- Золотое кольцо имело небольшой бирюзовый камешек, серьги золотые с бриллиантами в четверть карата, часы "Брегет" тоже золотые с двумя гравированными крышками и боем. Они достались мужу по наследству от отца, а тому - от деда.
Маргонин подошел к раскрытому окну и внимательно осмотрел подоконник. Но следов там не было. Ничего не обнаружили и в саду - дожди не шли с мая, а следы на сухой почве почти не заметны.
Наконец подъехал милицейский фургон. Тело вместе с матрацем и подушкой погрузили на носилки и задвинули в машину. После того, как протокол осмотра подписали следователь, эксперт и понятые, квартира была опечатана.
"Начальнику следственного отдела Ташкентской гормилиции.
При этом направляю Вам протокол места обнаружения трупа профессора Панкратьева Н. П. и акт судебно-медицинского осмотра. Сообщаю, что револьвер "Смит и Вессон" и "Винчестер" находятся во втором участке милиции. Одновременно препровождаю Вам револьверную пулю, найденную в подушке, на которой спал профессор.
Народный следователь 2-го участка милиции Ташкентского округа
Сазонов
6. VIII. 1927 г."
Этот документ вместе с актом судебно-медицинского осмотра лег на стол начальника уголовного розыска утром 7 августа 1927 года, а после обеда Сазонова вызвали на оперативное совещание в горотдел милиции.
В кабинете начальника уголовного розыска уже находились прокурор города, Будрайтис, Маргонин и другие оперативные работники. Несмотря на то, что совещание еще не началось, в тесной комнате было уже накурено так, будто заседали целый день.
Начальник угро города Зинкин был нетороплив и даже медлителен, что раздражало высокое начальство. Бывший рабочий, широкоплечий, жилистый, он сохранил от фабричной жизни упорство и способность к физическим перегрузкам, а также умение ладить с людьми.
- Какие версии возникли по этому делу? - спросил он после доклада Сазонова, делая пометки в блокноте толстым красным карандашом. - Убийство это или самоубийство? Что вы скажете, товарищ Маргонин?
- Не исключено, что профессора убили с целью грабежа. Злоумышленники - один или двое - проникли в квартиру с помощью отмычки...
- Но бандиты могли забраться в дом через открытое окно из сада, - возразил Зинкин.
- Двор охраняет собака - немецкая овчарка. Вряд ли она пропустила бы чужих и, кроме того, профессор, услышав лай, поднялся бы с постели и подошел к окну.
- Резонно! К тому же, у преступников могло быть собственное оружие, револьвер Панкратьева дал осечку, а застрелили профессора они, - высказал предположение прокурор.
- Не думаю, - возразил Маргонин, - по данным акта судебно-медицинского осмотра, выстрел был произведен с близкого расстояния. Кроме того, я только что получил заключение баллистической экспертизы. Пуля выстрелена из револьвера "Смит и Вессон", принадлежащего профессору.
Маргонин был человеком импульсивным. И сейчас он готовился высказать не просто версию, но и свое глубокое убеждение, что преступление совершено так, а не иначе. И готов был возражать, в случае необходимости, даже Михаилу Максимовичу Зинкину, к которому относился с большим уважением.
И Маргонин уверенно продолжал:
- Мне кажется, что картину по данной версии можно нарисовать следующим образом. Воры, один или двое, увидев, что жена профессора ушла на базар, и предполагая, что дома никого нет, решили воспользоваться этим и открыли дверь с помощью отмычки. Взяв ценные вещи, они хотели уйти, но, услышав шум, профессор проснулся и, увидев злоумышленников, вытащил из-под подушки револьвер и нажал на спуск. Однако случилась осечка. Этим и воспользовались преступники. Они выхватили у Панкратьева оружие и застрелили хозяина дома из его же револьвера. Услышав скрип открываемой двери, бандиты бежали через окно, захватив с собой ценности.
Откровенно говоря, Зинкину не нравилось, когда обыкновенные рабочие версии высказывали как истину в последней инстанции. "Но Леонид, возможно, прав", - подумал он.
- Версия товарища Маргонина правдоподобна. Думаю, ее можно в основном принять, - отмстил Зинкин.
- Какие будут еще предположения?
- Будут, - Сазонов не спеша поднялся, заговорил обычным невыразительным голосом, тщательно подбирая слова: - Не исключено, что профессора убила жена. Ее довольно путаный рассказ вызывает подозрения. И потом: зачем она перенесла умирающего мужа вместе с матрацем, подушкой и простыней на пол? Да и хватило бы у женщины сил для этого? Полагаю, она симулирует кражу, чтобы скрыть свое преступление.
- Какой ей, по-вашему, смысл убивать мужа? - спросил Зинкин.
Сазонов чувствовал, что говорит неубедительно, но ответил:
- Об этом пока можно лишь догадываться. Многого мы еще не знаем.
- Есть ли еще версии? Пока нет...
Зинкин встал - стройный, подтянутый, с черными навыкате глазами и небольшими усами на смуглом лице.
- Для расследования этого дела создается оперативная группа в составе народного следователя второго участка Сазонова Георгия Викторовича и старшего уполномоченного уголовного розыска Маргонина Леонида Владимировича. Возражений нет? Будем считать, что принято. Итак, вам, товарищ Маргонин, поручаются поиски пропавших вещей. Возьмите под наблюдение базары и "толкучки", комиссионные магазины, скупщиков краденого. Один вы не справитесь. Привлекайте людей из других милицейских участков. Описание краденых ценностей, сделанное Панкратьевой, уже размножено...
Кроме того, очень важно найти очевидцев происшествия. Лахтинская - небольшая улица. Там все друг друга знают. Возможно, утром 5 августа кто-нибудь и видел преступников, открывавших дверь профессорской квартиры. Расспросите подробно соседей.
Заслуживает внимания и версия о возможном убийстве Панкратьева женой. Она выдвинута вами, Георгий Викторович, вам, как говорится, и карты в руки. Побеседуйте с вдовой, соберите факты, имеющие к этому отношение. Есть ли еще вопросы? Тогда все. Совещание окончено.
Ровно в двенадцать часов дня в кабинет Сазонова вошла Марина Панкратьева. В немодном сером платье и туфлях на низком каблуке, она выглядела гораздо старше своих лет. Было заметно, что Марина очень взволнована.
- Присаживайтесь, - пригласил Сазонов, рассматривая ее чуть отекшее от слез, но привлекательное лицо с глубоко запавшими глазами. - Вначале - официальные данные.
Она заговорила быстро и возбужденно:
- Панкратьева Марина Андреевна, родилась в 1904 году в Житомире, студентка 5‑го курса медфака.
- Успокойтесь, пожалуйста. Нам хотелось бы выяснить все обстоятельства смерти вашего мужа, - начал допрос следователь. - Расскажите обо всем по порядку. Каким образом вы с ним познакомились?
- В 1923 году я переехала с родителями из Житомира в Ташкент и в том же году поступила на медицинский факультет САГУ. Когда училась на третьем курсе, познакомилась с профессором Панкратьевым, который читал у нас лекции по физиологии. Мы стали встречаться. Через полтора года он сделал мне предложение.
Со своей женой Николай Петрович развелся несколько лет назад и был совершенно одинок. В декабре прошлого года мы зарегистрировали брак в загсе, а затем венчались в церкви.
- Как сложилась ваша жизнь с профессором?
- Все бы хорошо, но, к сожалению, он ревновал меня даже к матери. Я проводила около нее много времени, потому что мама очень больна, и нужно было за ней ухаживать, а Николай Петрович скучал без меня. Он говорил, что эти часы вычеркнуты из его жизни. Особенно он нервничал, когда мне приходилось ночевать в родительском доме.
- Каким был покойный по характеру?
- Николай Петрович был человеком замкнутым: в гости мы не ходили и у себя никого не принимали.
- А в чем суть научных исследований вашего мужа, вы знаете?
- Профессор занимался очищением крови у животных, которым предварительно вводили различные ядовитые вещества. Он говорил, что находится на пороге большого открытия в медицине. Но последние месяцы приходил домой мрачным: опыты заканчивались неудачей.
Николай Петрович сконструировал специальный прибор для освобождения крови от балластных веществ, которые накапливаются в ней при болезни почек, но положительных результатов не добился. Это удручало его, делало раздражительным и нетерпимым. Последнее время я с трудом уживалась с ним и в глубине души не раз пожалела, что вышла замуж за человека с таким тяжелым характером... Но я его очень любила.
- Что вы думаете о краже вещей?
- Ума не приложу, когда их успели похитить? Ведь ящик письменного стола, где они лежали, был закрыт на замок. Подобрать к нему ключ было трудно. В том же ящике находился труд мужа о прижизненном промывании крови, но, по-моему, и рукописи этой при обыске не нашли. Впрочем, в то утро я была так расстроена, что не помню...
- Ну, а что было накануне гибели Николая Петровича? В каком он был состоянии? Может, произошло что-то из ряда вон выходящее?
- Да нет, - ответила Марина. - Все было, как всегда. Я задержалась опять у мамы, но ненадолго. Вернулась около половины одиннадцатого, потом мы еще долго говорили о последних неудачах профессора в научных исследованиях и о наших взаимоотношениях. Конечно, они оставляли желать лучшего. Я дала мужу понять, что твердо решила уйти от него. Он измучил меня своей ревностью. У меня сил не осталось! Ночью он спал плохо, часто выходил пить воду. Ну, а утром... Об этом вы знаете.
Сазонов перелистал несколько страниц дела, нашел место, отчеркнутое на полях красным карандашом, спросил:
- На прошлом допросе вы показали, что, увидев мужа с простреленной головой, подняли с пола револьвер и положили его на столик в прихожей. Как человек, знакомый с медициной, и, наверное, с медициной судебной, вы должны были знать, что в таких случаях ничего трогать нельзя. Все должно было оставаться на своих местах.
- Я в тот момент совершенно растерялась, мои поступки были необдуманны и сейчас для меня совершенно непонятны.
- Можете еще что-нибудь добавить? - Сазонов внимательно посмотрел на допрашиваемую.
- Пожалуй, я рассказала все.
- Тогда подпишите каждый лист протокола отдельно.
Что-то в рассказе Марины насторожило следователя: чего-то она, судя по всему, не договаривала, хотя, в общем-то, рассказ ее казался правдивым. И все-таки Сазонов чувствовал, что Марина знает о смерти мужа гораздо больше, но почему-то умалчивает об этом.
* * *
Отца Марина не помнила. Мать вышла во второй раз замуж, когда девочке было три года. Отчим служил инженером в строительном тресте и был всегда занят. Мать Марины - Елизавета Павловна Турбина - окончила гимназию, в совершенстве владела французским языком, играла на фортепьяно.
В доме Турбиных собирались друзья отчима, по тому времени люди передовые, интересные, говорили о литературе, музыке, живописи, много спорили. Марина сама рисовала, бегло разговаривала по-французски, но была замкнутой, стеснительной девушкой, неловко чувствовала себя в компании сверстников. Может быть, это было связано с тем, что еще в школьные годы у нее начала развиваться близорукость, и на занятиях она носила очки. Вероятно, поэтому и успехом у молодых людей не пользовалась.
В институте Марина училась хорошо, некоторые лекции приводили ее в восторг, в особенности лекции профессора Панкратьева. Читал он действительно артистично и до такой степени увлекался, что иногда в его речи проскальзывали целые фразы на немецком, английском или французском языке. Самые сложные проблемы он умел донести до слушателей так, что они становились понятны и менее подготовленным студентам. Молодежь Панкратьева любила, он всегда был справедлив и доброжелателен, на экзаменах никогда не придирался, его больше интересовало не заучивание отдельных фактов, а умение самостоятельно мыслить.
Ближе познакомилась Марина с профессором случайно. Однажды, когда у матери был тяжелый приступ желчнокаменной болезни и она всю ночь страдала сильными болями, Марина, совершенно отчаявшись, решила обратиться к Панкратьеву за помощью и ранним утром уже стучалась в ворота особняка на Лахтинской. Открыл ей сам профессор, помятый и заспанный. Выяснив, в чем дело, пригласил Марину в гостиную. Извинившись, попросил ее обождать, а сам пошел собираться.
Через несколько минут Панкратьев вышел из спальни, свежий и подтянутый, с небольшим докторским саквояжем.
Осмотрев больную, Панкратьев быстро приготовил шприц и сделал инъекцию. Через полчаса Елизавета Павловна почувствовала себя гораздо лучше. Профессор выписал несколько рецептов и рекомендовал аккуратно принимать лекарства.
Недели через две Николай Петрович позвонил, справился о здоровье матери и пригласил Марину в театр оперетты. Ставили "Летучую мышь". Марина была в этом театре впервые, и все казалось ей необычным. Замечания профессора относительно игры актеров были очень меткими. Некоторых из них профессор знал лично и после спектакля повел Марину за кулисы. Встреча с артистами надолго ей запомнилась. Вскоре последовало новое приглашение, на этот раз - на богослужение в церковь. Панкратьев оказался знатоком церковной жизни, этого отдельного замкнутого мирка. Как Марина потом узнала, профессор, выросший в семье помещика, был религиозен.
Они стали встречаться все чаще, а однажды Николай Петрович поделился с Мариной своими планами и мечтами. "Если мои исследования приведут к положительным результатам, можно будет вылечить любое инфекционное заболевание, - говорил он. - Но отмывание крови от микробов - это задача будущего. А в ближайшее время мой метод позволит спасти человека, отравившегося угарным газом или страдающего тяжелой болезнью почек, в тех случаях, когда почки уже не в состоянии справиться со своей основной задачей - очищением крови от вредных, балластных веществ. Или вот еще одна захватывающая тема. Вы слышали, конечно, об искусстве древних египтян бальзамирования трупов? Мумии египетских фараонов хранятся уже несколько тысяч лет. Хотя секрет бальзамирования был утерян, сейчас работами ученых он в значительной степени восстановлен. Несколько лет своей жизни я посвятил этой проблеме.
Если можно столь долгое время сохранять клетки и ткани, то, вероятно, возможно и их оживление, ведь жизнь когда-то возникла на Земле из неживой природы. По-видимому, это задача отдаленного будущего. Но все же... Я пробовал оживлять нервы лягушки. Это мне удалось. Проблема исключительной сложности. Потребуются даже не десятки, а сотни тысяч опытов, целые коллективы ученых.
А пока что подойти к решению этой проблемы почти невозможно. Аппаратура у нас самая примитивная. Многое можно было бы изготовить самим, но нет ни опытных техников, ни нужных материалов. Даже простейшие приборы приходится выписывать из-за рубежа. Так, конечно, будет не всегда".
Марине было очень интересно с Панкратьевым. Его беседы на научные темы, рассказы об ученых, которых он хорошо знал, вызывали у нее уважение. Марина все больше привязывалась к Николаю Петровичу, и когда через несколько месяцев он сделал ей предложение, это не было для нее неожиданностью.
2
Ташкент изнывал от зноя. Казалось, все живое спряталось от палящих лучей солнца, однако около киоска с газированной водой у кольца четвертого трамвайного маршрута выстроилась длинная очередь. Чуть дальше шашлычник, укрывшись в тени деревьев, обмахивал мангал фанерной дощечкой. Редкие посетители за неказистыми столиками не обращали внимания на дым и чад.
Пообедав шашлыком и запив его горячим зеленым чаем, Маргонин направился на Лахтинскую. Проехав на трамвае одну остановку, он дошел до улицы Гоголя и через несколько минут был почти у цели. Он шел по Лахтинской, стараясь держаться в тени, но солнце было в зените, "прижимало" тень к домам.
Леонид постучал к соседям Панкратьева и спросил, не видел ли кто рано утром в воскресенье незнакомых людей у дома профессора. Ему указали дом напротив профессорского: "Здесь живет старик пенсионер, он часто сидит на скамеечке у крыльца и смотрит в окно".
Домик под зеленой крышей был небольшой, аккуратный, недавно выкрашенный голубой и белой краской. Вдоль арыка росли вишневые деревья.
Маргонин нажал на кнопку, и звонок надсадно заверещал за дверью. Вскоре послышались шаркающие шаги. Вышел старик в старой пижаме и шлепанцах. Его большая белая борода была расчесана надвое.
- Я из уголовного розыска, - представился Маргонин и показал удостоверение. - Хотел бы с вами поговорить.
- Проходите, - предложил старик.
Большая неуютная комната была заставлена старинной мебелью.
- Николай Николаевич Забелин. - Хозяин дома слегка поклонился. - Когда-то преподавал латынь в женской гимназии, а теперь, увы, на пенсии.
- Николай Николаевич, утром пятого вы были дома?
- В котором часу?
- Часов в восемь утра.
- Да, конечно.
- Вы в это время что-нибудь слышали? Может быть, крики или даже выстрел?
- Конечно же, слышал. Правда, не выстрел. Люди кричали, что сосед застрелился. Вместе со всеми я подбежал к дому Панкратьева, но внутрь не входил. Вскоре приехала скорая помощь, а затем и милиция... Николая Петровича я знал хорошо. Мы часто беседовали с ним. Очень эрудированный был человек.
- На улице или рядом с домом профессора вы незнакомых людей в тот день не видели?
Наморщив лоб и глядя прямо перед собой, старик начал вспоминать.
- В то утро меня разбудил своим криком точильщик. Он поставил станок как раз напротив дома Панкратьева и закричал: "Точить ножи, ножницы!"
"А ведь этот точильщик мог видеть преступников!" - подумал Маргонин и поинтересовался:
- Что за человек этот точильщик?
- Зовут Василием Степановичем, его все на нашей улице знают, - ответил старик.
Дворник одного из домов подсказал Маргонину, что дядя Вася почти ежедневно бывает в Полторацкой больнице. Точит там кухонные ножи. Но в больнице сообщили, что Василий Степанович только вчера уехал к родственникам в деревню. Куда-то в Россию. Где находится эта деревня, так и не удалось узнать. Дядя Вася адреса соседям не оставил.
Так ничего и не выяснив, Маргонин направился в горотдел. Секретарь начальника угро Ниночка сказала, что шеф уже два раза его спрашивал, а сейчас проводит совещание.
Маргонин вошел в кабинет Зинкина. Тот кивком указал на стул. Докладывал Сазонов.
- Так что же мы знаем о самом Панкратьеве? - спросил Зинкин.
- Мне, к сожалению, не удалось пока собрать необходимых сведений о профессоре, только данные, полученные из личного дела, хранящегося в отделе кадров университета. - Сазонов достал из папки два небольших исписанных мелким почерком листка и начал читать.
Из данных следовало: родился Панкратьев в 1877 году в Воронеже. Учился в Воронежской гимназии, которую окончил с золотой медалью. В 1895 году поступил на медицинский факультет Харьковского университета. В 1898 году, еще будучи студентом, публикует сообщение о своей первой экспериментальной работе.