Локтев подошел к магнитофону и включил этого ее "Мумий Тролля". Или "Мумия Тролля"? Может, действительно, музыка не так уж плоха? Но, как ни старался, ничего не понял. Вздохнул, взял топор и пошел колоть дрова.
5
…Старый, почти седой орангутанг неподвижно сидел в самой чаще джунглей высоко на платановом дереве. Он смотрел вниз, и почему-то взгляд у него был грустный. Словно он знал что-то недоступное, важное, вечное и одновременно бессмысленное… безнадежное… Другие обезьяны, помоложе, скакавшие мимо по деревьям, смотрели на него с уважением, но непониманием…
Тут Гордеев открыл глаза и увидел белый потолок. Высокий. Метра четыре с половиной.
Оба-на, подумал он.
Ничего особенного, потолок как потолок, но он сразу понял, что это - в больнице. Не вспомнил, что произошло, а сперва понял, где находится. Впрочем, никакой амнезии не было. Тут же вернулись все события кошмарного сегодняшнего дня.
Едва он пошевелил рукой, как сосед по палате, которого Юрий Петрович почему-то не видел, тот лежал, где-то сзади, тут же заорал диким голосом:
- Оклемался!!!
Гордеев слегка обалдел. Сколько же он был без сознания, если такая реакция? И что вообще происходит? Может, на самом деле, дурной (и навязчивый) сон - это не орангутанг, а взрыв "роллс-ройса"?
Все прояснилось довольно быстро. В палате тут же появились два доктора. Один молодой, не больше тридцати лет, высокий и худой, второй - такого же сложения, но явно за пятьдесят.
- Ага! - радостно сказал молодой. - Я же говорил. Проспорили, Петр Петрович, проспорили.
- Ты говорил, он сегодня оклемается, - несколько хмуро сказал тот, которому было за пятьдесят. - Говорил, что, может быть, к вечеру.
- И что? Или я не выиграл, если он пришел в себя раньше? Вы, Петр Петрович, вообще предвещали ему в кому впасть в ближайшем будущем.
Делать было нечего, Петр Петрович вздохнул и вытащил из кармана пятьдесят рублей, очевидно, цену их спора.
Тут Гордееву стало нехорошо. В кому впасть ему, видите ли, предвещали! Он прислушался к себе и вроде никаких особых признаков болезни или недомогания не ощутил.
- Подождите, господа эскулапы! - попросил он. - Что со мной, а?
- Вы что-нибудь помните? - хором спросили эскулапы.
- Да все я помню! Генпрокуратура. Взрыв. И так далее.
- И так далее - это что? - заинтересовался молодой.
- Обезьяна.
- Какая обезьяна?!
Гордеев нетерпеливо махнул рукой.
- Большая. Седая. Сколько я был без Сознания?
- Точно не скажу, но минут пятнадцать после того, как вас в палату поместили, наверняка, - рассказал молодой. - Но скажите… что вы видели? Действительно седую обезьяну?
- Значит, только пятнадцать минут, да? - Гордеев вздохнул с облегчением и сел на кровати. Выходило, что отключился он ненадолго, что скорее свидетельствовало о нервном потрясении, нежели о серьезной травме. Гордеев спустил ноги на пол.
- Но-но! - закричали доктора.
- Да ладно, - заворчал Гордеев. - Я в порядке. Скажите лучше, Турецкий где? Это же он меня сюда, верно?
- Кажется, он действительно в порядке, - удивился Петр Петрович. - Смотрите-ка! Все помнит. Действительно, господин Турецкий привез вас сюда и сказал, что вернется вечером, после семи часов, потому что раньше не освободится. А скорее - после восьми. Только у нас посещения возможны лишь до девяти вечера. И то - привилегированным клиентам. Так и знайте.
- Мне по барабану, - честно признался Гордеев.
Итак, прояснилось следующее. После взрыва Турецкий привез Гордеева в закрытую клинику на проспекте Вернадского, где обслуживали сотрудников частного сыскного агентства "Глория" и где (пока что) у директора "Глории" Дениса Грязнова был открыт неограниченный кредит ("Ровно до тех пор, - как шутил Грязнов-младший, - пока кому-нибудь не придется делать пересадку мозга"). Соответственно все его ближайшие друзья этим пользовались. У Гордеева, видимо, было только сотрясение мозга. Никаких переломов, никаких травм. Осколками от взрыва машины его не задело, если не считать глубокого пореза на лбу от пивной крышки. Ирония судьбы. Его коллегу и учителя разорвало у него на глазах в клочья (да и еще одного человека, Аркадия Клеонского, между прочим, тоже), а его…
Слава богу, девочки-школьницы действительно не пострадали вовсе, если не считать ссадин от того толчка на асфальт, что был на совести Гордеева. Турецкий распорядился и на их счет, их отправили домой, а позже ими займется детский психолог, так что, в общем, все было в порядке. Насколько это возможно в таком случае.
Гордеев потребовал свою одежду, первым делом достал мобильный телефон, созвонился с Турецким и попросил его прислать кого-нибудь с его же, гордеевской, машиной, которая по-прежнему торчала на стоянке Генпрокуратуры. После этого Гордеев подписал отказ от госпитализации: на этой бумаге настоял Петр Петрович, а его молодой коллега только посмеивался и говорил, что тут и опасаться нечего, поскольку у Гордеева определенно чугунный лоб и все остальное, так что расшибить он себе ничего не в состоянии.
Положа руку на сердце, Юрия Петровича несколько подташнивало, и чувствовал он себя далеко не блестяще. Петр Петрович поглядывал на него с некоторым беспокойством.
- Только я вас умоляю, не геройствуйте, - попросил доктор, - хотя бы за руль сами не садитесь. - И вручил пациенту баночку с какими-то пилюлями - принимать три раза в день за полчаса до еды, в течение недели.
Меньше чем через час приехал Филипп Агеев, оперативник из "Глории", заботам которого Турецкий поручил попавшего в переделку адвоката. Агеев в "Глории" считался главным автоспециалистом и непревзойденным водителем (во времена работы в МУРе Филипп занимался автоугонами и кражами имущества из автомобилей). Он Гордеева вполне устраивал, хотя бы потому, что разговаривать сейчас ни с кем особенно не хотелось. Однако Филя в плане светской беседы - человек самодостаточный: всю дорогу до Новой Башиловки, до самого гордеевского дома, говорил без умолку, чем здорово утомил.
А у Гордеева перед глазами стояла сцена взрыва. Почему-то в его сознании смерть Гарри Рудника и Аркадия Клеонского, погибших в зеленой английской машине, как-то причудливо слепилась, трансформировалась, мутировала в гибель некоего цельного существа, имя которому было - "роллс-ройс".
Может быть, потому что он не совсем хорошо себя чувствовал, или потому, что эта машина отождествлялась со знаменитым адвокатом лучше, чем что-либо другое.
Рудник ездил на "фантоме-IV", выпуска 1967 года, предпоследнего собственно британского хита, ведь не так давно марка "роллс-ройс" была продана концерну "БМВ", и Рудник переживал это как личную трагедию. В английской национальности своей машины он видел особый смысл, странную смесь свободы, демократии и консерватизма, традиции высокого стиля. Рудник любил говорить: в "роллс-ройсе" все должно быть прекрасно. И, в общем, не согласиться с ним было трудно. Его старый "роллс-ройс" был автомобиль-дворец, автомобиль-статус. Другое дело, что на Западе это - символ высочайшего положения в обществе, символ, который всегда овевал запах благородства, богатства и успеха, в Москве же он выглядел странно даже на фоне неслыханных богатств нынешних нуворишей, того же Клеонского, к примеру. "Ролле" Рудника не был невероятно дорогой машиной. Более того, ему лично он не стоил ни копейки: это был гонорар, или, если угодно, подарок одного английского клиента. И подарок безошибочный. Видимо, большей любви в жизни Рудника никогда не было.
Рассказывая о своей машине, адвокат уверял, что она даже пахнет как-то очень индивидуально. Гордеев, к тому моменту знакомый с ней еще заочно, признаться, подумал, что тут уж Гарри Яковлевич слегка загибает. Отнюдь. Оказалось, действительно, в кабине его "роллс-ройса" - свой, особый, ни с чем не сравнимый тонкий запах. Его источали лучшие сорта натуральной кожи и ценных пород дерева, которые использовались для внутренней отделки машин. Оказавшись в салоне, Гордеев с изумлением почувствовал, что его нос непроизвольно втягивает в себя воздух.
Удовлетворенный произведенным эффектом, Рудник рассказал забавную историю, косвенно с этим связанную. Заказчики последней марки "роллса" - "Серебряного Серафима" почувствовали, что запах в салоне уже "не тот". Стали выяснять, в чем дело, и обнаружили, что вместо былого палисандра и красного дерева некоторые прежде деревянные детали отделки салона заменили пластмассой. На вид и на ощупь ее от дерева не отличить. Но запах действительно изменился, потускнел, развеялся. И вот привередливые владельцы новых машин-дворцов начали писать на фирму жалобы на непривычный им запах в салонах "роллс-ройсов". И что же? Производители всерьез занялись решением этой проблемы. Они разработали состав ароматических масел для обработки салонов всех "роллс-ройсов", которые вновь стали пахнуть дорогой кожей и деревом…
Теперь вот один из "аристократов дорог" превратился в груду искореженного металла. И случилось это на глазах у Гордеева. И сам он не сгорел тоже по чистой случайности… Или все-таки нет?
Почему же сейчас он так неотступно думает о "роллс-ройсе", а не о человеке, сидевшем в нем, точнее, даже о двух? Есть на это явные причины или просто срабатывает какая-то психологическая зашита? При чем тут, собственно, машина?
Над всем этим предстояло серьезно поразмыслить. В одиночестве. Некоторые юристы быстрее добираются до истины с помощью диалога, но только не он, он предпочитал внутренний монолог. Гордеев не был салонным адвокатом, у него за плечами - неплохая карьера следователя, и мало находилось случаев в его нынешней адвокатской работе, чтобы не приходилось что-то распутывать и расследовать самому, и преимущественно - в одиночку. Зал суда - хорошее место для вынесения оправдательного приговора его клиентам. Но и только. Храм правосудия, короче. А в храме хорошо молиться, медитировать. Но не думать и искать, Филя Агеев помог добраться до квартиры, и там Гордеев попросил его о последней услуге.
- Почему же это о последней? - обиделся Филя. - Мне Сан Борисыч сказал находиться при тебе, пока он сам вечером не приедет.
- Спасибо, Филя, но, думаю, в этом нет необходимости. Я более-менее в порядке. А до вечера вообще прилягу посплю.
- Вот это правильно, - одобрил оперативник. - Так, что еще требуется? Холодильник забить? Без проблем…
- Нет. Давай на денек поменяемся телефонами.
- Мобилами? А что случилось?
- Я точно не уверен, но есть подозрение, что меня слушают.
- Так отключи мобилу, и все дела. А городской аппарат на что?
- Видишь ли, Филя, если слушают, то его - в первую очередь.
Агеев присвистнул и посмотрел на Гордеева с уважением: ну и в передрягу же попал человек. Они поменялись мобильниками, и Агеев уехал, взяв с Гордеева обещание звонить, если что, прямо в "Глорию", где любой из сотрудников, оказавшийся на месте, будет рад помочь Юрию Петровичу.
После этого Гордеев сделал несколько звонков, в том числе снова Турецкому, договорившись с ним уже о точном времени встречи.
- Ты что это, уже куда-то лыжи навострил? - удивился Турецкий.
- В самую точку, - заверил Гордеев.
После этого достал из бара бутылку армянского коньяка "Ани", из холодильника - большой грейпфрут и завалился на диван. Едва он сделал первый хороший глоток и приготовился забросить в рот дольку цитруса, как зазвонил мобильник. Оказалось, что это Агеев.
- Филипп?! - ошарашенно сказал Гордеев.
- Не волнуйся, Юрий Петрович, я не с твоего аппарата звоню, я же не совсем пень, просто я уже в "Глорию" приехал, а здесь у нас связь чистая, не сомневайся, это регулярно проверяется. Кстати, как ты себя чувствуешь?
- Уже лучше, - буркнул Гордеев, засовывая-таки в рот дольку грейпфрута.
- Рад это слышать, - бодро отрапортовал Филя, словно они не виделись месяц. - Вот какое дело, Юрий Петрович, я совсем забыл, мы же проблему твоей связи решим в два счета, Сева Голованов верно подсказал…
Оказалось, что некоторое время назад клиентом "Глории" был владелец салона сотовой связи, который и по сей день расплачивался бартером: в случае необходимости аппараты, а главное - номера можно было менять через день.
- Слушайте, господа частные сыщики, - засмеялся Гордеев, - ну у вас прямо все схвачено! И медицина, и почта, и телеграф.
- Так привезти тебе сейчас пару подключенных телефонов?
- Завтра, если ты не против.
- Считай, что оно уже наступило, - засмеялся Филя. - Это я не в том смысле, что сейчас примчусь, конечно! - тут же поправился он. - Поправляйся.
6
Анастасия неслась по лесу, перемахивая через упавшие стволы, на хорошей спринтерской скорости. Ничто не снимает стресс лучше, чем хорошая физическая нагрузка, уж она-то, как будущий психолог, это знала. И еще - холодная вода, которая ждет ее впереди. Солнце поднялось уже высоко, и роса держалась только в тени, под кустами.
Постепенно сквозь чащу аянских елей ей открылось озеро. Темная, почти черная гладь воды издалека веяла прохладой…
Насте показалось, что за то время, что она тут не была, озеро стало словно меньше и будто постарело… Она поняла, что на самом деде думает об отце. Встряхнула головой, отгоняя грустные мысли.
Один узкий и мелкий конец озера зарос осокой и камышом; сильнее разрослись и наклонились к воде деревья, гораздо больше теперь было на темной воде листьев кувшинок…
Вот вспорхнули несколько белых куропаток.
Не останавливаясь, сбрасывая на ходу майку, кеды, расстегивая джинсы, она добежала до берега, скинула штаны и начала натягивать купальник. "Господи, да кто меня здесь видит?" - мелькнула наконец единственная здравая мысль, и, бросив купальник на берегу, девушка голышом кинулась в воду, взвизгнув от холода, ожесточенно молотя руками и ногами, поднимая тучи брызг и наверняка распугав всю местную живность.
Через пару минут она привыкла к воде, и движения стали замедленными, потом - плавными. Она отплыла подальше от берега, перевернулась на спину, широко раскинув руки и ноги. Подумала, что, наверно, со стороны сейчас напоминает русалку.
"Нет, все-таки папа невыносим, - в который раз подумала она. - Вечно с ним так: скучаешь, подарки ищешь, торопишься приехать, а он раз - скажет что-нибудь, и привет, хорошее настроение как рукой сняло. На него уже можно ярлычок вешать: "Отличное лекарство от хорошего настроения. Принимать дважды в день независимо от приема пищи".
…Таким он был не всегда. Только последние годы, после этой проклятой войны и ужасной его работы. Конечно, после смерти ее матери отцу пришлось нелегко, но они оба приспособились к этому. Анастасия не обманывалась насчет истинной причины того, почему она выбрала профессию психолога. Ей всегда хотелось как-то разобраться в себе, в своих отношениях с окружающими. Но по-настоящему актуальным это стало теперь, когда ее отцу, как она ясно понимала, нужна была помощь. Хотя его намек насчет "ковыряния в чужой душе" слишком очевиден. Со своей болью он будет разбираться сам. Настоящий мужчина, понятное дело! Анастасия подумала, что такая полная закрытость от окружающего мира становится не совсем нормальной. "Вот и бороду отпустил, - с грустью глядя в ненатурально голубое небо, думала девушка. - Скоро совсем стариком сделается, а ведь ему всего лишь сорок лет".
Анастасия перевернулась и медленно, наслаждаясь каждым гребком, каждым движением, поплыла к берегу. Теперь, когда она успокоилась и обрела возможность соображать здраво, проанализировав собственное поведение, Настя пришла в ужас. Отцу было позволительно так себя вести, все-таки он беспокоится о том, как сложится жизнь у его единственной дочери, тем более он - человек с покалеченной психикой. А она-то хороша, будущий психолог! Ведь кому, как не ей, должно быть известно об искаженной обратной связи! То есть ты хочешь сделать человеку приятное, но вместо этого невольно его обижаешь.
"Конечно, я погорячилась, - размышляла она, вытираясь и укладываясь на полотенце позагорать. - Обиделась из-за Олега". Она не думала, что отец серьезно воспримет ее письмо с сообщением о Том, что с ней приедет ее парень. Оказалось, что он чуть ли не хлеб-соль приготовил. К тому же и его упреки в несерьезности поведения неожиданно сильно задели.
Она часто злилась на саму себя. Другие девушки живут в свое удовольствие, меньше всего думают о родителях, а больше - об удачном замужестве или связи с обеспеченным человеком. Такой подход к отношениям Анастасии претил. Все-таки она была дочерью офицера, о чем полушутя-полусерьезно напомнила отцу. Если схожесть характеров - то максимальная, если доверие - то полное, если любовь - то до гроба. Другого ей не хотелось.
А Олег Богомолов?.. А что Олег? Он вроде бы в нее влюбился, это верно. Но ведь он такой… такой папенькин сынок… Что и говорить, роскошная партия, как сказала подруга Анька, едва узнав об их романе. Но ведь ей с ним действительно неуютно. Начать с того, что она молода и самолюбива. И разница их положения, бросающаяся в глаза, ее задевает. Дочь отставного… неважно кого, лесника в перманентной депрессии, проживающая в общежитии, да для нее купить новые джинсы - уже проблема! А рядом - сын крупного чиновника в Белоярске, обеспеченный, упакованный, приезжающий в университет на собственной машине. Контраст…
Когда они познакомились, она поинтересовалась, что он вообще здесь делает, в Белоярске, почему, скажем, не уехал учиться за границу. Оказалось, что решение принимал за Олега отец. "Зато здесь я встретил тебя", - сказал молодой человек. Тогда Анастасии, конечно, польстил этот избитый комплимент.
Трудно было найти менее похожих людей, чем она и Олег Богомолов. В дорогих его сердцу компьютерах она ничего не понимала, сидеть ночи напролет в Интернете ей казалось несусветной глупостью. Виртуальное общение - нонсенс, для чего же тогда живые люди? Его друзья, образ жизни, привычки и взгляды - все это в корне отличалось от того, к чему она привыкла. Но самое главное, в чем она не хотела признаваться отцу, Олег был чересчур… правильным. Не отдавая себе в этом отчета, Анастасия втайне мечтала о бурном романе, приключениях, роковой страсти, которая навсегда свяжет ее с любимым. Вот это жизнь, а не какая-то там "в-в-в, точка ру". Какие уж тут страсти, если человек спит и видит, как бы изобрести новую программу, которая поможет создать еще десять новых программ. Ну что за бред, в самом деле, какое это имеет отношение к реальной жизни?