– Цыганка сказала крайне странные вещи про Квентина – что он жив и одновременно нет. У меня даже мелькнула мысль, что она перепутала его с Големом! Она говорила про отверженного и заключенного в темницу человека, который – простите, Нелл, я понимаю, что вы принимаете эти слова всерьез, – который "восстанет из небытия". И еще гадалка что-то бормотала про темные заговоры и могильные плиты.
– Что за многозначительная бессмыслица! Ты бы и сама это поняла, Аллегра, если бы тебя обошла стороной "пражская лихорадка". Этот древний город с его средневековыми кварталами и каббалистической историей, а также нынешней политикой, скрывающей реальность под завесой интриг и заговоров, влияет на людей самым нездоровым образом. Напротив, мне сегодня довелось увидеть зрелище, подлинно леденящее кровь, и для этого не потребовалось ходить дальше отеля "Белград".
– Какое же?
– Ты еще молода и вряд ли поймешь.
– Мисс Хаксли, дорогая Нелл! Я рассказала вам все без утайки. Вам остается ответить мне тем же.
– Думаю, я и сама еще толком не поняла, что именно произошло.
– Тогда вы должны рассказать, как все было. – И Аллегра похлопала по перине, которая просела на шесть дюймов под ее ладонью.
Я с сомнением посмотрела на кровать. Сидеть на пуховой перине невозможно: сразу проваливаешься и выглядишь, как тонущий гусь.
– Садитесь поближе, – настаивала Аллегра, – вы же не хотите, чтобы нас подслушали.
– Здесь? В моей комнате?
Девушка многозначительно склонилась в мою сторону:
– У стен бывают уши.
– Сомневаюсь.
Однако я внимательно осмотрела обои с пестрым орнаментом в австрийском стиле: не спряталось ли среди многочисленных завитушек потайное отверстие?
– Прыгайте ко мне, – снова пригласила Аллегра.
– Я не "прыгаю".
– Тогда перелетайте сюда, как грациозная лань, дорогая Нелл, и расскажите мне обо всех ваших тайных тревогах. Клянусь, ни слова из того, что я от вас услышу, не покинет моих уст.
Я покорилась и тут же стала счастливой обладательницей очередной растерзанной виноградины, которую, несмотря на мои протесты, вручила мне Аллегра.
– Рассказывайте, – настаивала милая девочка, и, должна признать, искушение было сильным.
– Видишь ли, – начала я, – кажется, архизлодейка Татьяна воспылала неподобающим интересом к нашему другу Годфри.
– Но в таком интересе нет ничего неподобающего, – стала утешать меня Аллегра. – Я удивлена, что вы сами его избежали.
– Я работала машинисткой у Годфри в коллегии адвокатов, – сказала я. – Такой интерес с моей стороны был бы совершенно неуместен.
– Зато было бы что вспомнить, Нелл. Неужели вы ни разу в жизни не поддались неподобающему влечению?
– Один раз, – призналась я, принимая очередную скользкую виноградину и отправляя ее в рот.
– К кому? – с восторгом спросила она.
Я знала, чего она ждет, хитрая лиса, и была готова к такому вопросу.
– К сельскому священнику по имени Джаспер, – ответила я. И стала рассказывать, главу за главой, историю несчастного викария Хиггенботтома.
Вскоре Аллегру начало клонить в сон, и она попросилась в свой номер, не важно даже, была там Ирен или нет, а я осталась размышлять о ключевых подробностях, которые удалось вытянуть из девочки за два часа с помощью пары имен и нескольких виноградин. Казанова гордился бы таким успехом.
Глава двадцать четвертая
Менуэт в соль мажоре
Следующий разговор состоялся у меня с самой Ирен. Аллегра попросила ее прийти в мой номер, потому что я сделала вид, будто воспоминания о злополучном Джаспере Хиггенботтоме привели меня в состояние душевного расстройства.
К тому моменту, как Ирен появилась у меня, я оправилась от воспоминаний, но решила представить дело так, будто причина моего беспокойства – рассказ Аллегры о Квентине Стенхоупе. Драматическая сторона Ирен всегда наилучшим образом раскрывалась в экстремальных случаях – будь то романтические бури или подлинно смертельные опасности.
– Нелл! Что случилось? – потребовала она ответа, едва появившись в дверях. – Аллегра сказала, что ты сама не своя.
– Так и есть. Я поражена, что ты привела невинную Аллегру и ничего не подозревающую королеву к этой ужасной цыганке, которую мы посещали во время нашего прошлого пребывания в Праге.
– А почему нет? Тебя-то я тоже туда водила.
– Это не объяснение. Мне больно слышать, что гадалка предсказала великую опасность для дорогих моему сердцу людей. Как безответственно с твоей стороны было отправиться туда без меня!
Ирен улыбнулась, подобрала платье и уселась на единственный в комнате стул. Если бы она извлекла сигарету, у меня наверняка вырвался бы вопль отчаяния, но, к счастью, она оставила курительные принадлежности у себя в номере.
– Похоже, тебе хочется поподробнее узнать, что говорилось в пророчестве о Квентине? – предположила она.
– Я была бы рада.
– Ты будешь не просто рада, ты будешь заинтригована.
– Ирен, я надеюсь, ты не веришь всерьез тому, что городит эта старуха со скрюченными пальцами посреди антуража из сушеных корней, магических порошков и лампы-черепа?
– Ну… в прошлый раз она замечательно угадала мое романтическое будущее. Кто бы подумал тогда о Годфри? Даже тебе такое не пришло бы в голову.
– Верно, но мало ли на свете имен, начинающихся на "Г"?
– Назови хотя бы три.
– Грегори. Годвин.
– Годвин может быть и фамилией.
– Грегори, Гэвин… Гэйбриел!
– Гэйбриел, конечно, ангельское имя, но редкое.
– И все же…
– Еще меньше имен начинается на "К".
– Согласна, – ответила я, и у меня в горле внезапно пересохло.
Когда я пытаюсь предсказать ходы Ирен, она обычно атакует с необычного угла, как слон ладью.
– Попробуй назвать хотя бы три, – предложила она.
– Сразу приходит в голову только одно, – признала я. – Квентин.
– Есть еще Куинн.
– Фамилия, – отозвалась я.
– И Куинси.
– Тоже фамилия.
– Ты, как всегда, права, Нелл. Вариантов практически не остается.
– А предсказательница упомянула, что "К" – это инициал имени?
– Ну да. Конечно, Аллегра не утерпела и выкрикнула, что это наверняка ее дядя Квентин, прежде чем я успела ее остановить. Дисциплина нам не помешала бы. Но никто не подумал о королеве Клотильде.
– Да, действительно! А что было сказано об этой персоне на "К"?
– Что она практически мертва, в смертельной опасности, но скоро восторжествует, возродится. Когда Аллегра начала настаивать на своем дяде, старуха ответила ей, что она его увидит, причем скоро, но что сама Аллегра тоже в опасности.
– Мне это не нравится, Ирен.
– И мне! Старая карга предположила, что все мы в смертельной опасности.
– И королева?
– Более всего королева, хотя ведьма ужасно темнила насчет того, кто на самом деле является королевой. Она могла иметь в виду Клотильду. Или меня. Или кого-то еще.
– Только не меня, – заметила я.
Ирен улыбнулась:
– Да, боюсь, что не тебя. Как прошла ваша встреча с Татьяной?
– Такая странная женщина. Я всегда считала тебя непредсказуемой, Ирен. Но, повидав Татьяну на близком расстоянии, должна сказать, что она еще менее предсказуема.
– Весьма утешительно, что на любую крайность найдется другая, еще более крайняя. – В лице Ирен не было ни тени сарказма.
– Ты правда уверена, что эта женщина – опытная шпионка? – спросила я. – И что она могла нас запомнить во время случайной встречи в салоне Сары Бернар?
– Готова поставить свою жизнь. А после предсказаний цыганки боюсь, что придется это сделать.
– Неужели эта пражская интрига так серьезна, Ирен? Пока что походы Годфри по банкам ничего не дали. Прага, за исключением нашей неожиданной встречи с Големом, такая же сонная, как и всегда, и королевские брачные неурядицы – не редкость. Даже у мужчин в коронах бывают любовницы.
– Когда ты стала такой черствой, Нелл? Неужели в тебе не вызывает сочувствия удручающее положение Клотильды? Бедняжка мучается в чужой стране, запертая в замке, отвергнутая мужем, но по закону и морально обязанная заботиться о…
– Совсем недавно, – напомнила я, – ты глумилась над ее портретом в "Дейли телеграф".
– Глумилась? Я никогда не глумлюсь. Во всяком случае, не больше, чем ты треплешь языком. – Ирен всегда выглядела особенно серьезной именно в те моменты, когда готова была расхохотаться.
Я и сама потихоньку начала хихикать:
– Должна тебя поздравить, ты проявила поистине королевское сочувствие к королеве.
– Я могу себе позволить сочувствие к Клотильде, дорогая Нелл. Ведь я нашла гораздо более весомую соперницу.
– Ты имеешь в виду пресловутую Татьяну? Меня тошнит от одной мысли о ней. Она ровным счетом ничего не делает, разве что вьется вокруг Вилли и, надо полагать, исполняет роль его любовницы. Изображать ее как демоническую силу, ответственную за все подряд, от злоключений Квентина в Париже до разлада между королем и королевой в Праге, – значит приписывать ей больше, чем под силу одной женщине! Тут уже пахнет одержимостью, если не манией.
– Ты так думаешь? – ответила Ирен с безмятежностью, которой на подобные вызовы способна отвечать только она.
– Я не только думаю, я уверена! Разгадка пражских проблем придет через встречи Годфри с банкирами и чиновниками, через Ротшильдов. Нелепые слухи о Големе и трудности Клотильды окажутся только дымовой завесой, за которой мы обнаружим обычные политические менуэты, как всегда раздражающе скучные, как бы ни были они важны для Министерства иностранных дел.
– Ты имеешь в виду историю с морским договором, в которой принимали участие и Шерлок Холмс, и Квентин Стенхоуп… – начала Ирен.
– Только потому, что волею судеб полковник Моран оказался связан и с тем, и с другим… – перебила я.
– Может быть, полковник еще жив…
– Как и Квентин, о чем мне сообщают авторитетные источники, от богемской цыганки до моей подруги Ирен Адлер, – желчно закончила я.
– Туше! – сказала моя подруга со вздохом. – Мы застряли, пока нам не попадется в руки хоть какая-нибудь ниточка в этом лабиринте.
– Каком лабиринте?
– Нелл, возможно ты и не видишь в такой ситуации ничего особенного, но меня ужасно тревожит, что одна королевская особа не предпринимает никаких усилий по продолжению рода с другой королевской особой, хотя именно для этой цели был заключен их брак. Мое беспокойство усугубляется тем, что самая могущественная семья европейских банкиров считает, будто политические маневры в маленькой Богемии изменят лицо всего континента. Еще хуже то, что люди, которым я доверяю больше всего на свете, видели призрак Голема на улицах Праги, какими бы причинами ни объяснялось это видение. А более всего меня беспокоит, что женщина, которая десять лет назад была шпионкой столь грозной страны, как Россия, теперь сосредоточилась на персоне малозначительного короля на восточной окраине Европы и, возможно, участвует в заговоре, подвергающем смертельной опасности тех, кем я дорожу, в том числе и нашего нового друга Квентина. Наконец, меня интересует, как наш прежний соперник Шерлок Холмс распутал бы эту загадку и не подозревает ли он сам о том, что и Квентин, и Себастьян Моран могут по-прежнему находиться среди живых и что международные интриги вот-вот потрясут Европу! В остальном я спокойна.
Я захлопала глазами:
– Что же я должна делать?
Ирен вздохнула, но не грустно или устало, а как человек, собирающийся с силами:
– Во-первых, я бы хотела, чтобы ты сопровождала меня завтра.
– А как же Годфри и Аллегра?
– Годфри будет продолжать ходить по инстанциям. Кроме того, было бы забавно, если бы он возбудил ревность короля. Прежде Вилли завидовал ему как человеку, за которого я вышла замуж, но они тогда так и не встретились.
– Ирен… – начала было я в тревоге: мысль о вездесущей Татьяне не давала мне покоя, но я не знала, как выразить ее словами.
– Аллегру мы для безопасности отправим к королеве в Пражский замок, – быстро продолжила Ирен, чтобы успокоить меня, – под предлогом дальнейшей консультации в вопросах одежды. Тебя может удивить, что я поручаю столь юной девушке такое деликатное задание. Дело в том, что должна прибыть новая партия манекенов от Ворта, но королева так слаба в вопросах моды, что любой сторонний совет окажется на вес золота. К тому же мы будем знать, что они обе в безопасности в замке.
– А куда отправимся мы?
– В Старый город. С моими сегодняшними спутниками было трудно сосредоточиться на деле.
Я испытала прилив восторга:
– Мы будем охотиться за Големом?
– Мы будем охотиться за тем, кто приводит в движение всю эту карусель событий. Что-то здесь, безусловно, не так, но мне не хватает важного фрагмента, чтобы составить картину. Я чувствую колебание многих нитей зловещей паутины, такой обширной, что ее легко не заметить. Я далека от политики, Нелл, а политика – основа происходящего вокруг. Я могу рассчитывать только на то, что меня и прежде не подводило: на свои инстинкты, на понимание характера этого города и всех участников готовящейся драмы.
– Скажи, Ирен, а упоминался ли инициал "Г" в сегодняшнем предсказании?
Моя подруга цинично ухмыльнулась:
– Еще как. Неужели ты думаешь, что старуха не узнала меня, пусть и в таком обличье? Она куда внимательнее, чем самовлюбленный король Богемии! Гадалке требуется в жизни гораздо б́ольшая острота ума. Можно не верить ее предсказаниям, но нельзя отказать ей в последовательности. Она увидела и опасность, окружающую персону на букву "Г".
– Может ли это означать… "Годфри"?
Она кивнула.
– И короля? – продолжала спрашивать я. – Его второе имя начинается на "Г".
– Да, конечно.
– А может быть, хотя это и безумная догадка, "Г" означает "Голем"?
Лицо Ирен застыло.
– То есть ты имеешь в виду, что опасность не грозит неизвестному "Г", но исходит от него? Все же не зря я полагаюсь на тебя, Нелл. Спасибо, что опять напомнила мне об этом!
Глава двадцать пятая
Куклы, несущие смерть
Шерлок Холмс набил трубку отвратительной махоркой, которую привез из Лондона.
Да, мы поселились в блестящих апартаментах парижского отеля, окруженные лучшим из того, что можно купить за деньги и на любой вкус, и среди этого великолепия Холмс отчаянно дымил дешевым табаком по два пенни за унцию.
– Итак, Уотсон, что вы думаете по поводу нашего сегодняшнего визита в дом Ворта?
– Думаю, что это грандиозное предприятие и что мадам Ворт когда-то была на редкость красивой женщиной. Честное слово, она по-прежнему оставляет самое глубокое впечатление.
– Уверен, вас также удивляет, что фамильные черты претерпели изрядные перемены к худшему, перекочевав с континента в Англию? – подмигнув, задал он следующий вопрос.
– Вовсе нет, Холмс, однако меня удивляет, что вы связаны с семьей таких известных художников родственными узами.
– Верне всегда были творческими натурами, Уотсон. Я нахожу интересным, что моя кузина Мари Верне вышла замуж за художника-модельера: ведь его искусство сродни скульпторскому. Похоже, он творит настоящие чудеса со всеми этими… драпировками.
– Вы говорите об одежде?
– Да, конечно, дорогой друг. Драпировки на окнах меня вообще не интересуют, если за ними не скрывается какая-нибудь тайна. Боюсь, в данном случае загадки далеки от конкретных материй и касаются переменчивого мира женской моды. Здесь я должен положиться на ваши более обширные наблюдения и кругозор.
– Я всего лишь женатый мужчина, Холмс, а вовсе не специалист в области женской одежды.
– Одно не исключает другого.
– Что до моего мнения, я полагаю, что сегодня мы встретились с настоящими сливками прекрасной половины человечества, Холмс.
– В самом деле? – искренне изумился сыщик.
– Салоны, где мы побывали, посещают многие дамы, причем дамы, я уверен, великие, хотя я не настолько парижанин, чтобы знать их имена. Но их сложение, их грация, их осанка… их je ne sais quoi – нет, в самом деле, даже вы почувствовали, что мы находились в присутствии великих женщин!
Холмс пожал плечами и выпустил клуб дыма.
– Я? Почувствовал? Блажен, кто верует, Уотсон. И все же не могу сказать, чтобы я там кого-то заметил. Обычные манекены – вот что я сегодня видел, бродя по этой ярмарке дешевой мишуры. Нет, правда, мне они были столь же интересны, как фарфоровые куклы, или еще менее того.
– Холмс, сегодня мы видели цвет французского общества! Там были королевы сцены и женщины благородного происхождения, а также не очень благородного, но намного более прекрасные, и на всех были платья самого изысканного покроя и прекрасной выделки. Признаюсь, мне стало жаль, что Мэри, моя жена, осталась в Паддингтоне и не видит этого великолепия. Уверен, ей бы очень понравилось.
– На мой взгляд, существует только одна королева сцены, – перебил меня Холмс, – и ее здесь нет. – Лицо его стало суровым, но затем он смягчился и сказал: – Королева в духовном смысле слова, а не физически, не внешне. Цель нашей миссии – отнюдь не великие женщины. Что вы скажете о бедной Берте Браскаса?
– Трагический поворот событий, Холмс. Эти молодые жизнерадостные девушки за гроши работают от восхода до заката. Признаться, я уже не отнесусь к хорошо одетой леди с прежним восхищением, после того как увидел, какими трудами десятки швей создают эту расточительную роскошь.
– Однако для своей Мэри вы купили довольно легкомысленную шляпку, – насмешливо заметил мой друг.
– Странно было бы вернуться домой из Парижа, не привезя такой вот милый пустячок. Будь вы женаты, Холмс, вы бы это знали.
– Я холостяк, и все же мне понятны проблемы женатого человека. Вы осуждаете эксплуатацию швей, но не против того, чтобы ваша супруга извлекла пользу из их труда.
– Против я или за, Холмс, не имеет никакого значения. Если бы у вас была супруга, до вас бы это сразу дошло.
– Но я не женат, и вряд ли здесь что-то изменится. – Он выпустил густой клуб дыма. – И все же, Уотсон, при всем том, что я не разбираюсь ни в моде, ни в женщинах, и, быть может, холоден как рыба, должен признаться, что убийство Берты, молодой швеи, и ее напарницы – дела на редкость подлые даже на фоне тех, что мы с вами распутывали.
Я подался вперед:
– Орудие убийства, ножницы, поражает жестокостью.
– Вот именно. И, заметьте, жестокость эта ничем не оправдана.
– Вы хотите сказать, что догадываетесь, кто убийца?
– Убийца? Нет, и к делу это касательства не имеет. Какая разница, почему были убиты эти девушки? – махнул рукой Холмс.
– Вы здесь для того, чтобы установить обстоятельства гибели девушек. Почему же убийца не имеет к этому отношения? – возмутился я.