* * *
В 18.45 состоялась первая – ну, хорошо, первая серьезная – репетиция "Микадо". Вы знаете, просто удивительно, сколько всегда находится местных татантов; еще более удивительно, с каким желанием, почти страстью местные таланты готовы посвятить массу времени любительскому театру, как послушно (в данном случае) они подчиняются довольно нелепым требованиям режиссера, который думает, что знает – и на самом деле знает – секреты привлечения публики, обеспечения последующих хвалебных рецензий в местной прессе, секреты расстановки наиболее талантливых вокалистов на ключевые роли и превыше всего секрет улаживания мелких склок и ревности, неизменно возникающих в такого рода авантюрах.
Три часа, сказала его жена, или около того. И Дэвид Майклс терпеливо ждал с 2.30. До дома было сравнительно недалеко – вдоль аллеи, мимо паба, затем вправо по дороге в лес – всего лишь чуть больше мили, но темнело, и он не собирался полагаться на случай, имея такую красивую жену. Талантливую жену. В прошлое Рождество она была одной из хористок в "Обзоре деревенской жизни", но все согласились, что она заслуживает лучшей роли в следующей постановке. Вот она и получила повышение: сейчас ей досталась роль одной из трех японских девочек-школьниц. Отличная роль. Легко заучивается.
Наконец в 22.10 она появилась, и заждавшийся Майклс немедленно повез ее к "Белому оленю".
– Как обычно? – спросил он, когда она села на табурет у стойки бара.
– Пожалуйста.
И Майклс заказал пинту "Лучшего горького" для себя и смесь апельсинового сока с лимонадом, известную под названием "Святой Климент", – смесь, созданную для того, чтобы держать звонарей всего мира в состоянии постоянной трезвости.
Через час, ведя "лендровер" к коттеджу, Майклс нащупал руку своей жены около рычага переключения скоростей и твердо сжал ее. Но она никак не отозвалась на это и потом, вылезая с либретто под мышкой из автомобиля и захлопывая дверцу, так и не промолвила ни слова.
– Все будет хорошо, да? – спросил он.
– Что будет хорошо?
– О чем, ты думаешь, я говорю? О "Микадо-о"!
– Надеюсь. В любом случае ты меня радуешь.
Майклс тоже захлопнул свою дверцу.
– Я хочу порадовать тебя сейчас!
Когда они шли к дверям, она взяла его за руку:
– Не сегодня, Дэвид. Я очень устала – пожалуйста, пойми.
* * *
Морс в это время тоже возвращался домой. Он слегка перебрал пива и сознавал это. Вместе с тем надо же было как-то отметить этот день. Так он оправдывал себя, шагая к дому и изредка пошатываясь, как неуверенный канатоходец.
* * *
Доктор Алан Хардиндж решил, что ночь с понедельника на вторник он проведет в колледже, где прочитал хорошо отрепетированную лекцию "Человек и его естественное окружение". Аудитория, состоящая главным образом из американцев, щедро наградила его аплодисментами, и он (подобно остальным в этот вечер) выпил слишком много – слишком много вина, слишком много ликеров. Когда в 23.30 он позвонил жене и сказал, что ему разумнее было бы остаться в колледже, то возражений с ее стороны не встретил.
Ни Майклсу, ни Морсу, ни Хардинджу не было предначертано судьбой испытать долгий, спокойный сон, о котором говорил Сократ, поскольку всем троим, хотя и по различным причинам, было о чем подумать.
Глава сорок шестая
В одном и том же дереве глупец и мудрец найдут не одно и то же.
Уильям Блейк.
Бракосочетание Рая и Ада
Среда 29 июля обещала стать очень напряженным днем. Так и вышло.
Инспектор Джонсон вернулся из отпуска днем раньше и уже был в курсе последних новостей дела о "шведской деве". В 9.30 он собрал все свое мужество – и позвонил Стрейнджу.
– Сэр? Это Джонсон.
– Ну?
– Я с огорчением прочитал, что дела в Витхэме не пошли...
– Да?
– Я просто к тому, что если вы готовы дать мне шанс и несколько человек, чтобы продолжить в Бленхэйме снова...
– Никаких шансов. Ты что же, не понимаешь, что, пока ты лежал с голой задницей на пляже, у нас на шее висели все эти чертовы "увеселительные угоны"?..
– Я читал об этом, сэр. Просто думал...
– Забудь об этом! За дело теперь отвечает Морс, не ты. Согласен, возможно, он черт знает чего наворотил в нем. Но и ты тоже! И пока я не распоряжусь, он полностью отвечает за дело. А сейчас, извини, мне надо успеть на поезд.
Морсу тоже надо было успеть на поезд, в десять часов он уехал в Лондон, где Льюис организовал для него встречу с представителем шведского посольства (за обедом) и встречу с администратором молодежного пансионата на Кинге-Кросс (за чаем).
Сам Льюис, проводив Морса до железнодорожного вокзала в Оксфорде, должен был успеть сделать еще очень многое. Предварительные справки, наведенные вчера, показали весьма высокую вероятность – практически подтвердили, – что Морс проанализировал дело (об этом анализе был осведомлен в настоящий момент Льюис, и только Льюис) во многих отношениях совершенно точно и верно. В прошлом Морс частенько оказывался на несколько миль впереди команды, позднее обнаруживая, что мчится не по той дорожке. На этот раз, кажется, старикан был прав. С точки зрения Льюиса, выглядело это так, как будто ему приснился победитель очередного заезда на бегах и сейчас он идет к букмекеру, чтобы поставить несколько фунтов на лошадь, уже разорвавшую грудью ленточку на финише.
К счастью, напряжение, связанное с происшествиями в Бродмур-Ли, ослабло, и Льюису не составило труда заполучить себе помощников. На весь день ему придали двух констеблей, и вскоре эта пара уже рылась в архивах города и графства, разыскивая данные о всех угонах, взломах автомашин, вандализме в отношении машин etc. в те несколько дней, что предшествовали исчезновению "шведской девы". Картер и Хэлпстон показались Льюису довольно компетентной парой, что и было ими доказано чуть позже в ту же среду.
Льюис же позвонил в редакцию "Оксфорд мейл" и переговорил с редактором. Он хотел бы направить в редакцию факсом один материал – статью, которую написал Морс, – для публикации в вечернем выпуске. Хорошо? Оказалось, никаких проблем.
НОВОЕ ВДЕЛЕ О ТАИНСТВЕННОЙ "ШВЕДСКОЙ ДЕВЕ"
Детектив управления полиции "Темз-Вэлли" главный инспектор Морс уверен, что выявленные в последнее время факты позволяют под совершенно иным углом рассмотреть трудноразрешимое дело исчезнувшей в Оксфорде более года назад Карин Эрикссон, чей рюкзак был обнаружен в зарослях живой изгороди в Бегброке. Тело, найденное в Витхэмском лесу, как оказалось, не было телом шведской студентки. Главный инспектор заявил нашему корреспонденту, что дальнейшие поиски в этом районе к настоящему времени прекращены. Расследование дела об убийстве продолжается, и, как мы поняли, центр полицейской активности вновь перемещается к усадьбе Бленхэйм в Вудстоке – месту, где проходил первый этап интенсивных поисков год назад.
Полиция просит каждого, кто располагает информацией об Алистере Мак-Брайде, до недавнего времени проживающего на вилле "Секхэм", Парк-таун, Оксфорд, позвонить по телефону 085 846000 или на ближайший полицейский пост.
В тот же день, позднее, эту статью прочитали как начальник полиции Стрейндж, так и главный инспектор Джонсон: первый – с изумлением, второй – со вполне оправданным раздражением.
Статья была прочитана и еще кое-кем.
* * *
Худенькая Селина с тех пор, как Морс посетил агентство, испытывала немалое беспокойство. Обеспокоена она была не грехом сокрытия, но грехом умолчания, поскольку не сомневалась, когда Морс расспрашивал о Мак-Брайде, что где-то в офисе была его фотография. Каждое Рождество они устраивали скромный прием – кларет и пирожные, – и сегодня, пользуясь отсутствием (временным) могучей Мишель на Абингтон-роуд, она задумалась, где же фотография – если она есть вообще – может лежать. Она просмотрела папки с надписью "Вечеринки, приемы, угощения и etc." и нашла ее: черно-белую фотографию, шесть на четыре дюйма, на которой были запечатлены несколько человек, присутствовавших на приеме, веселая, слегка пьяная компания с поднятыми бокалами в руках. И среди других, в середине, бородатый Мак-Брайд обнимал двух девушек за плечи.
Морс купил номер "Таймс" в магазине "Мензи" на Оксфордском вокзале. В контексте всего дела два опубликованных письма редактору интереса не представляли. Он прочитаk их сразу, как только разгадал кроссворд (кроме одной позиции). Вместе с тем первое письмо оказалось для Морса наиболее памятным из всех, поскольку содержало строчки, давно уже ставшие неотъемлемой частью его умственного багажа.
ОТ МИСТЕРА ГОРДОНА ПОТТЕРА
Сэр, я испытываю мало интереса к стихотворению о "шведской деве". Убежден, что все это не более чем розыгрыш, на который вы напрасно тратите время. Вместе с тем думаю, что сейчас настало время добавить один завершающий штрих к замечательному письму, опубликованному в вашей газете (24 июля). Если вам надо разыскать священнослужителя римско-католического вероисповедания в качестве автора стихотворения, то позвольте мне предположить, что он, вне всякого сомнения, должен быть поклонником и почитателем величайшего поэта нашего времени. Я говорю о Хаусмене. Как иначе мы можем объяснить третью строчку в опубликованном стихотворении ("Осушил лазурные воды, преломившие"...)? Позвольте процитировать комментарий из критического эссе Нормана Марлоу "А. Э. Хаусмен", стр. 145: "Вот две, без сомнения, самые красивые строчки в стихотворении Хаусмена:
Преломила вода свет лазурных садов -
Колокольчиков цвет, что стоят в росе.
Здесь мы снова встречаемся с отражением в воде, магический эффект которого достигается повторением звучания слова "воду" в обратном чтении слова "садов" "{Вода с]вет" и "садов" взаимно отражаются друг в друге, но в зеркальном отображении.
Искренне ваш,
Дж. Гордон ПОТТЕР.
Лекхэмптпон-роуд, Глос
И второе, самое милое:
ОТ МИСС САЛЛИ МОНРО
Сэр, "Охота" (стр. 18). "Поцелуй" (строка 20).
Пока я знаю наизусть только одно стихотворение:
Дженни меня целовала,
Когда встретила меня.
Лей Хант (1784 – 1859)
Искренне ваша Салли МОНРО (9 лет).
32, Кингфишер-роуд, Бичестер-Оксон
Глава сорок седьмая
Там по сельским дорожкам идут
Времена года, облегчая нам бремя жизни.
Но в Лондоне такого не дождешься,
Здесь только люди, люди, люди...
А. Э. Хаусмен.
Шропширский парень
Для Морса день прошел удовлетворительно – даже более того. Поезд прибыл на четверть часа позже, причем последние две мили до Паддингтонского вокзала еле плелся, по причинам (как подозревал Морс), малопонятным даже для машиниста. Но в шведское посольство на Монтегю-плейс Морс прибыл вовремя и встретился с Ингмаром Энгстремом, изящным блондином лет сорока, который, как показалось Морсу, излучал антисептическую чистоту, но оказался весьма толковым и доброжелательным. Он охотно согласился немедленно послать запросы, необходимость которых (с величайшим тактом) Морс ему обосновал.
Обед был доставлен прямо в кабинет Энгстрема, и Морс без всякого энтузиазма обозрел тонкий, бледный ломтик чего-то, политый белым соусом, обжаренную картошку и большое отдельное блюдо ничем не приправленного салата.
– Очень полезно для талии, – с юмором прокомментировал швед. – И сахара там нет. Первозданная чистота продуктов гарантирована, – добавил он, наполнив два высоких стакана апельсиновым соком.
Морс сбежал с Монтегю-плейс с такой скоростью, которую допускали правила приличия, многократно выразив благодарность, но решительно отказавшись от деревенского сыра, обезжиренного йогурта и свежих фруктов. Вскоре можно было услышать его комплименты хозяину паба "Холборн" по поводу очень хорошего пива "Риддлс Каунти Биттер" в его заведении.
"Редко употребляй чай в качестве еды, никогда в виде напитка" – этот принцип был довольно важен для Морса. Хотя он и почувствовал облегчение, что ему не придется делать выбор между китайским и индийским чаем, он вполне бы мог обойтись без большой пластмассовой чашки, наполненной лично им жидким светло-желтым напитком из громадного чайника в столовой пансиона Молодежной христианской организации. Некоторое время они мило, но бесцельно болтали: Морс узнал, что миссис Одри Моррис (страдавшая от избыточного веса, как и ее младшая сестра) вышла замуж за уроженца Уэльса и все еще замужем за ним же, не имеет детей, из родственников только сестра – та, что в Оксфорде, – и вот так и живет. Она окончила курсы социальных работников в Ист-Эндс и уже четыре года возглавляет пансион Молодежной христианской организации. Работа ей в целом нравится, но ситуация в Лондоне становится отчаянной. Ну конечно, пансион на целых две ступени выше, чем жилье в картонных коробках, но здесь представлены все категории, потихоньку сползающие на общественное иждивение, – своего рода нищие на подаянии: женщины, у которых отсудили жилье; жены, которых избивают; молоденькие девушки, которые или сидят без работы, или растратили заработок, или вообще не имеют ни пенни, а обычно все вместе; бродяжничающие авантюристки, наркоманы и потенциальные самоубийцы и, разумеется, достаточно часто иностранные студенты, которые неправильно рассчитали свои деньги, – такие студенты, как мисс Карин Эрикссон.
Морс прошел с ней по всем главным позициям протокола ее показаний, который она подписала прошлым летом, но, кажется, ей действительно нечего было добавить. В результате Морс решил, что напрасно теряет время, и попробовал поискать ответы на другого рода вопросы: что из себя представляла Карин, как себя вела, как уживалась здесь с другими.
Не предполагал ли Морс, что услышит перечень примет сексуального шарма – шарма молодой леди с полной грудью, почти вываливающейся из низко декольтированной блузки, в короткой почти до неприличия юбке, туго обтягивающей зад, с провокационным перекрещиванием длинных бронзовых ног, когда она сидит, потягивая диетическую "коку"... или коньяк? Предполагал, но только наполовину, поскольку его знание Карин Эрикссон медленно расширялось все это время. Расширялось и теперь, когда миссис Моррис вспоминала о девушке, которая всегда привлекала взгляды мужчин, которая, без сомнения, осознавала свою привлекательность, которой нравилось внимание, ее окружавшее. Но была ли она того сорта молодой женщиной, чьи ноги быстро – или даже медленно – готовы раздвинуться при малейшем домогательстве? Нет. Одри Моррис сильно в этом сомневалась. Она производила впечатление человека, способного постоять за себя, четко себя контролирующего. О да!
– Но она – она могла и немножко завлекать мужчин, наверное? – спросил Морс.
– Да.
– Но, может быть, – Морс с некоторым затруднением формулировал вопрос, – завлекала, а потом не позволяла заходить далеко?
– Насколько далеко?
– То, о чем я хочу спросить... Мы в школе обычно так называли подобных девушек – это когда я еще учился в школе, я хочу сказать.
– Да?
– Да.
– "Динамистка"? Или "дразнилка"? Вы это слово ищете? – сказала она, добавив весьма грубый эпитет.
– Что-то в этом роде, – ответил Морс, несколько смутившись. Он встал, собираясь уйти, совсем так, как встала Карин Эрикссон, собираясь покинуть этот дом с десятифунтовой бумажкой в сумочке и твердым намерением (если можно верить миссис Моррис) добраться автостопом не только до Оксфорда, но гораздо дальше вдоль дороги А40 – до Лландовери, до родины красного коршуна.
Одри Моррис проводила его и смотрела вслед, пока он не спустился в метро, затем вернулась в пансион и позвонила сестре в Оксфорд:
– У меня только что был твой инспектор!
– Надеюсь, никаких проблем?
– Нет! А он душка, не так ли?
– Разве?
– Хватит! Ты сама же это говорила.
– Ты преподнесла ему стакан мальта?
– Что?!
– Од-ри!
– Откуда же мне было знать?
– Ты что же, не почувствовала от него запаха?
– Да я к нему не принюхивалась.
– Ты совсем не умеешь как следует принять человека, сестрица.
– Не смейся, но... Я дала ему чашку чаю.
Несмотря на дорогое телефонное время, старшая партнерша "Элит Букинг сервис" смеялась на другом конце линии долго и громко.
* * *
Морс приехал в Оксфорд в 18.25 и на переходном мосту над путями вдруг обнаружил, что напевает одну из популярных арий из "Микадо":
Моя цель столь тонка и далека.
Но наступит время, и ее достигну я.
Пусть же наказание будет равно преступлению,
Наказание равно преступлению...