"Дневник жертвы" – захватывающий психологический триллер о том, как страшно быть объектом нежеланного внимания.
Признание в чувствах от кого-то, о ком ты никогда не думала в плане отношений. Рукопожатие, длящееся чуть дольше, чем принято. Постоянные будто случайные встречи в неожиданных местах…
Это может быть коллега, друг или сосед. Но внезапно отношения, которым ты не придавала значения, становятся источником чувства тревоги. Чаще всего эта проблема решается откровенным разговором. Но не всегда. Что тогда?
Содержание:
-
Неделя первая. Девушка за прялкой 1
-
Неделя вторая. Огненные ангелы 12
-
Неделя третья. Верный влюбленный 20
-
Неделя четвертая. Зелье забвения 27
-
Неделя пятая. Стражи-хранители 37
-
Неделя шестая. Запретный ключ 43
-
Неделя седьмая. Сушильная комната 47
-
Восемнадцать недель спустя. Девушка-безручка 50
-
Примечания 53
Клэр Кендал
Дневник жертвы
Claire Kendal
The Book of You
© Claire Kendal, 2014
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство "Синдбад", 2016.
Посвящается моему отцу, подарившему мне первую книгу сказок, и моей матери, научившей меня читать
Вот, наконец, еще один маленький ключик. Он отпирает каморку, которая находится внизу, в самом конце темного коридора. Открывай всё, ходи повсюду, но строго-настрого запрещаю тебе входить в эту маленькую комнатку. Если же ты не послушаешь меня и отопрешь ее, тебя ждет самое страшное наказание!
Шарль Перро. Синяя Борода
Неделя первая. Девушка за прялкой
2 февраля, понедельник, 7:45
Это ты. Я знаю. По-другому не бывает. Кто-то догоняет меня; я оборачиваюсь – и вижу тебя, и поскальзываюсь на обледенелом тротуаре, хотя ведь заранее было ясно, что это ты. Поднимаюсь с трудом. Чулки на коленках потемнели от снега. Варежки промокли насквозь.
Нормальный человек в такой холод по своей воле на улицу не выйдет. Но ты – вышел. Прогуляться. Ты пытаешься меня поддержать и спрашиваешь, все ли со мной в порядке. Делаю шаг назад, стараясь не грохнуться снова.
Думаю, ты следил за мной от самого дома. Машинально спрашиваю, что ты здесь делаешь, хотя знаю, что правды ты все равно не скажешь.
Смотрю на твои веки: опять дергаются. Как обычно, когда ты нервничаешь.
– Я просто гуляю, Кларисса.
Ну конечно – вот только живешь ты в соседнем городке, в пяти милях отсюда. Ты покусываешь побелевшие губы, словно догадался, что они лишились даже своего обычного намека на цвет, и хочешь восстановить кровообращение.
– Ты так странно вела себя на работе в пятницу, Кларисса. Убежала. Это все заметили.
Оттого что ты постоянно называешь меня по имени, хочется взвыть. А твое имя теперь не вызывает у меня ничего кроме отвращения. Я стараюсь не вспоминать его: мне кажется, что тогда и тебе не удастся войти в мою жизнь. Но оно все равно каким-то образом просачивается в память. Заползает снова и снова. Как и ты сам.
Второе лицо единственного числа настоящего времени – вот что ты такое. Второе лицо. Во всех смыслах.
Мое молчание тебя ничуть не смущает.
– Ты все выходные не подходила к телефону, Кларисса. Ты ответила только на одну эсэмэску, да и то не очень-то вежливо. Куда ты собралась в такую погоду?
Мне нужно быстро принять решение. Нужно отвязаться от тебя прямо сейчас. Я не хочу, чтобы ты тащился за мной до самой станции и допытывался, куда я иду. Игнорировать тебя бесполезно: в данный момент это ничего не даст. В реальной жизни советы из брошюрок не работают… кстати, возможно, в твоем случае нужного совета просто нет в природе.
Начинаю врать:
– Я плохо себя чувствовала. Поэтому и ушла тогда, в пятницу. А сейчас мне нужно к врачу. К восьми часам.
– Ты единственная женщина, которая прекрасно выглядит, даже когда болеет, Кларисса.
Кажется, теперь мне и в самом деле нехорошо.
– У меня грипп. Меня всю ночь рвало.
Ты тянешь руку к моему лицу: похоже, решил пощупать лоб. Уворачиваюсь.
– Я пойду с тобой. – Твоя рука все еще висит в воздухе, не давая забыть о неуместном порыве. – Тебя нельзя оставлять одну. – Словно в подтверждение этих слов, рука падает и повисает вдоль тела.
– Нет-нет, я не хочу тебя напрягать.
Сомневаюсь, впрочем, что в моем голосе прозвучала именно забота…
– Кларисса, позволь мне присмотреть за тобой! На улице мороз, а ты так легко одета! И волосы влажные. Ничего хорошего. – Ты достаешь телефон. – Я вызову нам такси.
Ты в очередной раз загнал меня в угол. Отступать дальше некуда: у меня за спиной – черная железная ограда, за ней – откос в три фута высотой, а внизу дорога. Я не хочу туда падать. Осторожно продвигаюсь боком, но ты по-прежнему нависаешь надо мной, такой огромный в своем сером пуховике.
Кромки твоих джинсов промокли от снега. О себе бы лучше позаботился. Нос и уши покраснели от холода – как и у меня, скорее всего. Каштановые волосы стали гладкими – возможно, после мытья. Губы, как всегда, сурово сжаты.
Думаю, ты тоже плохо спишь. Я сопротивляюсь как могу, но меня все равно охватывает жалость – несмотря на отвращение, которое я к тебе испытываю. Я не могу просто взять и послать тебя. Я не умею грубить: родители учили меня быть доброжелательной со всеми. И потом, я ведь прекрасно знаю, что ты не отстанешь. Так и будешь идти за мной, делая вид, что не слышишь оскорблений. Я этого не вынесу.
Ты нажимаешь кнопки на телефоне.
– Нет! Не надо никого вызывать! – От моего резкого окрика твои пальцы нерешительно замирают. – Мне тут недалеко. И я не хочу ехать с тобой в такси, – уточняю я на всякий случай.
Нажав "отбой", ты опускаешь телефон в карман.
– Напомни мне свой домашний номер, Кларисса. Кажется, я его потерял.
Мы оба знаем, что я никогда тебе его не давала.
– Я отключила городской телефон. Пользуюсь только мобильным.
Очередная ложь. Какое счастье, что ты не догадался выяснить мой номер, когда был у меня дома! Просто удивительно, как ты упустил такой шанс. Наверно, теперь локти кусаешь? Впрочем, ты тогда был занят другим.
– Почему бы тебе еще раз не прогуляться вдоль гребня холма? – предлагаю я, указывая наверх. Я сознательно играю на твоем желании доставить мне удовольствие. Мерзко, но другого выхода нет. – Мне там очень нравится… Рэйф.
Ну вот я и выговорила твое имя. Неестественно длинная пауза перед ним насторожила бы любого – но только не тебя. Ты не понимаешь, что это всего лишь обманка. Наживка, которую я бросила в надежде, что ты клюнешь и уйдешь.
– Хорошо, Кларисса. Я всегда рад доставить тебе удовольствие. Лишь бы ты была счастлива. Если бы ты только позволила мне…
На твоих губах играет слабая улыбка.
– Всего хорошего, Рэйф, – я снова заставляю себя произнести это имя.
Теперь ты улыбаешься шире и уверенней. Чувствую себя немного виноватой: поразительно, как такая грубая уловка могла сработать.
Я все еще не до конца верю в свое освобождение. Начинаю осторожно спускаться с холма, поминутно оглядываясь и проверяя, увеличивается ли между нами расстояние. Ты тоже каждый раз оборачиваешься и приветственно машешь мне рукой. Машу в ответ с притворным энтузиазмом.
Теперь буду ездить на станцию на такси. И смотреть по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Когда ты появишься в следующий раз, я буду действовать в соответствии с системой. Поступлю, как советуют брошюрки. Постараюсь молчать или же в надцатый раз в недвусмысленных выражениях прикажу тебе оставить меня в покое. Даже моя мама согласилась бы, что в данных обстоятельствах невежливость вполне оправданна. Хотя я, разумеется, не собираюсь волновать родителей рассказами о твоих выходках.
На платформе объявляют об отменах и задержках в связи с погодными условиями. Я тревожно слушаю повторяющиеся извинения: мне все кажется, что ты можешь появиться с минуты на минуту. Зубы у меня стучат.
Прислоняюсь к стене и начинаю строчить в своем новом блокноте: это будет моя первая запись. Блокнот тонкий, поэтому я могу всегда носить его с собой, как советуют брошюрки. У него матово-черная обложка и крепление на пружинах. Страницы разлинованы. По телефону доверия говорят, что я должна вести подробный дневник. Что нельзя упускать ни малейшей детали. Что после каждого эпизода, даже самого незначительного, надо как можно скорее все записать. Правда, с тобой незначительных эпизодов не бывает.
Меня колотит озноб. Зря я все-таки не досушила волосы. Но я слишком торопилась выйти из дома. Боялась опоздать. Сегодня я проспала, потому что мне всю ночь снились кошмары – как всегда, с твоим участием. Может, я и успела бы подсушиться, но в тот момент я не была уверена. Такие вещи сложно предсказать – в отличие от твоего поведения. Волосы превратились в сосульки: лед через них проникает в кожу, сковывает сосуды. Скоро я, как в сказке, превращусь в камень.
Должно же быть на свете место, где его нет. И Клариссе казалось, что она наконец туда попала.
Она поднималась по мраморной лестнице на второй этаж. Со стены напротив сурово глядели портреты судей; они как будто следили за каждым ее шагом, но она все-таки верила, что здесь за ней шпионить не будут. И надеялась, что он сюда не проберется.
Она показала приставу свой паспорт и розовую повестку и присела на обитый синей тканью стул. В комнате было удивительно тепло. Пальцы ног тут же оттаяли. Волосы высохли. Чудесное место – особенно потому, что здесь нет его! Сюда могут входить только присяжные; а чтобы открыть дверь, нужно сначала ввести код.
Захрипел микрофон, и она чуть не подскочила от неожиданности.
– Внимание! Вызываются участники двухнедельного судебного разбирательства в зале номер шесть. К столу просят подойти следующих лиц, – объявил пристав.
Две недели в зале суда! Целых две недели чувствовать себя в безопасности! Не ходить на работу, не видеть его… Ее сердце учащенно билось; казалось, она вот-вот услышит свое имя. Но ее так и не вызвали, и она разочарованно откинулась на спинку стула.
В обеденный перерыв она решила подышать. Заставила себя выйти из здания суда, которое казалось ей таким надежным. Сразу за вращающимися дверьми она нерешительно остановилась, окидывая взглядом улицу. Ей показалось, будто он прячется между двумя автозаками, припаркованными в нескольких метрах от входа; задержав дыхание, она бросилась мимо них по тротуару, ожидая увидеть, как он сидит на корточках около бампера… Его там не было. У нее вырвался вздох облегчения.
Она бродила по уличному рынку и наблюдала. Люди покупали в палатках готовые эко- и этноланчи. В дорогом итальянском ресторане за большим столом расположилась компания адвокатов.
Оглянувшись на всякий случай, она нырнула в швейный магазинчик и сразу растворилась в его уютной домашней атмосфере. Как и следовало ожидать, первым делом ее потянуло к детским тканям. Русалочки плыли по лиловым и ярко-розовым морям, а за ними зачарованно следовали маленькие девочки. Она тут же придумала детское платьице в стиле кантри: лиловые полосы чередуются с ярко-розовыми…
Генри раскритиковал бы ее в пух и прах. Слишком приторно и пестро. Слишком карамельно. Чересчур сентиментально. Банально. Однотонное лучше. Вот что бы он сказал. Может, потому они и разошлись? А вовсе не из-за того, что с ребенком не вышло?
Усилием воли она заставила себя перейти к витрине с нитками, на ходу нашарив в сумке ткань для квилтинга: кусок зеленого ворсистого хлопка с малиновыми цветами. Подобрав нитки под цвет фона, она с двумя катушками направилась к кассе.
– Что будете шить? – поинтересовалась продавщица.
У нее перед глазами промелькнули кадры той единственной ночи. Легкое подрагивание век, опушенных бледными ресницами; взгляд, от которого не спрятаться; капающая изо рта слюна… Рэйф был в ее постели. Она должна изгнать его.
– Новое одеяло, – ответила Кларисса.
Оно будет ей к лицу. Неожиданно для себя она с задорным любопытством подумала, кому же суждено однажды укрыться вместе с ней этими хрупкими малиновыми цветами.
2 февраля, понедельник, 14:15
Я пытаюсь восстановить события. Заполнить все пробелы. Воскресить в памяти все, что ты делал до сегодняшнего дня, – то есть до того, как я начала вести записи. Я не должна упустить ни малейшей детали: я просто не могу себе этого позволить. Но когда я вспоминаю, то словно переживаю все заново. Когда я вспоминаю, ты снова оказываешься рядом со мной. А я вовсе не хочу, чтоб ты был рядом.
10 ноября, понедельник, 20:00 (три месяца назад)
Этой ночью я совершу непоправимую ошибку – пересплю с тобой. Но пока что я в книжном магазине. На презентации твоей новой книги о сказках. Сегодня в магазин пускают только приглашенных. Твоих коллег с отделения английской литературы пришло два с половиной человека. Вдохновившись моим присутствием, они шепотом перемывают Генри косточки. Я делаю вид, что не слышу. Беру с полок книги и увлеченно перелистываю, хотя слова так прыгают перед глазами, что прочесть их невозможно.
По-прежнему не могу понять, зачем я здесь. И почему выпиваю все бокалы красного и белого вина, которые ты мне подносишь. Вероятно, из-за чувства одиночества и опустошенности оттого, что Генри уехал из Бата. Ему предложили должность профессора в Кембридже – должность, которой он добивался много лет. Сочувствие тоже сыграло свою роль: я получила от тебя целых три приглашения.
Я не могу уйти, пока ты не закончишь выступление. Сажусь в последнем ряду и слушаю, как ты зачитываешь отрывки из главы "Как узнать настоящую суженую". Потом ты замолкаешь, и твои немногочисленные коллеги из вежливости задают несколько вопросов. Я не специалист, и спрашивать мне нечего. Когда жидкие аплодисменты стихают, я начинаю спешно пробираться к выходу, но ты успеваешь меня перехватить и жалобно просишь остаться еще немного. Уединяюсь в отделе живописи со сборником репродукций Мунка. Расположившись на грязно-бежевом ковре, раскрываю "Поцелуй" – одну из ранних версий, где влюбленные еще обнажены.
Неожиданно на страницу падает тень, и повисшую в зале тишину разрывает твой голос. Господи, как ты меня напугал!
– Если бы я тебя не нашел, пришлось бы тебе тут ночевать.
Слова гулко разносятся по пустынному этажу. Ты возвышаешься надо мной, как великан, и с улыбкой меня разглядываешь. Захлопываю Мунка и кладу его рядом с собой.
– Думаю, не так уж и страшно провести ночь с художниками.
Я картинно помахиваю твоей тяжеленной книгой; запястье тут же отзывается болью. Чувствую себя актрисой, злоупотребляющей театральным реквизитом.
– Она великолепна! – продолжаю я. – Очень мило с твоей стороны подарить мне книгу. И ты изумительно читаешь. Тот отрывок мне очень понравился.
– А мне очень нравится эта картина, Кларисса.
В одной руке у тебя раздувшийся портфель, другая неловко сжимает два бокала с вином. Ты наклоняешься и ставишь все это на пол.
– У тебя там не труп, случайно? – усмехаюсь я.
Тебя выдает метнувшийся к застежке взгляд: ты словно хочешь убедиться, что портфель надежно заперт. Похоже, у тебя есть секреты, о которых другим знать не положено.
Ты тоже смеешься. И протягиваешь мне руку:
– Всего лишь книги и бумаги. Давай, выходи из своего убежища! Я провожу тебя до дома. Ночь слишком темная, чтобы гулять по улице одной.
Я позволяю тебе помочь мне подняться. Моя рука по-прежнему в твоей – ты ее не выпускаешь. Мягко высвобождаюсь.
– Со мной все будет в порядке. А вас разве не ждут на торжественном ужине, профессор?
– Я не профессор. – У тебя начинает подрагивать веко. Быстро, равномерно, словно изнутри под ним бьется крошечное насекомое. – Я подавал на профессора, но в тот год его получил Генри. Бесполезно тягаться с обладателем поэтической премии, не так ли? Да и его деканство тут очень кстати пришлось.
Вообще-то Генри заслуживал эту должность как никто другой. Но я же не могу так ответить…
– Мне очень жаль, – бормочу я и после неловкого молчания продолжаю: – Мне пора домой.
У тебя такой подавленный вид, что я чувствую себя обязанной сказать что-то ободряющее. Пытаюсь смягчить свой неотвратимо надвигающийся уход:
– Ты очень интересно пишешь, Рэйф! Тебе действительно есть чем гордиться!
Ты тянешься за вином и протягиваешь мне бокал.
– Последний тост, Кларисса. На дорожку.
– За твою прекрасную книгу! – Мы чокаемся: я – белым, ты – красным, и я отпиваю из своего бокала. Как же мало тебе нужно для счастья! Твоя радость и трогает меня, и печалит. В ближайшие месяцы я буду вспоминать этот момент слишком часто. И каждый раз буду пытаться забыть его навсегда.
– До дна! – И ты залпом, демонстративно, опустошаешь бокал.
Покорно допиваю свой, несмотря на какой-то подозрительный солено-сладкий медицинский привкус. Не хочу омрачать тебе праздник – он и без того получился довольно унылый.
– Позволь мне проводить тебя, Кларисса. Я лучше с тобой прогуляюсь, чем пойду на какой-то занудный ужин.
Через минуту мы оказываемся на улице. Вдыхаем свежий, по-осеннему прохладный воздух. Благодаря вину мне теперь море по колено; и все же я не сразу решаюсь задать следующий вопрос:
– Ты когда-нибудь думал о первой жене Синей Бороды?
Почему в сказке про нее ничего не говорится? Ведь ее труп тоже должен был висеть в запретной комнате.
Ты снисходительно улыбаешься. Можно подумать, я одна из твоих студенток. Одет ты сегодня непривычно: твидовый пиджак, мягкие коричневые вельветовые брюки, рубашка в тонкую бело-голубую полоску, темно-синяя безрукавка… выглядишь как типичный американский профессор.
– Поясни, пожалуйста.
Вот так ты, наверно, разговариваешь на семинарах по английской литературе. Властным, не терпящим возражений тоном.
– Ну, если тайная комната существовала с самого начала и он запретил первой миссис Синяя Борода входить туда, то тогда там еще не висело ни одной мертвой бывшей жены. Она не могла уронить ключ в лужу крови, не могла его испачкать и выдать себя. Так какой же предлог он придумал, чтобы убить первую жену? Для меня это всегда было загадкой.
– Думаю, тест с комнатой он изобрел уже для второй жены. А первая совершила нечто еще более ужасное и непростительное, чем вторжение в запретную комнату. Проявила высшую степень неповиновения. Быть может, она изменила ему, как первая царская жена в "Тысячи и одной ночи", и за это он ее убил. А после решил испытывать каждую следующую жену, чтобы понять, можно ли ей верить. Вот только ни одна из них не смогла пройти испытание.