– Не знаю. Для того меня и наняли, чтобы я это выяснил. Если только яд предназначался именно мистеру Орчарду. Вы говорите, что не удивлены, а вот я удивлен. Удивлен, что полиция не посадила вас всех.
– Они чуть не сделали это, – мрачно заявил Трауб.
– Я была уверена, что меня арестуют, – вставила Маделин Фрейзер. – Именно эта мысль крутилась у меня в голове, и ничего больше, как только доктор произнес слово "цианид". Я думала не о том, кто поставил перед убитым стакан и бутылку, и даже не о том, как убийство отразится на моей программе. Все мои мысли занимала смерть мужа. Он умер от отравления цианидом шесть лет назад.
Вульф кивнул:
– Газеты не умолчали об этом. Так именно это первым делом пришло вам на ум?
– Да, когда я услышала, как доктор произносит "цианид". Полагаю, вам не понять, но в любом случае это было так.
– Мне это тоже пришло в голову, – вмешалась в разговор Дебора Коппел, причем таким тоном, словно кого-то в чем-то обвинили. – Муж мисс Фрейзер приходился мне братом. Я видела его сразу после того, как он умер. А в тот день я увидела Сирила Орчарда, и… – Она остановилась. Дебора сидела ко мне в профиль – выражения глаз не разобрать, но я заметил, что пальцы ее сжались в кулаки. Через минуту она продолжила: – Да, мне пришло это в голову.
Вульф в нетерпении пошевелился.
– Хорошо. Не буду притворяться, будто меня раздражает, что вы такие хорошие друзья и не способны вспомнить, что́ случилось. Если бы вы всё вспомнили и выложили полиции, я мог бы не получить эту работу. – Он поднял взгляд к настенным часам. – Сейчас начало двенадцатого. Я не особенно рассчитывал на успех, собирая вас здесь, но теперь дело представляется мне совсем уж безнадежным. Вы слишком любите друг друга. Наше время потрачено впустую. Я не добился никакого толку и не узнал ничего, о чем не писали бы в газетах. Возможно, я никогда ничего не добьюсь, но намерен попробовать. Который из вас готов провести здесь ночь в разговорах со мной? Не всю ночь. Вероятно, часа четыре или пять. Мне понадобится примерно столько времени на каждого из вас, и хотелось бы начать прямо сейчас. Кто из вас останется?
Добровольцев не нашлось.
– О господи! – воскликнула Элинор Вэнс. – Все снова, и снова, и снова.
– Меня наняли, – напомнил Вульф, – ваш работодатель, ваша радиосеть и ваши спонсоры. Мистер Медоуз?
– Мне нужно отвезти домой мисс Фрейзер, – возразил Билл. – Но я мог бы вернуться.
– Ее отвезу я, – предложил Талли Стронг.
– Это глупо, – с раздражением произнесла Дебора Коппел. – Я живу всего в квартале от нее, и мы вместе возьмем такси.
– Я поеду с вами, – предложила Элинор Вэнс. – Завезу вас и двинусь дальше.
– Нет я, – настаивал Талли Стронг.
– Но ты же живешь в Виллидж!
– Можете на меня рассчитывать, – объявил Билл Медоуз. – Я обернусь минут за двадцать. Слава богу, завтра среда.
– Во всем этом нет никакой необходимости, – властным тоном заявил президент "Хай-Спот". Он покинул кушетку и присоединился к кандидатам, которые также поднялись на ноги. – Мой автомобиль у дома, и я могу подвезти всех, кому нужно в северную часть города. Оставайтесь с Вульфом, Медоуз. – Он повернулся и подошел к столу босса. – Мистер Вульф, у меня сложилось неважное впечатление после этого вечера. Да, неважное.
– У меня тоже, – согласился Вульф. – Перспективы довольно мрачные. Я бы предпочел отказаться от дела, но мы с вами связаны сообщением в прессе. – Видя, что кое-кто направляется в прихожую, он повысил голос: – Будьте любезны, уделите мне еще минутку. Хотелось бы договориться о встречах. Один из вас может побеседовать со мной завтра, с одиннадцати до часа. Второй – с двух до четырех. Третий – вечером, с восьми тридцати до двенадцати. И наконец, четвертый – с полуночи. Вы решите этот вопрос, прежде чем уйти?
Я помог разобраться с этим и все себе записал. Вопрос требовал обсуждения, но поскольку они были хорошими друзьями, настоящих споров не вызвал. Прощание омрачила только попытка Оуэна подкусить меня, заметив, что на лице у Вульфа не видно ни порезов, ни пластыря. Этому типу не хватило такта промолчать.
– Я ничего не говорил насчет лица, – холодно парировал я. – Сказал только, что он порезался при бритье. Он бреет ноги. Я так понял, что вы хотели сфотографировать его в килте.
Оуэн от возмущения не нашелся, что́ сказать. Начисто лишен чувства юмора.
Когда остальные ушли, Биллу Медоузу выпала честь занять красное кожаное кресло. На низенький столик рядом с ним я поставил вновь наполненный стакан, а Фриц – поднос с тремя сэндвичами из хлеба собственной выпечки. Один сэндвич был с рубленой крольчатиной, второй – с солониной, а третий – с деревенской ветчиной из Джорджии.
Я устроился у своего письменного стола с блокнотом, прихватив тарелку с такими же сэндвичами, как у Билла, а также кувшин с молоком и стакан.
Вульф только пил пиво. Он никогда не ест между ужином и завтраком. А если бы ел, то не мог бы утверждать, будто не потолстел за последние пять лет – впрочем, это в любом случае неправда.
Порой бывает любо-дорого посмотреть, как Вульф вытягивает правду из собеседника, мужчины или женщины, но временами это зрелище вызывает зубовный скрежет. Когда точно знаешь, куда клонит босс, и следишь за тем, как он тихонько подбирается к жертве, чтобы не спугнуть ее, это чистое наслаждение. Но случается и такое, что Вульф не преследует никакой конкретной цели – или она вам неизвестна, – прощупывает клиента то в одном месте, то в другом, потом начинает все сызнова и, как вам представляется, абсолютно ничего этим не достигает. Проходят часы, у вас давно закончились и сэндвичи и молоко, и тогда рано или поздно наступает момент, когда вы даже не даете себе труда прикрыть рукой зевок.
Если бы в четыре часа утра в ту среду Вульф снова начал расспрашивать Билла Медоуза о его связях с публикой, которая толчется на бегах, или излюбленных темах бесед интересующих нас людей (исключая профессиональные предметы), или о том, как Медоуз попал на радио и нравится ли ему там, я либо швырнул бы в Вульфа свой блокнот, либо пошел на кухню за молоком. Но он больше ничего не спросил.
Оттолкнув кресло, босс поднялся на ноги. Желающий узнать, что́ я записал в блокноте, может навестить кабинет Вульфа в мои свободные часы. Я ему прочту, взяв доллар за страницу. Но он только выбросит деньги на ветер.
Я проводил Билла, а когда вернулся в кабинет, Фриц занимался там уборкой: он никогда не ложится спать раньше Вульфа. Он спросил меня:
– Солонина была сочной, Арчи?
– О господи! – воскликнул я. – Думаешь, я еще помню? Это было сто лет назад. – Я повертел ручку сейфа и обратился к Вульфу: – Мне кажется, мы даже не взяли старт. Кто вам нужен утром? Сол, и Орри, и Фред, и Джонни? Как это для чего? Почему бы им не походить за мистером Андерсоном?
– Я не собираюсь, – мрачно ответил Вульф, – тратить деньги, пока не знаю, что именно хочу за них получить. Даже если это деньги клиентов. Коль скоро есть шанс разоблачить отравителя, просто выяснив, кто покупал цианид или где его могли раздобыть известные нам личности, то это работа для мистера Кремера и его двадцати тысяч сотрудников. Несомненно, полицейские уже сделали все, на что способны, в этом направлении и во многих других, – иначе он не стал бы мне звонить, взывая о помощи. Единственный, кого я хочу увидеть утром… Кто же это? Кто придет в одиннадцать?
– Дебби. Мисс Коппел.
– Ты мог бы сначала назначить мужчинам. Ведь есть шанс, что мы раскроем дело, не дойдя до женщин. – Он уже стоял у двери в прихожую. – Спокойной ночи.
Глава седьмая
Если бы спустя тридцать три часа, в четверг, кто-нибудь захотел узнать, как обстоят дела, то мог бы удовлетворить свое любопытство, заглянув в столовую и понаблюдав за поведением Вульфа во время обеда, состоявшего из кукурузных оладий с осенним медом, сосисок и целой миски с салатом. За едой он всегда бывает экспансивен, разговорчив и добродушен, но сейчас был угрюм, хмур и раздражителен. Фриц не на шутку расстроился.
В среду Вульф занимался мисс Коппел с одиннадцати до часа, мисс Фрейзер – с двух до четырех, мисс Вэнс – с восьми тридцати вечера до одиннадцати, Натаном Траубом – с полуночи, а Талли Стронгом – в четверг, с одиннадцати утра до обеда.
Я исписал сотни страниц блокнотов, но там нет абсолютно ничего интересного.
Разумеется, пробелы были заполнены, но чем? Мы даже получили признания, но в чем?
Билл Медоуз и Натан Трауб признались в том, что часто играют на бегах.
Элинор Вэнс поведала, что ее брат занимается гальванопластикой и, насколько ей известно, часто использует материалы, содержащие цианид.
Маделин Фрейзер открыла нам, что не может поверить, будто кто-то добавил яд в одну из бутылок и ему было все равно, кому из четырех участников передачи достанется отравленный напиток.
Талли Стронг сообщил, что полиция обнаружила его отпечатки пальцев на всех четырех бутылках. Он дал этому такое объяснение: пока врач, опустившись на колени, осматривал Сирила Орчарда, он, Стронг, пришел в ужас от мысли, что с "Хай-Спотом", продукцией самого важного спонсора, что-то не так. В панике он схватил все четыре бутылки, ибо у него возникла идиотская идея спрятать их где-нибудь, но мисс Фрейзер и Трауб отняли у него бутылки и вернули на стол. Это признание выглядело особенно любопытным, поскольку подсказывало, почему исследование отпечатков пальцев на бутылках ничего не дало копам.
Дебора Коппел созналась, что хорошо разбирается в цианидах, их применении, воздействии, симптомах отравления, дозах и доступе к ним, потому что много читала о них после смерти брата, шесть лет назад.
За все время работы с этими людьми Вульф показал себя несносным всего два раза, когда расспрашивал о смерти Лоренса Коппела сначала Дебору, его сестру, а потом Маделин Фрейзер, его вдову.
То обстоятельство, что в связи с именем мисс Фрейзер снова упоминался цианистый калий, представляло собой лакомый кусочек для газет в течение последней недели. Один бульварный листок опубликовал даже статью эксперта, рассуждавшего о том, действительно ли шесть лет назад имело место самоубийство, хотя ни тогда, ни потом даже вопроса такого не возникало.
Однако Вульфа интересовало другое. Лоренс Коппел умер у себя дома, в маленьком городишке Флитвилл, штат Мичиган. Вульф желал знать, не было ли во Флитвилле или его окрестностях кого-нибудь, носившего фамилию Орчард, или имевшего родственников с такой фамилией, или сменившего свою фамилию на Орчард.
Не знаю, с чего ему пришло в голову, будто это стоящая идея, но он без конца с ней носился и сделался совершенно несносен. Вульф так долго донимал этим Маделин Фрейзер, что к четырем часам, когда наступало время дневного свидания с орхидеями, ничего не спросил у нее о скачках.
Кроме бесед с пятью кандидатами в тот день, ночь и утро произошли и другие события. Мы с Вульфом обсуждали многочисленные способы, которыми решительный и умный субъект способен раздобыть цианид, а также получить доступ к бутылкам в холодильнике студии радиовещания. Говорили мы и том, стоит ли пытаться выудить у инспектора Кремера или сержанта Пэрли Стеббинса какие-то сведения об отпечатках пальцев. Все эти рассуждения дали нам не больше, чем собеседования.
Дважды напоминал о себе по телефону Кремер, звонил Лон Коэн и кое-кто еще. Кроме того, нам обещал нанести визит профессор Ф. О. Саварезе.
Требовалось также организовать встречу с Нэнсили Шепард, но тут возникла заминка. Мы знали о ней все: ей шестнадцать лет; она живет с родителями на Уиксли-авеню, 829, в Бронксе; у нее белокурые волосы и серые глаза; отец ее работает на складе. Телефона Шепарды не имели, так что в четыре часа в среду, когда отбыла мисс Фрейзер, а Вульф поднялся в оранжерею, я вывел из гаража машину и отправился в Бронкс.
Многоквартирный дом под номером 829 на Уиксли-авеню принадлежал к числу тех, где люди живут не потому, что им так хочется, а потому, что другого позволить они себе не могут. Дому следовало себя стыдиться, и, вероятно, так и было.
Я нажал кнопку, рядом с табличкой "Шепард", но щелчка, с каким открывается замок, не последовало, так что я отправился в подвальный этаж на поиски уборщика. Он вполне гармонировал со зданием.
Уборщик сказал, что я поздновато спохватился и зря звоню Шепардам. Они три дня как уехали. Нет, не вся семья, только миссис Шепард и девочка. Он не знает, куда они уехали, и никто здесь не знает. Кое-кто думает, что они смылись, а другие считают, что их замели копы. Лично он полагает, что они мертвы. Нет, мистер Шепард жив. Он каждый день возвращается с работы вскоре после пяти, а уходит каждое утро в половине седьмого.
Я взглянул на свои часы: без десяти пять. Я предложил уборщику доллар за то, чтобы он поболтался неподалеку от входа и дал мне знать, когда появится Шепард. Его взгляд подсказал мне, что я зря потратил по крайней мере полдоллара из денег клиентов.
Ждать пришлось недолго. Когда я увидел Шепарда, то понял, что зря оторвал уборщика от работы: расстояние от бровей до волос у отца семейства было таким же, как до подбородка, – этого хватило бы для беглого описания. Кто бы ни спроектировал это лицо, он начисто утратил чувство пропорции. Когда Шепард собирался войти в вестибюль, я возник перед ним и осведомился:
– Мистер Шепард?
– Убирайся! – рявкнул он.
– Моя фамилия Гудвин, и я работаю на мисс Маделин Фрейзер. Как я понимаю, ваши жена и дочь…
– Убирайся!
– Но я только хочу…
– Убирайся!
Он не дотронулся до меня и не оттолкнул плечом, так что непонятно, каким образом ему удалось пройти в вестибюль, не соприкоснувшись со мной. Однако он это проделал и вставил ключ в замочную скважину.
Конечно, у меня имелась дюжина вариантов, начиная с того, чтобы схватить его за ворот, и кончая тем, чтобы дать ему в челюсть. Однако таким образом я выпустил бы пар, но ничего не добился бы. Стало ясно, что пока папаша в сознании, он и не подумает сказать мне, где Нэнсили, а будучи без сознания, не сможет этого сделать. Я сдался.
Вернувшись на Тридцать пятую улицу, я оставил автомобиль у обочины, направился в кабинет и набрал номер Маделин Фрейзер. Ответила Дебора Коппел, и я спросил у нее:
– Вы в курсе, что Нэнсили уехала? Со своей матерью?
Да, сказала она.
– Вы об этом не упомянули, когда были у нас сегодня утром. И мисс Фрейзер тоже.
– Не было причин упоминать об этом, правда? Нас не спрашивали.
– Вас спросили о Нэнсили, вас обеих.
– Но не о том, не уехала ли она и где находится.
– Тогда могу ли я спросить вас сейчас? Где она?
– Я не знаю.
– А мисс Фрейзер?
– Нет. Никто из нас не знает.
– Откуда вы узнали, что она уехала?
– Она позвонила мисс Фрейзер и сказала, что уезжает.
– Когда это было?
– Это было… это было в воскресенье.
– Она не упомянула, куда едет?
– Нет.
Вот и все, чего я добился. Повесив трубку, я сел и задумался. Был шанс, что Пэрли Стеббинс из отдела по расследованию убийств будет в настроении подбросить мне кость, раз уже Кремер нам частенько названивает. Но Стеббинс захочет чего-нибудь взамен, а мне нечего ему предложить. Так что когда я снова взял трубку, то набрал не его номер, а позвонил в "Газетт".
Лон Коэн сразу же перешел на личности. С чего я взял, осведомился он, что рекламное заявление для прессы открывает мне неограниченный кредит?
– Когда-нибудь, дружище, ты получишь нечто потрясающее, – заверил я его. – Скажем, месяцев через шесть – судя по нашим темпам. Газета должна оказывать услуги обществу, а мне они требуются. Ты знал, что Нэнсили Шепард слиняла вместе с мамашей?
– Конечно. Отец пришел в ярость из-за того, что она оказалась замешана в деле об убийстве. Он чуть не убил двух фотографов. Папа с характером.
– Да, я видел папу. Что он сделал с женой и дочкой – урыл их?
– Отправил из города. Насколько нам известно – с разрешения Кремера. Кремер, конечно, знает, где они, но молчит. Естественно, мы сочли это возмутительным. Разве следует держать в неведении великий американский народ? Нет. Но, должно быть, у тебя нюх, так как менее часа назад мы кое-что разузнали. Нэнсили и ее мать в Атлантик-Сити, в отеле "Амбассадор". Номер с гостиной, спальней и ванной.
– Ничего себе! А кто оплачивает?
Лон не знал. Он согласился, что это безобразие: американский народ, представителем которого являюсь и я, не проинформирован о такой важной детали. И прежде чем повесить трубку, заверил, что непременно постарается исправить это упущение.
Когда Вульф спустился в кабинет, я доложил ему о своих достижениях. В тот момент нас ожидали еще три встречи с кандидатами в подозреваемые, но уже стало ясно: нам понадобится все, что только можно раскопать. Поэтому Вульф велел мне позвонить Солу Пензеру. Сола не было дома, но через час он перезвонил.
Сол Пензер – свободный художник. У него нет офиса, да офис Солу и не нужен. Он такой ценный специалист, что всегда запрашивает двойное вознаграждение и получает его. И в любой день недели у Пензера отбоя нет от предложений, так что он может выбирать. Тем не менее не припомню случая, чтобы Сол отказал Вульфу, – разве что был занят по горло.
Сол взялся за дело. Вульф поручил ему в тот же вечер отправиться поездом в Атлантик-Сити, переночевать там, а утром убедить миссис Шепард, чтобы она позволила Нэнсили съездить в Нью-Йорк для беседы с Вульфом. Солу было велено привезти девчонку – если нужно, с мамашей.
Когда Вульф заканчивал разговор с Солом, вошел Фриц с подносом. Я взглянул на него с удивлением: Вульф редко пьет пиво за час до ужина. Но когда Фриц поставил поднос на письменный стол, я увидел, что он принес не пиво. На подносе стояла бутылка "Хай-Спот" и три стакана. Вместо того чтобы повернуться и уйти, Фриц остался.
– Возможно, напиток слишком холодный, – предположил он.
Бросив презрительный взгляд на бутылку, Вульф достал из верхнего ящика открывалку, откупорил бутыль и начал наполнять стаканы.
– Мне кажется, – заметил я, – что это бесполезная жертва. Зачем страдать? Если Орчард никогда прежде не пил "Хай-Спот", он не знал, каким должен быть вкус. И даже если бы напиток ему не понравился, он должен был отпить из стакана – просто из вежливости, раз они были в эфире. – Я взял поданный Фрицем стакан, наполненный на треть. – В любом случае он выпил достаточно, чтобы испустить дух, так какое значение имеет, что́ мы думаем?
– Он мог пить его прежде. – Вульф поднес стакан к носу, понюхал и скорчил гримасу. – Во всяком случае, убийца должен был это допустить. Он бы слишком рисковал, окажись разница во вкусе заметной.
– Понятно. – Я отхлебнул. – Не так уж плохо. – Я отпил еще. – Единственный способ докопаться до истины – это выпить "Хай-Спот", а потом попробовать цианида. У вас, случайно, нет?
– Хватит трепаться, Арчи. – Сделав два маленьких глотка, Вульф поставил стакан. – Боже мой! Что они туда кладут, Фриц?
Бреннер покачал головой в недоумении: