Трое волокли к машине Бориса, заломив руки за спину. Анастасии видно не было. Стрелять отсюда Локтев не мог - запросто попал бы в Бориса, он еще надеялся добежать до них, но "козлик", как только Бориса бросили в него, выбив из-под колес шлейф пыли, помчался прочь от избы.
Все, конец. Парня теперь не спасти…
Была еще у Локтева надежда, что успеет добежать до второго "козлика", что сможет в секунды завести его и пуститься в погоню за первой машиной. Но над головой засвистели пули, пришлось залечь, а фээсбэшники в это время успели погрузиться в свой транспорт, втащить туда малоподвижных коллег и укатить.
"Идиот, дубина!" - ругал себя Локтев, перекатываясь в сторону, чтобы пули не задели, когда он вскочит на ноги и сделает стремительный бросок к прикрывающему отход. Надо же было сперва вывести из строя машины. Понадеялся, что некому будет ими воспользоваться. Вот и "сработали старые рефлексы"… Теперь расхлебывай, разведка..
Когда же он вскочил на ноги, то увидел только, как третий "козлик", прыгая на ухабах, летит прочь от опасной избы. Все было кончено. Локтев обессиленно сел на траву и чуть не взвыл от бессилия и злости. Но тут же вскочил. Настюха! Где она? Если с ее головы упал хоть волос - он ведь все равно найдет их всех до одного и ни капли милосердия не останется в его солдатском сердце…
Часть вторая О ПРЕИМУЩЕСТВАХ БЕЗДЕЛЬЯ
1
Импульсивная и стремительная в обычной жизни Валентина Карандышева в зале суда становилась воплощенным спокойствием и рассудительностью. Уверенность в победе и какая-то внутренняя собранность сразу же привлекали к ней потенциальных клиентов, способных оценить впоследствии и ее ум, и хватку, и цепкий взгляд, который не скрывали даже толстые стекла очков. У Вали была приличная близорукость, кстати, вовсе не мешавшая ей без устали гонять на машине, и Гордеев помнил, что впервые увидел ее без очков, только когда впервые же и поцеловал. Очки куда-то девались, и они долго тогда про них не вспоминали. В самом деле, нужны ли очки, если глаза закрыты?
Когда Валя была в Москве, Гордеев знал, что она в разводе, и кольцо она носила тогда на безымянном пальце левой руки. Сейчас же первое, что ему бросилось в глаза, это самое колечко, он его хорошо помнил - узенькое, неброское, с продольной глубокой чертой, оно переместилось на правую.
Она наконец отпустила его шею и перехватила взгляд. Но сказала другое:
- Что же не предупредил?.. - Потом спохватилась: - Вот черт, как назло, у меня сейчас клиент важный будет, какой-то занудный тип из Питера напросился… Нет, Юра, я просто поверить не могу! Или?.. - Тут она внимательно посмотрела ему в глаза. - Подожди-ка, это ты, что ли?!
Гордеев кивнул.
- Но что за странности? Ты же запросто мог вообще ко мне не попасть! У меня дел невпроворот, и я улетаю на днях… Назвался бы своим именем… Господи, Юрка, да что случилось-то?
Тогда он коротко объяснил ей, что вынужден был уехать из Москвы по не зависящим от него причинам, что это не надолго и вообще ничего страшного, просто лучше перестраховаться.
- Как же ты тут перестрахуешься? - буркнула Валя. - Со своим-то паспортом?! Ты же небось в гостинице уже остановился?..
- Не волнуйся, документы у меня в порядке.
- В порядке, в смысле, на чужое имя?! И это ты называешь в порядке? - Она даже побледнела немного, и это ей удивительно шло. - Вот черт, черт возьми, ну что такое, а? Как приличный человек, так обязательно в какое-нибудь…
- Что, я разве не первый? - засмеялся Гордеев.
- А, - махнула рукой Карандышева. - Ладно, это я так, к слову, не обращай внимания. Все, хватит тут торчать, а то меня тошнит уже от кабинета, поедем сейчас ко мне домой, хоть поужинаешь по-человечески.
- Вот уж не откажусь, - с удовольствием признался Гордеев, благоразумно оставивший в желудке резервные места. - А… как же муж?
- Объелся неспелых фруктов, - безо всяких эмоций сообщила Валентина, собирая документы со стола и виртуозно, как иллюзионист, рассовывая их по ящикам стола, в свой портфель, в сейф, который, как заметил Гордеев, закрывался банальным ключом. Через несколько минут они сели в спортивную "тойоту" (это была ее-таки машина), и Валентина объяснила: - На самом деле я уже почти в разводе, кольцо не снимаю из суеверия, пока бумажку не оформлю.
Гордеев хмыкнул:
- Это, как я помню, говорилось и полтора года назад. Но сейчас…
Она резко вывернула руль вправо, и Гордеева немного прижало к стеклу.
- Я в разводе-два, если так понятней. В процессе. За то время, что мы не виделись, успела еще раз выйти замуж и еще раз почти развестись. Будет интересно - расскажу, без проблем, ты же знаешь. В моей личной жизни - все, как в правовом государстве: что не запрещено, то разрешено.
- У вас тут все - два, как я посмотрю, - заметил Гордеев. - Развод-два, "Чупринка-2" из этого самого закутка, как он там у вас называется, такой уникальный?.. Или он один?
- Он точно один, - почему-то мрачновато усмехнулась Валентина и спросила: - А что ты слышал про Чупринин Закут? У меня сейчас как раз дело с этим местом связано.
- Мне сказали, что вода минеральная, которую там добывают, - самая лучшая.
- А… То есть больше ты про него ничего не слышал?
- Вроде нет.
- Понятно. Нет, Юрочка, она не самая лучшая, а просто единственная. Есть и еще вода, но та - халтура минерализованная, а эта - настоящая, не хуже, чем на Северном Кавказе.
- А что у тебя за дело, не расскажешь?
- Пока рано, - коротко объяснила она, и он вопросов больше не задавал.
Наконец они подъехали к ее дому, и, пока Валя парковала машину, чтобы завтра удобнее было выезжать - сразу же лицом к городу, Гордеев смог оценить внешний вид жилья. Это действительно оказался пригород, и - самый настоящий особняк, причем поставленный явно бог знает когда и бог знает кем, по дизайну и архитектуре это было заметно.
- Ну как? - спросила она.
- Прямо усадьба! - восхитился Гордеев.
- Скажешь тоже.
Оказалось, дом этот она купила почти год назад, к своему второму замужеству, сейчас жила тут одна, хотя, по сути, только-только его обставила. Валя сказала, что дом был построен в 1931 году, когда здесь жил командующий округом командарм 2-го ранга Чебанадзе. А за дюжину лет до него на этом же самом месте дислоцировался штаб какого-то колчаковского генерала, и прямо вот в этом белогвардейском штабе "верховный правитель российского государства" адмирал Александр Васильевич Колчак, как известно, отличавшийся крайней скромностью и неприхотливостью в быту, часто останавливался и ночевал на своей походной кровати. Такое вот историческое место. Большая веранда и балкон шириной во весь фасад. Что чаи гонять, что водку пить, наверно, все здесь было делать одинаково замечательно. А в двухстах метрах отсюда фактически уже начинался лес.
С ума сойти - вот так жить, подумал Гордеев, но так и не понял, что сам имел в виду, крайнюю степень восторга или наоборот. Скорее восхищения перед чем-то неизведанным, вроде инопланетного корабля.
В доме оказалось два этажа и семь комнат - четыре на втором этаже и три на первом. Кроме них, на первом этаже располагалась большая, метров в двадцать квадратных, кухня, а под ней - три подвала. В одном из подвалов специально для командарма Чебанадзе было построено очень специальное сооружение - сацнахели - там выдавливался виноградный сок, в другом делали вино для его домашней коллекции, в третьем - хранили это сокровище.
- Феноменально для тридцать первого года! Но где же он брал в Белоярске виноград? - поразился Гордеев.
- Чебанадзе был тут большой человек, - пожала плечами Валя. - Виноград ему привозили на специальном самолете из Батуми. У него в роду, видишь ли, все были виноделами, так что это вроде как он наверстывал упущенное за годы Гражданской. Между прочим, построил тут, в Белоярске, винно-водочный завод. У Сталина одно время в любимчиках ходил.
- Ты знаешь такие подробности?..
- Ну, во-первых, как я уже сказала, Чебанадзе для Белоярска - действительно крупная, или, как сейчас принято говорить, знаковая фигура, а во вторых, - тут она улыбнулась, - так вышло, что я училась в одной школе с его внуком. Его потомки и сейчас тут живут.
- Смотри как! - удивился Гордеев. - Любопытно, ведь обычно эти знаменитые красные командиры исчезали бесследно, а семьи их становились лагерной пылью.
- У Чебанадзе исключительная судьба. Совершенно нетипичная. Ты еще что-то хочешь о нем узнать, господин историк?
Между тем они были уже на втором этаже, в спальне.
- Извини. Пошел он к черту, этот красный герой! - И Гордеев впился в губы хозяйки дома.
Про ужин они вспомнили несколько часов спустя. Спустились на сверкающую чистотой кухню, и Гордеев подумал о том, как же ей удается содержать в чистоте этот огромный дом? Словно читая его мысли, Валя сказала, нарезая холодную буженину:
- Приходится держать домработницу. Но я все равно рада, что у меня есть этот дом. Если бы ты знал, сколько я о таком мечтала!
- А я рад, что ты можешь себе это позволить. Это говорит о том, что дела у тебя и в самом деле неплохи, - отметил Гордеев, разливая красное вино по бокалам. - Ну, так все же расскажи мне о муже, раз уж сама предложила.
Она негромко вздохнула:
- Давай… со встречей, что ли!
Выпили. Немного пожевали.
- Особенно рассказывать нечего. Мой нынешний муж и есть внук Чебанадзе. Его зовут Реваз. Он театральный режиссер. Примерно твоих лет, хотя… я ведь даже не знаю, сколько тебе, Юрочка. Сорок уже есть?
- Замнем для ясности, - предложил Гордеев.
- Ну и дела! - всплеснула она руками. - Интересно у нас получается! Я вроде бы женщина, это же у тебя сомнений не вызывает, верно? Но ты все про меня знаешь, в том числе и про возраст, а теперь, вот даже с мужем заочно познакомился. Я же о тебе - шиш с маслом. О чем это говорит?
- С бывшим мужем, - уточнил Гордеев.
- С фактически бывшим.
- Ваша честь, прошу последнюю реплику считать недействительной и занести это в протокол, - воззвал Гордеев к воображаемому судье.
- Ладно, считай, занесено. Так о чем же это говорит, мой дорогой?
- О том, что я, как юрист - профессиональнее тебя. Ты мне рассказываешь то, что мне нужно знать, потому что я этого хочу, а я тебе - не рассказываю того, что тебе знать совсем не обязательно, тем более что на самом деле ты этого знать и не хочешь.
Она смотрела на него долго и довольно грустно. Отчего-то вздохнула.
- Может быть, может быть…
Пауза затянулась.
- Вообще-то ты рассказывала о своем Ревазе, - напомнил Гордеев.
- Помню пока еще, в маразм не впала, несмотря на свой преклонный возраст.
- Ну хватит, Валечка!
- Ладно. Реваз - человек очень творческий и… совершенно ненормальный. Впрочем, наверно, таким и должен быть грузин, уже во втором поколении рождающийся в Сибири. Он тут… - она поискала подходящее сравнение. - Как банан, что ли, тропический, в общем, фрукт, понимаешь? У нас же морозы за тридцать, а он хоть и местный, но до сих пор в толк взять не может, для чего зима существует.
- Наверно, высокий жгучий брюнет? - деланно ревниво уточнил Гордеев. - Стройный, как березка, широкий в плечах, как целый Тбилиси, верно?
- Все наоборот: маленький, толстоватый, лысоватый.
- Быть не может, ни за что не поверю, что ты в такого втрескалась!
Валя, смеясь, кивнула на стену позади Гордеева. Тот повернулся и увидел фотографию. На ней Валентина стояла обнявшись с каким-то небольшим мужичком на фоне большого загадочного забора.
- Так, значит, он театральный режиссер… Ну что ж, понимаю, - тоже смеясь, сказал ГорДеев. - Интересная жизнь, наверно?
- Невозможная, - уточнила Валя. - Совершенно невозможная. Я встаю в шесть - он спит, я уезжаю на работу в семь - он спит, я приезжаю в обеденный перерыв - он спит, я приезжаю с работы усталая, с ног валюсь, а у него только день начинается и настроение - лучше не бывает. Потом вваливается его тусовка театральная, и начинается какая-то абракадабра: Юджин О’Нил - то, Жан Жене - это, Ленком - это отстой, Фоменко - это сила, и так далее… Литературные споры, киношные, такие, сякие, я поначалу в них ничего не понимала, но потом, знаешь, к. своему ужасу, даже стала втягиваться как-то в эти полуночные бдения. Дым коромыслом и беспрерывное застолье.
- Это железное здоровье надо иметь, - уточнил Гордеев.
- Точно. Сперва мы у него жили. У него в городе большая квартира, у меня тоже ничего была. На работе моей такая жизнь, конечно, паршиво отражалась, да и вообще постепенно как-то все наперекосяк пошло. Ну а когда я дом его деда купила, тут уж совсем плохо стало… Дом-то, кстати, бесхозный стоял. Раньше тут музей был - героев революции и Гражданской или что-то в этом роде, потом какие-то коммунальные службы гнездились. А потом вышла такая возможность, ну и я ее не упустила. В долги, правда, немного залезла. Ну да ничего, не жалею. Я сюда когда приезжаю после работы, мне уже никто не нужен. То есть не то я хотела сказать… Я здесь правда счастлива, Юра, ты веришь?
- Да, - после паузы сказал Гордеев, внимательно глядя ей в глаза.
- Вообще, это трудно объяснить. Налей мне еще, пожалуйста, тебе нравится это вино? Мне очень, я люблю десертное… Ха! Между прочим, никакое оно не португальское, не верь этикетке, его делают на нашем местном заводе, на том самом, что Чебанадзе построил. Так о чем я? Ну да, о Ревазе, одоме… Когда я его купила, тут уж была жирная точка поставлена, этого он пережить не смог. Дом деда, понимаешь, и он не купил, а женщина смогла, - все-таки кавказская кровь, ее же в раковину не сольешь. Вот и разбежались. И всем на пользу, вот удивительно! Мы уже опять друзья, и главное, его вскоре после этого главным режиссером театра назначили, вот чудеса, а? Тут у него и богемная эта жизнь, что меня с ума сводила, кстати, разом прекратилась. Все теперь, режим у него, с раннего утра едет в театр, все там контролирует, к каждому рабочему пристает, просто ненормальным стал человек от такого счастья. Знаешь, как говорят: не было ни гроша, да вдруг алтын…
- Подожди, подожди, я за тобой не успеваю! Так что же получается? - изумился Гордеев. - Получается, что этот грузин, полтора метра на коньках и в кепке, от тебя, такой раскрасавицы, умницы, спортсменки и комсомолки, ушел, а не наоборот? Не ты от него?
- Выходит, что так, - подтвердила Валя.
- Ну и дела… А режиссер-то он хороший?
- Хороший, только в основном безлошадный. Надеюсь, скоро все изменится.
- В каком смысле - безлошадный, что это значит?
- В том, что театр у нас много лет не работает.
- Это как же тогда?
- Он тщательно реставрируется, - она усмехнулась, - очень тщательно - много лет, потому что тоже какая-то там архитектурная или историческая ценность, вроде моего дома. На самом деле просто заморозили стройку, и все. Проворовались, наверно, стройматериалы закончились, тут вообще такие дела в девяностые творились, не до театров было. Дураки, конечно…
- Я все-таки не понимаю. А твой Реваз высокохудожественный что тогда делал? Не вино же, в самом деле?
- А мой Реваз высокохудожественный вообще-то по образованию историк, он местный университет закончил, истфак, потом копался тут в архивах довольно много, жизнь своего деда изучал, как тот с Колчаком в наших краях сражался. Диссертацию даже защитил. Но вообще Реваз всегда к театру тянулся и еще студентом ставил спектакли, представь, ха-ха, даже я однажды в таком играла!
- Не представляю что-то, - признался Гордеев.
- Я тоже, - засмеялась Валя. - Тому уже лет пятнадцать назад. Ерунда какая-то, не помню. Но потом он серьезной драматургией увлекся, классикой, закончил в Москве театральный вуз, вернулся и почти десять лет ставил спектакли во всяких там бывших ДК и заводских клубах. Но вот сейчас за наш драмтеатр вроде взялись, с полгода городское начальство стройку под личный контроль взяло, и уже буквально через неделю обещают все закончить. Сразу и премьеру сыграть должны. Если будешь еще здесь, приходи, это наверняка окажется жутко интересно…
- Хм.
- В Москве ты такого точно не увидишь, я тебе гарантирую, потому что у Реваза очень интересный взгляд на классику. Самобытный. Вот.
- Могу себе представить, - ухмыльнулся Гордеев. - Небось Чехов какой-нибудь? "Чайка" там, "Вишневый сад"…
- Откуда ты знаешь?! - Она чуть не подпрыгнула. - Это же был большой секрет!
- Да я и не знаю, просто предположил. Мне кажется, во всех провинциальных театрах на премьере играют Чехова. Это какой-то необъяснимый закон природы. Но смотреть, как правило, невозможно, в печенках уже сидит.
- Ну конечно, - обиделась Валя, - мы темные провинциалы, куда уж нам! Была я в твоей столице, сам меня по театрам таскал, разве забыл? Что-нибудь действительно стоящее мы с тобой тогда посмотрели, несмотря на весь твой блат и лучшие места?
Гордеев поднатужился, но вспомнить ничего такого не смог. Он протестующе поднял руку: мол, я и не имел в виду ничего плохого, просто…
Но она уже не давала и слова вставить.
- А у Реваза, между прочим, Шекспир - любимый драматург! Ему "Макбет" уже много лет снится, он просыпается и все записывает! А Чехов просто в нашем городе когда-то останавливался, у нас тут где-то доска об этом висит, и у Реваза теперь просто выхода нет! Хотя он говорит, что писатель Чехов потрясающий, а драматург - никакой! И все равно спектакль будет гениальный! А ты в театре ничего не понимаешь! Я всегда это подозревала! А он - талантище, он вообще интеллектуал и эрудит, а ты… а он…
Битва двух профессиональных ораторов была безнадежно проиграна московским, впрочем, - он не сильно-то и переживал. Улыбаясь, Гордеев притянул женщину к себе, и слегка захмелевшая Валя постепенно смолкла.
2
Гордеев открыл глаза и не сразу понял, где находится. Ага. Потолок высок, но незнаком, за окном ненормально голубое небо и, кажется… лес чернеет… Елки зеленые! Причем в буквальном смысле? Что это?! Тьфу ты, ну конечно, Азия, Сибирь, Белоярск, Валентина! Он поглазел в обе стороны: Вали в комнате не было. Не без труда нашел свои часы: оказалось, что уже больше двух часов дня. Ну и дела! Он не помнил, когда с ним последний раз случались такие приступы тунеядства. Впрочем, все можно списать на разницу во времени, допустим, она его все-таки скосила. Гордеев поднялся и пошел искать душ. Вроде бы хозяйка ему что-то такое говорила, где он находится, ведь вчера они туда так и не попали…
Через полчаса он уже был на кухне и готовил себе завтрак: варил овсянку, в которую намеревался бросить чернослив и курагу, счастливым образом найденные в буфете. Больше у известной белоярской адвокатессы, оказывается, в доме ничего не было. Остальное они съели вчера. Или даже сегодня, если уж быть точным, потому что приступы голода периодически накатывали на них посреди бурной ночи.
Зазвонил телефон, висящий на стене кухни. Гордеев недовольно покосился на него, но трубку брать не стал - если это не сама Валя, а кто-то другой, то зачем этому кому-то знать, что у Карандышевой гости? Ни к чему это знать. А Вале он и сам сейчас перезвонит. Он ведь, кажется, забыл ей дать номер своего мобильника. Гордеев подождал, пока звонки прекратятся, и двинулся было к телефону, но тут из его недр раздался мужской голос: