уставшую ногу. Во второй раз собираюсь войти в столовую, но опять замираю на том же самом месте. Шестому чувству нужно доверять! Чёрное пятно на полу в конце коридора у поворота в следующее крыло внезапно двигается с места и бесшумно исчезает за углом. В одно мгновение меня пронзает ужасная догадка: это не просто пятно, а чья-то тень! Всё это время кто-то прятался за углом в нескольких метрах от меня. Партизанен или ещё хуже? Собрав свою железную волю в кулак, я не ору от страха и не шевелюсь. Голову переполняют кровожадные образы призраков, вампиров, Бабы-яги… В этой проклятой темноте не видно, где кончается реальность и начинается фантазия. Честно скажу, что у меня не возникает желания броситься следом за тенью и узнать, кто это был или что это было. Я же вам не Ван Хельсинг.
Даже не знаю, сколько бы я торчал на пороге столовой, как задумавшаяся сороконожка, если бы не пустой термос. Он выскальзывает у меня из ослабевших пальцев и с оглушительным грохотом катится по каменному полу.
Глава 3
– Ну и устроили вы ночью переполох, мой друг, – укоризненно говорит мне Эрих, наливая вина, которого не купить в магазинах.
Семь часов утра. Сыро и прохладно. Мы завтракаем.
– Простите меня, ради бога, – корчу я виноватое лицо. – Проклятый термос разбудил весь Замок. Я сам не ожидал от него такого эффекта. Он выглядел вполне безобидно.
– Этот адский грохот мёртвого бы поднял, – замечает Лиля. – Я крепко спала и вдруг ба-бах!
– А потом ещё и бах-бах-бах-бах! – весело подхватывает Понтип. Она опять сидит с ногами на стуле. Её сандалики валяются под столом. Видно этим тайцам всё равно – что бамбуковая хижина, что памятник крепостной архитектуры.
Лишь Бахман молчит. Продолжатель славных традиций Дунайской школы занят яичницей с беконом. Алинки с нами нет. Ребёнок еще спит.
Ночью мой термос натворил дел. В одну минуту к столовой сбежались все обитатели Замка. Насколько я помню, первым примчался Эрих с фонарём в руках. За ним из мрака одновременно возникли взлохмаченные Понтип и Лиля. Обе – в наспех наброшенных домашних халатах. Очень миленьких, между прочим. Я уже во всю оправдывался и извинялся, когда к столовой величаво подошёл Бахман с незажженной трубкой в зубах. Оглядев собравшихся, он сердито спросил меня:
– Какого чёрта вам понадобилось ночью в столовой, герр писатель?
– У меня кончился кофе, – кротко объяснил я.
Бахман с сомнением посмотрел мне в лицо, но встретил только открытый честный взгляд. Может быть, чуточку слишком честный. Я не стал сообщать о загадочном пятне на полу, исчезнувшем за углом. Да и было ли оно? Утром я начал в этом сомневаться. Возможно, что воображение просто сыграло со мной злую шутку, и я принял движение лунного света в темном коридоре за чью-то тень. Ну, в самом деле! Кому придёт в голову шляться ночью по пустынному Замку? Эриху? Лиле? Их гостям? И зачем? Я-то кофе захотел, а они чего? И ещё мне не дает покоя вопрос: почему внезапно поднятый с постели Эрих появился в коридоре одетым в тот же костюм, в котором он был на ужине? Управляющий даже спит в костюме?
После завтрака все расходятся по своим делам. Лиля с Эрихом отправляются в офис у ворот – встречать первую экскурсию. Бахман и Понтип идут с ними. Я же возвращаюсь в свою башню. Через полчаса я должен быть в АРГ у фрау Адамс. Едва успеваю поднять себя по лестнице в комнату, как звонит Федя.
– Халло!
– Халло! Выходи. Я у ворот.
– О’кей!
Опять спускаюсь в коридор, потом ещё ниже до первого этажа, прохожу вдоль всего крыла к офису. Там Эрих озабоченно обсуждает что-то с Бахманом и Понтип. Лили нет. Видимо она уже водит посетителей по территории. Машу на прощание рукой художникам и через ворота покидаю Замок. На улице зябко. Возле ворот стоит белый мерседес-внедорожник. Это Федин. Карабкаюсь на сиденье возле водителя. Федя сердечно жмёт мне руку, затем рывком трогает с места тяжелую машину. Он не умеет ездить плавно. Совсем как одна моя знакомая. Знакомую зовут Лана. Женщина-кошка. Погибель для мужчин. Полгода назад у меня с ней случился краткий роман. Сейчас Лана в Лондоне – учится в школе биржевых брокеров. Из Лондона она позвонила мне только один раз.
"Халло, мой Повелитель! Как дела? Всё так же талантлив до неприличия? Что пишешь?"
"Зачем звонишь?" – с пересохшим от волнения горлом спрашиваю я. Вот дурак!
Лана мгновенно меняется. Совсем как раньше. Она обиженно ворчит своим низким голосом: "Ну, ты и хрюня! Может же девушка соскучиться?"
"Извини. Просто ты меня смутила".
Лана довольно хихикает. Вот ведь вредина!
"Ах, смутила?! Скромник! А ты не забыл, смущительно-смущалочный мурмужчина, как вдохновлял меня на сложноконструктивные ласковости?"
Я вздыхаю. Да, ласковостей с ней хватало. Сложноконструктивных.
Заметив моё рассеянное состояние, Федя озабоченно спрашивает:
– Что вздыхаешь, Вадим? С тобой всё в порядке?
Я с усилием отвлекаюсь от прошлого.
– Всё в норме. Готовлюсь к встрече с фрау Адамс.
Возле АРГ автомобильная парковка запрещена и часто ходят так называемые "вайнахтсманы" – служащие муниципалитета прозванные народом дедами морозами. Вайнахтсманы призваны городской администрацией штрафовать наглых водителей. Федя знает про эту беду, поэтому скоренько высаживает меня возле стеклянного здания АРГ, а сам едет дальше в поисках легальной стоянки.
Вхожу. Лифт мягко поднимает меня на третий этаж. Покидаю прозрачную коробку и, не обращая внимания на разношёрстную очередь к стойке дежурной, достигаю кабинета фрау Адамс. Возле знакомой двери сидит толстая тётка-турок в чёрном платке по самые брови. Рядом с ней вертится во все стороны круглоголовый мальчишка-турок лет семи. Непоседливый сорванец поминутно вскакивает с места, беспокойно озирается, что-то бубнит, потом опять с размаху плюхается на, обтянутую кожзаменителем, лавочку. Тётка не обращает никакого внимания на выкрутасы своего отпрыска. Я здороваюсь с согражданами:
– Халло!
Тётка что-то буркает себе под нос. Я не понимаю. Может, она по-турецки? Бросив на меня исподлобья быстрый взгляд, проказник тоже теряет ко мне интерес и опять скачет как кенгуру. Ну и аллах с ними!
Дверь кабинета распахивается и в коридор выглядывает очкастая фрау Адамс.
– Сервус, герр Росс. Прошу вас.
В Нашем Городке, приходя в государственное учреждение, барабанить в двери не принято. Чиновники сами приглашают войти. Такое правило. Наполовину уничтоженный злобным взглядом тётки-турка, захожу в кабинет, сажаю себя к столу фрау Адамс. Она приветливо улыбается, не отрывая очков от экрана монитора. Пальцы так и прыгают по клавиатуре. Именно очкастая фрау Адамс занимается выплатой пособий. Чахнет над златом.
– Как ваше здоровье, герр Росс? – наконец, спрашивает меня фрау Адамс. Разумеется, она в курсе всех моих умираний и воскрешений.
– Не так хорошо, как бы мне хотелось, – бормочу я. Чтобы фрау Адамс были видны масштабы катастрофы, протягиваю перед собой дрожащие руки. Она сочувственно цокает языком.
– Мне очень жаль, герр Росс, но вы же понимаете, что моя задача заключается в том, чтобы вытолкнуть вас на работу.
Фрау Адамс виновато смотрит на меня, оторвав очки от монитора. Я согласно киваю, однако у меня припрятан козырь.
– Должен вас предупредить, что я, по совету моего домашнего врача, фрау Половинкин, подал заявление на признание меня ограниченно трудоспособным.
Фрау Адамс облегченно переводит дух.
– Это совсем другое дело, герр Росс! Как только получите решение – копию сразу пришлите мне.
– О’кей! Я могу идти?
– Да, конечно. Чау!
– Чау!
Прозрачный лифт возвращает меня туда, где и подобрал – в вестибюль АРГ. Выхожу на улицу, сажусь на деревянную скамейку у входа. Подставляю лицо прохладному ветерку. В воздухе вкусно пахнет сдобой. Значит, где-то недалеко отсюда есть кондитерская. Вокруг цветут тюльпаны и магнолии. По камням мостовой весело прыгают чёрные дрозды. Мимо меня бесконечной вереницей несутся блестящие авто. Весна. Хорошо!
На другом конце скамейки дед в полосатых шортах громко болтает по телефону на странном шипящем языке. Невольно начинаю гадать: турок, югослав, поляк? Кого только здесь нет! Кто не знает: сейчас в Нашем Городке живут люди из ста тридцати восьми стран мира. Понаехали.
Всё! Я догадался. Дед болтает по-португальски. Успокаиваюсь и звоню Феде, чтобы забрал меня. Он обещает подъехать через минуту. Кстати, о шортах в марте. Я уже давно не удивляюсь тому, что местные жители щеголяют в летних футболках и шортах, едва температура поднимается чуть выше нуля. Зимой неоднократно видел мамаш с детскими колясками, в которых спали их чада в летних сандаликах на голых ножках. Конечно, зима в Байроне не похожа на уральскую морозяку. Здесь сопли не замерзают на лету, но тем не менее. Я бы не стал разгуливать по городу в одной рубашке с короткими рукавами при трёх градусах тепла. А здесь некоторые разгуливают.
– Ну, что? Закончил с "геморроем"? – спрашивает Федя, когда я устраиваюсь рядом с ним.
Киваю.
– Сегодня фрау Адамс была лаконична.
– Пособие-то она продолжит платить или отправит тебя на каучуковые плантации?
Снова киваю.
– Мой скромный золотой парашют остается при мне.
– Это самое главное.