После окончания института я попал на год в армию, служил в ПВО. Учитывая мою институскую подготовку, мне предложили остаться в славных вооруженных силах, но я не захотел. Для армии я был слишком большим индивидуалистом, да к тому же и жесткая воинская дисциплина мне претила. Жесткие рамки я не любил.
Когда вернулся из армии, все мои сокурсники уже как-то устроились: Сережка работал в большой, солидной фирме, вкалывал с утра до вечера, мы с ним пару, тройку раз созвонились, попробовали встретиться, но ему было постоянно некогда, встречи наши несколько раз переносились, так это дело само собой и заглохло. Дома он практически не появлялся, а часто звонить на работу было неудобно.
Лешка к тому времени уехал куда-то из Москвы, толком даже никто не знал, куда. Сережка в телефонном разговоре промямлил что-то про то, что за границу. Ну что ж, вполне возможно, Лешка был самый талантливый из нас. И самый пробивной и целеустремленный. И характер он имел, не в пример моему, волевой.
Я покрутился в Москве, по природной своей лени и неумению толкаться локтями ничего стоящего в плане работы не нашел, тем более, по специальности, понял, что диплом мой в настоящее время стоит не больше, чем стакан семечек, и я пять лет выкинул коту под хвост.
В огромной Москве ходило нетрудоустроенными полным-полно специалистов моего профиля, за плечами у которых был солидный стаж и опыт работы, которой для них не находилось. К тому же там, где работа была - не было денег выплачивать зарплату.
Родители мои погибли в авиакатастрофе, когда я учился на третьем курсе. Они возвращались с какой-то очередной научной конференции из-за границы. Отец и мать были крупными учеными в области минералогии.
После них мне осталась большая трехкомнатная квартира, огромная библиотека, в основном по минералогии, и разобранный на части Эверест из этих самых минералов, которые заполняли все оставшееся свободным от книг пространство в квартире.
Скудные деньги, полученные после демобилизации, быстро закончились, и я, не найдя ничего подходящего по специальности, временно пошел подрабатывать грузчиком на рынок. Работка была адова, но платили прилично, да и продукты постоянно перепадали.
Там, на рынке, понаблюдав предварительно, как я таскаю коровьи туши на загривке, ко мне подошли двое деловых мужиков в малиновых пиджаках, и предложили поработать охранником в их фирме. Услышав, сколько они платят, я сразу же и не раздумывая согласился.
Работа охранника на самом деле оказалась работой обычным вышибалой, а фирма - ночным кабаком средних размеров. Кабак находился недалеко от Курского вокзала, и работы хватало. Пару раз там даже постреляли, но каким-то чудом для меня все обошлось вполне благополучно и даже без жертв. Когда же во время пьяной потасовки подстрелили одного из моих сменщиков, я понял, что пора сваливать, незачем испытывать судьбу на прочность и дергать её за хвост, поскольку собственная жизнь дороже тех денег, которые я получал.
Но судьба, поймав меня в сети, не желала так легко отпускать, и опять на пороге кабака появились все такие же два малиновых пиджака, только одеты они были на других людей, которые предложили мне перейти работать в охрану в казино.
Казино - это звучало посерьезней, чем ночной кабак, больше напоминавший притон, и я согласился, тем более, что платили там ещё больше.
В казино я благополучно проработал три месяца, обзавелся кое-чем из шмоток, подумывал уже прикупить иномарку. Но тут на хозяев нашего казино всерьез "наехали" какие-то ещё более крутые деятели, начались бесконечные разборки, неизбежно сопутствующие им стрелки, стычки, закончилось же все это для моих работодателей весьма печально: их расстреляли в упор из автоматов на пороге казино.
Через три дня в казино пришел новый хозяин, и первое, что он сделал, это уволил всю охрану, и я опять оказался на улице. Все это выглядело на этот раз не так уж и страшно, у меня были кое-какие сбережения.
К тому же при расчете новые владельцы казино заплатили увольняемым охранникам солидные суммы, как я понял, в виде отступного, они не хотели иметь за спиной обиженных, чтобы не оказаться на пороге теперь уже своего казино, прошитыми автоматными пулями, как прежние владельцы. Так что жить какое-то время мне было на что.
За время моей работы в кабаке, а особенно в казино, я привык жить если и не широко, то по крайней мере, не отказывая себе в доступных удовольствиях. Но наличие свободного времени оказало мне дурную услугу. Вместо поисков работы я увлекся шатанием по кабакам, девками, сомнительными компаниями.
Кончилось все это так, как примерно и должно было кончиться. Как-то поздно вечером, основательно пьяный, я завалился в дешевый кабак, уже основательно нагруженный, где добавил водки и уснул тут же, уткнувшись головой в столик…
Проснулся я на верхней полке в едущем куда-то поезде. Я свесил голову вниз, с трудом открыл глаза, и увидел двух "лиц кавказской национальности", которые сидели за столиком купе, уткнувшись носами друг в друга, и пили чай. Сидевший напротив меня поднял голову и увидел, что я смотрю вниз.
Он подмигнул, щедро и широко улыбнулся, ослепив меня обилием золота во рту, нырнул волосатой рукой под столик, выудил оттуда бутылку коньяка, ловко налил полный стакан и протянул его мне.
- Куда это мы едем? Зачем? - тупо соображая с бодуна, спросил я, с трудом разлепив запекшиеся губы.
- Инч, ара? - ещё шире улыбнулся волосатый. - Зачем волнуешься? Туда-сюда едем, катаемся. Не бери в голову! Пей!
Я хотел ещё что-то спросить у него, но в горле было так сухо, что все слова превращались в наждачную бумагу, которая буквально раздирала мне глотку, выжимая на глаза слезы. Я закашлялся, замахал отчаянно в воздухе руками и судорожно схватился за стакан, как за спасательный круг…
Когда я проснулся в следующий раз, поезд стоял, кавказцы все так же невозмутимо пили бесконечный чай, и вели бесконечные беседы, наклонившись друг к другу так близко, что почти соприкасались носами.
- Давно стоим? - тупо спросил я, чтобы что-то спросить.
- Два часа, - отозвался один из них. - Мы уже приехали.
- А куда приехали? - спросил я.
Кавказцы внизу переглянулись, дружно цокнули языками, и один сказал:
- Одевайся, пошли на платформу, надо место освободить. Проводник волноваться будет. Постели сдать нужно.
Я посмотрел под себя, - постельного белья на сбившемся в комок матрасе и наволочки на плоской подушке со штампом МПС, не было. Но возражать и спорить было бессмысленно, нужно было понять происходящее.
Мы встали и гуськом вышли на платформу. Там нас уже терпеливо поджидали двое в камуфляже.
- Ну, до свидания, - протянул мне на прощание руку один из моих не по кавказки молчаливых спутников.
- Куда это вы меня привезли? И как я обратно уеду? - спросил я, хватая его в отчаянии за рукав. - Когда поезд на Москву?
- Через два года будет твой поезд на Москву, - развел руками мой спутник и зачем-то щелкнул языком.
- Как так через два года?! Что же я тут буду делать два года?! - в ужасе прокричал я, понимая, что случилось что-то неприятное.
- Воевать, - ответил он кратко. - Вот они тебя проводят.
Он указал на камуфляжных и повернулся спиной, ему было скучно разговаривать со мной, он наверняка спешил домой.
- Но я не хочу воевать! - заорал я, уже догадываясь, что со мной произошло что-то ужасное, что я основательно вляпался в пренеприятную историю.
- А мы что, по-твоему, мы очень хотим воевать? - спросили меня дружным хором все, кто был на платформе.
- И потом, ты обещал, Костя Голубев. Ты контракт на два года подписал, - сказал ещё один из ехавших со мной кавказцев.
И он показал мне контракт, скрепленный моей подписью, в котором я соглашался добровольно воевать два года в армии республики Армения. Что мне оставалось делать?
Они были правы. Мой поезд на Москву отправлялся только через два года. Мне дали автомат, и два года я отвоевал против азербайджанцев. Потом, когда я уже собирался ехать домой и считал дни, меня взяли в плен азербайджанцы, и я ещё год воевал против армян, иначе бы меня расстреляли.
Потом я убежал, но на этот раз меня поймали армяне, и мне пришлось ещё год воевать, на этот раз опять против азербайджанцев…
Потом я встретил одного из тех армян, которые привезли меня сюда, предварительно напоив меня и подписав со мной контракт.
Я спросил его, когда, черт возьми, закончится эта гребаная война. Он посмотрел на меня, раздвинув брови, и ответил:
- В Нагорном Карабахе, брат, война - это не война, это - образ жизни. Здесь война никогда не кончится. А ты, ара, почему ещё домой до сих пор не уехал?
Я ему все рассказал, и он отвез меня в аэропорт, мне даже дали на дорогу приличные деньги, которые я заработал войной. И я улетел в Москву.
В Москве в целом все было так же, как и прежде, только зареставрировали её в тупом усердии так, что порой казалось, что я в чужом городе, или в наспех выкрашенной потемкинской деревне. Устроиться по специальности за это время стало ещё труднее, да и заработков моя специальность не сулила, надо было пораньше суетиться, а теперь что рыпаться - только и есть у меня за душой, что диплом в кармане.
Вот и получается по всем обстоятельствам так, словно я, в свои тридцать с хвостиком лет, только что из института выскочил: ни стажа работы, ничего. Войну мне в трудовую книжку не записали.
Так ещё кадровики посмотрят в мою голую, как пустыня Сахара, трудовую книжку, в которой кроме службы в армии да работы вышибалой ничего не записано, да по нашим бесшабашным временам рыночных отношений решат, что диплом я купил по случаю, в каком-то из переходов московского метрополитена.
Я походил из угла в угол по пустой квартире, понял, что для одиночества трех комнат явно многовато, и пошел к живущей в доме напротив Маше.
Маша была особым случаем в моей биографии. Она заметила меня ещё в школе, училась она тогда двумя классами младше. И с тех пор буквально не давала прохода.
Она всегда и повсюду увязывалась за мной, ходила на все соревнования, в которых я участвовал, всеми правдами и неправдами пробиралась на школьные вечера старшеклассников. Ужасно ревновала ко всем моим одноклассницам, а позже сокурсницам.
Какое-то время у нас были с ней близкие отношения, но позже я ушел в армию, а после армии меня повело не по той дорожке. Когда я стал работать в кабаке, а потом в казино, Маша тихо и незаметно исчезла из моей жизни. Но я знал, что она всегда ждет меня.
Вот почему я, почувствовавший отчаянное одиночество, образовавшееся вокруг меня за те несколько лет, что я воевал, вернувшись с войны, пошел прямиком к Маше.
Пришел я и прямо с порога, даже не заходя в квартиру, предложил оформить в загсе наши давние отношения, на что она с радостью в глазах согласилась.
Радость в её глазах была яркой, но недолгой. Радости наш брак не принес ни мне, ни ей, вопреки нашим большим ожиданиям. Возможно, мы оба ждали слишком многого.
Мы с Машей развелись через пять месяцев.
По ночам я воевал, кричал, отчаянно ругался, шел в атаку, а днем стал пить. Работу я не находил, чувствовал себя от этого полным идиотом, нервничал, в свои тридцать три года ничего полезного толком не умея. Я имел на руках никому не нужный диплом о высшем образовании, стаж сомнительной работы вышибалой, и четыре года тяжелой и грязной войны.
У меня наступил разлад с жизнью. Она шла вперед, отсчитывая годы, а я покорно шел назад, так до сих пор никем и не став.
Короче, я начал крепко пить. Удовольствие это по нашим временам не из дешевых, так что деньги, заработанные на войне, и на которые я собирался прожить до тех пор, пока не подыщу подходящую работу, растаяли как дым, и я стал потихоньку продавать из дома вещи, книги, из тех, что ещё пользовались спросом.
Стал подрабатывать где попало, уже не выбирая, не гнушаясь никакой, самой черной и грязной работой, и стал приводить домой кого попало, тоже никем не гнушаясь. Даже присутствие в доме молодой жены меня не останавливало.
Насмотревшись на все это, Маша сказала, что она могла меня ждать из армии, могла ждать меня четыре года с войны. И что она готова, если будет нужно, ждать ещё столько же, но ждать меня каждый вечер, не зная, в каком я приду виде и с кем, она не хочет. Потому что каждый вечер к ней приходит другой человек, а не её муж - Костя Голубев.
Вот так мы и разошлись.
Она сказала, что если я захочу, то легко найду её, но сначала я должен выиграть войну с самим собой. А она будет ждать меня с этой войны сколько угодно. Еще она сказала, что всегда готова мне помочь, но я сам не хочу этого, а просто вот так смотреть изо дня в день на то, как я погибаю у неё на глазах, она не желает. И что я знаю, где её найти, она будет жить все там же, в доме напротив. И она ушла…
Глава третья
Вот такие были у меня дела житейские, когда мне позвонил Сережка Брагин, и мы отправились отмечать десятилетие окончания нашей альма матер, незабвенной "бауманки", под Рязань, в уютный деревенский домик, умело и со вкусом переделанный под дачу, которая принадлежала невесте моего друга и бывшего сокурсника Лешки Волгина, красавице восточного типа, черноволосой Гале, очень правильно, но не очень уверенно говорившей по-русски.
Она была дочерью эмигрантов шестидесятых, выходцев из Средней Азии, которым удалось получить в те годы приглашение на жительство в Израиль, как бухарским евреям, к которым они на самом деле никакого отношения не имели. Впрочем, в Израиль её прагматичные родители тоже не рвались, а получив с большим трудом разрешение на выезд, ухитрились осесть сначала в бывшей в те времена столицей хиппи, Голландии, а после перебраться в Штаты, так что Галя выросла уже в Штатах, а дача и квартира в Москве достались ей по наследству от бабушки, которая не поехала за границы, а осталась умереть в России.
Впрочем, с этим делом бабушка не торопилась, оказалась на удивление крепкой, прожила долго, дожила до перестройки, о чем, возможно, пожалела, но вытерпела и это, и умерла только в прошлом году.
По поводу Лешки слухи оказались более чем обоснованными, он действительно уехал за границу, в Штаты, сначала на два года по контракту, в порядке модного тогда, в начальные времена перестройки, бурного обмена специалистами. Потом ему предложили продлить контракт, даже назначили начальником отдела, и он остался, получил вид на жительство, а недавно получил и гражданство, и приехал сюда, в Россию, всего на две недели.
Приехал он по делам фирмы, а заодно помочь будущей супруге разобраться с московским наследством. Помочь ей оформить бумаги и все такое прочее, о чем она понятия не имела, в смысле, как это делается у нас. Потому что так, как у нас, это больше нигде в мире не делается.
Как оказалось, его приезду в некоторой степени поспособствовал Сережка, который имел непосредственные контакты с фирмой, где служил Лешка, через свою фирму, и они даже осуществляли совместный проект. Под эту марку, якобы для согласования некоторых деталей, хитрому Сережке и удалось вызвать Лешку в Москву, чтобы встретиться после долгой разлуки.
Они встретились, вспомнили про юбилей, расчувствовались, и решили позвонить мне.
Вот так мы, спустя десять лет, оказались опять вместе.
Я, конечно, не стал распространяться перед друзьями о том, как хреново живу, в каких передрягах побывал, и до чего докатился, мне не хотелось, чтобы они чувствовали себя в чем-то передо мной виноватыми, чтобы не подумали, что я что-то выпрашиваю, надеюсь на их протекцию и помощь. Перед встречей я сходил в парную, целый день накануне приводил себя в порядок, а во время наших дачных посиделок старался не перебрать и усилием воли отказывался от спиртного, которого было в изобилии, выпив совсем чуть-чуть.
Как ни странно, мне это сравнительно легко удалось, настолько было просто и весело со старыми друзьями. Когда они между делом спросили, где я работаю, я неопределенно помотал в воздухе растопыренной пятерней, сделал важное лицо и многозначительно промычал что-то вроде "так, в одной конторе".
Друзья понимающе переглянулись, покивали и больше по этому поводу вопросов не задавали. Да и вообще о делах старались не говорить. Много вспоминали студенческие годы, много смеялись, дурачились, шутили, легко и беззлобно пикировались, подначивали друг дружку, ходили купаться, жарили шашлыки, пели наши любимые когда-то, и до сих пор не забытые, песни и рассказывали анекдоты…
Наш беззаботный и веселый уикенд, как и все хорошее, быстро закончился. Незаметно пролетели выходные, заканчивалось воскресенье. Мы пили кофе на вечерней веранде, с сожалением понимая, что скоро нам предстоит опять надолго расстаться, и кто знает, когда ещё мы встретимся, если встретимся вообще.
Галя, невеста Леши, как оказалось, литератор и переводчица, быстро убирала со стола. Ей помогала высокая, невероятно красивая и длинноногая Ирина, жена Сережки, экс - "мисс Москва" какого-то года, ныне известная топ-модель с внешностью неприступной и недоступной красавицы, этакой надменной и холодной "снежной королевы", а на самом деле, милейший, обаятельный, общительный веселый и простой человек в быту.
Мы все не хотели уезжать, нам было по настоящему хорошо друг с другом, мы всячески оттягивали под разными предлогами время отъезда, но стремительно надвигалась ночь, на улице к тому же пошел дождь, который все усиливался, и надо было ехать, как нам ни хотелось побыть ещё всем вместе. Тем более, что в фирме завтра утром должно было пройти важное совещание, на котором оба, и Сергей, и Лешка, должны были обязательно присутствовать.
- Зря ты пил сегодня коньяк, тем более почти что перед отъездом, понизив голос, сказал Леша Сергею, когда девушки вышли на минуту с веранды. - Ты случайно не забыл, что тебе вести машину?
- Да брось ты, - беспечно отмахнулся Сережка. - Что мне будет, здоровому медведю, от такой махонькой рюмочки коньяка на посошок?
- Ну, допустим, не от одной рюмочки, и не от очень маленькой, недовольно поправил его дотошный и всерьез озабоченный Лешка, недолюбливавший всевозможные осложнения.
- Подумаешь! Ну, от двух, или трех рюмок, - посмеивался Сережка. - Ты же меня знаешь, Лешка, много я не пью, никогда этим не увлекался, но то, что я сегодня выпил, это же мне как слону дробина! Будь уверен, я в полном подряде, старик, чего ты беспокоишься? Все будет тип-топ! Я же не собираюсь устраивать гонки на мокром шоссе с попутными машинами, или мчаться со скоростью двести километров в час. Я не лихач. И потом, поедем мы поздно, пока выберемся на шоссе - там уже почти никаких машин не будет, все дачники давно уже дома будут спать, седьмые сны видеть. Сегодня воскресенье, все пораньше домой уехали, завтра работать, да и дождик согнал с грядок. Так что потихоньку доедем. Да и машина у нас, не машина, а танк!
Вернулись девушки, уже собранные в дорогу, с упакованными сумками, мы поднялись из-за стола, Сережка побежал открывать дверцы, я проводил под зонтом к машине Иру, а Лешка остался возле дома, держа зонтик над запирающей двери дачи Галей.
Мы сели в просторный и мощный джип и поехали сквозь ночь и дождь. Сережка был прав: вел он безупречно, скорость держал, как и обещал, не больше ста, да и прогноз его оказался верным: дорога была на удивление пустынной и тихой, хотя кругом находились многочисленные дачные поселки.