Челноков смял папироску и старательно погасил в пепельнице каждую искру отдельно.
- У переезда долго стоял. Потом два ската менял. Раньше не обернулся.
- Плохо обернулся, Сергей Дмитриевич. - Сурин встал, подошел к маленькой вешалке, прибитой у двери, и приподнял рукав висевшего на ней рабочего пиджака. У самого края расплылось неровное, темное пятно. - Кровь?
- Кровь, - согласился Челноков.
- Откуда?
- Из носа.
- В четверг шла кровь?
- В четверг.
- Одевайся, Сергей Дмитриевич, поедем.
- Куда?
- На Дворцовую. И пиджачок захватим.
Челноков посидел, подумал, потом встал и обеими руками натянул кепку.
3
В коридоре четвертого этажа Сурин оставил Челнокова на скамье, а сам, стараясь быть сдержанным, прошел к Соколову.
- Привез, мой генерал, - начал он с шутливой официальностью и не удержавшись, подскочил к Соколову, хлопнул его по спине и воскликнул: - Молодец, Виктор! Правильно меня нацелил. В цвет!
Соколов пригладил редкие волосы, скрывавшие молодую лысину, и обрадованно переспросил:
- Верно?
- Точно! В самое яблочко попали!
Сурин рассказал все, что слышал и видел в квартире Челнокова. Соколов еще больше повеселел:
- Давай его сюда.
Заполнив первую страницу протокола общими сведениями, Соколов спросил тоном сочувствия в голосе:
- И часто у вас кровь идет носом?
- Не часто, но бывает.
- К врачу вы ходили по этому поводу?
- Не ходил.
- Что ж вы так небрежно к своему здоровью относитесь? Где же это у вас случилось?
- В машине… Сидел за баранкой, думал пот, - рукавом вытер, вижу кровь. Чистыми концами зажал, голову поднял и остановилось.
- Только рукав пиджака запачкали или еще что?
- Может еще что, - не помню.
Сурин, сидевший напротив Челнокова, подался вперед и, уставив на шофера холодные глаза, нанес подготовленный удар:
- А рубаху почему замывал?
Розовые пятна расплылись по скулам Челнокова.
- Попало и на рубаху.
- Кто с вами еще в машине был?
- Никого.
- А вы припомните.
- И припоминать нечего, - один ехал.
Началась та утомительная стадия допроса, когда следователь старается подвести преступника к признанию еще не названного преступления, а допрашиваемый упрямо настаивает на ложных показаниях, ожидая пока перед ним раскроют все карты.
Соколов круто сменил тему вопросов.
- Скажите, Челноков, вы Бондареву Екатерину Петровну знаете?
Челноков от неожиданности широко раскрыл глаза.
- Знаю… Дрова ей возил.
- Когда вы ее видели в последний раз?
- Прошлым летом.
- А в этом году?
- В этом не видел. По телефону насчет дров разговаривал, а видеть не видел.
- О чем же вы по телефону разговаривали?
- Она хотела, чтобы я на этой неделе дрова привез, а я ей сказал, что сухих сейчас нет. Обещал привезти к концу месяца.
- А в четверг вы зачем к ней заезжали?
Челноков еще больше удивился.
- В четверг? К ней? Да я же говорю, что и в глаза ее не видел.
- Зачем говорите неправду? - вмешался Сурин. - Говорите все как было, вам же лучше будет.
Шофер посмотрел на Сурина, потом на Соколова, вытащил из кармана папиросу и как-то небрежно отрезал:
- Ошибаетесь вы, товарищи начальники.
Открылась дверь и в комнату вошел майор Прохоров. Он что-то шепнул Соколову и положил перед ним несколько листков бумаги.
- Выйдите, Челноков, в коридор, - сказал Соколов, - посидите там.
Шофер вышел и Соколов вполголоса прочел заключение Научно-технического отдела. Следы на фарфоровой вазе принадлежали двум разным лицам. Один из следов совпадал со следом, оставленным на замке сундука, другой… - Соколов перечитал эти строки дважды, - другой был идентичен следу, оставленному на бокале рукой Галины Гуровой.
Майор ушел, оставив Соколова и Сурина в глубоком молчании. Зазвонил телефон. Соколов выслушал какое-то донесение, положил трубку и скучным голосом сказал:
- Сегодня на похоронах Бондаревой Гурова, подойдя к гробу, воскликнула: "мамочка, прости меня!" и упала в обморок.
Сурин вскочил:
- Я поеду, Виктор.
- Куда?
- Привезу невестку.
- Не нужно.
Сурин сел и положил руки на стол.
- Слушаюсь, товарищ старший.
- Ты не горячись, Глеб, - своим возмутительно спокойным голосом посоветовал Соколов. - Давайте разберемся. Эти отпечатки еще ничего не доказывают.
- Какие тебе еще нужны доказательства? Она призналась, что видела в этой вазе облигации? Призналась. Умолчала о том, что брала вазу руками? Умолчала.
- А мы ее об этом и не спрашивали. Может быть, она и сама сказала бы, что трогала вазу.
- А для чего? Ваза стояла в углу, никому не мешала. Зачем она ее брала? Почему рядом с ее пальцами оказались пальцы грабителя? Я еще по протоколу заметил, что она замешана, а ты ее выгораживаешь.
- Полегче на поворотах. Думай о чем говоришь.
- Думаю! Я настаиваю: нужно арестовать Гурову и предъявить ей обвинение. А так только время теряем, даем преступникам возможность замести следы.
- А Челноков?
- Ну и что? Зубов сказал, что там действовало трое, - одна женщина и двое мужчин. Женщина - это она.
- Значит, по твоему, Гурова вошла туда с Челноковым?
- Да. Раз Челноков возил дрова старухе, мог он возить и невестке. Гурова знает боцмана. Боцман знает Челнокова. Так оно и вяжется.
- Значит третьим был…
- Боцман.
Соколов долго молчал. Он аккуратно сложил в папку все бумажки, подравнял их края и встал.
- Пойдем к полковнику.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Ранним утром 28 апреля инспектор Отдела регулирования уличного движения старший лейтенант Жуков, объезжая свой участок на правом берегу Невы, резко затормозил мотоцикл на повороте к Пискаревскому проспекту. Его внимание привлекли жарко сверкнувшие на солнце кусочки стекла. Они валялись на снегу у обочины и опытный глаз Жукова безошибочно узнал в них осколки автомобильной фары.
Глубокий след колес, круто свернувших с проезжей части, и свеже-ободранная кора на стволе толстой липы свидетельствовали о недавней аварии.
Осколки были мелкие, шрам на стволе - глубокий. Значит, удар был сильным. Видимо, машина шла на большой скорости.
Жуков внимательно пригляделся к сугробу, образовавшемуся за зиму около дерева, и нашел то, что искал, - тонкие чешуйки зеленой краски, отвалившейся от помятого крыла. Жуков собрал в бумажку осколки стекла и крупицы краски. Потом он измерил ширину колеи и расстояние от земли до шрама на дереве. Теперь ему было ясно, что беда приключилась с грузовой машиной марки ГАЗ-51.
Чем была вызвана авария? Превышением скорости? Наездом? Неисправностью рулевого управления? Кому принадлежит машина? Кто сидел за ее рулем? Какие последствия аварии? Ответы на эти вопросы требовала безопасность городского движения.
Ни в отделения милиции, ни в ОРУД никаких сообщений об авариях на этом участке не поступало. Должно быть, шофер побитой машины добрался до гаража и никому о происшествии не сообщил.
Проверка ближайших автохозяйств также ни к чему не привела. Пришлось организовать поиски по всему городу. И только к концу второго дня по путевым листам удалось установить гараж, в который поздней ночью 27 апреля вернулась машина с правого берега Невы. Нашлась и машина. Все сомнения отпали после первого же осмотра. Нетрудно было доказать, что стекло правой фары вставлено совсем недавно, а крыло тщательно выправлено и закрашено зеленой краской.
Диспетчер гаража недовольно заметил:
- От вас ведь уже приходили.
- Кто приходил?
- Из милиции, не знаю, кто, в штатской одежде. Тоже машину осматривал и справлялся о Челнокове.
Значит, не просто авария, если уголовный розыск заинтересовался, - решил Жуков. Он вторично, еще внимательней осмотрел машину. В кабине, на спице штурвала и на резиновом коврике Жуков обнаружил маленькие пятнышки засохшей крови.
Водитель машины Челноков оказался выходным и Жуков поехал к нему на квартиру. Говорливая женщина, отворившая ему дверь, сообщила, что Сергея дома нет, что к нему приходил какой-то мужчина, который сначала назвался приятелем, а потом оказалось, что Сергей его вовсе и не знает. Они о чем-то поговорили в комнате, потом вышли и Сергей был очень расстроен и даже не посмотрел в ее сторону.
Жуков отправился докладывать начальству.
2
Филиппов доехал с боцманом до Нарвской площади. Оттуда они пошли пешком. Вид у боцмана был удрученный и Филиппов проникся к нему сочувствием.
- Вспоминай, - посоветовал он, - по какой стороне шли?
- Вроде как по этой.
- Может какие приметы запомнил, - магазин, аптеку, парикмахерскую, - подсказывал Филиппов.
- Парикмахерская вроде как была, - неуверенно припоминал Скоробогатко. - Помню: дома кругом были одинаковые и сворачивали мы направо, потом опять направо… Поднимались так должно быть до четвертого этажа… Еще на дверях почтовый ящик голубой висел, а на нем наклейка, из газеты вырезана "Водный транспорт".
- Наклейка, - обрадовался Филиппов, - это хорошо! Все-таки примета.
- Да, наклейку точно помню. Я еще Фомичу сказал: "Морская душа, говорю, живет".
Они дошли до кварталов однотипных домов, построенных в двадцатые годы, когда началось преображение старой - булыжной и хибарочной Нарвской заставы.
Боцман остановился и стал оглядываться.
- Где-то здесь, но, пожалуй, подальше.
Прошли несколько домов.
- Будем осматривать, а то мимо пройдем, - сказал Филиппов.
Они переходили из подъезда в подъезд, поднимались и опускались по лестницам, но голубого ящика с газетной наклейкой "Водного транспорта" не было ни на одной двери.
Филиппов заходил в конторы домоуправлений, справлялся у дворников, надеясь на счастливый случай. Всем он задавал один и тот же вопрос:
- Не проживает ли у вас такой Матвей Степанович? Фамилию забыл…
В одном доме нашлись даже два Матвея Степановича - сталевар Кировского завода и студент какого-то института. По настоянию Филиппова зашли к обоим, извинились и ушли.
Домов было много. С каждым подъемом лестницы становились все круче и длиннее. Стемнело. Пошел дождь. Боцман вдруг остановился и, сердито сплюнув, заявил:
- Дальше не пойду. Не помню. Весь город все равно не обойдем. Делайте, что хотите.
Филиппов впервые повысил голос:
- Не дури! Слышишь? Нужно найти! Понятно? Для тебя нужно и для нас. Тебе ведь в рейс уходить. Удостоверимся, что ты в четверг весь вечер был на людях и пойдешь на все четыре стороны.
- А если мы не найдем?
- Значит завтра не уедешь.
- Да что случилось-то? Знать бы хоть из-за чего вся заваруха.
Филиппов словно выпалил в упор:
- Бондареву убили. В четверг ночью. Понятно?
Боцман втянул голову в плечи. Его сильное, крупное лицо стало жалким.
Они пошли молча.
Вот и последний желто-белый дом. Дальше потянулись монументальные корпуса новых послевоенных кварталов. Вышли из последнего подъезда. Скоробогатко стоял, понурив голову. Он долго закуривал, - папиросы мокли под дождем и гасли.
- А ты твердо помнишь, что шли вы по этой стороне? - спросил Филиппов.
- Не помню… Вроде, по этой, а может и по той…
- Ну, если "может", то пошли на ту сторону.
Они перешли на противоположный угол и начали все сначала.
3
Полковник Зубов рассматривал фотографические отпечатки пальцев и слушал Соколова, потом Сурина, потом опять Соколова. За два дня утвержденный им план расследования претерпел немало изменений. В нем отразилась напряженная работа оперативной группы - ее подвижность и быстрота действий. Папка дела об убийстве на Мойке уже распухла от десятков протоколов, актов и заключений. Круг лиц, представлявших тот или иной интерес для следствия, казалось, был очерчен с достаточной четкостью. Появились улики, позволявшие конкретизировать версию и успешно закончить предварительное следствие.
Логическая схема, сложившаяся у Сурина, имела свое основание. Во-первых, она точно совпадала с картиной последнего чаепития, восстановленной самим Зубовым в день осмотра места происшествия. Три человека, знакомые Бондаревой, - двое мужчин и одна женщина - были названы по именам. Во-вторых, с каждым из этой группы были связаны уличающие их обстоятельства.
И при всем том Зубов видел все слабости этой схемы. Он перелистал дневник боцмана и вновь прочел запись от 26 апреля. Нет, не мог человек накануне злодейского предумышленного убийства написать такие хорошие слова о Русском музее… Боцман мот выпить лишнее, мог провести ночь за картами, но убить старуху, копаться в тряпках, - нет, не мог!
Не могла советская женщина, ничем не запятнанная, только из ненависти к свекрови организовать шайку, заранее продумать, подготовить и совершить убийство. Пусть еще не написан курс психологии человека, сформировавшегося в социалистическом обществе. Полковник Зубов изучил его на практике, всматриваясь и вдумываясь в сердца многих тысяч людей, прошедших перед его столом.
Кто же остается? Шофер? Но если отпадает его связь с боцманом и невесткой, как же он попал за обеденный стол Екатерины Петровны Бондаревой?
Зубов поднял голову и спросил Сурина:
- Челноков в коридоре?
- Так точно.
- Его обувь сравнивали со слепками НТО?
- Нет, товарищ полковник.
- Пусть скинет сапог, покажет Прохорову, а потом занесите ко мне.
Сурин вышел.
Полковник взглянул на часы и спросил Соколова:
- В котором часу Гурова кончает работу?
- В шесть.
Зубов снова углубился в чтение какого-то протокола.
Вернулся Сурин с большим скороходовоким ботинком в руках.
- Со следом на снегу ничего общего не имеет. Этот на два номера больше. Но ботиночек заслуживает внимания, товарищ полковник.
Зубов взял ботинок и повернул его подошвой кверху. На каблуке и носке он увидел стертые до блеска металлические подковки.
- Отдайте, - сказал ой, возвращая ботинок, - пусть обуется и введите ко мне.
Ничто так не льстило самолюбию полковника, как подтверждение правильности его далеких прогнозов. По едва заметным царапинам на тумбе обеденного стола он два дня назад нарисовал внешний облик одного из преступников. Сейчас этот, созданный его воображением длинноногий человек с подковками на ботинках стал реальностью.
Сурин открыл дверь и пропустил вперед Челнокова. Зубов указал шоферу на кресло у стола и приступил к допросу.
Челноков отвечал теми же словами, которые уже слышали Соколов и Сурин. Он видимо не ожидал, что попадет в кабинет начальника с полковничьими погонами и сидел еще более подавленный и оробевший.
- Вы Галину Яковлевну Гурову давно знаете? - спросил Зубов.
- Кого?
- Гурову - невестку Екатерины Петровны Бондаревой.
- Такой не знаю.
- Дрова ей не возили?
- Нет, не знаю такой.
- Можете вы назвать кого-нибудь, кто видел, как у вас пошла кровь из носа?
- Никто не видел.
- А как вы скаты меняли, тоже никто не видал?
- Нет.
- Плохо, Сергей Дмитрич! Лучше уж сразу правду говорить. Все равно мы ее узнаем.
Челноков смотрел в сторону, мял в руках кепку и молчал.
Полковник написал несколько строк на листке бумаги и передал Соколову:
"Поезжайте к институту, встретьте Гурову и пригласите сюда. Ко мне проведите так, чтобы она не встретилась с Челноковым".
Соколов вышел.
- С боцманом Скоробогатко вы давно знакомы? - возобновил допрос Зубов.
- Это который Скоробогатко?
- Ну что вы прикидываетесь? Тот самый Скоробогатко, с которым вы дрова на Мойку возили.
- А-а, помню. С прошлого года не видел.
- А может вспомните. В четверг с ним не встречались?
Челноков удивленно захлопал рыжими ресницами, будто совсем перестал понимать смысл допроса.
- С прошлого года в глаза не видел, - упрямо повторил он.
Зубов черкнул еще одну записку и передал Сурину:
"Отведите его в какую-нибудь комнату и побудьте с ним".
Полковник остался один. Он вернулся к мыслям, которые занимали его до появления ботинка с подковами. На чем он остановился тогда?.. Если Гурова и боцман отпадают, то странным и необъяснимым становится участие шофера в чаепитии у Бондаревой. Как он мог попасть туда в качестве гостя, да еще в ночное время? С кем он пришел? Какие еще могли быть у него общие знакомые с убитой?
Сурин прав: другой троицы, в состав которой входил бы Челноков, быть не может. И почему собственно исключается участие невестки и боцмана? Психология? Но предвзятые рассуждения о психологии также уязвимы, как и любая умозрительная схема. Еще у Достоевского сказано, что психология - палка о двух концах… Кому, как не ему, Зубову, знать, что в психике людей, даже выросших в условиях социализма, бывают самые чудовищные отклонения от нормы. Разве не приходилось ему видеть в этом же кабинете людей с извращенными инстинктами, людей отравленных гнуснейшими пережитками прошлого?.. Редко? Да, не часто, но бывали…
Вернулся Соколов.
- Разрешите ввести?
- Давай.
Зубов вернулся к столу и разгладил ладонью прищуренное веко.
Галина Яковлевна Гурова была именно такой, какой представлял ее себе полковник по рассказу Соколова. Держалась прямо, лицо - замкнутое. В больших глазах еще незабытая боль.
- Мы хотели уточнить у вас, Галина Яковлевна, некоторые обстоятельства, связанные с пропавшей фарфоровой вазой.
Зубов помедлил. Гурова покраснела, но, не отводя глаз, ждала вопроса.
- Вы говорили, что видели в ней облигации трехпроцентного займа.
- Да.
- Как я себе представляю, ваза стояла в глубине буфета. Что же вас заставило заглянуть в нее?
- Я помогала накрывать стол к чаю. Хотела взять эту вазочку, чтобы положить в нее печенье, но увидела в ней облигации и поставила обратно.
- Вы ее взяли и поставили обратно?
- Да.