– Это оружие жреца, а не витязя, – хрипло проговорил Лузгин. – Орудие мести славянских богов. Обрати внимание, кинжал сделан в виде трезубца – трувера, символизирующего единство Рода, Перуна и Дажьбога. Впрочем, в разные времена состав языческой троицы менялся. Одно несомненно, оружие изготовлено на острове Рюген в городе-крепости Арконе, где находились главные святилища наших предков. Молния – это знак Перуна и одновременно Белобога.
– А кинжал не может быть позднейшей подделкой? – полюбопытствовал я.
– Исключено, – покачал головой Семен Алексеевич. – Сплав специфический. Наши эксперты с трудом определили его состав. В средневековой Европе таких кинжалов не делали. На Руси тоже. Обрати внимание на символику, она насквозь языческая. Ни один христианин не осмелился бы в ту пору взять его в руки.
Лузгин повернул рукоять против часовой стрелки. Головка змеи настолько неожиданно выскользнула из оскаленной пасти волка, что я невольно вздрогнул.
– Символ смерти, знак Чернобога и одновременно ключ от замка той самой шкатулки, которую Колотов не сумел украсть, – усмехнулся актер. – Во всяком случае, я так думаю. Скорее всего, перстень тоже несет какую-то служебную функцию. Но чтобы раскрыть тайну волхвов из Арконы, нужны все три предмета – шкатулка, кинжал и перстень.
– Теперь понятно, зачем Сипягину, а точнее людям, которые за ним стоят, понадобилось похищать Колотова, – кивнул я.
– Будь ты, Феликс Васильевич человеком бедным, я бы уступил тебе сокровище даром, – вздохнул Лузгин. – Но предлагать миллионеру столь ценную вещь дешевле, чем за пятьдесят тысяч долларов, у меня язык не повернется.
Я не стал торговаться. В конце концов, Семен Алексеевич прав, ценность кинжала определялась не только его древностью, но еще и тайной, которую он в себе нес. Лузгин, хорошо меня изучивший, знал, кому и что предлагает.
– Если на меня выйдут искатели сокровищ, я могу сослаться на тебя, Феликс?
– Вне всякого сомнения, Семен Алексеевич. Так прямо и скажите, что перепродали кинжал Строганову еще несколько лет тому назад. Деньги я переведу на ваш счет завтра же. А за сим разрешите откланяться.
Время стремительно приближалось к полуночи, а у меня еще впереди была куча дел. От Лузгина я направился прямо к казино "Дама треф", где трудился на ниве азарта и порока даровитый актер Вениамин Мандрыкин. Погода к ночи ухудшилась, дождь усилился, но температура пока что пребывала в приличном плюсе, что позволяло не опасаться гололеда на пустеющих городских магистралях. Я давно уже не играл в казино, а в "Даме треф" и вовсе появился впервые, но, тем не менее, мне удалось сохранить инкогнито. Кажется, меня опознали еще на входе бдительные охранники, однако препятствий моему передвижению по заполненным азартными людьми залам чинить не стали. Играть я поначалу не собирался, но атмосфера заведения все-таки оказала на меня свое возбуждающее воздействие, и я поставил пригоршню фишек на цифру три. Вениамин Мандрыкин, выступавший в роли крупье, бросил на меня насмешливый взгляд и пустил шарик по кругу.
– Тройка считалась у наших предков славян священным числом, – пояснил я свой выбор окружающим, хотя никто из них меня ни о чем не спрашивал. Все с напряжением следили за кругами фортуны, мысленно подсчитывая предполагаемые барыши.
– Выпала цифра три, – торжественно объявил Мандрыкин. – Делайте новые ставки, господа.
Увы, господа почему-то не спешили высыпать на игровой стол оставшиеся фишки, не желая, видимо, более искушать судьбу. Одни потянулись к другим крупье, другие вовсе отправились в бар, дабы залить веселящим душу напитком горечь потерь.
– Вы меня без заработка оставите, Строганов, – огорченно крякнул Вениамин. – Черт вас принес с вашей священной тройкой.
– Я оставлю выигрыш вам, Мандрыкин, если вы удовлетворите мое любопытство. В противном случае я разорю ваше казино.
– Искуситель и шантажист в одном лице, – криво усмехнулся Вениамин. – Иногда мне кажется, Феликс, что Чуев прав, подозревая вас в связях с нечистой силой.
– Я вас тоже подозреваю, Мандрыкин, правда в вещах куда более приземленных и не имеющих отношения к потустороннему миру. Речь идет о девочках, которых вы поставляете богатым клиентам.
– У вас неверные сведения, Строганов, – нахмурился крупье. – Я, конечно, могу вас познакомить с потаскушкой, но ничего криминального в этом нет.
– Даже если она несовершеннолетняя?
– Это не ко мне, – понизил голос Мандрыкин. – Обратитесь за помощью к Сипягину. Он болтается где-то в районе стойки.
– Спасибо, Вениамин. Я не забуду вашей услуги.
Злопамятного приятеля Вячеслава Колотова я вычислил без труда. Тем более что координаты, полученные мною от Вениамина, оказались на редкость точны. Сипягиным прозывался тот самый крепыш в голубых джинсах, который предпочитал полеты через капот ползанью у ног разъяренного врага. Заслуженный урка уже успел поменять экипировку, но, к сожалению, забыл поменять внешность, на которую тюремная баланда наложила неизгладимый отпечаток. Облагородить Сипягина не смог бы даже фрак, небрежно брошенный на плечи, чего же тут говорить о двубортном пиджаке, к тому же на редкость плохо пошитом. Впрочем, непрезентабельный вид заслуженного уголовника следовало скорее отнести на счет природы, чем портного. Его узкому лбу позавидовал бы неандерталец, а квадратная челюсть сама нарывалась на увесистый кулак. Свое тридцатилетие Сипягин, скорее всего, уже отпраздновал, но прожитые годы не отразились ни на его интеллекте, ни даже в глазах, с тоской глядящих на зеленый стол. По этому взгляду я без труда определил, что передо мной игрок, да к тому же неудачливый. Имей он папу миллиардера, стал бы для любого казино бесценной находкой, но, увы, Сипягин родился не в семье олигарха, а потому вынужден был сам добывать средства не только на жизнь, но и на игру. Словом, этот тип являлся идеальным подручным для решительно настроенного человека, не желающего, однако, пачкаться в крови.
– Вася, – раскинул я руки для братского объятия. – Ты ли это? Сколько лет, сколько зим…
Увы, Сипягин мой дружеский жест не оценил. Он явно не узнавал джентльмена, столь недвусмысленно требующего от него выражения чувств. С другой стороны, у Василия не хватило решимости оттолкнуть руку дающего, тем более, с бокалом, доверху наполненным первосортным коньяком.
– Сидели вместе? – все-таки попытался он уточнить существенную деталь.
– В церковном хоре пели, Вася. Я был Шаляпиным, а ты – Марио Ланца.
– Ага, – дошло, наконец, до Сипягина. – Ну, за встречу, кореш.
– За счастливую встречу, – уточнил я. – Мне захотелось любви, друг Базиль, чистой как слеза младенца. Сечешь?
– Дык, – понимающе глянул на меня криминальный сводник. – Если ты при деньгах…
– Сколько? – перевел я разговор в деловую фазу.
– Зависит от качества товара, – увильнул от прямого ответа Сипягин.
– Две тысячи зелеными, – выложил я набитый купюрами бумажник на стойку бара.
– За такие деньги будет тебе и хаза и краля Галя, – хрюкнул довольный продавец.
– Смотри, Василий, я ведь человек разборчивый и за фуфло какой-нибудь в два счета сделаю тебе обрезание.
– Да ты что, – обиделся Сипягин. – Чтобы я обманул братана, с которым на зоне срок мотал… Ты же меня знаешь… Как там тебя…
– Зови Жаном, я не обижусь. Бармен, счет!
– И бутылочку коньячка в дорогу, – обратился к молодому человеку Сипягин. – Для согрева.
Моя машина произвела на Сипягина очень хорошее впечатление, не будучи автовладельцем, он явно знал толк в забугорной роскоши. Во всяком случае, в салоне моего "Лексуса" он обосновался если не на правах хозяина, то, во всяком случае, дорогого гостя.
– Так я откупорю, коньячок? – попросил Сипягин. – Растравил ты мне душу, Ваня, просто мочи нет. Я ведь семь лет на зоне… А какие мои годы… Тьфу!
– Валяй, – благодушно отозвался я, выруливая на дорогу. – Клофелинчику только не жалей.
– Какого клофелина? – насторожился Василий. – Ты это о чем?
– О Степанкове, Сипягин, это ведь ты, душегуб, его порешил.
Нож Василий достать не успел, я расчетливо ударил его локтем в кадык и сам извлек стальное перо из его кармана. Будучи человеком по природе гуманным я открыл окно, чтобы дать пострадавшему отдышаться. Сипягин долго мотал головой и перхал пострадавшим горлом, пока, наконец, не выдохнул из себя сакраментальное:
– Сука.
– Опять нарываешься на грубость, Вася, – осуждающе покачал я головой. – Скромнее надо быть, любезный, в твоем пиковом положении. Суну я тебе сейчас твое перо под ребра и выкину на обочину. Кто тебя будет искать?
– Ладно, король козырный, выкладывай свой флешь рояль.
К чести Сипягина, он довольно быстро осознал безвыходность своего положения, и верхним нюхом опытного шакала безошибочно определил, что нарвался на матерого волка. Мне его спокойствие понравилось, но в любом случае расслабляться было пока преждевременно. На открытый бунт Василий вряд ли решиться, но укусить исподтишка готов в любую секунду.
– На Певцова работаешь?
– Нет, Мишка в этом деле не при чем, – хмыкнул Сипягин. – Немчик тут один подвернулся – Шмульц или Шульц, черт его знает.
– А зачем ему понадобилось убивать Степанкова?
– Не хотели мы его убивать, – вздохнул Василий. – Мы ведь зятька на малолетке подловили. Любой бы фраер на его месте раскололся, а этот гад только ухмылялся. Крыша у него, судя по всему, надежная. Пришлось бить.
– Перестарались?
– Хлипким оказался, паскуда, – Сипягин грязно выругался. – И нам сплошные убытки. Немчик отказался платить. То есть выдал по тысяче евро на брата, вроде как за труды и на том спасибо. Жмот! С другой стороны, он кругом прав. Ценного свидетеля угробили, а в результате – пшик.
– Самокритично рассуждаешь, Василий, – одобрил я своего попутчика.
– Дык, не без понятия мы. Немчику шкатулка нужна была, а не труп.
– А ключ от этой шкатулки ты у Колотова хотел взять?
– Вот же блин! – Сипягин хлопнул себя по лбу и грязно выругался. – Сижу тут, вспоминаю, где же я тебя мог видеть. А ведь это ты Кисе промеж глаз засветил. Сотрясение мозга у человека, в больницу отвезли.
– Передай ему мои соболезнования, – попросил я. – Яблоки с мандаринами я позже подошлю.
– И кой черт тебя вынес, – продолжал сокрушаться Сипягин. – Славка бычара, конечно, здоровый, но впятером мы бы его заломали. Братков я подобрал крепеньких.
– Считай, что я оценил твои интеллектуальные усилия, Вася, теперь перейдем к деловой части разговора. Кинжал у меня, вот он, – я бросил на колени Сипягину раритет, – если твой немчик не потерял еще интерес к антиквариату, то пусть позвонит мне и назначит встречу.
Сипягин вцепился в кинжал обеими руками. Вячеслав оказался прав, у моего нового знакомого к этому предмету прорезался нездоровый интерес. Его даже затрясло от возбуждения.
– Но я ведь такой же сделал! Не отличишь. А этот Шульц только глянул на него и посоветовал выбросить на помойку. А ведь мне пятнадцать тысяч светило – в евро. Знал бы, что такой случай подвернется, убил бы Славку, но вещицу бы к рукам прибрал.
– И продешевил бы, Вася. Я за кинжал отдал пятьдесят тысяч зеленых.
– Пятьдесят! – аж застонал Сипягин. – Боже мой. Я бы сразу в Монаку поехал. И в этот…
Лас-Вегас… Там, говорят, самая игра.
– Врут, – разочаровал я попутчика. – Круче чем у нас не играют нигде. Сведешь меня с Шульцем – три процента от сделки твои.
– Пять! – всхрапнул от жадности Василий.
– Черт с тобой. Я сегодня добрый. Но и ты не оплошай, Сипягин. И не вздумай со мной шутки шутить. Я тебя из-под земли достану не только здесь, но и в Монте-Карло, не говоря уже о Лас-Вегасе.
– Фамилия-то твоя как?
– Строганов Феликс Васильевич.
– Вот нарвался, блин! Думал, чего это Костя-бармен подмигивает, не иначе как клиента хочет увести, а оно, видишь, как обернулось.
– С прибылью тебя, Василий. Выметайся.
– Это, в каком смысле, – не понял Сипягин.
– Вывески читать умеешь – "Дама треф".
– Ну что же, Строганов, можешь на меня рассчитывать. Своего процента я не упущу.
Вежливый немец позвонил в час пополудни. За что я ему был благодарен. Я успел не только выспаться, но и кофе попить. Нервы у герра Шульца, судя по всему, оказались железными и фатальная неудача с господином Степанковым его не смутила. Как и подобает истинному арийцу, да ещё и внуку группенфюрером, он шёл к цели, не считаясь с потерями.
– Девять вечера вас устроит, господин Строганов?
– Вполне, – отозвался я. – Только учтите, Эрнст, в эту пору у нас рано темнеет, и прогулки становятся небезопасными.
– Я все учел, Феликс. Спасибо за предостережение.
– Вы не назвали места встречи.
– Я позвоню вам в двадцать тридцать. За полчаса вы успеете добраться.
– Как вам будет угодно, герр Шульц.
– До встречи, господин Строганов.
Немец явно осторожничал, что, впрочем, в его положении было понятно. Он прибыл в наш город недавно, а я прожил здесь всю жизнь. Как ни крути, а преимущество оказалось на моей стороне, немудрено, что Шульцу захотелось хоть немного подравнять шансы. Справки о моей персоне он, конечно, навел и получил благоприятную информацию. Благоприятную в том смысле, что с Феликсом Строгановым можно иметь дело. И что милицию на встречу с провинившимся иностранцем он точно не приведет. Не того поля ягода. Впрочем, правоохранителей Шульц, скорее всего, не боялся. Им просто нечего было ему предъявить. В убийстве Степанкова он участия не принимал, и как бы там Сипягин не кивал на соблазнившего его немца, вряд ли показания кругом виноватого человека стали бы всерьез рассматривать в суде. После разговора с Сипягиным мне стало понятно, почему следователи так упорно стоят на своей версии о нечаянном ограблении заблудившегося в чужом городе человека. Грабителей они, скорее всего, не найдут или повесят убийство на первых же подвернувшихся под руку придурков. Докапываться в данном случае до истины оказалось невыгодным как правоохранительным органам, так и родственникам покойного. Все-таки зять московского банкира погиб при весьма сомнительных обстоятельствах, бросающих тень не только на него самого, но и на его семью. Педофилов у нас не любят, и это еще мягко сказано. Поэтому даже если бы я сошел с ума и отправился в прокуратуру с доносом на Сипягина, то этим своим неразумным поступком не столько обрадовал, сколько огорчил бы занятых людей. Не говоря уже о том, что у меня не имелось под рукой ни единого доказательства причастности Сипягина к данному преступлению. А сам Василий не настолько глуп, чтобы откровенничать со следователями.
День я провел в хлопотах по дому. Нельзя сказать, что за время моего отсутствия квартира потеряла свойственный ей блеск, но хозяйская рука и рука домработницы, это далеко не одно и то же. К тому же за два года я успел забыть о многих вещах, меня окружавших, и теперь с удивлением обнаруживал незнакомые мне вроде бы предметы в самых неожиданных местах. Я так увлекся разбором завалов, что едва не прозевал звонок Шульца. А между тем пунктуальный немец позвонил мне ровно в двадцать часов тридцать минут, как и было обещано. Мне пришлось спешно облачаться в приличествующий случаю прикид, ибо времени для того, чтобы добраться до ресторана "Березань", у меня оставалось в обрез. Кроме всего прочего, я не сразу вспомнил, где этот чертов кабак находится, хотя название мне показалось знакомым. Спас меня от конфуза детектив Чернов, к которому я обратился за помощью.
– Недалеко от речного порта, – буркнула нелюбезно трубка чуть хрипловатым голосом Виктора. – Гиблое место. Советую быть настороже.
Совет бывалого человека я принял с благодарностью, после чего увеличил скорость своего "Лексуса" до явно неразумных и неодобряемых ГИБДД пределов. К счастью, ни один гаишник мне навстречу не попался, и я благополучно проскочил не только Центральный район, но и мост, связывающий воедино две половины большого города. Я распахнул дверь "Березани" ровно в девять вечера, подчеркнув тем самым, что и жителям Азии не чужда европейская точность. Ресторан оказался заполнен на три четверти, но даже в этом скопище разгоряченных водкой и вином людей я без труда обнаружил иностранца, занесенного в наши палестины ветром авантюризма. Искатель сокровищ поправил очки в золотой оправе и жестом указал мне на стул.
– Феликс Строганов, – назвал я себя, хотя в этом не было, пожалуй, никакой необходимости.
– Эрнст Шульц, – вежливо отозвался мой визави. – Я заказал водку. Думаю, ее сейчас принесут.
– Я бы выпил кофе, но в данном случае это не принципиально. Хотелось бы знать, герр Шульц, какими средствами вы располагаете?
– Товар у вас при себе?
– Товаром, Эрнст, у нас при конспиративных встречах называют героин, а у меня при себе только антиквариат. Прошу.
Я выложил на стол свой кинжал, Шульц, неожиданно для меня, – свой. На первый взгляд, это были братья близнецы, однако уже через несколько секунд я без труда определил подделку.
– Работа Сипягина? – спросил я.
– Да, – кивнул озабоченный немец. – По-моему, этот человек просто помешался на оружии и, представьте себе, утверждает, что его халтурные поделки ничем не отличаются от оригинала. Сначала он принес мне один кинжал, потом другой, а сегодня утром третий.
Шульц неожиданно для меня засмеялся. Смех был искренним и даже приглашающим собеседника повеселиться. Надо признать, что чисто внешне Эрнст производил приятное впечатление. Рослый, хорошо сложенный блондин с ухоженными руками и вполне симпатичным на взгляд русского человека лицом. Очки в золотой оправе добавляли ему солидности и, скорее всего, именно по этой причине он их носил. Во всяком случае, принесенный мною кинжал он рассматривал невооруженным глазом.
– Кинжал подлинный, – сказал, наконец, Шульц на удивление ровным голосом. – Вы себе не представляете, Феликс, какие чувства я сейчас испытываю.
– Семейная реликвия? – вежливо полюбопытствовал я.
– Да, – коротко бросил немец.
– Кинжал, насколько я знаю, является ключом к шкатулке, которую вам пока не удалось обнаружить.
– Вы забыли о перстне, – усмехнулся Шульц.
– Я знаю, у кого он находится, и догадываюсь, где искать шкатулку.
– Хотите войти в долю, господин Строганов?
– Пока что просто набиваю себе цену. Все будет зависеть от суммы, которую вы готовы предложить мне за ключ к кладу с сокровищами.
– Я же сказал, что речь идет всего лишь о семейной реликвии, – нахмурился мой собеседник.
– Бросьте, Эрнст, я не такой простак, чтобы поверить вам на слово. Вы убили человека ради обладания вещью, которая вряд ли стоит дороже ста тысяч евро. Я имею в виду шкатулку. Воля ваша, но вы не похожи на маньяка.
– Я предлагал Ильину двести тысяч, но даже не соизволил ответить на мое письмо.
– А вы уверены, что оно до него дошло?
– Уверен. Господин Степанков приехал в ваш город за кинжалом и перстнем, об этом он рассказал Сипягину после нажима с нашей стороны. Мы могли бы договориться, но Василий перестарался. Идиот.
– Два миллиона евро, – назвал я покупателю свою цену.
– Вы с ума сошли, Строганов!